Маленькое чудо

- Катя!
- Катька, а ну иди сюда! Быстро!
Пылая праведным гневом, я оглядывала руины, в которые превратилась моя некогда чистая и уютная комната. Разбитый цветочный горшок, сломанная фиалка, купленная лишь неделю назад на выставке, оборванные шторы, перепачканные землей покрывало и прикроватный коврик, которые буквально два часа назад были белоснежными – среди всего этого великолепия лежал виновник «торжества» – маленький серый котенок Дымок.
В коридоре послышались торопливые шаги, и в комнату наконец вошла моя дочь Катя. Высокая, худощавая и гибкая, как кошка, эта рыжая бестия была главной заводилой, грозой всех дворовых мальчишек. Даже сейчас, видя в моих глазах праведный гнев, она, казалось, не испытывала ни малейшего страха. Моя девочка лишь радостно улыбнулась, увидев своего перепачканного любимца, и не задумываясь уселась рядом с ним прямо на пол, сияя при этом самой счастливой улыбкой, на какую только была способна.
Словно по привычке мне на глаза навернулись совершенно нежданные слезы какой-то особой, радостной, нежности. Сейчас ей уже четырнадцать, и она, конечно, не помнит о том, что всего десять лет назад сама была похожа на крошечного одинокого котенка.

***
Той январской ночью 1997 года я очень спешила на дачу моих родителей, где Артём, мой муж, решил устроить романтический ужин в честь пятой годовщины нашей свадьбы. Я никогда не любила быстрой езды, но в ту ночью просто жутко опаздывала и, если быть честной, могла думать лишь о разгневанном моим опозданием муже и предстоящем объяснении с ним.
Тогда Артём действительно был для меня самым дорогим и любимым человеком на свете, и ссориться с ним в наш праздник я совершенно не хотела. В памяти, как назло, всплывали лишь печальные пророчества друзей и близких, выслушанные мной за время подготовки нашей свадьбы.
Мы поженились, по мнению многих, слишком рано: мне было восемнадцать, а Артёму почти двадцать. Браку нашему пророчили очень скорый распад, но лодка нашей любви, как ни странно, вовсе не разбилась о быт, а скорее наоборот.Через год после свадьбы Тёма закончил учиться и нашёл очень хорошую работу, вскоре его примеру последовала и я. В итоге, к пятой годовщине свадьбы мы успели сменить квартиру и купить две подержанных машины, за рулем одной из которых я и мчалась тогда по темной подмосковной дороге.
Откуда в этой ледяной тьме взялась моя Катя, я не знаю до сих пор. Свет фар вдруг выхватил из темноты крошечный силуэт и всё. Глухой удар, мой собственный крик…
Захлёбываясь рыданьями, я медленно вышла из машины и упала на колени возле недвижимого детского тельца. От жуткого холода слёзы почти замерзали прямо на щеках, а я всё всхлипывала, словно ребёнок, пытаясь нащупать пульс на тоненьком запястье. И вот, наконец, мне это удалось. Биение было настолько слабым, что я лишь сильнее испугалась, но вместе с тем почувствовала неожиданный прилив сил. Бережно перенеся ребёнка в машину, я побежала в сторону единственных освещенных окон в округе.
Не знаю, к сожалению или к счастью, но это оказались окна нашей дачи. Артём уже ждал за накрытым столом, но, увидев меня, сразу изменился в лице. Выслушав мой сбивчивый рассказ, он тут же торопливо накинул куртку и помчался на улицу, к машине. Я, разумеется, побежала за ним с твёрдым намереньем отправиться в больницу вместе с мужем и малышкой, но Тёма, внимательно осмотрев ребёнка, буквально силой вытолкал меня из машины и в приказном порядке отправил домой.
Я и сегодня с ужасом вспоминаю те противоречивые чувства, которые испытывала тогда, глядя вслед уезжающей машине. Здесь был и безумный страх, и раскаяние, но, пожалуй, самым сильным было совсем не знакомое мне чувство предательства, ведь тогда мне казалось, что я именно предала эту покалеченную мной же малышку, оставив её.
Совершенно не помню, как добралась до дома, который вдруг показался мне тесной клеткой… Я металась из угла в угол до тех пор, пока окончательно не выбилась из сил. А дом между тем медленно погружался во тьму, лишь в камине тускло светились остывающие угли. Мной вдруг овладело странное чувство незнакомой усталости, словно мрак, проникший в дом, всей своей тяжестью упал мне на плечи…
Я тихо села в самый светлый угол, возле камина, и впервые всерьёз задумалась о сложившейся ситуации. Где-то в глубине души кипело жгучее чувство протеста, ведь я, будучи человек сильным, не привыкла от кого-то зависеть. Теперь же мне пришлось сидеть и просто ждать чужого решения, которое я не имела ни малейшей возможности изменить.
