В своём капитальном «Исследовании о городах Русских» Николай Иванович Надеждин (1804 – 1856) рисует убедительную картину исторической необходимости возникновения и развития городских поселений, их внутреннего устройства и дальнейших преобразований в силу сложившихся условий. При этом автор опирается на огромное число источников, начиная со времён античных, средневековых и современных. Особый интерес представляет описание городов Новороссии, в частности Крыма.
Широта охвата, научная достоверность и яркость изложения делают этот материал весьма познавательным и полезным. Текст извлечён публикаторами Маргаритой Бирюковой и Александром Стрижевым из «Журнала Министерства Внутренних Дел» за 1844 год. Материал этот нигде больше не публиковался, так что был, по существу, малодоступен и в литературе почти не освоен. Характерное написание отдельных терминов и географических названий даётся в авторской редакции.
ВВЕДЕНИЕ.
В многосложном и разнообразном составе государств справедливым предпочтением пользуются те особые средоточия народонаселения, которые от всех прочих местностей отличаются особым наименованием «городов». Здесь зачинается жизнь народов, в собственном смысле общественная и государственная: здесь она растёт и зреет. Пока нет у народа городов, он может называть более или менее обширное пространство своей областью, может быть больше или меньше страшен своим соседям, может составлять многочисленный клан, могущественную орду: но в нём нет ещё и начатков, нет самых главных, основных условий общественного развития, тем более государственного устройства. Город возникает сначала вследствие потребности защитить и обезопасить себя прочною «оградою»: посему, он есть первое выражение и первый залог народной самобытности. Оградившаяся таким образом жизнь, наслаждаясь неприкосновенной тишиной домашнего очага и, с тем вместе, пользуясь всеми выгодами дружного общежительства, получает и досуг, и средства, и вкус к раскрытию себя на всех путях внутреннего совершенствования и успеха: отсюда естественно происходит, что города становятся первыми рассадниками общественной образованности, которая потому справедливо называется «гражданственностью». Следствием того бывает, что город обыкновенно возвышается над окружной земщиной, волею или неволею подчиняет её себе, превращается для ней в средоточие правительственной власти: таким образом, в «ограде», дающей приют «гражданскому обществу», полагаются первые начала и основания государственного благоустройства. Явно отсюда, что история народов начинается не иначе, как с городами и в городах. История государств в них и продолжается, если не исключительно, то предпочтительно. Из трёх первоначальных значений городов, самое первое, то есть «охранительное», может впоследствии оказываться более или менее излишним; но в двух последних отношениях, в смысле «гражданственном» и в смысле «правительственном», города остаются всегда благороднейшими членами государственного тела. В них преимущественно сосредоточивается и раскрывается общественная цивилизация: они служат главными посредствующими звеньями для стройного развития государственной администрации. Отсюда понятно особенное попечение об них Правительств, выражающееся сохранением или сообщением им особых прав и преимуществ, равно как принятием особых усиленных мер к возможному улучшению их внутреннего и внешнего быта.
Ясное и отчётливое познание прошедшего всегда служит благонадёжнейшим ключом к уразумению потребностей настоящего и к просветлению попечительных видов о будущем. Это даёт существенную важность истории, для которой так счастливо и верно изобретено живописное наименование «скрижали откровений и правил». К сожалению, для наших отечественных городов ещё не существует этой священной «скрижали». Не говоря уже о систематической истории происхождения, развития и устройства городов Русских, до сих пор не было покушения собрать в один список все их многочисленные наименования, мелькающие в исторических преданиях и памятниках, расположив их в хронологическом порядке, приурочив к соответствующим местностям. Конечно, и это одно, сколько по недостаточности, столько или ещё более по неразработанности источников, есть труд тяжкий: труд, требующий напряжённых усилий, и притом не ласкающий надеждою полного, удовлетворительного успеха. Но такова участь всякого начала; а без начала ничто состояться не может.
Мы отваживаемся теперь на это начало. При радушном соединении трудов нескольких лиц, занимающихся изучением великого нашего Отечества в его прошедшем и настоящем, предпринимается ряд исследований, имеющих целью возможно полное и обстоятельное обозрение всех не только существующих, но и существовавших когда-либо на нынешнем пространстве России городов, всех порывов, опытов, памятников и зародышей гражданского устройства, которые на земле Русской проникались, прониклись, или ещё только проникаются жизнью Русской. Исследования эти, по мере изготовления, будут предлагаемы нашим читателям.
I. ВЛИЯНИЕ ГРАЖДАНСТВЕННОСТИ АЗИАТСКОЙ.
В настоящее время, на обширном пространстве собственно Российской Империи, кроме Царства Польского и Великого Княжества Финляндского, насчитывается до 693 мест, пользующихся в большей или меньшей мере правами на имя городов [1]. Наибольшая часть их происхождения собственно и чисто Русского. Но есть меж ними и такие, которых начало совершенно не-Русское, которые в разные времена воздвигнуты были разными иноплеменными народами, и потом, в течение веков, так или иначе, вошли в нынешний состав Империи. Из них, некоторые совсем уже обрусели; другие сохраняют ещё более или менее печать своего происхождения, которое, вследствие чрезвычайного разнообразия народностей и цивилизаций, существующих или существовавших в течение веков на пространстве нынешней России, было чрезвычайно разнообразно.
Нельзя с точностью определить, когда народ Русский начал покрывать Русскую землю своими собственными городами. При начале Русской истории, относящемся ко второй половине IX века по Р.Х., являются уже существующими города, которые в наименованиях своих представляют неоспоримое доказательство происхождения Русского. Число их однако весьма скудно. Между тем, пространство, которое с тех пор прозвалось землёй Русской, пространство, конечно, далеко не равнявшееся тому исполинскому объёму, какого ныне достигла Империя, но которое, тем не менее, прикасалось уже к морям Чёрному и Белому, Каспийскому и Балтийскому, упиралось и в Карпат, и в Урал, и в Кавказ – это огромное пространство в то время не было совершенно пусто. Правда, большая часть народов, встреченных здесь предками нашими лицом к лицу, не имели ни привычки, ни расположения «городиться». Одни из них, погребённые во глубине дремучих лесов, довольствовались укрытыми под их тенью утлыми юртами. Другие, на широком раздолье степей, скитались взад и вперёд бродячими улусами, вольными, как степной ветер, перелётными, как степные гуси. К первым принадлежали народы обширной, разнообразной семьи Чудской, населявшие преимущественно Север Русский. Вторые состояли из различных орд не меньше обширного Татарского племени, мыкавшихся по Русскому Югу. Остатки тех и других сохранились ещё доныне в пределах России: сохранились в своём первобытном виде, несмотря на тысячу лет развивавшейся вкруг их цивилизации. До сих пор ещё Лапонец и Самоед не знают других жилищ, кроме связанных на скорую руку кольев, прикрытых мохом или берестою; тогда как для Калмыка или Нагайца и дом и двор заключаются в войлочной кибитке. Чего бы, кажется, ожидать от их родных братьев назад тому десять столетий? Между тем, мы встречаем в обитаемых ими странах «города», из которых иные приютили в стенах своих покорившую их Русь, другие, дольше или короче, оставались свидетелями её развития и укрепления, в качестве союзников или соперников. Откуда они взялись, как произошли эти начатки «гражданственности» у народов, которые до сих пор не умеют привыкнуть ещё к «оседлости»?
Нет сомнения, что как первое население, так потом и первые начала, если не собственно «городского», то по крайней мере «городищного» устройства, на Восток Европы, занимаемый теперь Россией, пришли непосредственно из Азии, колыбели всемирного населения и всемирной гражданственности. Западная половина Европы, где народонаселение и цивилизация, первоначально происшедшие также из Азии, скоро получили особое развитие и особый характер, позже проникла сюда своим влиянием, и встретила больше препятствий к его здесь утверждению. Не только до начала истории Русской, но и долго после, наибольшую часть пространства земли Русской география упорствовала относить к Азии. Так глубоко врезалось в неё многовековое влияние не одной только дикости, но и цивилизации Азиатской. Эта цивилизация проливалась сюда с двух разных сторон, из двух основных источников гражданственности для самой Азии, которые, по дивным судьбам Промысла, в настоящее время сами очутились в пределах Российской Империи.
Известно, что в Азии больше, чем в Европе, можно сказать, искони, существует резкое, коренное различие между Востоком и Западом. Это различие было всегда так ощутительно, что с самых первых минут народного самочувствия сознавалось как противоположность «света» и «тьмы», как расстояние «земли» от «неба». Западная Азия, в древнейших своих преданиях, называет себя «Страною Света». Азиатский Восток, в свою очередь, величается поныне «Небесной Империей». Если это последнее самозванство есть не более как спесь самодовольной ограниченности, то первому, напротив, нельзя отказать в полной безукоризненной справедливости. Западная Азия была точно «Страною Света», не только для себя самой, но и для всего мира, который называется «просвещённым». В ней находилась колыбель цивилизации, которая признана «мировою», хотя ещё и не сделалась буквально «всемирною».
В настоящее время Российская Империя вдвинулась в Западную Азию до таинственной высоты Арарата, где и свет Божественного Откровения и тёмные воспоминания народов согласно указывают колыбель всемирной истории. Ей принадлежат теперь города Нахичевань и Эривань, в именах которых, по утверждённому веками верованию, туземцы слышат память великой катастрофы Всемирного Потопа, происхождение которых относится ими к обновителю земли, второму праотцу рода человеческого, Ною [2]. Как бы то ни было, несомнительно, по крайней мере, то, что под сенью Арарата ещё в сумраке времён, предшествовавших ясному рассвету истории, основалось Царство Гайканское, столица которого Армавир, у классических Греко-Римских писателей Армавира, возводимая туземными преданиями к Арамаису, внуку Гайка, современника и участника Вавилонского Столпотворения, оставила по себе заметные доныне следы, лежащие в пределах России, близ Аракса, при деревне Сюрмели. Другим памятником тех же незапамятных времён покоятся, также в границах России, на притоке Аракса Карничае, остатки древне-Гайканского города Карни, основание которого приписывается сыну Арамаиса, Кегаму, а имя, доныне носимое, производится от Карнига, внука Кегамова. К славнейшему из Гайкидов, Царю Дикрану (Тиграну) I, современнику Кира, относится построение Дикраногерда (у классиков – Тигранокерта) и Джульфы (в старину – Чуга), двух некогда многолюдных и великолепных городов, которые ныне, в величавых развалинах, находятся также в России, на берегах Аракса, первый в стенах крепости Каракалы, последний невдалеке от нынешнего Ордубара. Наконец, живым остатком старобытного Царства Гайканского и полумифической династии Гайкидов сохраняется в нынешних пределах Империи древний Вагаршабад, первоначально называвшийся Ардимет-Калаки (Город Артемиды), основанный Царём Эровантом I, отцом Дикрана I (ок. 600 до Р.Х.): он продолжает своё существование в знаменитой обители Эчмиадзинской, первопрестольном святилище Гайканского Христианства. Это были первенцы государственного устройства и гражданского образования одного из старейших народов Западной Азии, который под именем Армян живёт доныне под сенью Арарата. Если не одна и та же народность, то, по крайней мере, однородная и одинакая гражданственность в том же сумраке доисторических времён успела распространиться от подножия Арарата до Кавказа, наполнить весь широкий перешеек, разделяющий моря Чёрное и Каспийское. Как бы ни были Картли или Картвели, которых нынешние Грузины, составляющие господствующее народонаселение террас, связывающих Арарат с Кавказом, считают своими предками: сами они производят себя от Картлоса, брата Гайка, праотца Армян [3]. Конечно, не одно случайное сходство звуков скрывается в наименованиях Армавира, первобытной твердыни Гайканов, и Армаз-Цихе, у классических писателей Армозика, стародавнего городища Картвелей, воздвигнутого, по сказаниям туземцев, прародителем их Картлосом при слиянии Кура с Арагвой, в сердце древней Иверии. Картлосу ж приписывается основание лежащих ныне в развалинах, некогда славных и сильных городов: Орбисси или Орбета, впоследствии Шамшвильде, и Мткварис-Цехе, впоследствии Хунани; тогда как жена его признаётся создательницею ныне также опустелых крепостей и при них городов: Дедас-Цихе, или Боджормы, и Бостан-Калаки, или Рустава. Сын Картлоса, Мцхетос, почитается основателем Мцхеты, первой столицы Царства Картлийского, существующей доныне живым местечком, насупротив древнего Армаз-Цихе. Наконец, братьям и сыновьям Мцхетоса присваивается начало многих других, издревле процветавших городов, из которых иные, как Цуна и Челет, запустели, другие, как Баралет, Урбнисси и Каспи, сошли на степень местечек, один же, именно Гори, сохраняет доныне значение города [4]. Всё это, по уверению преданий, происходило задолго до вторжения Александра Великого в Азию, направленного против древней Персидской Монархии, которая со времён основателя своего Кира считала в своём составе весь нынешний За-Кавказский Край России, кроме Области Каспийской, древней Албании [5]. Скудость туземных воспоминаний о древней Колхиде, примыкавшей с одной стороны к Гайканам, с другой к Картвелям, служит скорее доказательством, чем опровержением, что та ранняя цивилизация, которая является здесь при первом мерцании истории Европейской, находилась в родственной связи либо с теми, либо с другими, или вернее и с теми и с другими. Больше нежели вероятно, что мифические города Эа и Китеа или Китеис, найденные здесь Аргонавтами, вели начало своё из общего источника одной гражданственности, развившейся в незапамятные времена между Араратом и Кавказом [6]. Эта гражданственность так стара, что была матерью той, которая расцвела потом в Иране, или в древних Мидии и Персии. После современных исследований и соображений уже нельзя сомневаться, что таинственная страна Аэриано, из которой религия и цивилизация Зендская пришла в Иран, была не что иное, как теперешние Карабах и Ширван, называющиеся доныне у туземцев Аран, Ран и Рани.
Имя Александра Великого, озарённое ясным светом истории в бытописаниях Европы, в Азии напротив усилило смутную пестроту баснословия. В нынешнем За-Кавказье России, куда достоверная история не сопровождает победоносных шагов Македонского Героя, туземные верования указывают, напротив, множество до сих пор приметных следов, им будто оставленных. Как бы то ни было, нельзя сомневаться, по крайней мере, в том, что произведённое им разрушение Персидской Монархии отразилось более или менее на всех областях, принадлежавших к её составу. Впрочем, потрясённая чрез то народность и гражданственность туземцев не остановилась в развитии, напротив, возбудились к новой деятельности, приобрели новые силы. Как в Армении, так и в Иверии с Колхидой, после недолговременного порабощения наследникам завоеваний Александровых, восстановилась самобытность: в Иверии и Колхиде, при Картлосиде Фарнавазе или Фарнаосе (ок. 247 до Р.Х.); в Армении при Гайкиде Артаксиасеили Ардашире (ок. 190 до Р.Х.). Начало новых Царств ознаменовалось явлением новых городов. В Армении Ардашир, при содействии знаменитого Аннибала, который нашёл у него прибежище от гонений Римлян, воздвиг себе новую столицу, названную по нём Ардашад (классическая Артаксата), которой обширные развалины находятся теперь в пределах России, при слиянии Медзамора с Араксом. Фарнаосу приписывается ограждение восстановленного им Царства крепостями Ахал-Цихе, Ахал-Калаки и Ацкуром, венчающими доныне верховье Кура, равно как сооружение процветавшего в классические времена военно-торгового города Сарапаны, ныне развалины Шоропан, на Квириле, одной из главных ветвей бассейна Рионского.
С воцарением в Армении новой, уже исторической династии Арсакидов (149 до Р.Х.), ветвь которой вслед за тем воцарилась и в Грузии (71 до Р.Х.), государственное могущество и гражданская образованность За-Кавказья пошли вперёд быстрее и успешнее. Армянские Арсакиды как будто хвастались друг перед другом строением новых или восстановлением древних столиц, одна другой великолепнее: так, в первых веках Христианской Эры возникли Эровантошад и Эровантогерд (58 – 78), обновились Армавир (55 – 58), Ардашад (78 – 120), Вагаршабад (178 – 198), воздвигся Товин или Твин (ок. 350): все бывшие, в свою очередь, резиденциями Царей, и все ныне, больше или меньше сохранившимися остатками, заключающиеся в Российской Империи [7]. В Грузии, в то же время, классические писатели упоминают множество частью старых, частью новых, неоспоримо туземного происхождения городов, которых хвалят обширность, богатство и благоустройство, поддерживаемые шедшим через них торговым путём из Чёрного моря в Каспийское, по рекам Риону и Куру [8].
