VI. 1. Могла стать на уровне со своим мужем

 
     О женщинах - декабристках, женах и невестах, - блистательных дамах высшего света мы знаем много. О них восторженно писали  как сами декабристы, так и многочисленные современники. Дошли до нас и портреты многих из них. Да и более поздние исследователи, и не только наши соотечественники,  немало написали о декабристках.
    Но у декабристов – ссыльных,  которые оказались в Сибири совсем еще   молодыми («только числились в женихах»), а Бестужева-Рюмина даже казнили  22-хлетним,  в ссылке появились другие жены -  женщины – сибирячки. О них  ни стихов не писали, ни портретов не рисовали… Между тем,  тоже  прекрасные женщины. «Что удивительно, - вспоминал А.П. Беляев, - так это то, что дамы в Сибири без особенного воспитания, без серьезного образования, выросшие в этой сибирской глуши, тогда еще могли достигать такой степени такта, приличия, любезности, что нельзя было не удивляться, откуда все это взялось; а между тем это было так действительно». Это они помогли  мужьям – декабристам обрести полную гармонию в жизни, создав прочные и счастливые семьи. А внуки и правнуки и сейчас еще живут в этом крае.
   
   Дореволюционная литература  об этом не писала. Лишь иногда встречались отрывочные замечания,  отмеченные некой сословной предубежденностью авторов: «барское пренебрежение» к «простолюдинкам». На такие браки смотрели, как на «вынужденную необходимость», равносильную примерно тому, как нанять слугу, стряпуху, горничную. Иногда писали: «В Сибири он женился на крестьянке» - и ни имени, ни фамилии. «От бурятки он имел сына»… «Мать формальным актом отказалась от детей, и их увезли в Россию».

   Всего было двадцать шесть  женщин - сибирячек (венчанных, «законных») и несколько «незаконных», состоявших в гражданском браке, но не менее преданных и любящих, которые связали  судьбы с «государственными преступниками». Женами более аристократичных членов столичного "Северного общества" становились обычно дочери чиновников и купцов, а бывшие прапорщики и поручики провинциальных полков - "Соединенные славяне" - находили себе спутниц жизни в среде крестьян и казаков. Конечно, были и почти скандальные мезальянсы, вроде брака потомка Рюрика князя Е.Оболенского с "вольноотпущенной" крестьянкой Варварой Барановой, няней внебрачных детей его друга И.Пущина. Против этого «неравного брака» протестовали все товарищи.

   Эти безызвестные женщины, дочери простого народа: крестьянки, мещанки, казачки добровольно надели на себя ярмо жены "государственного преступника". Хотя, как отмечал Беляев, жениться на сибирячках «было так же трудно, как трудно белокожему американцу открыто жениться на цветнокожей, так как сибиряки-старожилы народ гордый и у них считалось позором отдать дочь за ссыльного.  Сибиряки-старожилы вообще, как народ свободный, богатый и независимый, весьма горды, и малейшая обида и угроза их возмущает». Но, скорее всего, это не относилось  к декабристам.

   Народ душевно принимал декабристов в свою семью.   Женитьба каждого становилась праздником для всего села или города. Первым из декабристов в ссылке женился Михаил Кюхельбекер на работнице байкальских рыбных промыслов Анне Токаревой.  Женщина имела сына от первого брака. М. Кюхельбекер стал его восприемником. Однако Священный Синод признал брак незаконным. Из Петербурга поступило указание брак расторгнуть и супругов разлучить, несмотря на то, что у них уже имелось трое детей.

   М. Кюхельбекер протестовал против  нелепого  и жестокого решения Синода и писал: "Прошу записать меня в солдаты и послать под первую пулю, ибо жизнь мне не в жизнь". Протест не помог. Его хотели сослать в самое глухое место Сибири, и лишь благодаря  вмешательству сестры  оставили на старом месте.  Брак  так и остался расторгнутым, хотя супруги продолжали жить вместе.

  Здесь же, в Баргузине, женился и брат Вильгельм на неграмотной девушке Дросиде Артеновой, дочери почтмейстера. Он писал   А.С.Пушкину: «Я собираюсь жениться. Для тебя, поэта, по крайней мере важно хоть одно, что она в своем роде очень хороша: черные глаза ее жгут душу; в лице что-то младенческое и вместе что-то страстное, о чем вы, европейцы, едва ли имеете понятие».

