Пустырь и пристань

Я бежал настолько долго, что стало казаться будто грудная клетка - перекачанный кожаный мяч, который вот-вот разойдется по швам.
Когда осознал что больше бежать не могу и, изнеможенный, упал на колени, чувствовал как ноги впитывают в себя теплую влагу почвы, то заметил, что дождь, наконец, перестал, а небо черное уже не от туч, а от наступающей ночи.
За спиной изливался искусственными огнями живой город, перед глазами красовался своей запущенностью усопший пустырь. Десятки поваленных недавним ураганом деревьев были хаотично разбросаны по земле, их вечный сон  добавлял этому месту нелюдимости. Единственными следами цивилизации были кучки мусора, а также остатки некогда горевших костров. Я перебрался к бревну, что лежало возле небольшого участка выжженной травы.
Вокруг было неестественно тихо. Лишь изредка доносился гул транспорта с шоссе, что в полутора километрах от этого островка отшельничества.
Вся одежда слишком промокла: казалось, что даже выжав рубашку, скрытую плащом, можно было наполнить водой пивную кружку. Подумал, что и туфли прежними уже не будут, в связи с чем подлежат в ближайшем будущем утилизации. Изорванные в коленях брюки, по всей видимости, составят компанию ботинкам. Нужно двигаться: с каждом часом близится ночь, а с ней и холод.
К черту эту одежду и холод туда же, если я смогу!
Возвращаться нельзя. Сказал - сделал. Я мужчина, а мужчинам положено слова свои держать.
Они же ждут меня, смеются. Знают, что вернусь. А если и вернусь, то лишь подтвержу статус клоуна.
А, впрочем, какая разница.
За пределами пустыря раньше был наполненный мутной водой карьер - в детстве с мальчишками купались. Местные, правда, настаивали на том, что не карьер это вовсе, а воронка от самолета, потерпевшего здесь крушение в годы войны. Меня никогда не волновала истинность этого. Как говорил О.Уайльд, "никогда не следует разрушать легенд". 
Шел по этому подобию поля долго - дорога огрызалась: не раз спотыкался о какие-то корни немыслимых форм и размеров, а пару раз мои ботинки забирала грязь, благодарю дождю приобретшая свойство засасывать подобно зыбучим пескам.
Наконец, я оказался возле невеликого пригорка, не без труда забрался на него и увидел метрах в двухстах почти идеальный овал водной глади, освещенной блеклым лунным светом.
Пустырь плавно перерастал в небольшой сосенный лес, в ночи казавшийся дремучей чащей. Преодолев и эту преграду, последним препятствием стало небольшое болотце, окружавшее водоем. Как же за какие-то пятнадцать-двадцать лет тут все заросло.
Присмотрел какое-то подобие пристани, захотелось туда попасть. Память упорно не желала воспроизводить эту постройку.
Не готовил я себя к болотам.
Придется вспомнить игру в классики.
Видел свои прыжки как бы со стороны: ловкие, резкие. Был почти у цели, оступился - левую ногу стало засасывать, подвела и правая, неумолимо съезжающая в эту отвратительную трясину.
– Эй, мужик!
Я мгновенно  поднял глаза и принялся искать крикнувшего. Нашел не сразу. Он слился с кустами. Старый, бородатый, походит на бездомного. Больше не рассматривал - было занятие важнее.
– Ты пока за тот куст держись, а я сейчас прут покрепче отломаю, да к тебе проберусь, - его тон излучал спокойствие и уверенность. Он, возможно сам того и не ведая, передал мне именно то, что было почти утрачено.
В действительности, сражение с природой длилось не более двух-трех минут. Конечно, они показались мне вечностью.
Он вновь появился. Так же внезапно, как и в первый раз. Постукивая перед собой одной палкой и усердно зажимая подмышкой другую, старик пробирался ко мне.
Когда он бросил мне палку со словами "возьмись покрепче", я уже чувствовал что спасен. Вскоре я ступил на твердую почву.
Мне сразу была протянута рука и названо имя - Архип. В свою очередь и я представился, осыпал благодарностями старика.
Оказалось, к "пристани" есть более разумный путь, который не был мной замечен. Архип предложил мне закурить и я не отказался. В его обществе стало ощутимее спокойнее.
Сразу стало ясно, что он здесь рыбачил - на дряхлых досках, из которых состояла "пристань",   валялась удочка, а также рюкзак, банки и прочие вещи.