В конце III века по Р.Х. внутри Западной Азии совершился великий переворот, основавший новую Персидскую Монархию, под могущественною династиею Сассанидов. Этот переворот имел целью восстановление древней Монархии Кира в её первобытном духе и объёме. Вследствие того, сначала Иверия (ок. 249), потом Армения (426), даже самая Албания, одним словом – всё нынешнее За-Кавказье России, за исключением Восточного берега Чёрного моря, который удержала за собой Империя Греко-Римская, подклонилось под державную руку Падишахов Иранских. Тогда для пространства между Араратом и Кавказом начался новый период, который, при всех волнениях и смутах, происходивших от борьбы различных народностей, и ещё более от борьбы двух Вер, Христианской и Зендской, ознаменовался блистательными успехами гражданственности происхождения и характера Персидского. Государственная организация Ирана удержала издревле обычное раздробление края на множество владений, подчинявшихся одно другому, в постепенности, весьма сходной с феодальной иерархией Средних Веков Европы. Падишахи Иранские именовались Царями Царей, потому что под рукой их находились Цари, которые опять в свою очередь были Царями Царей для других подчинённых им Царьков. Каждый такой Царь, чем стоял выше, тем больше чувствовал честолюбия, больше имел и способов укреплять, распространять и украшать свою резиденцию. Главными меж них оставались Цари Картлийские или Грузинские, которые со времени Царя Дачи (499 – 558) избрали себе столицею Тифлис, созданный Царём Вахтангом-Горгасланом (455) [9]. Другое, подручное Падишахам Царство, составлял нынешний Карабах с Ширваном и другими окрестными областями, Цари которого, называвшиеся прежде Сисаганскими, потом Агуанскими или Албанскими, имели свою столицу в Канцахе или Гандже, нынешнем Елисаветполе. С началом VI века жаркий, кровавый спор завязался в западной половине За-Кавказья между Иранскими Падишахами и Византийскими Кесарями. Два равно знаменитые Монарха, Козру Ану-Ширван Персидский и Юстиниан Греко-Римский, боролись здесь целые двадцать лет (541 – 562). Победоносное оружие Ану-Ширвана проникло было до берегов Чёрного моря, покорило всю древнюю Колхиду, в то время именовавшуюся Лазикой и заключавшую в себе нынешние Гурию, Мингрелию, Абхазию и отчасти Имеретию и Ахалцих. Кончилось однако тем, что Закавказское Черноморье осталось, как было, под Юстинианом. Оттеснённые таким образом от одного моря Падишахи тем большее внимание обратили на другое, то есть на Каспийское. Здесь ещё отец Ану-Ширвана, шах Кобад (491 – 531), обратил особенное попечение на дельту, образуемую устьями Кура, что ныне остров Сальян, где на обоих главных рукавах реки, построил или, вероятнее, распространил и возвеличил города Байлекан или Балхан и Барду или Берду, ныне существующие в развалинах [10]. Ану-Ширван (531 – 579), столько же мудрый, сколько и храбрый, продолжал с неутомимою ревностью великое дело огражданствования Западного берега Каспийского моря, где до тех пор неукрощённое варварство диких туземцев заграждало путь, проложенный природой для сообщения Азии с Европою. Ему приписывается создание, или также вернее воссоздание, существующих доныне прибрежных городов Баку, Шабрана и Дербента. Последний находится при знаменитых «Воротах Ворот», ключе так называемой «Кавказской Стены», которой если не первоначальное основание, то, по крайней мере, устройство в том виде, в каком она сохранилась отчасти доныне, принадлежит также к памятникам славных подвигов Ану-Ширвана. Средоточие края, упроченного таким образом гражданственности, Ану-Ширван учредил в городе Шамахе, вероятно, распространённом и возвеличенном из древней классической Камехии, который в честь своего восстановителя прозвался сам и прозвал по себе всю новоустроенную область Ширваном [11]. С тех пор началась здесь династия особых, подручных Падишахам Царей, от державной крови Сассанидов, именовавшихся Ширван-Шахами. Она, и по разрушении Персидской Монархии Сассанидов, продолжалась здесь до X века и дальше, так что последние остатки её истреблены окончательно уже в начале XIV века при нашествии и опустошениях Тамерлана. «Ворота Ворот» и «Кавказская Стена», опоясанная множеством крепостей, предназначались ограждать цивилизацию Ирана от варварства, прогнанного по сю сторону Кавказа [12]. Но они не препятствовали цивилизации прорываться за них и утверждать, мало-помалу, своё владычество среди самых варваров. При непосредственном преемнике Ану-Ширвана, Гормузе IV (579 – 591), к северу от Дербента, по всей вероятности там, где ныне Тарки, водворилась особая династия Шахов, также от крови Сассанидов, которой родоначальник за свои подвиги получил от Великого Падишаха «Золотой Престол» (Серир): оттого они приняли титул Серир-Шахов, сохранявшийся до XII века, а резиденция их, образовавшая в своё время значительный город, прозвалась Сериром. Это было уже в земле Аланов или Оссов, Яссов наших отечественных летописей [13]. Менее определительно, но не меньше положительно, Сассанидам приписывается устройство городов ещё дальше: в земле Козаров, в степях, расстилающихся у северного подножия Кавказа, между реками Доном и Волгою. Таковы были процветавшие в X веке: Семендер или Самандар, Альбайдха, Саадиль, Фируз-Кобад и, в заключение, при устьях Волги знаменитый Балангиар или Атель, столица Козаров, без сомнения, сосед и предок нынешней Астрахани. Так, из отдалённой глубины Ирана старобытная цивилизация Западной Азии, цивилизация, ознаменованная славными именами Зороастра и Кира, в продолжение длинного ряда веков, длинным рядом более или менее значительных городов, тянувшимся чрез всё За-Кавказье, проникла на широкое раздолье нынешних Южно-Русских степей, и здесь встретила первое начало истории народа и Государства Русского.
Монархия Сассанидов в Иране пала ещё в начале VII века (632) под ударами Ислама. Аравийские Халифы наследовали владычество Падишахов Персидских. Новый характер, сообщённый Исламом цивилизации Азиатской, при могуществе первых Халифов быстро распространился по За-Кавказью во глубину Европейского Севера. Когда зашевелилась здесь Русская жизнь, она встретила на Волге, у Булгаров, «веру Бохмичей», образование и гражданственность Мусульманскую. Часто наши летописи упоминают о Булгарах, могущественных соседях юной Руси, различая между ними разные поколения; как то: Булгаров по Волзе, Булгаров Серебряных или Наукратских, Булгаров Тимтязей, Булгаров Черемшанских, Булгаров Нижних или Хвалисских: последние прилегали уже к Каспийскому морю, которое потому предки наши называли Хвалынским. Какого бы ни были они происхождения в отношении к народности, Чудского или Татарского, известно, что у них существовали образованность и гражданственность до принятия Мусульманства, которое случилось в начале X века (922). Это видно из описания состояния их очевидцем, Ибн-Фодланом Послом Халифа Моктадира, посещавшим их тотчас по обращении к Исламу (923), равно как из рассказов наших летописей о воспоследовавшем вскоре столкновении с ними Русских под предводительством Добрыни, Воеводы Владимира Великого (983), который отозвался об них: «Суть вси в сапозех!» Судя по тому, что, в преданиях Армянских, Булгары упоминаются ещё во II веке в соприкосновении с Армениею, равно принимая в уважение, что главным проводником к ним богатства, а следовательно и образованности, была Волга, устье которой находилось во власти Козар, получивших своё огражданствование из За-Кавказья, что, наконец, до последних времён своего существования, уничтоженного Монголами, они находились в тесных торговых связях с Ширваном и с Шамахою: можно заключать с достаточною вероятностью, что тут было сильное, если не исключительное влияние цивилизации, владычествовавшей За-Кавказом. Как бы то ни было, Булгары имели у себя множество городов, предшествовавших нашествию Монголов, первых распространителей на Западе, если не народности, то цивилизации Восточно-Азиатской. Путешественники Арабские видели у них в X веке столичный город Булгар: без сомнения, тот самый, который является в наших летописях под именем Великого Города, и которого развалины сохраняются доныне на берегу Волги, в нынешней Казанской губернии, недалеко от Тетюш, при селе, называющемся до сих пор Болгары [14]. Сверх того, в том же X веке упоминаются у них Арабами города Сивар и Ибсбиль, а в XIII веке известны были Персианам укреплённые места Басов, Марха и Арнас. В наших отечественных летописях, кроме Великого Города, встречаются ещё под именем Булгарских города: Бряхимов, называвшийся Славным Городом, ныне совсем исчезнувший; Биляр при Черемшане, из которого возник нынешний Билярск; Ошлюй или Ошель, следы которого заметны ещё при впадении Кирелки в Волгу; Жукотин, имевший в XV веке особого Князя, называвшегося Жукотенским; наконец, неизвестные Тухчин, Собекул и Челмат. Весьма вероятно, что также Булгарского происхождения были доныне существующие города Сарапуль и Елабуга, на Каме, называвшейся Малою Волгою. Наконец, к той же гражданственности, если не к той же народности, принадлежали, верно, и города Буртасов, живших на Волге между Булгарами и Козарами, из которых Арабам XII века известны были: Буртас на Волге, где-нибудь в окрестностях нынешнего Саратова, и Савар, может быть нынешняя Самара, раньше причислявшийся к городам Булгарским. Всё это впоследствии поглотилось нашествием Монголо-Татарским, которое здесь же, на Волге, утвердило средоточие своего постоянного владычества, а отсюда проникло и в За-Кавказье, даже до древнего Ирана, где положило начало нынешнему Царству Персидскому, имевшему сильное влияние на последние судьбы За-Кавказья [15].
Впрочем, и утверждение и падение владычества Халифов, сменившего господствование Сассанидов в За-Кавказье, происходили и имели решительные последствия преимущественно на побережье Каспийском, которое потому и удержало до настоящих времён наименование Мусульманских Провинций. В средине пространства между морями Каспийским и Чёрным, ещё при Халифах возникли снова Царства Армянское и Грузинское, под династией Пакратидов или Багратидов, воцарившейся сначала в Армении (889), потом в Грузии (899). В Армении это восстановление не сопровождалось новыми явлениями гражданского развития и успеха, напротив, довольствовалось только сохранением древних памятников туземной гражданственности. Вообще, Багратиды Армянские, скоро раздробившиеся на разные независимые ветви, жили охотнее по ту сторону Арарата, вне нынешних пределов России, где и подавлены были один за другим Византийцами (1045 – 1080). Только одна ветвь их, известная под именем Гориджанов, двинулась глубже внутрь нынешнего Русского За-Кавказья, и здесь держалась до самых Монголов в горах, разделяющих Армению от Грузии, имея столицей Лори, ныне запустевшую крепость с исчезнувшим городом. Не так было в Грузии. Здесь Багратиды, не столько притесняемые, сколько покровительствуемые Византийцами, утвердились прочнее и действовали благоуспешнее [16]. Их попечениям о крае помешали опустошения Турков-Сельджуков, начавшие с XI века проникать в За-Кавказье и покрывшие Армению большей частью видимых ныне развалин. Но Царь Давид III (1089 – 1126), оставшийся в воспоминаниях своего народа с заслуженным именем Восстановителя, успел не только отразить варваров, но и загладить следы их губительного владычества. Разрушенные города и крепости он воздвиг из развалин, и снова созвал в них крывшееся в горах надоронаселение. Это великое дело восстановления и воссоздания продолжала с новыми блистательными успехами знаменитая Царица Тамара, внука Давида (1171 – 1206), которой имя, подобно имени Александра Великого, срослось с большею частью памятников туземной гражданственности, найденных Россиею в Грузии [17]. Царство, восстановленное Давидом и прославленное Тамарою, имело и после счастливые минуты, залечавшие отчасти раны гибельных опустошений Монгольских [18]. Но с половины XV века (1442) утвердилось в нём пагубное раздробление государственного единства на множество мелких, враждебных друг другу владений, приведшее Грузию к той бездне, из которой спасла её Россия. Впрочем, это самое раздробление способствовало возникновению и относительному процветанию некоторых, дотоле не существовавших или мало известных городов, сделавшихся резиденциями разных независимых владетелей. Так произошли или распространились: Грем, Телав и Сигнаг, в отдельном Царстве Кахетинском [19], Озургеты, столица Гуриелей, отдельных Князьков Гурии; Ананур, резиденция Эриставов Арагвских и Ксанских. Заметим здесь же в заключение, что Гурия в начале XVIII века (ок. 1714) принуждена была поддаться Оттоманам, которые на развалинах сокрушённой ими Византийской Империи распространили, со своим владычеством, особую Мусульманскую гражданственность по всему Восточному берегу Чёрного моря; а Ахалцих или Са-Атабаго, издревле принадлежавший к народности и гражданственности Картлийской, ещё в XVI веке (ок. 1573) уклонился совершенно в Исламизм, также под влиянием и владычеством Оттоманов.
Все исчисленные здесь памятники туземной гражданственности, накопленные тысячелетиями вокруг Кавказа, присоединились к составу Российской Империи весьма недавно. Но жизнь Русская находилась с ними в более или менее тесном соприкосновении с самых первых дней своей истории. Восточные писатели рассказывают о вторжениях Руссов За-Кавказ в начале X века до Берды и до Баку (Нефаты), даже до Адербиджана. Кроме того, они называли в то же время Под-Кавказье, между Волгою и Доном, «Землёю Русскою». Им известны были здесь даже Русские города: Арта и Гунаба. В рассуждении Грузии, весьма примечательно, что знаменитая Тамарь была супругою Русского Князя, сына Андрея Боголюбского. Как знаком был Русским Кавказ, доказывает взятие ими города Дедякова или Тетякова, лежавшего в окрестностях Дербента, уже под Монголами, в конце XIII века (1277) [20]. Позднейшие следствия Татарского ига и других бедствий отодвинули было, но не задвинули для Руси страны, где, конечно, ближе, чем где-либо, должно искать её первую колыбель, начало её собственной народности и гражданственности, так резко ознаменованной печатью Востока [21].
Чтобы подвести под один взгляд все существовавшие и существующие ныне в Империи города, в которых более или менее должно признать происхождение За-Кавказское, представляем их в таблице, которую разделяем на четыре неравные периода. Первый из них объемлет времена доисторические, предшествовавшие Арсакидам (150 до Р.Х.). Второй составлен из периода Арсакидов, в продолжение которого водворилось в За-Кавказье Христианство (150 до Р.Х. – 400 по Р.Х.). Третий заключает в себе период Сассанидо-Халифский, разрушенный окончательно Тамерланом (400 – 1400). Четвёртый простирается до окончательного присоединения За-Кавказья к России (1400 – 1828).
ГОРОДА ЗАПАДНО-АЗИАТСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ.
ВРЕМЕНА ДОИСТОРИЧЕСКИЕ:
Армавир +. Ар.; Армас-Цихе +. Гр.; Баралет*. Гр.; Бедиа*. Гр.; Боджорма +. Гр.; Варагшапад*. А.; Герети +. Гр.; Гори. Гр.; Джульфа +. Ар.; Дикраногерд*. А.; Карни +. Ар.; Каспи*. Гр.; Кутайс. Гр.; Мовакани +. Гр.; Мцхета +. Гр.; Нахичевань. Ар.; Рустав +. Гр.; Твин*. Арм.; Уплос-Цихе +. Гр.; Урбнисси*. Гр.; Хунани +. Гр.; Цуна +. Гр.; Челет +. Гр.; Шамшвильде +. Гр.; Эа +. Колх.; Эривань. Ар.; Эровантогерд +. А.; Эровантошад +. А.
150 ДО Р.Х. – 400 ПО Р.Х.:
Агинна? Ив.; Альбана? Алб.; Ардашад*. Ар.; Ахал-Гор*. Гр.; Ахал-Калаки*. Г.; Ахал-Цихе. Гр.; Ацкур*. Гр.; Болипс*. Гр.; Варика? Ивер.; Васанда? Ивер.; Ганджа. Арм.; Гельда. Алб.; Гетара? Алб.; Залисса. Ив.; Кабала*. Алб.; Казанджи*. Гр.; Любион? Ив.; Мадиа? Колх.; Мала? Колх.; Мдзорет*. Гр.; Мехлессос? Колх.; Модион? Колх.; Некресси*. Гр.; Опрет*. Гр.; Сарака? Колх.; Сеймара? Ив.; Сурам*. Гр.; Сурион. Колх.; Телева? Алб.; Хорнабудж*. Гр.; Цихе-Дарбаси*. Г.; Цхилвани*. Груз.; Цхомиси*. Груз.; Шамаха. Алб.; Шорапань*. Гр.
400 – 1400 ГОДЫ:
Албайдха? Коз.; Арнас? Коз.; Арта? Рус.; Асмид? Алан.; Атель? Коз.; Баку. Перс.; Балангиар? Коз.; Балхан? Ар.; Басов? Булг.; Берда +. Ар.; Биляр. Булг.; Бряхимов? Булг.; Булгар*. Булг.; Буртас? Бурт.; Гунаба? Рус.; Дбанис*. Гр.; Дедяков. Алан.; Дербент. Перс.; Джерем*. Гр.; Елабуга. Булг.; Жукотин? Булг.; Ибсбиль? Булг.; Лори*. Ар.; Маджары +. Коз.; Марха? Коз.; Ошлюй? Булг.; Саадиль? Коз.; Сарапуль. Болг.; Семендер? Коз.; Сивар? Булг.; Собекуль? Булг.; Сормари? Перс.; Табарестан*. Перс.; Тамарашен*. Гр.; Тарки *. Перс.; Тифлис. Гр.; Тухчин? Булг.; Урджама*. Гр.; Фируз-Кобад? К.; Хони*. Гр.; Цинцхари*. Гр.; Челмат? Булг.; Чихор*. Гр.; Чхари*. Гр.; Шабран*. Перс.; Шамкур*. Перс.
1400 – 1828 ГОДЫ:
Акташ? Гр.; Али*. Гр.; Ананур*. Гр.; Ахджа-Кала*. Гр.; Грем*. Гр.; Ерень? Перс.; Заем? Перс.; Карагач*. Перс.; Кгенян? Перс.; Крым? Перс.; Куба. Перс.; Ленкоран. Перс.; Мушкюр? Перс.; Нуха. Перс.; Озургеты. Гр.; Ордубад. Ар.; Сальян*. Перс.; Сигнаг. Гр.; Телав. Груз.; Шах-Булак*; Шуша. Перс.