Что Артём скажет в больнице? Что будет с малышкой? Кто она? Откуда? Ответов на эти вопросы я не знала, но одна лишь только мысль о том, что ребёнок мог серьёзно пострадать или вовсе умереть, приводила меня в неописуемый ужас.
До этого дня я никогда не верила, что время может быть палачом. Прежде оно, скорее, играло мне на руку, чем карало. Прежде, но не теперь. Теперь же я буквально сходила с ума от одиночества, ожидания и неизвестности.
Когда за окном забрезжил рассвет, я поняла, что не в силах больше ждать. Наверное, именно то, что я испытала тогда, и называют вторым дыханием. Вскочив на ноги, я стала метаться по дому в поисках ключей от Темкиной машины, стоящей во дворе, но их нигде не было. Скорее всего, он увез их с собой в кармане куртки, но тогда меня это уже не интересовало. Захлопнув входную дверь, я решительно зашагала по обледенелой дороге в сторону трассы, ведущей в Москву.
Стоял жуткий мороз, снег пугающе громко хрустел под ногами, мысли путались… Я понимала, что что-то безвозвратно изменилось в моей жизни, но что именно? И почему? Ответов на эти вопросы я не знала, скорее всего, потому что в тот день изменилась не столько моя жизнь, сколько я сама. В душе моей вдруг зашевелилось какое-то непонятное, незнакомое прежде чувство.На глаза навернулись непрошенные слёзы. Я медленно брела вперед, совершенно не различая дороги, ведомая лишь одним желанием – поскорее увидеть малышку, убедиться, что она жива…
Солнце поднялось уже довольно высоко, а трассы всё ещё не было видно. Ноги и руки жутко замерзли, глаза болели и слезились от яркого солнечного света, отраженного снегом. Я утешала себя мыслью, что осталось совсем немного, что я почти дошла, но с каждым шагом идти было всё труднее, стало больно дышать…
Я до сих пор не знаю, как могла не услышать шум мотора и звук шагов. Артём без лишних слов подхватил меня на руки и понес в машину.
- Ну зачем ты вышла из дома? Куда ты пошла? – почти кричал он.
А я лишь плакала, уткнувшись в его плечо, и не могла вымолвить ни слова. Вся усталость и страх минувшей ночи вдруг навалились меня непосильной тяжестью. Артем посадил меня в машину, укутал пледом и молча сел за руль, а я, словно убаюканная этим теплом и покоем, тихо заснула…
Проснулась я лишь вечером. С кухни доносился манящий аромат жареного мяса и овощей, а Артём, колдующий над всем этим, тихо напевал незнакомую мне песню. Стоя перед зеркалом, я тихо улыбнулась той любви, которая светилась в моих глазах. Любви, сильнее которой, казалось, нет ничего. Любви, которая уже была обречена…
За ужином я буквально засыпала Тёму вопросами о малышке, но муж, к моему великому удивлению, отвечал с неохотой, коротко и очень сурово. Сказать, в какой больнице сейчас находится ребёнок, он и вовсе отказался. Я же, с присущим мне упорством, всячески пыталась добиться нужной информации. В итоге разговор перешёл в крик, а крик – в ссору.
Артём сдался первым. Вдребезги разбив тарелку, он прямо по её осколкам побежал в прихожую, в считанные секунды оделся и лишь на пороге замер и каким-то пустым сдавленным голосом тихо сказал:
- Она в первой городской… Боже…
Громко хлопнула дверь. На запыленной тумбочке одиноко лежали ключи от моей машины…
Не думая ни о чем, я бросилась за мужем. Крича и рыдая, я бежала за машиной, но Артём даже не сбавил скорость. Я поскользнулась и упала, в кровь разбив ладони. Машина скрылась за поворотом …
Словно подпевая моим слезам, жутковато завыл ледяной ветер, взметнув в воздух целую бурю снежной поземки. Только тогда я поняла, что выбежала из дома в тапочках, джинсах и футболке. Медленно поднявшись и ёжась от нестерпимого холода, я медленно побрела в дом, где меня уже никто не ждал. По щекам текли слёзы, утирать которые не было сил…
Артём догнал меня уже у дома. Закутав в свою куртку, он нес меня на руках и, плача как ребёнок, целовал в онемевшие от холода губы. Тогда, дрожа в его объятьях, я вдруг с надеждой подумала о том, что ничего не изменилось, что мы, как и прежде, непременно будем счастливы. Но надежда эта растаяла как мираж, обожженная одной единственной мыслью – малышка. Я с невероятной ясностью осознала, что не имею права просто бросить этого ребёнка, и всё…
А Тёма нес меня так бережно и нежно, что сердце буквально насквозь пронзила боль раскаяния и чувства вины.
