под Прохоровкой

В голове гудели все колокола всех соборов одновременно, а в лёгкие лезла гарь. Машина стояла, задрав нос под углом  45 градусов, и находиться на своём месте, в башне, сержанту было более чем неудобно. Он откинул люк и, прежде чем выбраться из горящего танка, оглядел свой экипаж. С наводчиком, похоже, всё было в порядке. Он уже был снаружи и помогал вылезти механику-водителю. А вот стрелок-радист был мёртв. В момент тарана он, видимо, не успел удержаться и сейчас скорчился на полу боевого отделения с неестественно вывернутой шеей. На покрытом копотью и кровью лице странно смотрелись широко открытые мёртвые глаза. Сержант подумал, что надо бы было вытащить тело из горящей машины, но снаружи раздались выстрелы и взрывы гранат и он поспешил наружу. Тем более, что комбинезон уже начал тлеть. Оказавшись на земле, сержант оглянулся. Его «тридцатьчетвёрка» стояла на дыбах, почти снеся башню немецкому T-III. Фриц тоже чадил вовсю, но из него никто не появлялся. А вокруг творилось что-то невообразимое. Сержант был контужен, сознание мутилось и никак не удавалось сосредоточиться. Он «видел», как совсем недавно получал новенький Т-34. «Слышал», как командир батальона ставил задачу «в составе армии нанести удар в направлении на Белгород». Они были на марше, когда немцы, обнаружившие их раньше и успевшие развернуться в боевые порядки, нанесли удар. Пришлось перестраиваться под огнём, было много неразберихи и бой, по существу, вылился в единоборство отдельных малых соединений, а иногда и отдельных танков. Они успели подбить один T-II, а потом их подожгли, башню заклинило, и он приказал таранить подбивший их танк. И, судя по всему, удачно. Так что счёт один-один. Близкая очередь вернула сержанта в действительность. Его наводчик, стоя на коленях, вёл огонь из автомата по немецким танкистам, которые, в свою очередь, пытались расстрелять наших ребят, выползающих из подбитой машины. Вообще, всё поле было забито движущимися и стоящими танками, нашими и немецкими, ведущими огонь и горящими. И множество людей в комбинезонах помогали своим или стреляли во врагов. Вот двое наших волокут третьего подальше от пылающего танка. А чуть дальше немец пытается потушить своего. И все стреляют друг в друга, сходятся в рукопашной, бросают гранаты. Левее сержанта и его экипажа промчался охваченный огнём Т-34 и, сходу, въехал в реку Псёл. Из своего люка вывалился механик-водитель, плюхнулся в воду, а затем полез на броню, пытаясь вытащить остальных. Ещё левее в воду въехал полностью обгоревший фриц, над водой остался только командирский люк. Из него вылез немец в чёрном эсэсовском комбинезоне, огляделся и выстрелил в механика, который в это время вытаскивал своего горящего товарища из люка. Механик упал в воду, горящий танкист слабо пошевелился и замер. У сержанта перехватило дыхание, и он бросился к немцам, желая одного, схватить эту чёрную сволочь за горло и утопить. Немец выстрелил в него, промахнулся, а откуда-то из-за спины ударила очередь. Фриц сложился пополам и упал в реку.
- Ты, что, командир!? Совсем что ли, с голыми руками на «парабеллум»?