Из предложенного очерка событий, которых театром было пространство, заключающееся ныне в России, видно, что в Азии Восток относительно Запада оправдывал вполне наименование «Страны Мрака». В продолжение тысячелетий оттуда, из глубины беспредельных степей, расстилающихся под навесом исполинских хребтов Алтая и Гималаи, неслись сюда постоянно опустошения и гибель, истреблявшая в одно мгновение плоды вековых усилий. С самого первого мерцания истории, уже чернелись там мрачные тучи Гога и Магога, разродившиеся впоследствии дикими полчищами Скифов, Гуннов, Уйгуров, Команов, Турков и, наконец, Монголов. Пред их беспрерывным стремлением с Востока на Запад народы рассыпались, царства падали, города сметались с лица земли и исчезали бесследно. Всё это были орды, при всей разности носимых ими имён, если не совершенно одного, то одинакого происхождения, одинаких нравов, одинакого характера. Учёные составляют из них особый мир, который называют собирательно Финно-Турецко-Монгольским. Всего приличнее назвать его, короче и проще, миром Восточно-Азиатским. Как ни враждебным являлся он всегда устройству и цивилизации Запада, нельзя однако сказать, чтоб в нём не было своего порядка в постепенном развитии житейского быта, своих стремлений и успехов, своих целей и правил, одним словом – своей, если не в собственном, то в приблизительном смысле, гражданственности. Эта гражданственность, во глубине родных степей, не умела и не любила строить городов: но когда встречала их на пути своего обычного скитания, то мало-помалу привыкала к ним и, утомясь разрушением, водружала свои летучие шатры на их развалинах. Так возникли многие, большей частью восстановленные из старых, а некоторые и вновь сооружённые города особого Восточно-Азиатского происхождения и типа, из которых иные находились, некоторые же находятся и теперь в пределах Российской Империи.
При начале Русской истории на земле Русской, в юго-восточном её крае, издревле открытом вторжениям Азиатского Северо-Востока, кроме Козаров и Булгар, покорившихся уже отчасти образовательному влиянию Западной Азии, ещё врагами гражданственности в собственном смысле, скитались дикие орды Печенегов и Половцев, происхождения, неоспоримо, Турецко-Татарского. Они мыкались по широкому раздолью степей, расстилающихся между Яиком (ныне Урал) и Дунаем, где, вероятно, подготовили падение Царства Козарского, довершённое первыми Русскими Князьями. У Печенегов, которых история застала уже стеснёнными в пространстве между Дунаем и Доном, наши отечественные предания не помнят вовсе никаких городов, а современные Византийцы знали только развалины. Так они потом и исчезли, не оставя по себе никаких следов не только гражданственности, но и оседлости [22]. Напротив, Половцы или Команы, гнездившиеся преимущественно в степях между Доном и Волгою, где они и держались гораздо дольше, до самого нашествия Монголов, при всей дикости своей, являются в древних наших воспоминаниях с городами. Таковы были упоминаемые в начале XII века (1112 – 1123) на берегах или в окрестностях Дона: Балин, Чешлюев, Сугров и Осенев (иначе Шарукан или Торокан). Впрочем, по всей вероятности, это были плоды гражданственности, возникшей под Козарами. По сказанию летописей, в то время как они принадлежали Половцам, население их состояло большею частью из Яссов или Аланов. Сами Половцы умели только «полевать» до самого своего исчезновения [23].
Установка прочной оседлости и, вслед за тем, ощутительное развитие гражданственности, из недр и в духе Азиатского Востока, начались в пределах нынешней России с нашествия Монголо-Татарского. Известно, что это нашествие было следствием движения, произведённого во внутреннейшей глубине Азиатского Востока Чингис-Ханом. В то время, как у подошвы Алтая ничтожный Князёк ничтожного Монгольского улуса предпринял ни более, ни менее, как покорить вселенную, и, в залог столь дерзких, едва, впрочем, не оправдавшихся замыслов, присвоил себе титул Чингис-Хана (Великого Хана, Царя Царей, то же, что на Западе Азии Шахан-Шах и Пади-Шах); там уже были если не настоящие города, то род городов: постоянные урочища, соединявшие в себе религиозное, правительственное и отчасти гражданственное значение, освящённые народными Храмами, возвеличенные пребыванием Ханов, оживляемые привалами и рынками странствовавших по степям торговых караванов. Таков был Горин, у Европейцев Каракорум, город, лежавший на берегу Оргона, одного из притоков реки Селенги, где наследники Чингис-Хана до переселения в Китай (1260) и по изгнании оттуда (1371), предпочтительно держали свои становища, где также и Монгольские Кутухты или Первосвященники долго имели постоянную обитель [24]. Город этот, разрушенный уже в XVI веке Монголами-Элютами (Калмыками), был основан, по сказаниям Китайцев, ещё в начале VIII века (ок. 715) одним из Ханов Уйгуро-Турецких, покорствовавших тогда Китаю и, конечно, оттуда заимствовавших начатки гражданственного развития, в котором Уйгуры упредили своих прочих собратий [25]. В сродстве, в соседстве и в тесном союзе с Уйгурами находилось издревле племя Монголов-Калхасов, простиравшееся от верховьев Енисея до верховьев Оби, по нынешней границе Западной Сибири, у которого с IX века началось письменное и литературное образование также из Китая, а в конце XIII и в начале XIV века (1280 – 1341) были два замечательные города, соперничествовавшие с Горином: Киан-Чеу, то есть Город-на-Енисее (по-Китайски Киан), и Илан-Чеу, то есть Змеиный Город, может быть, где ныне Змеиногорская Крепость [26]. Калхасы шли передовыми в завоевательных странствованиях Чингис-хана и его преемников, жертвой которых должна была сделаться вся почти тогдашняя Русь. Но масса их осталась в родных степях, где спустя четыре столетия суждено им было, в свою очередь, дождаться Русских и силою их оружия привлечься в состав нынешней России. В конце XVII века, когда южная граница Сибири начала приводиться в известность и устройство, нынешний Селенгинск заложен был в окрестностях столицы Хана Калхасского. Сверх того, много других памятников Монгольской гражданственности было рассыпано по степям, примежёванным к необозримому пространству Сибири: особенно по берегам рек Кемчика, где владычествовали так называемые Алтын-Ханы, и Абакана, где кочевали Калхасы-Алтырцы. Эти памятники имели такой характер и вид, что Русские величали их пышным именем «Палат». Таковы были Палаты-Аблайкитские, найденные Казаками Устькаменогорской Крепости на реке Беске, впадающей в Верхний Иртыш, среди развалин города Аблайкита, сохраняющихся отчасти доныне. Таковы были и те Семь Палат, по которым прозвался нынешний Семипалатинск [27]. Нет сомнения, что это были посредствующие звенья, чрез которые вниз по Иртышу и Оби из глубины Монгольских степей отложилось Монголо-Сибирское Царство, павшее пред удалою дружиною Ермака: Царство, где находились многие города, частью исчезнувшие теперь, частью же продолжающие своё существование, некоторые и доныне в качестве действительных городов. Таковы были: известные Русским ещё до Ермака, в XVI веке, за Иртышом и Обью – Грустина и Серпонов, жители которых получали жемчуг и дорогие каменья «от Чёрных Людей, от озера Китая»; потом, найденные Ермаком в бассейне Оби и Иртыша: Сибирь или Искер, столица Царя Кучума; Чингий или Чингида, нынешний Тюмень, получивший будто бы имя своё от самого Чингиса; Епанчин, из которого произошёл нынешний Туринск; Карачин в окрестностях и Бициктур насупротив нынешнего Тобольска; городки Чандырский и Чёрный; также Бегишев, Кулар, Ташаткан, Тебенд, Каурдак, Зала, Рянчин, Шамша [28].
Но не здесь было главное поприще укрепления и развития гражданственности в духе Восточно-Азиатском, под влиянием Монголо-Татарским. Оно утвердило своё средоточие на Волге, и отсюда по Югу Европейской России распространилось в низовьях Дона и Днепра, даже до Дуная. Самому Батыю, первому водителю грозы, примчавшейся на Русь из степей Монголо-Татарских, приписывается основание знаменитого Сарая, превратившегося из Батыева-Юрта в державную столицу Золотой Орды, в город, остатки которого, открываемые ныне в окрестностях новоучреждённого города Царёва, свидетельствуют не только обширность и многолюдство, но и богатство, и прихотливость, и роскошь, и своего рода вкус, следовательно, свою образованность и гражданственность жителей. Здесь установилось средоточие Царству, которое по географическому своему положению удержало при себе имя Кипчака или Дикого Поля, но не осталось само в дикости. Оно оперлось на остатках общественности, существовавшей здесь у Козаров и у Булгар, покоряясь господствовавшему в них Исламу. Так образовался особый порядок общественного быта и даже городского устройства, следы которого, покрывающие доныне Русский Юго-Восток под именем Татарских Городищ, столь многочисленны и так ещё мало исследованы, что нет возможности их перечислить, не только определить точно и достоверно, какие из них принадлежали собственно Монголо-Татарам и какие ими только присвоены и переустроены. Означим здесь, по крайней мере, те, которые в первый раз замечены у Татар и под Татарами. В дельте Волжской, долго бывшей основным средоточием Кипчака, кроме Сарая, при первых ещё Ханах находился торговый город Сумеркент, может быть, то же, что Козарский Атель или Балангиар; в XIV же веке вышли вновь на сцену: Бездеж, приурочиваемый к нынешнему селению Везедеву близь Енотаевска, где впоследствии явился Селитряный Городок, по-Татарски Джигит-Хаджи, бывший пребыванием особых Князьков Татарских, и знаменитая доныне Астрахань, иначе Цитракан, Гинтархан и Гаштерхан, правильнее же, вероятно, Хаджи-Терхан, впоследствии столица отдельного Татарского Царства, поглотившегося Россиею [29]. Выше по Волге и рекам, принадлежащим к её бассейну, все бывшие города Болгарские отатарились; сверх того, явились вновь: предшественники нынешних Уфы и Бирска, где, по преданию, были резиденции Ханов Нагайских [30]; городища Баранчеево и Саканское, в области Сурской, где также были свои Татарские Князьки [31]; наконец, являющаяся с нашествием Монголов Казань, первоначально Юрт Сагина, сына Батыева, но по нашествии Тимура, возобновившего над преемниками Батыя ужасы Батыевы, наследовавшая могущество, богатство и образованность погибшего невозвратно Сарая [32]. Вне бассейна Волжского, к востоку, на нынешнем Урале, там, где впоследствии возникла Сарайчикова Крепость, находился город Сарайчик, бывший перепутьем торговому сообщению Запада с Востоком, и служивший нередко пребыванием для Ханов Кипчакских в эпоху их могущества. От Волги, на запад, по подгорью Кавказа до Дона и вообще до Азовского моря, в XVI веке упоминались города Енгир, Мохан, Ковань, Темрюк и Тамань, владеемые Ногайцами. На устье Дона с XIV века является под Татарами город Орна или Орнак, вероятно, Козарский Арнас, тот же, кажется, который назывался иначе Азахом, по всей вероятности, нынешний Азов. Наконец, между Доном и Дунаем, на Северном Черноморье, в низовьях Днепра и Днестра, в особенности же внутри Полуострова Крымского, где владычество Монголо-Татарское нашло себе последнее убежище, продолжавшееся почти до наших дней, множество существовавших прежде городов отатарились и, сверх того, появились, вероятно, возникшие уже при Татарах: ключ Крыма, Ор-Капи, нынешний Перекоп; в самом Крыму: Акмечет и Актиар, ныне переименованные в Симферополь и в Севастополь; Эски (Старый)-Крым и Карасу-Базар; Бахчисарай, столица Ханов; Гезлев или Кезлев, нынешняя Евпатория; Арабат, при вершине Арабатской Стрелки; на Днепре: так называвшиеся Мамаев Городок и Усламовы Городки; в Буджаке, или в Угле между Днестром и Дунаем, существующий доныне в виде селения, бывший главный притон подвластной Крыму Орды Буджацкой, Татар-Бунар. Здесь не упоминаются те города Черноморья, которые вошли в нынешний состав России с характером и с наименованиями Татарскими, но которых происхождение было не только не Татарское, но даже вовсе не Азиатское.
В заключение, для полноты обзора, наименуем здесь и те города, или подобия городов, которые не принадлежали собственно Монголо-Татарам, но которые, тем не менее, имели происхождение Восточно-Азиатское, сродное с Татарским. Это крепости Турецко-Оттоманские, воздвигнутые вкруг Чёрного моря после того, как Крымские Ханы подклонились под руку Султанов. Сюда принадлежат доныне существующие: на Восточном берегу Чёрного моря - Сухум-Кале, Геленджик-Кале, Суджук-Кале и Анапа; в Крыму - Ениколь; при устье Днепра – Очаков и Кинбурн; дальше, на взморье – Хаджи-Бей, нынешняя Одесса; на Днестре – Хаджи-Дере, нынешний Овидиополь; на Дунае – Измаил. Из них многие, если не все, вероятно, были только восстановлены Турками. Мы, однако, помещаем их здесь как в первый раз под Турецким полумесяцем вышедшие из мрака, если не из совершенного небытия, то, по крайней мере, совершенной безвестности.
Следующая таблица представляет в хронологическом порядке все эти проявления особого вида гражданственности, порождённые влиянием Азиатского Востока. Из них составлены три группы. Первая заключает в себе период до-Монгольский (до 1238). Вторая ограничивается пределами существования Кипчака, окончательно разрушенного Тимуром (1238 – 1400). Третья простирается до последнего округления России со стороны Турции (1400 – 1829).
ГОРОДА ВОСТОЧНО-АЗИАТСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ.
ДО 1238 ГОДА:
Балин? Полов.; Гиайнкатай? Печ.; Город-на-Енисее? Сиб.; Змеиный-Город? Сиб.; Кракнакатай? Печ.; Осенев? Полов.; Сакакатай? Печ.; Тунгатай? Печ.; Чешлюев? Полов.
1238 – 1400 ГОДЫ:
Азах?; Айбашево-Городище*; Астрахань; Баранчеево-Городище*; Бездеж +; Орнач*; Саканское-Городище*; Сарай +; Сарайчик*; Сумеркент*; Чингида. Сиб.; Эски-Казань +; Эски-Крым*. Крым.
1400 – 1829 ГОДЫ:
Аблайкит +. Сиб.; Актиар. Крым.; Акмечет. Крым.; Анапа*. Тур.; Арабат*. Крым.; Бахчисарай*. Крым.; Бегишев? Сиб.; Берекзана?; Бициктур +. Сиб.; Гезлев. Крым.; Геленджик*. Тур.; Грустина? Сиб.; Енгир?; Епанчин. Сиб.; Зала*. Сиб.; Измаил. Тур.; Искер +. Сиб.; Казань; Карасу-Базар*. Крым.; Карачин +. Сиб.; Каурдак*. Сиб.; Кинбурн*. Крым.; Ковань?; Кулар*. Сиб.; Мамаев-Городок?; Мохан?; Ор-Капи. Крым.; Очаков*. Тур.; Рянчин*. Сиб.; Семь-Палат +. Сиб.; Серпонов? Сиб.; Тагай*; Таман*; Татар-Бунар; Ташаткан*. Сиб.; Тебенд*. Сиб.; Темрюк?; Хаджи-Бей. Тур.; Хаджи-Дере*. Тур.; Услан?; Услановы-Городки?; Чандырский-Городок? С.; Чёрный-Городок? Сиб.; Шамша*. Сиб.
ВЛИЯНИЕ ГРАЖДАНСТВЕННОСТИ ЕВРОПЕЙСКОЙ.
Город в собственном смысле есть произведение Европейское. Конечно, Азия была первою колыбелью всемирного населения и всемирной гражданственности. В ней основались первые человеческие общества, пробудились и обнаружились в людях первые движения общежительных потребностей и стремлений: семьи скучились, уселись, оградились; между ними естественно установились разные взаимные отношения; развилась общественная деятельность, и с ней разделение работ и занятий, раздробление нужд и выгод, разнообразие промыслов и состояний; одним словом – заложились первые начала городского устройства, возникли первые опыты городов. И, надо признаться, эти первые опыты, если ограничиваться их наружностью, с неимоверной быстротой достигали неимоверной степени развития. На самых первых страницах истории они являются в исполинских размерах, с баснословным великолепием. Предания о Вавилоне и Ниневии, предания, современные историческому существованию мира, возбуждали справедливое недоверие, причислялись к восточным сказкам, пока очевидцы не отыскали на месте сохранившихся доныне следов их буквальной достоверности. Эти и другие бесчисленные развалины, коих не могут сгладить тысячелетия, представляют неопровержимое свидетельство, что Азия была издревле покрыта городами-чудовищами, равняться с которыми могут только происходящие от них по прямой линии великаны, доныне укрывающиеся от миро-исторических бурь в отдалённых её краях, за оплотами Гинду-Куша. Но как и в физической природе исполинские размеры ископаемых остатков допотопного мира запечатлены скудным развитием органической жизни, точно так и эти дивные порождения первоначальных порывов к общественности и гражданственности сколько изумительны своею огромностью, столько ж или ещё более поразительны недостаточностью в них живого органического развития. Чт; были все эти пышные и великолепные города, которых обширность и многолюдство равнялись целым областям, которых богатство и могущество соперничествовали с царствами? Большие пространства, на которых сосредоточивалось многочисленное население: тысячи домов, сотни тысяч людей, сбившихся в кучу; за одной оградой – палаты возле лачуг, богачи возле нищих: и – только! От прочих сёл и деревень они отличались только б;льшим объёмом и б;льшим количеством жителей, б;льшим вследствие того разнообразием занятий и промыслов, б;льшим развитием потребностей и способов к их удовлетворению, б;льшею избыточностью, б;льшим досужеством, и потому сравнительно б;льшими удобствами к успехам на поприще образованности и просвещения. Таковы и поныне все города Азиатские, от мала до велика [33]. Честь развития и образования «городской жизни» и «городского устройства», честь создания «городов» во всей полноте свойственного им значения принадлежит собственно и исключительно Европе.