Оказавшись в доме, я тихо села у горящего камина и всем телом прижалась к мужу. Поцелуи его стали более настойчивыми, и я полностью отдалась этой немного грубой ласке…
На небе загорались первые звезды, и впереди у нас была ещё вся ночь. Ночь, которой суждено было стать последней…

Утром мы вернулись в Москву, молчаливые и подавленные. Артём начал поспешно собирать вещи. Вечерним рейсом Москва – Берлин он вместе с группой коллег улетал в Германию подписывать какой-то очень важный договор.
Я молча наблюдала за суетливыми сборами мужа и старалась не думать о том, что он может никогда больше не вернуться в этот дом. Ожидание его отъезда стало почти невыносимым. Быстро собравшись, я легонько поцеловала его в губы и, не говоря ни слова, почти выбежала из квартиры.
До больницы я добралась довольно быстро, в приемной с трудом объяснила, кто именно мне нужен, и на ватных ногах, испытывая непонятно откуда взявшийся страх, медленно пошла к палате.
Катя сидела на кровати у окна и задумчиво рассматривала морозные узоры. Не успела я сделать и пары шагов в её сторону, как она вздрогнула и обернулась. Меня словно ударило током. Рыжие немного спутанные кудри, худое бледное личико с огромными голубыми глазами, которые смотрели на мир не по-детски серьёзно, с каким-то затаенным в глубине души страхом – вся она показалась мне такой хрупкой, одинокой, беззащитной и до боли родной, что я была вынуждена ухватиться за спинку ближайшей кровати, чтобы не упасть от нахлынувшего на меня шквала чувств и эмоций.
Она все смотрела на меня с немым интересом и волнением.
- Здравствуй, – тихо сказала я, присаживаясь на край кровати. – Меня зовут Таня, а тебя?
- Катя. – Голосок её оказался тихим и очень мелодичным. – А кто Вы?
Конечно, я ожидала этого вопроса, но солгать, глядя в эти прекрасные, чистые глаза, просто не смогла.
- Это я сбила тебя ночью…
- Понятно, – просто сказала она и отвернулась.
Чувство холодной неловкости повисло в воздухе. Я аккуратно положила на тумбочку пакет с фруктами и тихо сказала на прощанье:
- Ты не сердись на меня, пожалуйста, мне очень жаль, что так вышло…
Лишь у двери я оглянулась и встретилась с пытливым взглядом голубых глаз. Катюша словно пыталась рассмотреть мою душу, понять, зачем же я пришла…
Выйдя из палаты, я нашла Катиного врача. Он поведал мне историю моей малышки. Оказалась, что Катя сбежала из детского дома. Она никогда не знала своих родителей и вот теперь отправилась их искать…
Я быстро шла по улице, стараясь вовремя утирать бегущие по щекам слёзы. Она ушла искать родителей и попала под колеса именно моей машины. До этого я никогда не верила в судьбу…
Всю следующую неделю я каждый день приходила к Кате. Мы читали, играли, смеялись и просто разговаривали. Она оказалась удивительно умным ребёнком, которого воспитала таким сама жизнь. Малышка не задавала больше никаких вопросов, просто ждала меня, напряженно вглядываясь в замерзшее окно.
Каждый раз, когда я входила в палату, она медленно поворачивала голову и смотрела на меня с каким-то радостным испугом, потом лицо её вдруг озаряла улыбка, прекраснее которой для меня до сих пор нет ничего на свете.
Любовь к этому ребёнку за считанные дни стала для меня центром вселенной. Вселенной, которая оказалась совершенно чужой для Тёмы…
Он вернулся через восемь дней. Радостно бросил сумку куда-то в угол прихожей, прямо в одежде забежал в комнату и начал целовать и кружить меня, смеясь, словно ненормальный.
Причина такой бурной радости оказалась последней каплей, смертным приговором для нашей совместной жизни. Для нашей любви.
Артём рассказал мне об удачно подписанном договоре с немцами, о похвале начальства и о новом, Санкт-Петербургском филиале их строительной фирмы, где ему предложили стать генеральным директором.