  Но «обольстительная мечта», когда поэт  «думал, что кончится борьба с судьбой, и с нею все земные испытанья», не осуществилась.  Пущин, побывав в новообретенной семье, писал: «…Это новая задача провидения - устроить счастье существ, соединившихся без всяких данных на это земное благо».

  Братья Кюхельбекеры не походили друг на друга. Крестьянские заботы Михаила не могли заинтересовать Вильгельма.   В нем не было  ни умения, ни желания быть хозяином.  Комендант Акшинской крепости майор Александр Иванович Разгильдяев предложил ему место учителя при своих дочерях.  И в январе 1840 года Кюхельбекер переезжает в Акшу.  Сначала все складывалось благополучно, но «пылкий Кюхля» (Пушкин взял его прообразом Ленского в «Евгении Онегине») влюбился в свою ученицу - пятнадцатилетнюю Аннушку Разгильдяеву.  Разразился скандал, и когда Разгильдяева перевели в другое место, он уже Кюхельбекера с собой не взял.

   Тяжелый нрав «мужиковатой Дронюшки», в которой  Вильгельм видел «расстроенное здоровье и даже нервические припадки» и боялся  противоречить, но  все же считал «милой»; «беспрестанный визг детей»; собственная непрактичность,  «витание в эмпирях» («Пегас в седле» - называл он себя); нищета - ввергли Кюхельбекера в отчаяние. 
 
Но я увяз в ничтожных, мелких муках,                Но я в заботах грязных утонул!               
    Женитьба не принесла счастья,  жена оказалась чужой и чуждой, «которая ходит в капотах, зевает под вечер и крестит рот рукой», ни к чему была земля, огород, с которым он не мог справиться.
         
… Бледные заботы,                И грязный труд, и вопль глухой нужды,                И визг детей, и стук тупой работы                Перекричали  песнь златой мечты,                Смели, как прах, с души моей виденья,
Отняли время и досуг творить –                И вялых дней безжизненная нить                Прядется мне из мук и утомленья.

   «Выбор супружницы доказывает вкус и ловкость нашего чудака: и в Баргузине можно было найти что-нибудь хоть для глаз лучшее» -  жестко, как всегда, судит Пущин.

    В юности у Вильгельма была любимая девушка, которая долго ждала и  даже обращалась к царю с просьбой разрешить поехать  к нему в Сибирь, но он тогда находился в крепости. После поселения переписка оборвалась. Они стали далеки друг другу. Он не был избалован дружбой и вниманием. «Гадкий утенок»  - мишень для насмешек и эпиграмм друзей, еще в лицейские годы. Глубоких ран, кровавых язв сердечных/ мне много жадный наносил кинжал,/ Который не в руке врагов сверкал,/ Увы! – в руке друзей бесчеловечных. Тяжелые годы  в одиночке в крепостях и в Сибири.  Из Петербурга никто не писал. Мать умерла. Его забыли. Жизнь кончилась.

    Вильгельм мечется по Сибири, переезжая из одного места в другое. Уже больной туберкулезом, слепой. И все-таки все это время с ним рядом жена, по–своему преданная и заботливая. А для него единственная отрада  и забота неразлучный сундук с рукописями.

    Крадучись подходит он с утра к сундуку, роется в нем, разбирая тетради, листы.  Вглядываясь, читает.  Перед глазами  - рябь с крапинками...

- Что это ты, батюшка, извести себя захотел? – обращается к нему  Дросида Ивановна, жалея. Но голос у нее крикливый, и Вильгельм  лишь отмахивается рукой.

     11 августа 1846 году  он - «опальный и больной слепец, обманутый людьми, растерзанный страданьем»  умер в Тобольске, куда поехал из Кургана полечиться. Похоронен на Завальном кладбище недалеко от церкви Семи Отроков. В последний путь поэта проводили декабрист врач Ф.Б. Вольф и Н.Д. Фонвизина.

     «Блестящ и весел был восход, А запад весь во мгле тумана», -  скажет он за год  до смерти.
     У Кюхельбекера осталось двое детей: сын Михаил и дочь Юстина. Сестра Вильгельма, не веря тому, что дочь баргузинского мещанина, оставшаяся без прочных средств к существованию, сможет дать детям достойное образование и воспитание, забрала их к себе.  Сына определили в Ларинскую гимназию, затем он поступил на юридический факультет Петербургского университета. В будущем стал прапорщиком Царкосельского стрелкового батальона.