Народ, которому суждено было начать историю устройства и образования «городов» в собственном смысле, есть тот самый, который судьба избрала быть первенцем и родоначальником всей цивилизации Европейской: народ древних Эллинов или Греков. Предания, в истине которых нет причин сомневаться, свидетельствуют, что древние Греки сами принесли или получили первые семена образования и гражданственности из Азии, что первая искра божественного огня цивилизации похищена для них с высот Кавказа, что первые города основаны у них пришельцами из Мало-Азиатского полуострова, с берегов Финикии и из глубины Египта, куда Азия с незапамятных времён забросила яркий луч быстро распространившейся и прочно укрепившейся жизни. Но тем не менее, справедливость требует признать, что Греки, взявши семена, вырастили из них плод, какого они никогда не могли дать на своей родине, что их зиждительный дух проник жизнью мёртвые груды камней, взгромождённые пришельцами, что Египтянин Кекропс построил только Кекропию, которую уже самобытный гений живой и животворной народности Эллинской превратил в величественный Град Паллады (Афины, от ‘;;;;;, Паллада, Минерва). Множество разных благоприятствующих обстоятельств споспешествовало быстрым успехам Греков на поприще их великого призвания. Скоро для их неутомимой, неистощимой деятельности оказались тесными пределы родного края. Море отворяло им свободный путь во все стороны: и все берега великого Средиземного Бассейна, во всех трёх частях известного тогда мира опоясались их колониями, устроившимися, по образцу митрополий, не просто только «городами», но «городскими обществами», самобытными и самостоятельными «гражданствами». Здесь не место входить в подробности городского или, правильнее, «гражданского» устройства, созданного Греками. При бесчисленных местных различиях, одинаковое в главной идее и основных чертах, оно имело тот общий отличительный характер, что в нём преобладал элемент в собственном смысле «государственный», по-нынешнему «политический» (первоначально «политический», значило «городской», от греч. «город»). Каждое общество, возвышаясь на степень города, стремилось развить из себя отдельное, самобытное и самоуправное государство. Вот почему в городах Греческих всё было подчинено интересам общим, публичным, всенародным. Площадь была главным средоточием гражданской деятельности; труд, промышленность и торговля ходили на послугах политики; гражданин не столько дорожил своим званием члена городского общества, сколько происходящим от того участием в делах общественного правления, или, точнее, правительства; в мастерских ремесленников, в магазинах и конторах купцов обдумывались общественные учреждения, решались государственные перевороты; расчёт приносился в жертву страстям; сталкивались и соперничали не столько выгоды, сколько притязания; городские сословия носили цвет партий; городская жизнь была не что иное, как народная история, со всеми её волнениями и бурями, со всем шумом и блеском. Это значение городов обессмертило древнюю Грецию. Но оно не было точным выражением истинного предназначения городов. Тут было больше, чем требовалось. Всегдашний, обыкновенный недостаток первых порывов юношеского пробуждения свежих, могучих сил, не умеющих положить себе узды и меры!
Народность Эллинская образовалась на юго-восточной оконечности Европы, в пределах Гемского полуострова и на рассыпанном вокруг архипелаге. Здесь пробудился её гений, раскрылся и окреп характер, выработалась и сложилась физиономия. Для этого потребны были века, в продолжение которых животворное начало, одушевлявшее Грецию, успело по южному побережью Европы проникнуть далее к западу, до так называемого Полуострова Аппенинского. Этнографическое сродство племён, населявших эти два примечательные пункта Европейского Юга при их пробуждении к жизни, не подвержено сомнению. Несомнительно и то, что однородное начало жизни в своём развитии на разных местностях, при всём разнообразии подробностей, сохранило один общий основный характер. Почти современно с Грецией, Италия является покрытою множеством городов, из коих только некоторые вели происхождение своё прямо от Греков, но в главных чертах устройства все больше или меньше сходствовали между собою. Над ними всеми суждено было возвыситься и возобладать одному городу, который задал себе задачу сделаться «городом» по преимуществу, который и действительно присвоил себе исключительно имя Города (Urbs). Не нужно объяснять, что дело идёт о великом всемирно-историческом Риме. В своей собственной организации, устроившейся не без влияния Греческого, этот дивный город был выражением того же духа, который господствовал в городах Греков: духа, по преимуществу «государственного», который здесь достиг крайних пределов своего развития; ибо Рим искал и достиг значения не просто только «державного», но «миродержавного». И это последнее было причиною, что под влиянием Рима возник и образовался другой период в истории городской жизни и городского устройства. Преследуемый идеей мирообладания, Рим не мог, подобно городам Греческим, уединяться в одном себе, довольствоваться развитием и укреплением только собственной самобытности. Города Греческие видели друг в друге соперников, с которыми старались держать себя вровень, если не могли их вовсе уничтожить. Рим искал подданных, которым дозволял существовать отдельным, собственным существованием, только не иначе, как под условием большей или меньшей ему покорности. Таким образом, в беспрестанно раздвигавшихся пределах владычества Римского, явились ряды городов, самостоятельных в своей внутренней организации, и, между тем, принадлежащих к одному общему политическому организму, которого Рим был главою. При чрезвычайно сложной искусственности мировластительной политики Рима, тут допускалось много разнообразия: были города, называвшиеся просто «свободными» или «союзными» (civitates liber;, immunes, f;derat;), к коим принадлежали большей частью древние города Греческие, лишённые политической самобытности, но сохранившие вполне своё внутреннее самообразное устройство; были так называемые «муниципии» (municipia), разных видов и наименований, образовавшиеся из городов, которым Рим, по покорении, жаловал часть собственной самостоятельности, уделяя в некоторой степени своё внутреннее устройство, главное же – приобщая к своему составу дарованием прав полного с собой «согражданства» (municipia cum suffragio); были, наконец, «колонии» (coloni;), составлявшиеся из Римлян, которые, выселяясь в разные стороны, устраивались совершенно по образцу митрополии, были миниатюрами Рима. Как бы то ни было, общий характер всех городов, образовавшихся под Римом, был тот, что «государственное» значение сошло в них с первого плана, или даже и вовсе уничтожилось, уступив место собственно «городскому», местному, или, скажем ещё точнее, «мещанскому» значению, которое потому и удержало за собой поныне имя «муниципального» (впоследствии, все города собственно Римские, подведённые под общий уровень, назывались municipia). Это был важный переворот, возвративший города к истинному их предназначению: быть не государствами, но только органическими членами в полной органической системе государств.
Империя, провозглашённая Цезарями, соединила в себе Рим и Грецию. Последовавшие обстоятельства заставили перенесть средоточие её могущества и жизни с семи холмов Тибра на семь холмов Босфора. Таким образом, Византия, дочь Греции, заняла престол развенчанного Рима. Но ей суждено было только продлить смертное томление исполина, уже отжившего свою чреду, уже обречённого на разрушение. Сам Рим недолго пережил своё уничтожение. И он, и вся западная половина Империи, проникнутая преимущественно его духом, организованная по его образцу, поверглись к стопам новой, дикой, но свежей, могучей народности, воспитавшейся в лесах Европейского Севера: народности Тевтоно-Германской. Пала невозвратно политическая самобытность миродержавного Города; но устоял отчасти введённый им порядок, удержалась в особенности «муниципальная» организация, которой он был первообразом и началом. Просвещение и образованность побеждённых, в свою очередь, повергли к стопам своим победителей. Варвары вкусили сладость городской жизни и преклонились пред чином городского благоустройства. Муниципии Римские остались, или восстановились из своих развалин под охранением, за недостатком материальных сил, силы моральной, силы религии, сосредоточенной в руках городских Епископов. Разумеется, вследствие радикального переворота во всех отношениях, не только политических, но и вообще житейских, не могло не воспоследовать и тут больших или меньших перемен, различных по различию местностей. Это н;чало в истории городов особый период, который особенно выяснился, когда народность Германская утвердилась на пути живого, органического развития, когда в родных её лесах, под сенью рыцарских бургов, стали возникать и устраиваться самородные, туземные города. И здесь в основание клались больше или меньше муниципальность Римская; но, в подробностях, брал силу дух собственно-Германский: дух организования целого чрез организацию частей; дух соглашения единства с разнообразием, без вреда единству и без насилия разнообразию; дух оплототворения идей, оличения интересов. Город Греческий был целое, существовавшее на счёт частей; единица, в которой исчезали дроби; центр, которым наполнялся весь круг. Города Римские низошли на степень частей; но или они не имели времени и других благоприятных обстоятельств, или им недоставало внутренних условий, чтоб развить и выработать самим себе относительную целость: они остались дробями, не имеющими значения, как только в великой государственной единице; они мелькали, как атомы в лучах солнца, без вида и образа, без содержания и веса. Гражданин (civis) был гражданин не своего города, но везде и всегда гражданин Римский (civis Romanus). Свой город служил для него только посредствующим звеном, чрез которое примыкался он к общей целости государства. Оттого он имел лишь числительное значение в цензе своего города; но, как лицо, поглощался однообразным составом общины, подведённым под один безразличный уровень. Если существовало различие между гражданами, то единственно различие знаменитости родов или степени богатства, а не личных способностей, не достоинства занятий, не важности и общеполезности промыслов. Это последнее приняли в существенную стихию своего образования города Германские. В устройстве Германском, город (Stadt) явился органическою частью органического целого, дробью сохраняющею значение единицы, кругом в круге, малым государством в великом государстве (Staat). Здесь не говорится о последующих временах, когда и в новой Европе города увлеклись притязаниями на политическую самобытность, захотели и сделались отдельными, независимыми государствами. В действенной юности Средних Веков, когда началась новая система градотворения в духе чисто-Германском, всякий город вырабатывал себе местную отдельную целость, с сознанием своего отношения к общему центру государственной целости: и державная, например, Венеция, царица морей, и самый Рим, упорно считавший себя столицей мира, признавали над собой верховную власть Кесарей, числились в составе Империи. Между тем, в самом себе, каждый город стремился быть полным организмом. Чтобы дать себе отдельную своебытность, город признавал своему гражданину местные, в его только стенах значащие права. Совокупность этих прав определяла общую, самобытную и самообразную личность города, как отдельной живой единицы. Но в этой общности предоставлялся полный простор всем частным интересам, которые могли развивать и устраивать себя также своебытно и своеобразно. Отсюда происхождение городских «сословий» или «корпораций» (Korperfchaften, Corprorationen), с разными подразделениями и видоизменениями (Gilde, Zunft, Innung, Gaffel, Zeche, Br;derfchaft u.f.w.). Вся эта сложная и дробная организация основывалась не на происхождении или богатстве, но единственно на личности граждан. На разнообразии способов их деятельности для полезного себе и обществу существования (b;rgerliche N;hrung), на различии работ и промыслов (Gemerbverh;ltniffe). Таким образом, под влиянием духа Германского, породившего в государстве различие «чинов» или «состояний» (St;nde), образовался в городах особый «городской чин» или «городское состояние» (B;rgerftand), в котором звание гражданина с выспренних высот древнего «цивизма» низошло до скромного, но тем не менее важного значения «биргера» (B;rger), занимающего в обществе определённое место, снабжённого известными правами и подчинённого соответственным обязанностям, по условиям своей личности. Это, конечно, единственный смысл, какой может и должен иметь «город» в системе благоустроенного государства.
Мы распространились невольно о постепенном развитии значения городов в Европе: единственного значения, при котором возникла и образовалась «городская жизнь», украшение Европы. Скажем ещё в заключение, что из исчисленных здесь трёх периодов в истории развития Европейских городов, период Римский есть переходный, в который разрешился период Греческий и из которого потом выработался период Германский. Следовательно, остаются, в сущности, только два периода, резко отличающиеся между собой: периоды, которые мы будем называть Греко-Римским и Римско-Германским.
На Россию, в нынешнем её объёме, который, как уже было замечено, есть большею частью возвращение Земли Русской в свои древние пределы, оба эти периода имели влияние. От них обоих отлагались сюда в своё время не отрывочные, бессвязные попытки, забрасываемые случайно, но систематически развёртывавшиеся ряды городов, из которых иные достигали блистательного развития. Перечтём те из них, о которых сохранилась память в истории, и из которых многие, более или менее, оставили по себе следы, не изгладившиеся доныне.
А. Города происхождения Греко-Римского.
Греки рано включили в круг своей живой деятельности весь бассейн Чёрного моря и обложили его со всех сторон своей животворной народностью. Вынужденная сначала теснотой и волнениями родного края, но потом подстрекаемая необузданной, неистощимой предприимчивостью колонизация, вошедшая в существенную стихию их жизни, разнесла всюду их кровь и имя, владычество и гражданственность. По берегам морей Чёрного и Азовского в совокупности считалось до трёхсот городов-колоний, рассыпанных одним Милетом, который сам был колония Ионийская, выселившаяся из Аттики в Малую Азию. В той части поморья, которая заключается ныне в пределах России, на дуге, простирающейся от устьев Дуная до устья Риона, Геродот, отец истории, больше чем за четыре века до Р.Х. знал уже многие поселения Греков, и именно Милетцев, из которых одно, в котором сам он был и жил, называется положительно «городом». Это был знаменитый Город-Бористенитов, или просто Бористен, впоследствии, а может быть и тогда уже, называвшийся ещё Ольвией и Ольвиополем, следы которого под монументальным именем Ста-Могил, скрываются теперь на правом берегу Южного Буга, между Николаевом и Одессой, близ селения Порутина [34]. Другое, судя по имени, Греческое же поселение, называемое у Геродота также «городом», был Каркинитис, впоследствии Каркина и Керкина, находившийся где-нибудь на приморье между Кинбурном и Перекопом, вероятно, неподалёку от теперешних Алешек [35]. На Азовском море Геродот упоминает «торжище» - Кримны, также происхождения Греческого, которое можно приурочить к окрестностям нынешнего Мариуполя или Бердянска [36]. Затем, говорится у него глухо о Греках, живших при устье Тираса (Днестра) и при устье Гипаниса (вероятно, нынешнего Тилигула), где, конечно, были уже хоть начатки впоследствии являющихся торжищ и городов. Историк, а не географ, Геродот, конечно, не имел в виду подробного исчисления всех пунктов тогдашней оседлости Греков в Северном Черноморье. Что их было тогда уже немало, свидетельствуют следовавшие за ним землеописатели. Впрочем, творческий период колонизации Греческой во времена Геродота находился ещё во всём цвете своего животворного развития. Если не прежде, то непосредственно вслед за ним, Негостеприимный Понт (древнее имя Чёрного моря) является опоясанным новою, прибывшею «гостить» и водворившеюся навсегда Грециею. Где только можно было бросить якорь, приютиться от ветров и волн, пристать и высадиться на берег, при каждом углублении моря, при устье каждой реки, при оконечности каждого мыса звучало Греческое имя, веял Греческий дух, стояло Греческое поселение. В продолжение времени многие из этих поселений достигли высокой степени богатства и благосостояния. Некоторые образовали из себя средоточия могущественных держав, простиравших своё владычество на туземных варваров и, взамен дикой свободы, сообщавших им мало-помалу свою цивилизацию. Со своими митрополиями, и вообще с городами настоящей Греции, они держали себя на ровной дружеской ноге, служили им складочными местами и рынками, давали сбыт их изделиям и товарам и, в свою очередь, радушно делились с ними собственными избытками. Так продолжалось во всё время самобытного существования Греции. Когда пробил для неё последний час, когда отяготело над ней мировластительное иго Рима – Северное Черноморье сделалось последним убежищем, где пытались спасти себя последние остатки народной независимости и самостоятельности древних Эллинов. Но судьба произнесла свой приговор: орлы Римские обхватили своими победоносными крыльями весь Черноморский бассейн. Период, начавшийся для Северного Черноморья с владычеством Римлян, был гибелен его истории, которую решительно остановил в своём дальнейшем развитии. Но он принёс важные услуги географии края, которая тогда только успела обозреть и записать все результаты векового движения здесь живой и животворящей гражданственности Греков.
Соображая все известия, переданные классическими писателями первых веков периода Греко-Римского, мы находим, что поселения Греков в нынешних пределах Русского Черноморья могут быть разделены на три главные группы. Первую составляет северо-западное побережье Чёрного моря, от устьев Дуная до Перекопского Перешейка. Вторая заключается в пределах Полуострова Крымского. К третьей относится северо-восточное побережье Черноморского Бассейна, включительно с Азовским морем, от устья Риона опять до Перекопского Перешейка.
Основываясь на показаниях Геродота, можно заключать с достоверностью, что пространство между Дунаем и Крымом, или нынешнее приморье Новороссийское, было если не первое открыто, то первое заселено Греками. Главными средоточиями колонизации были натурально устья главных рек края: Днестра (Тираса) и Днепра (Бористена). На Днепре, как мы уже видели, царила знаменитая Ольвия. Днестр украшался не менее известным в древности Тирасом, или Офиусою (Змеиным-Городом), без сомнения, предком нынешнего Аккермана. На Днестре ж, ближе к морю, у устья реки находилось местечко Гермонактис и замок Неоптолемов, очевидно, происхождения Греческого, вероятно, принадлежавшие к области Тираса. Выше по Днепру, должно быть, при начале Лимана, существовал особый город Никонион или Никония, выходящий на сцену современно с Тирасом [37]. От Днестра к Дунаю, в нынешнем Бессарабском Буджаке встречаются в разные времена местечки: Эполион (у Плиния), Кремниск или Кремниски (у Плиния и в Перипле Анонима), наконец, Гарпис (у Птолемея): все они не оставили по себе заметных теперь следов [38]. По направлению от Днестра к Днепру, существовали населённые урочища: Пристань-Исиакская (в окрестностях нынешней колонии Люстдорф), Пристань-Истрианская (где ныне Одесса), местечко Ордессос или Одессос (близ нынешнего селения Коблевки), наконец, Храм-Димитры (вероятно, на месте нынешнего Очакова) [39]. Днепром, кажется, исключительно владычествовала Ольвия: по крайней мере, никто не упоминает о существовании на нём других городов и местечек, происхождения Греческого [40]. К востоку от Днепра, вдоль нынешней Кинбурнской Косы и далее к Перекопу, кроме Геродотовской Каркины, также не существовало никакого другого населённого урочища [41]. Замечательно, что вся эта приморская полоса никогда не соединялась в одно целое. Города и местечки рассыпаны были по ней бессвязными точками. Оттого, вероятно, и истребились они раньше и бесследнее прочих. История также мало знает об их кончине, как мало знала о происхождении и существовании.