Он был счастлив как ребёнок. Улыбаясь самой искренней улыбкой, он просто спросил:
- Ты же поедешь со мной в Питер, правда?
- Нет, – это простое слово показалось мне самым длинным и трудным на свете. – Нет, Тёмочка. Я не могу…
Он вздрогнул, словно от пощечины, лицо его исказила неожиданная злость, а голос сорвался на крик:
- Но почему? Почему?
- Артем, я знаю, ты никогда не любил этот город, но я здесь родилась, у меня здесь дом, работа…
- Там у нас тоже будет неплохая квартира, – перебил он меня, – да и работу с твоим образованием найти не так сложно.
- Здесь Катя, – сказала я совсем тихо, заранее боясь его реакции.
- Ты свихнулась? Какая Катя?
- Девочка, которую я сбила десять дней назад. Я хочу её удочерить…
- О Боже, опомнись, Таня! Ты же ведёшь себя как последняя дура, - Артём метался по комнате, говоря с каждым шагом всё громче. – Опомнись! Мы вместе уже пять лет! Ты только вспомни, сколько мы прошли, сколько разделили пополам… А теперь ты бросаешь меня из-за маленькой бродяжки, которая ночью, по совершенно непонятным причинам, кинулась тебе под колёса…
Словно истратив на эту гневную тираду последние силы, он уселся прямо на пол, так и не сняв пальто. Глотая слёзы, я тихо села рядом с ним.
- Тёма… Тёмочка, я вовсе не собираюсь тебя бросать. Я лишь сказала, что никуда не поеду без Кати, вот и всё. Мы с тобой женаты уже пять лет и ещё год встречались до этого… И за это время ни одной беременности, ничего, понимаешь? Я не знаю, будут ли у нас с тобой свои дети или уже нет. Конечно, в этом виновата только я, но ты же знал всё с самого начала и о Вовке, и об аборте в пятнадцать лет… Какие же в моём случае могут быть гарантии? Да никаких! А Катя… Она моя, понимаешь? Она мой ребёнок. Знаешь, врач сказал мне, что в ту ночь она сбежала из детдома, чтобы найти родителей, которых у неё никогда не…
- Что ты несешь?! Идиотка! – Он вскочил с пола и нервным движением взъерошил волосы, а потом, словно обезумев, с силой тряхнул меня за плечи.
- Это чужой ребенок! Понимаешь, чужой! Она никогда не будет на тебя похожа, не будет смеяться или говорить, как ты. Все и всегда будут понимать, что она приемыш… мне не нужен чужой ребенок, не нужен и все.
По щекам медленно потекли слезы, я смотрела на Артёма и не узнавала. Он сел на диван и, стараясь не смотреть мне в глаза, тихо сказал:
- Таня, либо ты едешь со мной в Питер сейчас, либо не едешь никогда. Этот бред насчет ребенка однажды надоест тебе, а у меня второго шанса не будет, – голос его смягчился. – Родная, ты только вспомни, как я мечтал об этом. Вернуться в родной город, сделать карьеру… В этих мечтах ты всегда была рядом со мной, и вот теперь, когда они стали реальностью, ты вдруг уходишь. Неужели этот ребенок значит для тебя больше, чем я?! Я прошу тебя, родная, просто собирайся и поехали. Поверь, так будет только лучше. Однажды у нас родится свой, родной ребенок, и ты забудешь все это, как страшный сон…
Он замолчал и посмотрел на меня. В его родных до боли глазах читалось столько мольбы и страдания! Мне вдруг захотелось обнять его, успокоить, утешить. Захотелось бросить всё и просто поехать вслед за ним хоть на край света… Я не нашла в себе сил ответить, лишь смотрела на него молча, даже не пытаясь утереть слёзы.
Наверное, он понял всё без слов. Плача как ребёнок, он вышел из квартиры, не прощаясь и не хлопнув дверью…
Боже, как же больно мне было тогда, сколько страха и отчаяние разом легло на плечи…
Я тихо вышла в прихожую, закрыла распахнутую дверь да так и села возле неё прямо на коврик, словно побитая собака. Не знаю, сколько я сидела вот так, почти без движения. Не знаю, плакала ли я. Не знаю, жила ли я или умерла тогда…
Поднялась я медленно, по инерции. Отражение в зеркале показалось мне совершенно чужим. На меня смотрела лишь тень той молодой и сильной женщины, которая лишь десять дней назад была счастлива в браке, была готова свернуть горы. Теперь же она смотрела на меня из своего далекого зазеркалья глазами полными боли и отчаяния. Глаза эти словно кричали мне: «Зачем? За что?», но ответов на эти вопросы у меня не было. У меня не было больше ничего… Ничего, кроме Кати…
А за окном уже мерцал зимний рассвет. Я стояла у окна и едва различимым шепотом читала почти забытую молитву, сбилась и заплакала ещё горше, слова словно сами собой сорвались с губ:
- Господи, прошу тебя, дай мне сил! Не оставь меня, боже, умоляю! Не дай мне сдаться, сломаться, опустить руки! Дай мне терпения и веры. Или дай хотя бы не погибнуть от этой жуткой боли…

А через час я была уже в больнице. Медсестра, радостно улыбаясь, сообщила мне, что Катюшу готовят на выписку. Я почти вбежала в палату, где мою Катю уже одевала в явно казенную одежду незнакомая женщина.