     И.И.Пущин, который записал под диктовку автора список произведений, подлежащих опубликованию после смерти, выполнил все, что обещал покойному другу, хотя ранее едко высмеивал их.  И даже писал  общему другу, лицейскому однокашнику Ф.Ф. Матюшкину: "Бедный Вильгельм написал целый ящик стихов… Он говорил всегда своей жене, что в этом ящике 50 тысяч рублей, но, кажется, этот обет не сбывается. Мне кажется, одно наказание ожидало его на том свете - освобождение от демона метромании и убеждение в ничтожности его произведений. Других грехов за этим странным существом не было".  Между прочим, жена В.Кюхельбекера, живя в Сибири, продолжительное время получала пособие от Литературного фонда.  Много приложили усилий для публикации литературного наследия Кюхельбекера его племянники,  осуществив, в том числе,  первое зарубежное издание стихов декабриста.
 
    Сибирячки, жены декабристов, по-французски не говорили и иногда  были даже неграмотные,  но, став женами и подругами декабристов, оказавшись в новом для них окружении, постепенно приобретали культурные навыки. Едва научившись читать и писать, в письмах обнаруживали изумительную образность народного языка и одаренность.

    Самым суровым испытанием для них стала встреча с именитой родней мужей. Сколько требовалось ума и такта, чтобы достойно поставить себя в новой среде. После амнистии Оболенские вернулись в Россию, как тогда называли европейскую часть страны, и Варенька предстала перед знатной родней. Очевидец этой встречи писал: «Вообразите, они все восхищаются Варварой Самсоновной, обворожены ее умом и наружностью…» С «сибирской» женой Оболенский прожил долгую счастливую супружескую жизнь. Варвара подарила ему пять дочерей и троих сыновей.

    В.Ф.Раевский женился на крестьянке Евдокии Моисеевне Середкиной, бурятке по национальности, в которой нашел верную «сопутницу»  жизни. Обучил жену грамоте, приобщил к общественной и просветительской работе. Имея огромную библиотеку, они создали школу, где учили и детей, и взрослых.  Семья  была большая – пять сыновей и три дочери. Никакой помощи из России от сестер декабрист не получал и занимался земледелием и торговлей хлебом. Детей воспитывал в духе идей, которые привели его в царские крепости  и на поселение  в Сибирь. После амнистии, получив право вернуться в Россию, воспользовался этим только  в 1858 году. Но на родине почувствовал себя чужим  и скоро вернулся обратно в Олонки Иркутской  губернии. Сибирь, когда-то казавшаяся страшной и чуждой, после тридцати  шести лет, проведенных в ней,  стала ему  близкой и родной. До последних дней  Раевский не изменил своим идеям и революционным настроениям: продолжал пропагандистскую деятельность, распространял свои произведения и даже пытался организовать в Сибири новое тайное общество.

    Всеобщее восхищение у декабристов, и не столько красотой, сколько умственными способностями, вызвала Евдокия Николаевна Макарова, дочь казачьего атамана  Саянской станицы. Приехав в Минусинск из деревни, она стала посещать школу взрослых, которую организовали братья Беляевы и Н.А. Крюков. В  школе обучали не только русских детей, но и хакасов. Среди учеников был будущий библиофил Г.В.Юдин.  С Евдокией стали заниматься по расширенной программе. Очарованный красотой, умом и обаянием девушки, старший из братьев мичман Александр Петрович Беляев сделал ей предложение. Дуня дала согласие. Но свадьба  не состоялась. В это время пришел указ «Об облегчении участи государственных преступников»: братьев отправили рядовыми на Кавказ, а солдатам жениться запрещалось.

    Долго Дуня Макарова ни за кого другого выходить замуж не хотела. Между тем,  Беляев, оставив обширные воспоминания, написанные по совету Льва Толстого, с большим числом действующих лиц и восторженных отзывов о многих женщинах, ни словом не упомянул о бывшей невесте. (Разве что, приведенное выше высказывание  о «дамах Сибири»). Сам Александр Петрович женился поздно, старше 45 лет.  Первая жена умерла через два года после свадьбы, после родов, погиб и ребенок. Зато второй брак оказался счастливым.  «С этого часа началось мое счастие, счастие, подобное которому может и есть на земле, но не думаю, чтобы было высшее, -  как всегда восторженно писал он.