Перейдём теперь в противоположный отдел Русского Черноморья, на северо-восточное Под-Кавказское побережье. Сюда устремлялось первое путешествие Греков по Негостеприимному-Понту, известное под мифическим именем Похода Аргонавтов. Посему, по всей вероятности, недолго медлила проникнуть сюда и колонизация. Первоначальным приютом оседлости здесь колонистов было устье Фасиса (нынешнего Риона), при котором возник и город Фасис, прародитель теперешней крепости Поти [42]. Может быть, позже основалась, но быстрее распространилась и возвысилась другая колония, к северу от Фасиса, носившая первоначально мифическое имя Диоскурии, потом, при образовании Империи, переименованная в Севастополь, ныне изгладившаяся бесследно [43]. Межу Фасисом и Диоскурией упоминаются у Птолемея городки Геаполь и Неаполь: от них также не осталось никаких следов [44]. Зато поздние, но величественные следы оставил Питиус, сосед Диоскурии с севера: нынешняя Бичвинта или Пицунда, красующаяся великолепным храмом, создания Императора Юстиниана [45]. Дальше к северу, Птолемей упоминает города Ампсалис и Тазос, местечки Кукунду и Энандию, которые трудно теперь приурочить. Затем, славилось торговое поселение Бата или Патус, где ныне Геленджик. Потом, так называемая Синдийская-Пристань, при южном устье Кубани, следовательно, в окрестностях теперешней Анапы. Явно отсюда, что собственно Восточный Берег Чёрного моря, за исключением окрестностей Риона, всегда был также малодоступен к сообщениям и также слабо проникнут населённостью, как ныне. Но с дельтой Кубанской начинался другой порядок вещей. Тут, при соприкосновении Азии с Европой, обнаруживается сгущение колонизации, особенное развитие промышленности, благосостояния, могущества и просвещения Греков. В главе колоний является знаменитая Фанагория, одна из столиц древнего Греко-Воспорского Царства, восстановленная ныне с древним именем, при возникшей из её развалин крепости Тамани [46]. Вкруг ней толпились местечки и городки: Стратоклия (у Плиния), Гермонасса и Апатурон (у Плиния и Страбона), Кипы (у Страбона и Диодора), Корокондама, Патревс, Ахиллеон, Киммерион или Церберион (у Страбона, Плиния и Птолемея) [47]. Некоторые из них лежали уже при Азовском море, в которое Кубань изливается северным устьем. И тут опять прерывалась колонизация: прерывалась так, что на всей обширной окружности Азовского моря существовал только один оазис, сохранявший постоянно население Греческое, именно – при устье Дона богатый и сильный Танаис, в окрестностях нынешнего Азова [48]. Под конец чисто-Греческого периода все эти города, городки и местечки соединены были в один политический состав могучей рукой Понтских Митридатов: При-Азовье и прежде составляло всегда часть Царства Воспорского, простиравшегося по обе стороны Киммерийского Воспора (нынешнего Таврического Пролива). Это, без сомнения, существенно содействовало к их сохранению и процветанию, несмотря на гибельное соседство дикарей, наполнявших уже и тогда грозные ущелья Кавказа.
Позже отворилась Таврида для цивилизации, рассеваемой Греками; но зато глубже приняла её, роскошнее и блистательнее оплодотворила. Завидная доля всех этих мелких отростков, которые в форме полуостровов выдаются из материков в море! Геродот сравнивал Тавриду по физическому очертанию с Аттикой и Япигией, в то время образованнейшими и просвещённейшими частями Греции и Италии. Если б он мог провидеть будущее, то как изумился бы верности сравнения своего во всех отношениях! Не только географически, но и исторически, Таврида, разумеется, в своём роде и в своей степени, была то же на Востоке Европы, что Греция и Италия на Западе. Здесь для Европейского Востока занялась первая заря цивилизации, и из сумрака поэтических мифов рассвело блистательное утро жизни, вписавшееся яркой страницей в свиток всемирной истории.
Воображенью край священный!
С Орестом спорил там Пилад;
Там закололся Митридат…
Такими именами, такими воспоминаниями свидетельствуется достаточно участие нашей Тавриды в начале и конце, в завязке и развязке великой эпопеи классической древности. Мы сказали, что колонизация Греков началась здесь позже других стран Северного Черноморья. Это очевидно из того, что у Геродота нет и помина, чтоб жили тут Греки. Впрочем, есть другие достоверные признаки, что едва ли ещё не при жизни отца истории положено было тому начало. Заселение стало проникать в полуостров с обеих оконечностей Южного Берега, восточной и западной, и с восточной, кажется, прежде. Тут, по обе стороны пролива, соединяющего моря Чёрное и Азовское, Милетяне в продолжение ещё великой войны Персидской основали себе убежища, из которых возникла область Воспорская. Вследствие разделения проливом, здесь учредились два средоточия колонизации, две столицы области: по ту сторону – Фанагория; по сю сторону, в Тавриде – Пантикапея, что ныне Керчь. Столица Европейская восторжествовала над Азиатской: в ней утвердили свою резиденцию Археанактиды, когда, сосредоточив в одних руках верховную власть над всей областью, приняли титул Царей; вследствие того она называлась и просто Воспором, именем всего Царства. Между тем, на другой, противоположной оконечности полуострова, там, где ныне красуется Севастополь, неизвестно в точности когда, но, вероятно, вслед за окончанием Персидской войны выходцы Гераклеи-Понтийской при участии жителей острова Делоса, уже единственно в видах промышленности, заложили другое средоточие особой колонизации, из которой образовался вскоре богатый и могущественный город, прозвавшийся Херсонесом-Гераклейским, потом удержавший одно наименование Херсонеса. Это был город в полном значении «города Греческого»: город, управлявшийся сам собой, чрез посредство так называемых Протов или Протевонов. Два эти центра двух разных систем колонизации, хотя и разделённые меж собой всей длиной Южно-Крымского горного хребта, вошли в столкновение по сю сторону гор, во внутренности полуострова, на которую оба стремились распространить своё исключительное владычество. Но это соперничество истощило только их силы, так что, наконец, привело в невозможность защитить самих себя от равно враждебных обоим соседних варваров. Следствием того было, что и Царство Воспорское и Республика Херсонесская добровольно поддались под могучую руку знаменитого Митридата-Эвпатора. Митридат спас их от Скифов; но не спас самого себя от Римлян. Удовольствовавшись погибелью врага, Римляне, присвоив себе верховное владычество над всей Греческой Тавридой, оставили ей формы прежнего порядка вещей. В Воспоре потянулся опять ряд Царей; Херсонес признан был свободным городом (civitas immunis). Так продолжалось их существование в течение нескольких веков. В конце III века по Р.Х., Воспор имел несчастье подпасть под владычество варваров; но к концу IV века Херсонес имел славу освободить его и возвратить снова под власть Византийских Кесарей, которые с тех пор стали править им чрез своих сановников. Впрочем, это было уже ненадолго. Бурным, необуздываемым приливом варваров оторвало, наконец, всю древнюю область Воспорскую от Византии невозвратно. Это предало её запустению, погрузило во мрак и сгладило со скрижалей истории. Между тем, Херсонес жил и процветал ещё долго, очень долго. Пробил напоследок и ему час: Россия, вступив во владение Крымом, нашла от него только развалины; но развалины так ещё свежие и целые, что их с избытком достало на построение вблизи нового города, предназначенного повелевать Чёрным морем от имени великой Империи [49]. Во времена чисто Греческие, как Воспор, так и Херсонес, оба верные характеру своего происхождения, сосредоточивали городскую жизнь и городское значение исключительно в своих стенах, для одних себя. Только в Воспоре, вследствие развития монархического начала, это не могло так долго оставаться. Цари Воспорские имели у себя две столицы: Пантикапею и Фанагорию. Кроме того, они допустили в составе своего Царства существование других городов, из которых могли равняться со столицами: по ту сторону пролива – Танаис; по сю сторону, внутри Тавриды – знаменитая Феодосия, ожившая ныне вновь под тем же именем [50]. Вообще, пространство Полуострова Крымского от Феодосии до пролива, образующее собой особый полуостровок, известный под именем Керченского, к концу периода Греческого является покрытым множеством мелких городков и местечек, толпившихся вкруг Пантикапеи, в виде настоящих пригородов: то были местечки Гермизион, Порфмион, Парфенион, Мирмикион, Нимфея или Нимфеон, Дия, Акры, Зефирикон, Китеон или Кидся, наконец, городок Киммерикон [51]. Херсонес, напротив, не терпел возле себя никакого образованного городски соседства: он сосредоточивал всю свою гражданственность внутри стен, которыми опоясывал занимаемый им полуостровок. Единственный город, или тоже пригород в его области был Эвпатория, возникшая уже вследствие распоряжений Митридатовых, в видах общего государственного блага всей Греческой Тавриды, соединившейся в одно политическое целое: это нынешний Инкерман, именовавшийся потом у Византийцев Дорос и Феодоро [52]. Что касается до горного Южного Берега Крыма, то на всём протяжении его от Херсонеса до Феодосии, весьма подробный и отчётливый Страбон, живший в начале периода Греко-Римского, не упоминает никаких заселённых пунктов. Из являющихся впоследствии здесь местечек только Афиней или правильнее Пристань-Афинян (около нынешнего Судака) и Лампас или, в множественном, Лампады (без сомнения, два нынешние Ламбата, Буюк и Кучук, то есть Большой и Малый), одни могут иметь притязания на происхождение из периода чисто Греческого [53]. Впрочем, Страбон же говорит об укреплениях, воздвигнутых во время Митридата огречившимся Скифо-Таврским Царём Скилуром, из которых Неаполь отыскался недавно близ нынешнего Симферополя, а Палакион и Хавон приурочиваются исследователями в близкое соседство теперешних Балаклавы и (Кафы)-Феодосии, следовательно, на Южно-Бережское поморье [54]. Остальные места, исчисляемые в изобилии Птолемеем, как на Южном Берегу, так и по сю сторону гор, внутри Полуострова, кроме городка Гераклеона, ставимого им при Гнилом-Море, у начала Арабатской-Стрелки, кажутся происхождения вовсе не Греческого, даже и не Греко-Римского, хотя, верно, под более или менее непосредственным влиянием Воспоро-Херсонесским, следовательно, Греко-Римским [55].
Говоря о влиянии и характере Греко-Римском, в отличие от влияния и характера чисто-Греческого, мы разумеем то направление государственного устройства, которое начало утверждаться в Греции, по соединении её с Римом в один огромный состав Империи. Было уже замечено, что политика Римская щадила большей частью внутреннюю организацию городов Греческих. Это особенно было в употреблении относительно отдалённых краёв, каково было Северное Черноморье. Вследствие того, как мы уже также заметили, Воспор сохранил своих Царей, а Херсонес своих Протевонов. Вообще, всё, что принадлежит теперь России на Чёрном море, никогда не входило в список провинций Римских. Но если оттого существовавшие здесь города, в отношении к внутреннему устройству, остались in statu quo; то и всё вообще развитие «городской жизни» здесь больше, чем где-либо, осталось также in statu quo, остановилось в своём распространении, не пошло далее. Колонизация в духе Греческом решительно прекратилась. Со времён Империи не явилось ни одного нового поселения, собственно промышленного и торгового. Напротив, частью из старых, частью же и вновь начал возникать ряд нового рода городов, предназначенных составлять «пограничную охранительную линию Империи». В отношении к Северному Черноморью это сделалось предметом особенных попечений Императоров по перенесении столицы Империи в Византию. С тех пор начали размножаться так называемые «фрурии» , «кастры» (castra), «кастеллы» (castella), позднее «виглы» (vigili;), имена которых слышатся доныне особенно в урочищных названиях Крыма. Таковы созданные Юстинианом на Южном Берегу Крымском, Алустон и Городок-Горзувитский , существующие доныне под именами Алушты и Гурзуфа. Таков возникший впоследствии внутри гор Крымских, Городок-Готфский, ныне Мангуп. На Восточном Берегу Чёрного моря сюда принадлежали возобновлённые Юстинианом крепости: Петра (ныне развалины близ местечка Удженар), Родополь (также развалины, называющиеся Вар-Цихе, что значит по-Грузински, как и Родополь – «Город Роз»), Оногурис (построенный Лазами, ныне городок Они). В Северо-Западном Черноморье того же происхождения был существовавший ещё во II веке замок Алектор, при устье Днепра, вероятно, где нынешний Кинбурн.
Такой порядок вещей продолжался во всё время существования Восточной Империи, которая, несмотря на то, что потеряла, наконец, невозвратно Рим и с ним весь театр цивилизации собственно Римской, до последнего издыхания упорствовала называть себя Римскою [56]. Но справедливость требует в этом длинном ряде веков, по-видимому, однообразных, различать два неравные периода, из которых последний должно уже назвать Греко-Византийским. В отношении к занимающему нас предмету, то есть собственно и исключительно к городам, мы полагаем черту разделения этих периодов в царствование Императора Юстиниана I: тем более, что в современных записках Прокопия находится подробное исчисление всех произведённых тогда сооружений, между которыми значатся и города. Список городов Юстиниановых мы считаем посмертным инвентарём жизни периода, который должен называться в собственном смысле Греко-Римским.
Главный отличительный характер периода Византийского состоит в том, что с тех пор во всех движениях жизни общественной и государственной, а потому и в судьбах городов, приняла участие новая стихия, Христианство. Собственно в образовании городов это животворное начало истории нового мира участвовало преимущественно в западной половине Империи, содействуя гению Германскому, совершившему решительное преобразование городского устройства. Там Епископы делались Градоначальниками и Градоправителями. Этого никогда не случалось в той половине, из которой составилась Византийская Империя. Но должно сказать, что и здесь Епископские Кафедры, которые по древнему церковному обычаю и уставу учреждались не иначе, как в городах, находились всегда в тесной, существенной связи с их благосостоянием и могуществом. Лествица, по которой принято было располагать престолы Иерархов для определения их взаимных отношений друг к другу, была вместе лествицей общественного положения и государственного значения городов: город Архиепископский был выше Епископского; город Митрополитский выше Архиепископского. Присутствие Иерарха вообще было выражением и залогом городской самостоятельности. В странах, отрываемых от Империи насилием варваров, города теряли всё: они становились беднее и малолюднее деревень; но где удерживалась Кафедра Епископа, там город не запустевал вконец, не рассыпался в прах, не сглаживался с лица земли: в нём оставались даже следы цивилизации, искры света, вспыхивавшие более или менее ярким блеском при благодатном веянии Христианства. В отношении к Северному Черноморью, к сожалению, мы не имеем достаточных данных, чтобы определить с удовлетворительною точностью его иерархическую организацию. Знаем только, что, не получив провинциального устройства в периоде Греко-Римском, этот край, преданный в жертву беспрерывным нападениям варваров, некрепкий и неблагонадёжный Империи, колебался беспрестанно и в своём иерархическом устройстве во всё продолжение периода Византийского. Отдел края Северо-Западный, то есть нынешнее Новороссийское побережье, выпал из состава Империи, не проникнувшись ещё лучами Христианства: оттого иерархическая организация Фракийской Диецезии, заключавшей в себе Западное Черноморье, оканчивалась Дунаем, у устьев которого, по ту сторону, находилась Епархия Скифская, с единственной Епископской Кафедрой в Томах [57]. Отдел Северо-Восточный, то есть Под-Кавказье, иерархически причислялся к Диецезии Понтской, к Епархии Понта-Полемонийского. Здесь митрополией была прежде Неокесария; но, около XI века, она разделила эту честь с Трапезонтом, именно для Восточного-Черноморья. Вследствие того, под Митрополитом Трапезонтским утвердились, как Епископские Кафедры: Фасис, Родополь, Абисина (Пицунда), Петра и Циганы (вероятно, город Зихов или Цихов). Около X века являются самостоятельные Митрополиты Зихии и Алании, престолы которых находились в Таматархе и в Пицунде: первые существовали до половины XII, последние до половины XIV века; без сомнения, и тот и другой имели под собой Епископов, а под теми были города. Но всё это скрывается ещё в глубоком мраке [58]. Что касается до Тавриды, то в ней, кажется, первоначально существовали две совершенно отдельные Епископские Кафедры, в двух главных средоточиях населённости и цивилизации Греческой, то есть Воспор и Херсонес. Обе они не были приписаны ни к какой Диецезии, ни к какой Епархии: обе существовали самостоятельно, и около XIII века возвышены были в настоящие Митрополии. Такой же чести удостоивалась и Сугдая, наш летописный Сурож, нынешний Судак: город, неизвестный классической древности, но в котором Епископская Кафедра находилась уже в VIII веке [59]. С этой кафедрой около XII века соединилась другая, особо существовавшая в совершенно неизвестном городе Фуллах [60]. Где был престол Иерархов Готфии, которые также возвышались до степени Митрополитов, и ещё в XV веке считались в ряду Архиепископов, подвластных Константинопольскому Патриарху, достоверно тоже неизвестно: вероятно, однако, в Мангупе, который у Византийцев назывался Готфским-Городком, где и по падении Восточной Империи, долго жили Князья Греческие [61]. По разрушении Мангупа в конце XV века Святители Готфские, оставшиеся, наконец, единственными в Крыму, погрязшем в Магометанство, укрылись в предместии столицы Крымской, Бахчи-Сарая, называвшемся Марианополь, без сомнения, по иссеченному в скале горы монастырю в честь Св. Девы Марии, который существует поныне в долине, соединяющей Бахчи-Сарай и Чуфут-Кале. И отсюда, наконец, уже на нашей памяти (около 1780) с последними остатками населения Греческого, пребывшего верным праотеческой и праотеческому благоверию, последний Епископ Готфии выселился в пределы Православного Русского Царства, и тут, на берегу Азовского моря, может быть, на месте, где находились Геродотовы Кримны, благословил основания городка Мариуполя, заключившего собой больше чем двадцативековый период Греческой колонизации Черноморского Севера.