- Таня! – радостно закричала моя малышка.
С неожиданной ловкостью она вырвалась из рук одевавшей её женщины и бросилась мне на шею. Слёзы снова обожгли глаза. Я ещё крепче прижала к себе ребёнка, словно пытаясь раз и навсегда оградить её от прикосновение этих холодных, казенных рук. Но женщине всё это пришлось явно не по вкусу. Она буквально оторвала от меня плачущую Катю и, усадив её на кровать, сурово сказала мне:
- Ребёнок поедет со мной обратно в детский дом, и я бы на Вашем месте вышла из палаты и не травмировала её лишний раз. Вы поймите, она же не игрушка. Её нельзя сначала любить, а потом нет. Нельзя дать, а потом забрать надежду. Она же говорит только о Вас, твердит, что все-таки нашла свою мамочку, – голос женщины дрогнул. – Но я-то знаю, насколько обычно хватает любви у таких вот мамочек. Уже через месяц Вы привезете её обратно и скажете, что ребёнок просто не прижился в семье, не нашёл контакта со своим новым папочкой…
- Об этом можете не беспокоиться – мой муж ушёл от меня несколько часов назад. Для него Катя действительно ЧУЖОЙ ребёнок. Для него, но не для меня. Эта девочка моя, и я не позволю вот так просто взять и отобрать у меня последний смысл жизни!
Эта гневная тирада лишила меня последних сил. Я тихо села прямо на пол и заплакала, уткнувшись в колени.
Уходя из палаты, Катюша прижалась ко мне так крепко, словно действительно верила, что прощается навсегда, и просто сказала:
- Я люблю тебя, Таня. И мне все равно, моя ты мама или все-таки не моя…
Я оторвала от колен заплаканное лицо и так же тихо спросила:
- А ты хочешь, чтобы я была твоей мамой?
Малышка лишь робко кивнули в ответ.
- Ну, тогда как же я могу бросить свою родную доченьку, которая наконец-то меня нашла…
Детские слезы обожгли мне руки. Я словно утонула в рыжих волнах непослушных волос своей дочери, ведь больше мне некуда было спрятать собственные слёзы.
А у двери тихо плакала незнакомая женщина, которой суждено было стать моей лучшей подругой…

Конечно, воевать за Катю мне пришлось довольно долго. Уход Артёма стал серьёзным ударом по моей репутации будущей матери. Спасли меня внушительных размеров жилплощадь, хорошая зарплата, но, безусловно, главную роль в благополучном исходе нашей истории сыграла та самая женщина, приехавшая в тот день за Катей.
Она оказалась директором детского дома, к мнению которого, разумеется, больше всего прислушивается опекунский совет при вынесении решения.
Через полгода после выписки Катя на законных основаниях переехала ко мне. А ещё через год в нашем доме появился Витя.
Его я встретила так же случайно, как Катю. Этот шестилетний неугомонный бесёнок попросту врезался в меня в одном из коридоров детского дома, куда я приехала по делу о Катином удочерении…

***

- Мам! Мама! – Катин голос вырвал меня из омута горестно-счастливых воспоминаний. Я улыбнулась дочери и смахнула непрошенные слёзы.
- Завтра же едешь покупать мне новую фиалку, - шутливая угроза в голосе явно не напугала Катю. Она лишь звонко засмеялась и заискивающим тоном сказала:
- А, может быть, все-таки лучше отправить Витю. Он же серьёзный и ответственный, старший…
- Опять хитришь? – громко спросил Витя, появляясь в дверях. – Ничего не выйдет. Можешь считать это сговором. Правда, мам?
Я рассмеялась, в сотый раз убеждаясь в том, что чудеса случаются. Больше того, иногда они даже находят нас сами…
Январь 2008