    Только спустя годы, уже 26–летней,  девушка стала женой «государственного преступника» А.Ф.Фролова. «Красавица и умница», как звали ее в декабристском обществе, Евдокия Николаевна, необыкновенно добрая, обладала тонкой поэтической душой, оказалась прекрасной матерью и хозяйкой. Муж и дочери обожали ее. После амнистии Фроловы уехали в Россию, жили в Крыму, затем в Москве. Хотя южная природа пришлась по душе, Евдокия Николаевна никогда не забывала родных мест и писала Пущину: «Вот какова родина! Мне, бедной сибирячке, кажется, что в Сибири лучше…»   Е.И. Фролова прожила долгую прекрасную жизнь. Умерла в 1902 году в Петербурге. Родные мужа перевезли прах из Петербурга в Москву и захоронили рядом с мужем на Ваганьковском кладбище.

    «Достойную спутницу жизни» нашел в Сибири и декабрист В.А.Бечаснов, женившийся на дочери крестьянина Анне Пахомовне Кичигиной. Брак тоже оказался счастливым. В одном из писем Владимир Александрович восторгается духом, царящим в его многодетной семье: «Детишки мои растут как грибы – здоровые, свежие, полные… Свободное время всецело посвящаю чтению; сначала для самого себя, а потом для вечера – для жены».

    Прочными  и счастливыми были браки и у других декабристов. М.А. Бестужев в Селенгинске женился на казачке Марии Николаевне Селивановой, девушке – сибирячке с природным умом и практической сметливостью, имел детей. Подполковник П.И. Фаленберг был женат на казачке Саяно-Шушенской станицы Анне Соколовой. Подробное описание этой свадьбы приводит в воспоминаниях тот же Беляев. «Перед самым нашим переводом на Кавказ женился наш товарищ Петр Иванович Фаленберг. Невеста его была из Саянска, дочь одного казачьего урядника. Жена его в России, которую мать отговорила ехать к нему в Сибирь различными ухищрениями, умерла, и он был свободен, хотя и до смерти ее они, по закону, были разведены. Все наши товарищи были на его свадьбе. Девичник происходил в доме отца невесты, по всем обычаям русской старины. После венчания был обед, а вечером песни и пляска. Мы присоединились к общему хору и свадебным играм. Между песнями были и очень интересные, с прекрасными мотивами. В это время молодая разносила угощение. При этом много оживления придавала игра на скрипке Н.А. Крюкова, очень хорошего музыканта, и наше участие в хоре.

    Свадьба для Петра Ивановича была очень счастлива. Жена его стала преданной и нежной подругой и «вполне усладила его изгнанническую жизнь. Она скоро усвоила себе все образованные приемы и могла стать в уровень с своим мужем».  Он имел от нее сына и дочь, которая… своею смертью так поразила 80-летнего отца, что он тотчас же после известия умер. Сын вместе с сыном Фролова кончил курс в высшем военном училище, выпущен в конную артиллерию. Он вызвал к себе своих родителей и нарочно для этой цели из конной артиллерии перешел в корпусные офицеры одной из московских военных гимназий, но по смерти отца к нему приехала одна мать.

    Прапорщик И.В. Киреев взял в жены абаканскую крестьянку Феклу Ивановну Соловьеву, Ю.К. Люблинский – казачку Агафью Тюменцеву из села Тунка. Сына и дочь подарила Н.А. Бестужеву бурятка Сабилаева. Лисовский вступил в брак с дочерью туруханского протоирея Платонидой Алексеевной и имел  троих детей - двух сыновей и дочь.   На сибирячках  были женаты Дмитрий Завалишин, Матвей Муравьев – Апостол и другие.

   Александр Муравьев, которому разрешили жить  в Тобольске и поступить на службу, женился на Ж.А. Бракман, служившей воспитательницей. В счастливом браке родились дети. Муравьев приобрел в обществе «какой-то вес и держит такт значительного дома».  Муравьевы много помогали беднякам города, и  после  отъезда  надолго оставили добрые воспоминания у местного населения.

   В их доме бывал шведский художник Шарль Мазер, путешествовавший в начале 50-х годов XIX столетия по Сибири и нарисовавший портреты многих декабристов. Мазеру принадлежит  посмертный портрет Пушкина, который нарисовал  до поездки в Сибирь. Позировал ему П.В.Нащокин. Художник хотел написать портрет жены Александра Муравьева, но тобольский  полицмейстер, перестраховываясь, как бы «не подвергнуть  себя невинному какому-либо взысканию», затеял по этому поводу долгую переписку с гражданским губернатором, в результате которой сообщил Муравьевой, что, «следуя высочайшей воле… она не должна снимать  с себя портретов». Мазера вызвали в полицию и вынудили выехать  из Сибири.  Портрет остался незаконченным.

