Другая Луна

Солнце покидала лунную округлость, постепенно стирая с ее поверхности белое пятно и заштриховывая черным. Вокруг тоже была чернота, глубокая и бездонная, отчего казалось что луна постепенно растворяется в окружающем ее пространстве. Через час свет оставалась только на ее крайнем пяточке, прощаясь совсем и отплывая от причала.  Но Луна, вопреки всему, не растворилась, не распустилась, не растаяла, она обернулась  кроваво-багровым шаром  с неровными похожими на островки теракотово-бардовыми пятнами кровоподтеков и синяков.   И только теперь стало ясно, что всякий раз, оставленная в темноте, она страдала от угроз и побоев. 
Луна казалось средоточием вселенской силы, спрессованная в небесный клубок. Хотя, если подумать, сила, конечно,  была не в самой этой Луне, а  в чуде света, который одним своим незримым присутствием, природным знанием, почти чутьем, что он есть, хоть его и не видно, делает мир реальным, осязаемым. Этот интервал надежды на свет в его ощутимое отсутствие не стирает предметы совсем, не дает им поглотить себя тьмой, они просто уходят в тень, как в архив или  в спячку , но остаются частью этого мира, живут, дышат.
Но вот, «неожиданно» решив вернуться, солнце также постепенно –равномерно, едва-едва стало отыскивать светом, как прожектором, в хаосе темного пространства  круглое яблоко, собирать по частям, подсвечивать, наполнять реальным видимым объемом.  Когда свет полностью вытянула из ночи в утро всю поверхность сонной Луны, та оказалась привычной бледно-желтой почти белой меланхоличной странницей неба, меняющей наряд от застегнутого на все пуговицы платья в пол с длинными рукавами до крошечного бикини каждые четыре недели. Не  стала и этого сострадательного   розово-багрового оттенка.  Ссадины и кровоподтека оказались загримированы желтой пудрой, и только в самые лунные ночи под гримом можно было разглядеть проходящие синяки. Луна , как хорошая актриса, вновь нарисовала  на своем лице милое неведение, беззаботный наив и пленительный обман.  Но познавшие ту другую, уже не могли слепо восхищаться ее  парадной  бледно-желтой копией, и считали дни до следующего светопредставления.