В какой степени и мере, в продолжение этих двадцати веков, гражданственность пришельцев, гнездившихся в нынешнем Русском Черноморье, имела влияние на народность и жизнь собственно Русскую: решить и определить трудно. Что она с самых первых времён своего здесь водворения не приковывалась к взморью, но раскидывалась внутрь земли, проникала во глубину Европейского Востока, в сердце Земли Русской, это не подлежит сомнению. Ещё во времена Геродота в лесной области Вудинов, падавшей на нынешние губернии Волынскую и Киевскую, существовал обширный город Гелон, с происхождением и населённостью, с языком, нравами и цивилизацией Эллинской [62]. Равным образом, из Геродота ж известно, что знаменитая Ольвия уже в то время была источником, из которого образованность Эллинская быстро разливалась вверх по Днепру, во глубь дикой, варварской Скифии [63]. Последующие историки и географы молчат о дальнейших успехах этого благотворного влияния северо-западной группы колоний. Но о северо-восточном их отделе, центр которого находился в Крыму, в знаменитом Воспоре, и история, и тем более вещественные, бессмертные и красноречивые памятники свидетельствуют, что они были училищами гражданственности, горнилами просвещения для туземных и окрестных варваров. Владычество и влияние Царей Воспорских, которыми впоследствии бывали огречившиеся Скифы и Савроматы, издавна простиралось далеко внутрь степей, расстилающихся у подножия Кавказа, между Доном и Волгою. По свидетельству Птолемея, на большом повороте Дона, следовательно, там, где он сближается с Волгой, стояли Алтари-Кесаревы , а ещё дальше, под Рипейскими-Горами, Алтари-Александровы , без сомнения, воздвигнутые Греками [64]. Там же находилась целая страна, которая называлась Митридатовою [65]. Вообще, длинный ряд местечек и городов, исчисляемых Птолемеем на пространстве нынешней Южной России, меж Днестром и Волгою, свидетельствует значительную степень гражданственности туземцев, к развитию которой, без сомнения, более или менее споспешествовало соседство колоний Греческих [66]. Мы знаем положительно, что и в позднейшие времена туземные народы сами не умели строить себе городов, что для Хазаров, например, народа могущественного и не совсем дикого, в IX веке город Саркел или Белая-Вежа на Дону, по собственной их просьбе, построен был Византийцами, под распоряжением первого Херсонесского Правителя Петрония. При начале истории собственно Русской, Днепр, питатель силы и величия Киева, «матери градов Русских», назывался Путём-Греческим: при устье его держались ещё остатки населённости, промышленности и образованности Греческой, именно на Острове Св. Еферия, вероятно, нынешней Хортице, против которой стоит местечко Никополь. Стихия и жизнь Русская является водворённою в отдалённой Тмутаракани, Византийской Таматархе, возникнувшей из развалин Фанагории. Могущество Русское прорывается за Дунай и хочет утвердить своё средоточие в Великом-Переяславле, на руинах древнего Маркианополя [67]. Но главную роль играет в истории Русской знаменитый Херсонес или Херсон, наш летописный Корсунь. Здесь по воле Промысла воздвиглась спасительная купель крещения для Равноапостольного Владимира, и чрез него для всей Земли Русской. Отсюда пришли к нам первые священники и – первые художники: наставники просвещения духовного и – представители образованности мирской, гражданской. Корсунь долго оставался для наших предков символом высших успехов цивилизации. «Вещи Корсунския», «искусство Корсунское» то же значили у нас в старину, что впоследствии «вещи Немецкие», «художество Немецкое». И кто объяснит, каким образом самое имя этого примечательного города повторилось у нас в наименованиях двух городов: Корсуня Днепровского и Корсуня Волжского?..
Заключим полным исчислением всех местечек и городов происхождения Греко-Римского, существовавших в нынешних пределах России. Таблица, в которой они совокуплены по азбучному порядку, разделена на три, различенные нами, периода: собственно-Греческий, Греко-Римский и Греко-Византийский. Первый оканчивается эпохой Рождества Христова, совпадающей с началом Греко-Римской Империи: от Геродота включительно до Страбона. Второй заключает пять последующих веков: от Страбона включительно до Прокопия. Третий простирается до последних времён существования оседлой Греческой народности на пространстве нынешней России.
ПЕРИОД ЧИСТО-ГРЕЧЕСКИЙ (ДО Р.Х.):
Акры; Апатурон; Афинейская-Пристань; Ахиллеон*; Бористен (Ольвия)*; Вата; Воспор (Пантикапея); Гелон?; Гермонактис; Гермонасса; Диоскурия; Каркина; Киммерион*; Кипы; Корокондама; Кримны; Мирмикион*; Неаполь-Таврический; Ольвия (Бористен)*; Офиуса (Тирас); Палакион*; Пантикапея (Воспор); Парфенион; Патревс; Питиус*; Синдийская-Пристань; Танаис; Тафры; Тирас (Офиуса); Фанагория*; Фасис*; Хавон; Херсонес*; Феодосия; Эвпатория +.
ПЕРИОД ГРЕКО-РИМСКИЙ (I – VI ВВ.):
Акра; Алектор; Алустон +; Амисилис; Археополь*; Гарпис; Геаполь; Гераклеон; Гермизион; Гигрис; Горзувитск. – Городок +; Диа; Зефирикон; Исиакская-Пристань; Истрианская-Прист.; Казека; Карея; Кафа; Киммерикон*; Китея; Кремпискос; Кукунда; Лагира; Лампас +; Неаполь-Колхидский; Неоптолемов-Замок; Никопсия; Нимфеон*; Оногурис +; Ордессос*; Петра +; Порфмион; Родополь +; Севастополь; Тазос; Харакс; Эполин; Энандия.
ПЕРИОД ВИЗАНТИЙСКИЙ (VI – XVIII ВВ.):
Белая Вежа; Готфский-Городок*; Дорос*; Килия*; Мариуполь; Сотириополь; Ставрополь; Сугдая*; Таматарха*; Феодоро.
II. ВЛИЯНИЕ ГРАЖДАНСТВЕННОСТИ ЕВРОПЕЙСКОЙ.
Б. ГОРОДА ПРОИСХОЖДЕНИЯ ГЕРМАНСКОГО.
Великий переворот, создавший для Европы новую жизнь на развалинах периода Греко-Римского, носит в истории смутное, неопределённое имя «движения и переселения народов». Это значит, что он не приписывается и не принадлежит исключительно ни одной из тех отдельных народностей, которые вместе с ним или вслед за ним выдвинулись на смену Греков и Римлян в Европе. И действительно, в разрушительных движениях этого переворота, произведших падение Греко-Римской Империи, под бесчисленными наименованиями племён и народов, мелькающими в современных воспоминаниях, участвовали все стихии тогдашнего «варварского», то есть не-Еллинского и не-Латинского, населения Европы. Тут были и Цельты, и Тевтоны, и Венеды три главные этнографические типа, которых владычество в Европе продолжается доныне. Из них, никому нельзя отрицать своего рода участия и в образовательных действиях переворота, обновившего Европу. Но, в этом последнем отношении, справедливость требует уступить решительное первенство тому типу народности, который известен под именем Тевтонского или Германского. Больше чем вероятно, что Готфы, Герулы, Вандалы, Баювары, пытавшиеся слепить вновь обломки сокрушённой ими Империи, что даже Франки, которым наконец удалось восстановить самое имя Империи, хотя заключаются у современников под общим наименованием Германцев, в самом деле были сборные полчища, состоявшие не из одних Тевтонов. Но, с тем вместе, не подлежит сомнению, что в них всех преобладающая народная стихия была Тевтонская или Тудеская, прозванная от Римлян Германскою. Почему, новый период истории Европейской, вступивший на место периода Греко-Римского, основательно называется Германским [68].
В той первобытной дикости, в какой классическая древность нашла Германцев во глубине Западной Европы, между Дунаем и Рейном, они не знали не только «городского», но и никакого «общежития». У них каждая семья жила особняком, в уединённом доме или «дворе» (mansus, Hof). Между дворами, находящимися в одном «околотке» (pagus, Gow, Gau), существовала связь, которая давала им вид «общины», управлявшейся в отношении к совокупным интересам «общественною сходкою» (concilium, Gowding): такие общины Римляне называли по-своему «civitates». Но это были не только не «города», даже и не «селения» в нынешнем смысле слова: это были целые, более или менее обширные, «округи», совокупленные в одну «волость», или правильнее «область», «провинцию» (pagus, provincia absque muro) [69]. Впоследствии, при дальнейшем развитии народной жизни и государственного устройства, дворы начали скучиваться в «деревни» (vill;, Dorfer), которые, по различию значения их в феодальной организации государств, разделялись на «господские» (vill; indominicat;) и собственно «государственные» (vill; public;): последние удержали за собой, по преимуществу, наименование «civitates». И тут далеко ещё было до «городов»: признаков «местной особенности и самостоятельности», заключающей в себе необходимое условие «городского устройства», в так называемых «государственных» селениях было меньше, чем в тех, где «господское владение» (Herrfchaft) приносило уже в самом себе изъятие из общего порядка государственного организма, сообщало более или менее особых «прав» и «льгот» (immunitates, Freiheiten) [70]. Даже самое ограждение, дававшее селениям полный наружный вид «городов» в первоначальном буквальном значении слова, нисколько не делало их настоящими «городами». Конечно, только жители «ограждённых селений» (Burge) могли, наконец, выработать себя в настоящих «граждан», которым и передали своё имя (burgenses, Burgmannen = B;rger, cives). Но «Burg» не был ещё «Stadt»; наименования «Burgmann» и «B;rger» означали первоначально принадлежность к «замковому гарнизону» (Burgmannschaft), потом жительство под охранительною сенью замковых укреплений, но отнюдь не участие в особых правах «гражданства», составивших впоследствии основу и сущность «городского общества» (B;rgerschaft = Stadtgemeinde). Так было в Германии, спустя даже немалое время после того, как она приняла величественное титло Священной Римской Империи (heiliges r;misches Reich, Sacrum Romanum Imperium).
Возникновение «городов» в собственном смысле, внутри Германии, из стихий и начал Германских, относится к периоду Германо-Римских Императоров Саксонского Дома, царствовавших с начала X по начало XI века (919 – 1024). В постепенно развивавшемся их устройстве, гений Германский, оставаясь верным своему оригинальному характеру, тем не менее, руководствовался образцами муниципалитета Римского, пережившими миродержавное владычество Рима. Почему, период развития «городов» в духе Германском, по всей справедливости должен называться периодом Римско-Германским.
Прежде, нежели народность Германская нашла в себе довольно сил и способов к возведению себя на степень «городского благоустройства», она довольствовалась тем, что приучалась к формам и условиям «городской жизни» в муниципиях, покинутых ей Римом. Таких муниципий в самой Германии мало и было, ещё менее уцелело по падении Рима. Но ими усеяна была Галлия и, тем более, Италия, где они прочней были утверждены, а потому и сохранились целей от опустошительных действий первого натиска варваров, хлынувших из лесов Германских. Особенно в Италии, своей родине, муниципалитет Римский имел все способы и удобства сберечь себя столько, чтоб внушить к себе уважение и, посреди общего порабощения края, при распространяющейся всюду одичалости, остаться хранилищем минувшего порядка вещей и стать школою гражданского воспитания для диких поработителей. Города Итальянские, даже под игом Лонгобардов, счастливо проскользнули сквозь накинутую на них сеть феодализма. Приобщась к составу Германо-Римской Империи, они тем более утвердились в своей муниципальной самостоятельности и независимости: ибо из верховной власти Императоров, которой они покорились, составился для них законный оплот против притязаний всех прочих феодальных владельцев края, которых они с тех пор много-много если принимали в число граждан и, наравне с прочими, допускали к избранию в Консулы или к возвышению на степень Подесты. Таким образом, скоро образовались из них настоящие Республики, вроде древних Республик Греции, с тою только разницею, что в них свято чтилось верховное средоточное владычество Императоров, и притом в формах, установленных новой феодальной организацией Империи в духе Германском, что последнее отличало их и от древнего чисто-Римского быта [71]. Внутри Галлии, при могущественнейшем развитии элемента Германского под преобладанием Франков, так далеко не доходило; однако, и тут в большей части муниципий граждане Римские, оставаясь «свободными» (liberi Romani), удержали больше или меньше неприкосновенными своё внутреннее общественное управление и полицейское устройство. Что касается до остатков муниципальной организации Римской в самой Германии, уцелевших кое-где на краях её, в странах, прилежащих к Дунаю и Рейну; то здесь, при распространении феодальной «покорности» (H;rigfeit) на всех без изъятия Римлян, сохранились, по крайней мере, рамы прежнего порядка вещей, с готовностью, при первых благоприятных обстоятельствах, вновь наполниться соответствующим содержанием, вновь проникнуться жизнью [72].
Основатель Императорской Саксонской Династии, мужественный Генрих I Птицелов (919 – 936), считается первым основателем «городов» в Германии. Но он был ещё только «градостроителем» в буквальном, а не «градоустроителем» в существенном смысле слова. Ему принадлежало размножение и усиление в Германии «замков» (castra, Burge), имевших единственною целью охранение её от враждебных соседей, от Славян, Венгров и Нордманнов, а потом уже сделавшихся для неё приютами и рассадниками собственно «городского устройства» [73]. Походы Отонов в Италию (936 – 1002), ознакомившие Германцев лично с благосостоянием городов Ломбардских, причислявшихся к составу Империи, без сомнения, имели существенное влияние на пробуждение в них сочувствия и вкуса к присвоению подобных учреждений в своей отчизне. Надо сказать, что первый шаг к тому сделан был Духовенством, которое тогда, вместе с Дворянством, пользовалось в Германии исключительным правом «земледержавия» (Landesherrschaft). Первые опыты «городской самостоятельности», в виде «льгот» (immunitates), приобрели Епископы своим резиденциям, которых сами же были Поместными Владельцами: вследствие того «городское устройство» первоначально получило и долго потом удерживало за собой название устройства «свято-образного» (Weichbild) [74]. Затем, Императоры стали раздавать подобные льготы своим непосредственным владениям, в особенности таким, где находились их «замки» (Burge) и «дворцы» (Pfalzen): отсюда возникли первые «императорские» или правильнее «имперские города (civitates imperials, Reichsstadte). Впоследствии, общераспространившийся обычай увлёк и других Поместных Владельцев (Landesherren) к таким же, частью добровольным, частью же и вынуждаемым снисхождениям в пользу подлежавших им мест: отсюда происхождение «городов земских» (civitates pr;fectori;, Landstadte) [75]. Само собою разумеется, что это делалось постепенно и чрезвычайно разнообразно. Льготы, заключавшие в себе начала «городских прав», давались мало-помалу, и притом здесь одни, там другие, здесь так, там иначе. Те местности, в которых сохранились остатки или, по крайней мере, следы муниципальной организации Римлян, старались удержать или восстановить своё прошедшее, сколько то дозволял общий господствовавший порядок вещей. И как они естественно предшествовали прочим и служили для них примером; то всякое устройство, клонившееся к возвышению селений на степень «городов» называлось вообще «свободою Римскою» (libertas Romana) [76].
В XII веке, составившем под могучею рукою первых Гогенштауфенов, Конрада III и Фридриха I Барбаруссы (1137 – 1190), блистательнейшую эпоху развития Германо-римской Империи во всех частях её многосложного организма, Германия является уже покрытою множеством «городов» (St;dte), которые из снабжённых б;льшими или меньшими льготами «слобод» (immunitates) мало-помалу выработались в полные «самостоятельные», сами о себе пекущиеся и сами собой управляемые «городские общества» (Stadtgemeiden). Для сообщения полной законности своему новому образу существования они приняли за правило приводить в положительную известность и определённость дарованные им льготы (Privillegien), равно как подтверждённые ими или возникшие из них разные местные обычаи, уряды и положения (Willf;hren, Weisth;mer, Statuten). Таким образом, мало-помалу, составилось особое «Городское Право» (jus municipal, jus civitatis, Stadtrecht), закрепляемое в городах, возникших из поместьев, утверждением Поместных Владельцев, а иногда, для вящей силы и важности, самыми Императорами. Право это вписывалось в особые «книги законов» (Rechtsb;cher), которые города имели привычку заимствовать друг у друга: так что впоследствии первоначальное разнообразие их случайных и отрывочных устройств привелось к систематическому однообразию, распадавшемуся на несколько разрядов или групп, на основании нескольких «Городских Прав», распространившихся во всеобщее употребление. Знаменитейшие из таковых были: «Право Любское» (L;bisches Stadtrecht) и «Право Магдебургское» (Magdeburgisches Weichbild), которых заимствование другими городами документально известно с XII века [77].
Общие основные черты Городского Права, как оно развилось тогда в Германии, состояли в изъятии «городского общества» от обычного поместного или земского управления, заменяемого уполномочением иметь собственную, из среды самих граждан избираемую «общественную управу» (Stadtobrigfeit), коей предоставлялось заведывание общественным имуществом (Gemeindegut), приведение в действо прав, присвоенных обществу (Gemeinheitsrechte), соблюдение вообще порядка в городе (st;dtische Ordnung) и, в особенности, надзор за производством городских промыслов (st;dtisches Gewerbe), одним словом, ведение и управление всех общественных дел (gemeinsame Angelegenbeiten) города. Влияние Земской или Поместной Власти на город выражалось присутствием назначаемого от ней чиновника (landesherrlicher Beamte), который назывался Фохт (Bogt) или Шультгейсс (Schulthei;). Впрочем, ему предоставлялась только, в большей или меньшей степени, одна судебная расправа. Все прочие ветви местного управления уступлены были «Городовой Думе» (Stadtrath), составлявшейся из всех полных «Граждан» (cives по преимуществу, consules, Altb;rger), под предводительством выбираемых из них «Голов» (magistri civium, magistri consulum, B;rgermeister). Главное основание благосостояния и силы «городов», а потому и главную цель «городского благоустройства», составляла не столько «поземельная собственность» (Grundeigenthum), из которой слагалась более или менее обширная «городская область» (Stadtterritorium, Stadtgebiet), сколько «промышленность» (Gewerbe), обращённая в исключительный источник способов «гражданского существования» (b;rgerliche N;hrung), для всевозможного споспешествования которой вошли посему в Городское Право разные постановления и учреждения, имевшие особенное влияние на самый состав «городского общества». Таковы были, например, «учреждения цеховые» (Zunftenrichtungen), вследствие которых «город» сделался «общиной общин», сохранявших отдельную самостоятельность в единстве совокупной целости города: черта, составляющая характеристическое отличие «городов» происхождения и типа Германского [78].