   Декабристы женились на местных жительницах, с которыми позднее венчались, уже будучи отцами многочисленных детей.  Браки, конечно, были неравными. Так, женой Александра Крюкова, дворянина, стала Анна Николаевна Якубова, сосланная в Сибирь за умершвление своего незаконного ребенка.  Брат Александра, Николай Крюков обвенчался после 11 лет гражданского брака с Марфой Дмитриевной Сайлотовой, которая до того работала кухаркой у братьев Беляевых.

   Многие из этих браков оказались счастливыми, и дожившие до амнистии декабристы вернулись в Россию вместе с сибирскими женами. Те из них, чьи мужья скончались в Сибири, не захотели оставить родину и остались там вместе с родившимися  детьми.

   Крепкие семьи, основанные на взаимной любви и глубокой привязанности, которые сумели создать почти все жены-сибирячки, в немалой степени послужили спасением для декабристов, разбросанных по глухим местам Сибири.
   
   Конечно, общая картина не была абсолютно идиллической, так как сама среда отличалась пестрой. Спился с женой-алкоголичкой и рано умер А.Тютчев. Штейнгель оставил в Сибири внебрачных сына и дочь, (им была «пожалована» фамилия Бароновы). В России у него оставалась многодетная семья – шестеро сыновей, правда, выжили только двое.  Бриген (тоже женатый) забрал сына с собой, а двух дочек поместил в Туринский монастырь.

   Судьбы «незаконных» детей  декабристов разнообразны, но в основном благополучны. Многие отцы вывозили их в Европейскую Россию и старались дать достойное воспитание и образование. Помогали занять соответствующее социальное положение. Так поступил И.Пущин, детей которого усыновил брат. Оставшиеся в Сибири тоже, как правило, за счет полученного образования и из уважения к их отцам (но и при поддержке местного общества) поднимались по социальной лестнице. Сын умершего Н.Бестужева стал видным предпринимателем и общественным деятелем, сын Н.Лисовского - офицером, а выросший в селе Шушенском сын бывшего поручика А.Фролова и казачки Макаровой  был генералом от инфантерии в Генеральном штабе.  Правнучка Н.О. Мозгалевского М.М. Богданова, стала известным ученым – декабристоведом, автором многих трудов по декабризму.

   Женитьба на женщинах-сибирячках и рождение детей придало  важную цель жизни декабристов.  Через своих спутниц они входили в среду сибирского мелкого чиновничества, купечества и крестьянства. Ломая социальные барьеры, оказывали огромное влияние на общественную и культурную жизнь огромного региона России. А приехавшие в Европейскую Россию сибирячки и их дети разрушали,  в свою очередь, мнение о дикости сибиряков.  Это способствовало изменению взглядов российского общества на взаимоотношения разных слоев. Большинство же новых семей осталось в Сибири.  Их главы за 15-20 лет вросли в новую социальную среду, связанные с ней не только экономически, но и через обширные родственные связи жен.

   Трагическая судьба декабристов снова потрясла меня. Что-то  я  знала раньше, но многое услышала вновь. Кажется,  эта тема никогда не исчерпает себя, и сколько бы лет ни минуло,  едва ли оставит кого-то равнодушным.

   14 декабря 1825 года – день, через который прошла та  самая "разрыв-дорога", которая «рассекла империю, созданную Петром Первым. В этом дне выявилась вся несостоятельность "просвещенного абсолютизма" с его "вольным дворянством" и закрепощенным народом», как писали позднейшие исследователи декабризма.

   К декабристским тайным обществам  в то время имели отношение почти все молодые дворяне. Разные люди искали в них разного. Одни участвовали непосредственно, другие выражали сочувствие.
 
   Но в отличие от «декабристов без декабря» осужденные декабристы до конца оказались верны «заповедям чести» своей молодости, а «декабризм» остался их мироощущением; хотя у некоторых  «поправели» общественно-политические воззрения  и усилилась религиозность.

   Большинству декабристов (особенно из «Северного общества») чужды были культ личности и самолюбование. П.И.Пестель, глава экстремистского направления в декабризме,   скорее исключение. Он вызывал настороженность, и даже неприязнь других декабристов. Их герой, пожалуй, - Дон-Кихот. Но главное -  это люди глубоко искренние. Они любили Россию и желали ей блага.

    И в нынешнем «суде времени»: «честолюбцы» или «передовые люди»  я разделяю позицию тех, кто считает:  «это святые люди, при всех их недостатках».