  Кто-то расстегнул его кобуру и сунул в руку оружие. Сержант оглянулся. Сзади стоял его экипаж. Наводчик совал ему его ТТ, а  механик прикрывал, настороженно водя стволом своего пистолета из стороны в сторону. Вокруг продолжали драться люди, привыкшие воевать броня против брони, пушка против пушки. Сейчас, может быть впервые за всё время войны, они дрались лицом к лицу. И командир танка Т-34, бортовой номер 201 повёл свой экипаж в бой. Они перебегали от танка к танку, помогая своим покинуть подбитые машины и вытащить раненых друзей и уничтожая врага. А потом они увидели этот Т-70. В его борту зияла рваная дыра. Двигательная часть горела всё сильнее и жарче. А в люке сидел командир, совсем мальчишка и стрелял в немцев из табельного пистолета. Шлем был сдвинут на затылок, лицо почернело от дыма, светлый чуб был задорно взъерошен ветром. И он был яростно весел, не обращая внимания ни на ответные выстрелы фашистов, ни на огонь, который охватил его подбитую машину, ни на горящий, на спине, комбинезон. Сержант со своими людьми бросился туда, понимая, что не успеет. Туда же бежали ещё несколько человек из других экипажей. Но  они действительно  не успели. Очередь из «шмайсера» оборвала жизнь отважного танкиста, а от того, что произошло дальше, на несколько мгновений замерли все. И друзья и враги. Тело парня скатилось на землю и стало видно, что у парня не было ног. Точнее не ног, а фактически, всей нижней части тела. Снаряд, уничтоживший его танк и убивший его экипаж, разорвал его почти пополам. А он продолжал сражаться, до конца выполнив клятву воина, сражаться до последней капли крови, пока в груди бьётся сердце.
  Бой, понемногу, затихал. Танкисты с обеих сторон начали оттягиваться к своим тылам. Некоторое время спустя они наткнулись на лейтенанта с кое-как перевязанной головой, который пытался натянуть сбитую гусеницу. Трое членов его экипажа, накрытые брезентом, лежали позади башни. По лицу лейтенанта текли слёзы, а от мата звенел воздух. Сержант и его ребята стали молча помогать. Это молчаливое сочувствие помогло. Через несколько минут лейтенант перестал материться и начал отдавать осмысленные распоряжения. К ним подтягивалось всё больше людей, выходящих к своим. Лейтенант приказал обыскать поле боя в поисках танков, подлежащих ремонту и раненных. Самым странным оказался его приказ осматривать подбитые «тридцатьчетвёрки» с осторожностью.  Тут то и выяснилась причина его слёз и ругани. Оказалось, что, потеряв гусеницу, его экипаж приступил к ремонту, но завязавшаяся рукопашная на некоторое время отодвинула это действие. Когда бой несколько стих, они вернулись к своей «малышке» и, недалеко, обнаружили ещё один обгоревший, с несколькими вмятинами, но, в целом, не повреждённый Т-34. Его люки были закрыты и танкисты предположили, что экипаж был контужен или мог задохнуться от дыма. Но, когда они вскрыли люк механика-водителя, их встретили автоматным огнём. Его бойцы погибли, не успев понять, в чём дело. А он находился сверху на броне и только-только приоткрыл люк командира. В танке были немцы! Это оказался наш Т-34, отремонтированный фрицами и с фрицевским же экипажем. Из-за того, что танк обгорел, они не могли видеть немецкие кресты на броне. Короче, лейтенант зашвырнул в танк две гранаты. От взрыва сдетонировал боезапас и «вон он стоит, скотина…» В полусотне метров действительно стоял обгоревший танк с наполовину сорванной башней. Лейтенанта зацепило осколком, а когда он пришёл в себя, то кое-как перебинтовал голову, перенёс свой экипаж к их машине и попытался, в одиночку, произвести ремонт.
  После такого рассказа танкисты с опаской осматривали как свои, так и немецкие машины. Да, да, именно немецкие. Уж если фрицы используют наши танки и заставляют их воевать против нас, то чем мы хуже. В результате были обнаружены и приведены в состояние, дающее возможность двигаться, ещё три танка. Два наших и один немецкий T-IV. Причём, с немецким больше всего возни было с управлением. Так они и вышли в район сосредоточения, T-IV, с наскоро намалёванными поверх крестов звёздами, в окружении трёх «тридцатьчетвёрок». Обгоревшие, с вмятинами от вражеских снарядов, с телами погибших товарищей и раненными на броне, в сопровождении оставшихся без своих машин танкистов, но выстоявшие и готовые дальше бить врага!