Века XIV и XV представляют самый блестящий период в истории городов Германских; но уже к ущербу общего организма Империи, которого они были членами. С падением Гогенштауфенов (1254) началось ослабление средоточной власти Императоров, которое, постепенно возрастая, развязало руки всякому, кто имел силу, дало полный простор грубым страстям и буйному произволу. Право «самозащищения» (Fehdenrecht), издревле принадлежавшее всякому свободному Германцу, теперь, в руках необузданного своевольства, вооружённого мечом Рыцаря и властью Барона, превратилось в постыдное «кулачное право» (Faustrecht), в самоуправство, не гнушавшееся наглостей и злодейств «дорожного разбоя» (Strassenraub). Города, которых благосостояние, основанное на промышленности и торговле, находилось в самой тесной связи с общественной тишиной и безопасностью, терпели оттого наиболее. Это вынудило их прибегать к тому же праву «самозащищения», которое и у них не замедлило выродиться в более или менее своевольное самоуправство. Чтобы действовать успешнее, они начали соединяться между собою в «Союзы» (communions, colligationes, conf;derationes, conjurations, Einigungen, Eidgenossenschaften, B;ndniffe, Bunde). Так, ещё при последних Гогенштауфенах (1241 – 1247) образовались: Союз Рейнских Городов (Rheinischer St;dtebund) и Великая Тевтоническая Ганза (grosse deutsche Hanse, Hansa Teutonica). Впоследствии подобный Союз учредился между городами Эльзасскими. В начале XIV века возник знаменитый Союз Швейцарский (Schweizer Eidgenossenschaft), если не начатый, то поддержанный и упроченный примкнувшимися к нему (с 1332) городами. Вслед за тем (1376) исключительно из городов составился мятежный Союз Швабский (Schwabischer Bund), ознаменовавший себя кровопролитною войною (1387 – 1389), известною под именем «Войны Городов» (St;dtefrieg). Из них всех обширнее, могущественнее и славнее был Союз Ганзейский, обнимавший собой всю Северную Германию. Должно прибавить, что он, с тем вместе, был всех скромнее и миролюбивее, озабочиваясь преимущественно распространением и обеспечением торговых действий принадлежавших к нему городов. Тем не менее, вследствие естественного хода обстоятельств, и он должен был мало-помалу принимать политический характер, возвысивший его, наконец, на степень почти отдельной самостоятельной державы, с верховной законодательной и распорядительной властью, которой могущество, по естественному порядку вещей, клонилось постоянно к ограничению влияния прочих властей, в пользу городов и граждан [79]. При таком положении дел, города имели все способы и удобства к всевозможному расширению своей внешней независимости, равно как и к всевозможно полному развитию своего внутреннего устройства. Мало-помалу уничтожалась в них последняя тень подведомственности местным властям, с переходом и судебной расправы из рук Фогтов и Шультгейссов в руки Городовых Дум или Магистратов: вследствие того многие имперские города, уже с тех пор, стали явно и официально называться «Вольными Городами» (Freist;dte). С приобретением полной самостоятельности для целости городского общества, потребовали себе полнейшего раскрытия и частные сословия, из которых общество слагалось; так что цехи ремесленников, до тех пор подавляемые патрициатом старинных, именитых граждан, исключительно присваивающих себе общественное управление, волею или неволею, заставили их разделить с ними права и выгоды полного самостоятельного гражданства. Происшедшее отсюда слияние интересов и оразноображение отношений, естественно, должно было подать повод к обширнейшему развитию и самого Городского Права, которое, сообразно с нуждами полного органического общества, из сборника «положений и уставов», имевших преимущественно административно-полицейское значение (statutarisches Recht), стало превращаться в полное «гражданское законодательство», обнимающее все условия и потребности общественной жизни (b;rgerliches Recht). Таким образом, самая неправильность положения их в хаотическом составе Империи, обречённой уже на падение, послужила к тому, что города Германские воспитали и возрастили в своих стенах «городскую жизнь» и «городское устройство» в том виде, в каком они, вошедши в должные границы, составляют ныне украшение Европы [80].
Мы не будем преследовать судьбу городов Германских в Германии, до перехода их в настоящее состояние; причём главную роль играли три великие исторические события, произведшие разрушение имперского организма Германии: Реформация, Тридцатилетняя Война и, наконец, Французская Революция. Это не принадлежит к нашему предмету: ибо проникновение городской системы Германской в нынешние пределы России относится именно к периоду её процветания в Германии, когда она находилась под кровом ещё стоявшего в целости здания Священной Германо-Римской Империи.
Однородная и всегда соседняя с Славянской народность Германская находилась издревле в соприкосновении с пространством, занимаемым ныне Россиею. Самое первое становище её в Европе, мифический Азгард, царство Одина-Альфадура (Allvater, Всеотец), заключалось в пределах нынешнего Русского Черноморья, на побережье Азовском. Отсюда двинулись на Европейский Запад передовые её на поприще цивилизации: знаменитые Готфы, имя которых, прогремевшее от Гибралтара до Норд-Капа, слышалось до наших почти времён во глубине полуострова Крымского. Нет сомнения, что к великому царству Германриха (+375), напоминающего самым именем своим Германию, к царству, простиравшемуся от Дона до Немана, принадлежала значительная часть нынешней Западной России. Но ни это время, не тем более последующие века, когда стихия Германская, увлечённая исключительным стремлением к Западу, решительно схлынула с Европейского Востока, не оставили здесь никаких следов даже простой оседлости, не только городского устройства, которое, как мы видели, оставалось долго чуждым для Германцев в самой Германии? Прошли столетия, в продолжение которых народность Славянская, успевшая выработать себя до известной степени самообразной гражданственности, распространилась более или менее почти по всему пространству нынешней Европейской России. И тогда-то из недр Германии, вступившей между тем на высшую степень своего оригинального развития, началось возвратное движение с Запада на Восток: движение, которое на землю Русскую принесло народность Германскую со всеми разнообразными плодами её тогдашней цивилизации, в том числе и с городским благоустройством.
Само собою разумеется, что это движение могло иметь доступ в пределы России только с Севера. Русский Юг заперт был тогда для Германии непреодолимыми географическими и историческими преградами. На суше стояли меж ними оплот Карпата и живая стена диких Венгров. Путь по морю был очень далёк, и притом бдительно сторожился завистливым соперничеством Византии. Правда, были опыты, что этой последней дорогой гражданственность Германо-Итальянская прорывалась к заветным берегам Черноморья, и тут пыталась водворить себя на пепелищах древних Греков и Римлян. Ещё до нашествия Монголов, Венециане производили деятельную торговлю на Чёрном море, и в Тане, древнем Танаисе, нынешнем Азове, имели постоянную купеческую факторию, которая, по тогдашнему обычаю, устроена была в виде отдельной общины, составляла род маленького городка, управлявшегося законами и обрядами митрополии. В XIII веке вытеснили их оттуда Генуэзцы, отважившиеся на настоящую колонизацию Северного Черноморья, средоточие которой утвердили они в Кафе, восстановленной на развалинах древней Феодосии. Тут явился «город» в полном смысле слова, устроенный в формах муниципалитета Германо-Итальянского, скопированных с Генуи. Дело, столь счастливо начатое, тем не кончилось. В продолжение двух последующих веков владычество и гражданственность Генуэзцев распространялись по всему Южному Берегу Крыма: Солдан, нынешний Судак, и Чембало, нынешняя Балаклава, образовались также в города, устроенные по-Генуэзски. Неизвестно, до какой степени сильны были в Тане, откуда выгнали они Венециан; но известно, что они владычествовали в теперешнем Аккермане, который назывался у них Монкастро, что им принадлежали кроме того нынешние Бессарабские города Килия и Сорока. Всё это было однако непрочно, недолговечно. Экзотическая цивилизация Италии скоро здесь принялась, шибко пошла в рост; но не пустила глубоких корней. Как она пришла, так и прошла: вдруг из ничего возникла, вдруг и обратилась в ничто, погибла бесследно. С взятие Турками Кафы (1475) всё и навсегда кончилось; кончилось, как будто никогда не бывало. Любопытна и поучительна противоположность, представляемая судьбой древних Греческих и новых Итальянских поселений в Южной России! От Греков не осталось камня на камне: всё разрушилось, всё сравнялось с землёй; но остались живые люди, удержавшие язык, имя, предания, нравы и обычаи предков. Напротив, стоят ещё башни и стены замков, воздвигнутых Итальянцами; но в них и вокруг них ни одной живой души строившего их народа, ни одного живого следа обитавшей в них гражданственности [81].
Не так было на Русском Севере, куда близкий и свободный путь Германской стихии представляла Балтика, обложенная ею с обоих берегов, с материка собственно Немецкого и с полуострова Скандинавского. По свидетельству преданий, сохранившихся в Сагах, которых нельзя отвергать безусловно при всей их баснословности, Нордманнские Конунги, рыская вдоль и поперёк средиземного морского бассейна Северной Европы, проникали внутрь нынешней России ещё до основания в ней Русского Государства, ещё до начала истории собственно Русской. Кто бы ни были загадочные Варяги, которым приписывается первое государственное образование Земли Русской, «Немцы» ли, или только пришельцы «от Немцев»: неоспоримо, что с ними повеяло на Русь духом, отзывающимся Германиею в обширном смысле слова. Но в то время, ни собственно у Немцев, ни тем более у Скандинавов, не было ещё и у самих настоящего «городского устройства». Посему, в «городах», которых построение приписывается Варягам, пришедшим «из-за моря», будь они истые Немцы, не могло быть ничего в собственном смысле «гражданственного», принесённого от стран заморских, Немецких. Это было не что иное, как «замки» или «остроги», без сомнения, вроде старинных «бургов» Германии: но для устройства их, состоявшего в одном материальном ограждении, совсем не нужно было брать образцов из-за моря, когда заморские пришлецы нашли Русскую Землю так обильною своими самородными «городами», что не иначе назвали её как «Царством Городов» (Gadarik = Gradenreich). Один из них, вероятно, нынешняя Старая Ладога, носил даже Германское имя Альдейгабурга (= Ladogaburg); но имя это, если не было буквальным переводом с Русского, конечно, означало не более как «Ладожский Острог», «Ладожский Город» (в первоначальном, буквальном значении Русского слова «город» = Burg). Итак, Варяги не были и не могли быть проводниками «гражданственности», которой сами не знали. Но их нашествие и водворение, конечно, содействовало к тому, что путь к Русскому Северу из-за моря сделался открытее, знакомее и привычнее. Это был поход Аргонавтов в истории Балтики. Настало время: и дорогой, которую проложили корсеры, не умедлила воспользоваться образованная и образовательная промышленность, плод и семя «гражданственности».
Во второй половине XII века, ознаменованного в Германии быстрым и дружным развитием городской жизни и деятельности, когда на поморье Балтийском зарождалась уже знаменитая Ганза, когда посреди самой Балтики островок Готланд из разбойничьего притона превратился в средоточие мирных торговых сношений, украсился цветущим и благоустроенным городом Висби: буря занесла в устье Двины (1157) купеческое судно из Бремена, в то время столицы христианской иерархии и рассадника покровительствуемой ею гражданственности, не только для Северной Германии, но и для всего Европейского Севера. Ключ к нынешнему Остзейскому Краю, уже и тогда находившемуся под властью Русской, принадлежавшего к системе обширного Княжества Полоцкого, был, таким образом, если не в первый раз открыт, то в первый раз изведан и употреблён Германцами в пользу торговли. Начались постоянные сношения с ним не только из Бремена, но и из прочих городов Германских. Через тридцать лет (1186) судно Любское привезло сюда, вместе с товарами, монаха Мейнгарда, который обрёк себя на цель высшую, на прочное и полное приобретение дикого края к просвещению и гражданственности, чрез проповедание Евангелия. С дозволения Полоцкого Князя, он воздвигнул в Икскуле церковь, под сенью бурга, выстроенного из материалов, выписанных из Готланда: и эта церковь, вслед за тем, по благословению Бременского Архиепископа, с утверждения Папы (1188), возвысилась на степень Епископской Кафедры Ливонии. Так брошено было семя, которое принялось и разрослось с изумительною быстротою. Не дальше как второй преемник Мейнгарда, знаменитый Епископ Альберт, перенесший Епископскую Кафедру из Икскуля в новооснованный им город Ригу (1200), с помощью им же учреждённого Ливонского Ордена (Fraternitas Militi; Christi), в который усердно вступали Немецкие Рыцари и который потом (1237) присоединился к Ордену, по преимуществу называвшемуся Немецким (teutsch = marianischer Orden), успел так распространить владычество Христианства в крае, что оказалось и нужным и возможным учредить три новые Епископские Кафедры: одну для Эстонии, сначала в Леале (1211 – 1220), потом в Дерпте (1224); другую для Семигаллии, в Зелоне или Зельбурге (1217 – 1219);третью для острова Эзеля (1227), без сомнения, в Аренсбурге (постр. 1205). В то же время, вся завоёвываемая Христианству сторона прониклась феодальною организациею Германии, опиравшеюся на «бургах», строимых и Епископами и Рыцарями; из них Венден возвысился на степень столицы Ордена (1207). Враждебное соперничество Королей Датских, издавна считавших своею областью Эстляндский Берег Балтики, но теперь только обративших сюда своё внимание, стремилось к той же цели и теми средствами: оно водворяло здесь ту же в основании народность и те же формы общественной организации, которой средоточием поставили Ревель, сначала укреплённый в за;мок (1218), потом украшенный собственной Епископской Кафедрой (1220). Вскоре возвышение Кафедры Рижской на степень «Архиепископства Ливонии, Эстонии и Пруссии» (Erzbisch;sthum von Livonia, Esthnia und Prutia), образовало общий иерархический союз между владениями Ордена и Епископов, к коим, на место Семигальского (упраздн. 1246), присоединился новый державный Епископ Курляндский (1237), живший первоначально в Мемеле, потом в Пильтене (постр. 1295). Всё это вступило потом и в общий политический союз, под предстоятельством Ордена, который, приобщив наконец к себе и Датскую Эстонию (1347), возобладал над всем юго-восточным побережьем Балтики, от Вислы до Нарвы. Таким образом, не более как в полтора века в нынешнем Остзейском Крае России возникла новая Германия, живое подобие Германии, к которой и причислялась она, как составная часть Священной Германо-Римской Империи. Те же элементы, те же условия, тот же порядок вещей, естественно, должны были иметь те же следствия. Сначала под сенью Епископских Кафедр, потом под защитою и других бургов, принадлежавших Епископам, Ордену и королям Датским, не замедлили возникнуть и устроиться «города» в духе, началах и формах совершенно Германских [82].
Первенцы «городского устройства» в этой новой Германии были Рига и Ревель, получившие городские льготы и права при самом основании: Рига от Епископа Альберта, Ревель от Датского Короля Вальдемара I. По ним образовались впоследствии прочие города края: сами же они развили себя по образцам, заимствованным из двух главных городов Северной Германии: Рига из Гамбурга, Ревель из Любека [83]. Влияние Ревеля было весьма ограничено. По примеру его, на основаниях Любского Права устроены были сначала только два города: Везенберг (1302) и Нарва (1300 – 1345); потом, уже под Шведским владычеством, Гапсаль (1584 – 1594), первоначально образованный по Праву Рижскому. Что касается до Риги, то она служила образцом для большей части городов края, в том числе преимущественно для всех Лифляндских. Хронологический порядок, в котором вошло в них Рижское Право, был следующий: Гапсаль (1279), Пильтен (1295), Пернау (1318), Гольдинген (1347 – 1360), Виндава (до 1378), Газенпот (1378), Лемзаль (1439); о Дерпте и Феллине, равно как о Вендене и Вольмаре, когда они приняли Рижское Право, в точности неизвестно: но нет сомнения, что городское устройство началось в первых двух с XIII, а в последних по меньшей мере с XIV века; Валк же, известно только, что был заложен в XIV веке (1334). Явно отсюда, что период градоустройства по образцам Любско-Ревельскому и Гамбургско-Рижскому был самый древнейший в крае, совпадающий с периодом державного владычества Ордена и Епископов, который кончился в половине XVI века (1562). Из исчисленных городов возведены на эту степень: семь (Пернау, Гольдинген, Виндава, Феллин, Венден, Вольмар и Валк) – Орденом; шесть (Рига, Дерпт, Гапсаль, Пильтен, Газентоп и Лемзаль) – Епископами; три (Ревель, Везенберг и Нарва) – Датскими Королями. По прекращении феодально-иерархической организации края, устроение новых городов продолжалось только там, где ещё сохранились некоторые остатки политической самостоятельности, именно в Герцогстве Курляндском, предавшемся под покровительство Польши. Там волею Герцогов в течение времени присоединены были к существовавшим городам: Бауске (1609), Митава (1617), Либава (1625), Фридрихсштадт (1630), Якобштадт (1670) и, наконец, Гробин (1695- 1697). К той же категории должно отнести Аренсбург, получивший городское устройство при самом начале распадения Орденско-Епископской организации края (1563), от Епископа-Герцога Магнуса, того самого, которого Царь Иоанн Грозный на несколько времени производил в Короли Лифляндские. Все эти города получили свои, более или менее особые, Статуты, впрочем, на общих основаниях Германского Городского Права; Якобштадту, учреждённому из Русской Слободы, даровано было при учреждении Магдебургское Право, которым он, однако, никогда не пользовался [84].