– Что тебя занесло то сюда? Тут люди - исключительная редкость. В озере редко кто купается  - заросло совсем. Ты с пустыря что ли? Пьян?
–  Нет, - я сам еще не знал что ему отвечу, - захотелось одному побыть. Устал от города. Накатило как-то.
Он долго смотрел мне в глаза. Наверное, решал - правду ли я сказал, или лгу.
Тогда я рассмотрел его получше. Во всяком случае, лучше чем в первый раз, хоть вокруг и стало еще темнее.
Архип явно не следил за бородой: растительность была обильна, густа, но распределена на лице неравномерно: слева волос было явно больше, чем справа, весь покров представлял собой какие-то куски, которые, однако, довольно плавно перерастали в волосы на голове. Несмотря на возраст (я определил его как близкий к шестидесяти), белесая шевелюра отличалась пышностью и достигала понурых плеч. Телосложение Архипа было сухощавое, сам он был довольно высок.
Поношенная, дырявая кофта неопределенного цвета была накинута поверх тельняшки. Он был абсолютно бос! Штаны закатаны до коленей, ниже которых в темноте блистали голые ноги.
Когда огонь от горящей спички осветил его лицо, я смог более предметно рассмотреть его черты. Цвет кожи старика был довольно смуглый, а горбатый, крупный нос и выразительные, густые черные брови свидетельствовали о южных корнях.
– Простите, я вашей рыбалке помешал.
– Думаю, ваша жизнь поценнее жизни плотвы будет.
– Этого знать не могу. С рыбами никогда даже и пообщаться чести не имел.
Архип улыбнулся и предложил мне помочь ему разжечь костер. Я попробовал переубедить его, ведь лес сырой и навряд ли что-то выйдет. Старик рассмеялся и велел мне следовать за ним. Охотничьим ножом он срезал наплывы смолы с сосен и елей, вытаскивал что-то из трухи, подбирал какие-то "особенные" ветки, а функцию носильщика выполнял я.
Вскоре мы устроились возле костра, место для которого установили рядом с пристанью.
– Что же ты от города то устал?
– Отдавать там много нужно.
– А получать мало, так?
– Так.
– А ты думаешь, где-то по-иному? Здесь, например, коли прибежал-то сюда.
– Тут и отдавать  некому. А там...всем только поступки, деньги, внимание нужно. Взамен  на что?
– Взамен на то, ради чего отдаешь.
– Чтобы требовали еще большего, по-вашему?
– Так не отдавай, - он снова расплылся в улыбке.
Архип встал и подошел к "пристани". Затем вытащил из рюкзака бутылку с прозрачной жидкостью и протянул мне, приговаривая что так быстрее согреюсь.
– Я так и не понял, на пустыре что ты найти то хотел?  Сосны поваленные, да бычки раскиданные? Или закончить все хотел, может? Бывали тут и такие.
– Ничего не хотел. Знаете, я пока через лес к озеру пробирался, то понял,  что тут, посреди пустыря, я так же одинок как и там, в кругу семьи, с коллегами, с людьми вообще.
– Неправильно живешь ты.
– Неправильно? А что, есть какая-то сакральная формула, по которой живут правильно?
– Я живу тринадцать лет один. Поклянусь, мне никогда не было одиноко.
– Не верю я вам.
– И зря. Жена моя умерла, а детей никогда и не было. Друзья все остались за сотни километров отсюда. Работа моя отчужденная: я эти места и стерегу. 
Он так пристально смотрел на меня и по-прежнему улыбался. едва ли кто-то на моей памяти обладал похожей улыбкой. Она была такой честной и заразительной, что ты, сам того не замечая, расплывался  в ответной улыбке.
– Дурные мысли приходят на пустырях. А я научился их не пускать. Поэтому сторожем тут меня и наняли на службу, - он расхохотался.
Когда мы распили содержимое сосуда, мои часы показывали на начало третьего ночи.
Я принял решение вернуться. Извинился перед Архипом за сорванную рыбалку и, в целом, за сумбурный вечер, а он, бесподобно кривя рот, советовал мне не спешить и не думать там, где размышлений не требуется. Ведь жизнь, по его словам, это стоячее озеро, а мы в нем рыбы. А рыбы, как известно, с головы гниют.
Пистолет я утопил в болоте.
Как же хочется яичницы с ветчиной.
Город встречал меня скромно. Он стеснялся безграничной силы ночи.