Они существуют доныне, эти любопытные памятники гражданственности чисто-Германской, и существуют во всей оригинальной узорчатости их старинного устройства, даже с античною пылью и ржавчиною, свидетельствующею их происхождение из отдалённой глубины Средних Веков. Во многих из них сохраняется готическая архитектура Гильдий и Братств; в Риге и Ревеле существуют даже Благошляхетные Магистраты, в прежнем консулярном величии. Русское Правительство не только не сократило, но ещё умножило их учреждением нескольких новых городков, образованных также в местном духе, по местному типу; каковы: Вейссенштейн и Балтийский-Порт (1783), Верро (1784) и, наконец, Туккум (1799) [85].
Предлагаемая таблица показывает хронологический порядок учреждения всех существующих ныне городов Остзейских. Она разделена на три периода, соответствующие трём главным периодам общей истории Остзейского Края: первый Орденско-Епископский (1200 – 1562), второй Шведский и Польско-Курляндский (1562 – 1721 и 1795), третий Русский (с 1721 и 1795):
1200 – 1562 ГОДЫ:
Валк. 1334?; Везенберг. 1302; Венден. 1224?; Виндава ? 1378; Вольмар. 1283; Газенпот. 1378; Гапсаль. 1279; Гольдинген ? 1538; Дерпт. 1224?; Лемзаль. 1439; Нарва. 1345; Пернау ? 1318; Пильтен. 1295; Ревель. 1257 – 1282; Рига. 1200; Феллин ? 1481.
1562 – 1721 и 1795 ГОДЫ:
Аренсбург. 1563; Бауске. 1609; Гробин. 1695 – 1697; Либава. 1625; Митава ? 1617; Фридрихсштадт. 1630; Якобштадт. 1670.
С 1721 и 1795 ГОДЫ:
Балтийский-Порт. 1783; Вейссенштейн. 1783; Верро. 1784; Туккум. 1799.
Но только ли и было здесь городов, сколько есть их ныне? В наших летописях, в периоде самостоятельного существования края под Епископами и Орденом, множество мест называется «городами». Без сомнения, это имя давалось собственно «замкам» (Schl;sser). Впрочем, при многих из них, если не при всех, были тогда «посады», которые, конечно, отличались своим устройством от простых «деревень», приближались более или менее к городам. Так о Вейссенштейне известно, что он, основанный ещё во второй половине XIII века (1270), был значительным местом, непосредственно подлежавшим Ордену, вероятно, не без льгот и прав, а потом, вследствие частных разорений во время войн, унизился до зависимости от поместья Мексгоф, из которой извлекла его Императрица Екатерина II. То же можно предполагать о бывших резиденциях Епископских: Зельбурге, по которому одно из нынешних Обер-Гауптманств Курляндии называется Зельбургским, и Леале, который существует доныне в виде «местечка» (Fleclen), с признаками «полугородского» быта [86]. Сюда ж должно отнести единственное в Лифляндии, как Леаль в Эстляндии, «местечко» Шлок, существующее исторически с XV века. Наиболее таких «местечек» находится в Курляндии; именно: Доблен (сообщающий имя своё Гауптманнству, в котором находится губернский город Митава), Шенберг (в Гауптм. Баусском), Иллукст и Суббат (в Гауптм. Иллукстском), Кандау, Цабельн и Тальзен (в Гауптм. Тальзенском), Дурбен (в Гауптм. Гробинском): первое и последнее, при замках, построенных ещё в XIII веке (1260 – 1263). Продолжая просто о «замках», заметим, что в Эстляндии, при истоке Наровы из Пейпуса, возле обитаемой Русскими деревни Серинец, существуют развалины, называющиеся Нейшлосс, при которых, по преданию, находился «городок» (St;dtchen), именовавшийся Новою-Нарвою (Neu-Narva). Прибавим также, что из существующих с XIII и XIV века Орденских замков Динабурга (1275), Розиттена (1283) и Людзена (1399), образовались нынешние города Витебской губернии: Динабург, Режица и Луцин. Той же губернии местечко Крейцбург (Крыжков) считается остатком города Герсике, некогда столицы Русского Князя Всеволода (K;nig Wissewalde), который потом (1208) от Епископа Альберта отдан был тому же Русскому Князю в лен, по обычаю Германскому. Что касается до прочих «замков», величаемых в наших летописях «городами», то многие из них уже сгладились с лица земли бесследно, некоторые же сохраняются доныне в более или менее приметных развалинах.
Для любопытства, представляем здесь общую таблицу всех сохраняющихся доныне в Остзейском Крае замков (Schidsser) и местечек (Fleclen) с означением времени их происхождения или, по крайней мере, первого появления в истории; причём, для сравнения, выставлены снова и города, с означением времени их первого основания, которое у многих целыми веками предшествовало полному городскому устройству.
XII ВЕК:
Ашераден; Икскуль; Кирхгольм; Ленневаден; Трейден.
XIII ВЕК:
Аренсбург. 1205; Арраш. 1230; Буртнек. 1281; Везенберг. 1224; Вейссеншт. 1270; Венден. 1224; Вольмар. 1219; Газенпот. 1249; Гапсаль. 1279; Герсике. 1208; Гольдинген. 1249; Гробин; Дерпт. 1223; Динабург. 1279; Доблен. 1260; Донданген. 1249; Дурбен. 1260; Зегевольде. 1224; Зельбург. 1219; Кокенгаузен. 1207; Кремон. 1255; Леаль. 1210; Лемзаль. 1223; Либава. XIII; Мариенбург. 1293; Митава. 1271; Нарва. 1260; Нитау. 1227; Оденпе. 1272; Пернау. 1225; Пильтен. 1295; Ревель. 1218; Рига. 1200; Розиттен. 1281; Ронненбург. 1262; Трикатен. 1281; Феллин. 1203; Фределанд. 1213; Эдвален. 1275; Эц. 1293.
XIV – XVI ВЕКА:
Аллышванг. 1372; Бауске; Боркгольм. 1488; Валк. 1334; Варбек. 1480; Виндава. 1346; Гельмет. 1501; Зесвеген. 1349; Каркус. 1573; Киремпе. 1406; Лаис. 1558; Людзен. 1399; Нейгаузен. 1341; Нейенбург. 1301; Нейшлосс. XVI; Ринген. 1558; Тарваст. 1480; Туккум. 1330; Фегефейер. 1622; Фрауэнбург. 1341; Шваценбург. 1340; Шлок. XIV; Эрла. 1341; Эрмес. 1560.
XVII – XVIII ВЕКА:
Балтийск.-Порт; Верро; Иллукст; Кандау; Субат; Тальзен; Фридрихсштадт; Цабельн; Шенберг; Якобштадт.
Мы осмотрели здесь путь, которым не гражданственность только, но и народность Германская влилась в пределы России и утвердилась живою стихиею в её населении. Но тем не ограничивалась расширительная деятельность Германского духа. Если не так осязательно, то не меньше могущественно и плодотворно гражданственность Германская проникала на Русь через Польшу, издавна находившуюся в близких и тесных связях с Германией, даже причислявшейся некогда к составу Священной Империи. Известно, что в самой Польше первые города даже составлялись из Немцев: впоследствии и на города, образуемые в ней из туземцев, распространялось постоянно Немецкое Городское Право, именно Магдебургское и Кульмское или Прусское; последнее - тоже Магдебургское или Саксонское, только изменённое в течение времени Прусским или Тевтоническим Орденом. Из Польши весьма естественно было проникнуть этому влиянию на Русь, особенно когда западная её половина, сомкнутая в Великое Княжество Литовское после знаменитого брака Ягайла с Ядвигою (1385), связалась с Польшей. Пример непосредственно соседних с Литвой городов – Остзейских и Прусских – был так увлекателен, что ещё Гедимин, первый Великий Князь Литовско-Русский, даровал новоустроенному им городу Вильне законы Немецкие (1323). Полное городское устройство Вильна получила от Ягайла, по Магдебургскому Праву (1387). С тех пор Право Магдебургское сделалось общим на всём пространстве Литовской Руси: оно давалось всякому «городу», или, как говорилось тогда, «месту» (miasto), учреждаемому от Литовских Великих Князей или потом от Королей Польских. Таким образом, по Немецкому Праву учредилось множество городов чисто-Русских, и притом самых древних, современных первым начаткам исторической жизни Руси: Полоцк (1498), Минск (1499), Витебск (1503), Смоленск (1505), Киев (1506) и т.д. К сожалению, и по скудости памятников и по недостатку ревности, до сих пор ещё не приведено в известность даже число городов, имевших подобное учреждение и устройство. Мы считаем долгом обратить внимание знатоков и любителей отечественной истории на этот любопытный предмет, ожидающий руки тщательной и опытной.
Заключим, что города, устроенные по Германскому Праву, имели сильное влияние вообще на устройство городов в России. Известно, что их пример внушил Петру мысль «собрать паки» на Руси «разсыпанную храмину» городской жизни: мысль, осуществлённую Екатериной в нынешнем «Городовом Положении».
ПРИМЕЧАНИЯ Н.И. НАДЕЖДИНА:
[1] Статистические Таблицы о состоянии городов Российской Империи. СПб. 1842.
[2] По толкованию Армян, Нахичевань означает «первое жилище» или «первое пристанище» (разумеется – Ковчега!), а Эривань значит «перво-открытое, перво-устроенное место» (подразумевается – после Потопа!). Правдоподобнее имя и начало Эривани производится от одного их древних Царей Армянских, называвшегося Эровантом или Эруантом. Нахичевань упоминается у Птолемея под именем Наксуаны (Naxuana), которая в IV веке по Р.Х., при взятии у Армян Персами, заключала в себе 18 000 домов. Faust. Byzant. IV. 550.
[3] Туземные предания Грузинов собраны в одно целое Карталинским Царём Вахтангом V, между 1703 и 1721 годами. У Армян собирание и обработка их начались ещё с V века по Р.Х., в котором жил знаменитый Моисей Хоренский. По тем и по другим, всё первобытное народонаселение нынешнего За-Кавказского Края России имеет общее происхождение, от восьми братьев, между которыми старшие были Гайк и Картлос.
[4] Возле Гори, на берегах Кура, находится доныне чрезвычайно любопытный подземный город Уплос-Цихе, весь иссечённый внутри горы, которого основание приписывается Уплосу, сыну Мцхетоса. Эта троглодитская архитектура, конечно, указывает на самые первые начатки туземной гражданственности.
[5] Так было уже во времена Геродота. Herod. III. 97.
[6] Весьма правдоподобна догадка, что в древних мифических сказаниях Греков о Колхидском Царе Аэте, сыне Солнца и Нимфы Персеи, скрывается Арарато-Кавказский Гайк (у Грузинов – Гаиос), производимый из Вавилона, Города Солнца, и состоящий в тесной связи с Персиею. По преданиям Грузино-Армянским, первым населителем и образователем Колхиды был один из братьев Гайка и Картлоса, Егрос, от которого происходит туземное имя Мингрелии, соответствующее древней Колхиде. Местоположение древней Эи весьма удобно приурочивается к сохранившимся доныне развалинам Наколакеви, между реками Цхеницкали (Гиппос) и Текури (Кианос), невдалеке от нынешнего Поти. Китеис же или Китеа , что другое может быть, как не теперешний Кутаис? Туземные предания Грузинов приписывают Егросу построение города Егрисси, ныне городок Бедиа в Мингрелии, которые в прежние времена был Епископской Кафедрой.
[7] Из развалин Армавира, говорят, выстроена нынешняя крепость Сардар-Абад (1815); а из развалин Ардашада возобновлена Эривань (1604).
[8] У классических писателей в качестве городов происхождения явно не Греко-Римского именуются: в Иверии – Армозика или Армазис, Месфлита (Мцхета?), Варика (нынешние развалины Вардзе?), Артанисса (ныне Артан или Артаган, под Турками), Сеймара или Сейсамора, Залисса, Сурра (нынешний Сурам?), Васанда, Агинна и местечко Любионс крепостью Юроэйпаах (Strab. XI. 500. Plin. XI. 12); в Колхиде – Эа, Кита или Китея (она же и Котатиссион с крепостью Ухимерион), Сарапана, Мухирисис (ныне развалины Цихе-Дарбаси), Мала, Мотион, Мадиа, Сурион, Сарака, Мехлиссос (Scyl. 32. Strab. XI. 497. Plin. VI. 4. 5. Proc. IV. 13, 14). Во времена Страбона здешние туземцы умели строиться не только удобно, но и великолепно: в городах у них были форумы и другие общественные здания; по пути от Чёрного моря в Сарапану устроено было на Фазисе (Рионе) 120 мостов. Strab. XI. 93, 95. Туземные предания Грузинов к тому же периоду времени (до 446 по Р.Х.) относят сохранившиеся доныне городки и местечка: Некреси, Ахал-Гор, Больнис, Мдзорст, Казанджи, Цхильвани, Хорнабудж или Джет, Цхомиси, Опрет.
[9] Вахтанг-Горгаслан, которого царствование (446 – 496), составляет блистательную эпоху в истории Грузии, считается также основателем существующих доныне городков: Джерема и Урджамы.
[10] Предания Грузинские приписывают основание Берды Бардосу, одному из братьев Картлоса. Моисей Хоренский знал уже её под именем Партава. Здесь была впоследствии резиденция Царей Агуанских. Ныне при развалинах Берды находится местечко Боят, в котором в позднейшие времена имели своё пребывание Ханы Карабахгские, до переселения уже в XVIII веке сначала в крепость Шах-Булах, построенную Шахом Надиром, а потом в Шушу, возникшую ещё позже. В X веке, по свидетельству очевидца Ибн-Гаукала, были тут ещё цветущие города Шамкур (ныне Шамкурский Пост) и Сормари, строенные также Сассанидами.
[11] В древней Албании, занимавшей всё западное побережье Каспийского моря, старейшие классические писатели не знали почти никаких населённых местностей. Зато у Птолемея насчитывается их великое множество; именно: Гетара или Гангара, Альбана, Гельда, Телева, Нига, Диглана, Сануа, Вакхиа, Тагода или Тетагода, Осика, Сиода, Варука, Камехия (Шемаха?), Авлиана, Адиавла, Эвлаиа, Иуна, Иовула, Самунис, Мосега, Аламос, Халдака, Мисиа, Восиаты, Ховота или Иховата, Хавала. Первые четыре места, лежавшие вскрай моря, Птолемей называет определительно городами. Хавалу, вероятно, разумел и Плиний под именем Кабаласы, которая стоит у него главным городом Албании. Это последнее имя слышно доныне в наименовании магала Кабалского и деревни Чухур-Кабала, в Шекинской Провинции Каспийской Области, где заметны развалины города, разрушенного, по преданию, Тамерланом.
[12] Охранительная линия, проведённая Сассанидами вокруг Кавказа, в XII веке состояла из 300 крепостей и 14 ворот или укреплённых проходов, между которыми в X веке упоминается у Арабов торговый город Тайрберан, конечно, нынешний Табарестан.
[13] Тут же, между Дербентом и Сериром, в земле Аланов в X веке находился замечательный торговый город Асмид, населённый и управляемый Евреями, которого образование, вероятно, восходило к временам до-Сассанидским. Развалины города Маджаров, доныне видимые на Куме, не то же ли имели происхождение?
[14] Позднейшие Мусульманские писатели приписывают основание Булгара, так как и всех главных городов Востока, Александру Великому. По летописцам Татарским, он основан одним из Шахов Самаркандских, ещё до Александра Великого (который однако здесь будто женился и пировал свою свадьбу!). Это даёт повод заключать, что в образовании Булгар участвовала также цивилизация За-Каспийская, которая, впрочем, с За-Кавказскою была издревле в сродстве и в связи.
[15] К периоду Монголо-Персидскому относится если не происхождение, то относительное распространение и возвышение существующих в нынешней Каспийской Области городов Кубы, Нухи и Ленкорана, где имели своё пребывание особые Ханы; также местечка Сальяна, при вершине дельты Курской, которое в нашей Книге Большого Чертежа называется городом.
[16] К периоду Сассанидо-Халифскому Грузины относят происхождение сохраняющихся поныне городков: Чхари, Чихора, Хони, Дбаниса или Дманиса и Али. Впрочем, кризис уничтожения владычества Сассанидов сопровождался для них губительною катастрофою, при которой погибла большая часть их древних городов жертвой опустошений Мурвана Глухого (631 – 643).
[17] Тамаре, кроме возобновления и украшения старых, приписывается создание новых городов Тамарашена и Цин-Цхаре, ныне существующих в виде местечек.
[18] Самое опустошительное для Грузии вторжение Монголов, до Тимура или Тамерлана, было при Берку-Хане (1263): тогда погибло в ней множество более или менее значительных городов.
[19] Грем был столицею Кахетинского Царства с половины XV (1466) до начала XVII (1616) века. Построение Телава приписывается первому Кахетинскому Царю Квирисе; но он украшен и распространён особенно при Царе Арчиле (1664 – 1667), а столицей сделался ещё позже, уже в XVII веке. Впрочем, первоначальное заселение и огражданствование Кахетии летописи Грузинские приписывают ещё братьям мифического Картлоса, Мовакану и Геросу, которым будто принадлежало основание и древних столиц края, Мовакани и Герети (впоследствии Хоранта), оставивших по себе заметные доныне развалины на реках Алазани и Иоре.
[20] Город Дедяков или Тетяков, где впоследствии (1318) претерпел мученическую смерть С. Великий Князь Михаил Тверской, находился, по сказанию наших летописцев, «за рекою за Тереком, на реке на Севенце, минувшее все горы высокия, Ясския и Черкасския, у Ворот Железных, у болвана медного, у златыя главы, у Темиревы-Богатыревы Могилы». Ныне невдалеке от Тарков, на реке Торкали-Озень находится крепость, называющаяся Темир-Хан-Шура. Что касается до реки Севенца, то замечательно, что у классических географов северною границею Албании полагается река Соана, вероятно, нынешняя Койсу, протекающая невдалеке от Торкали-Озеня.
[21] В так называемой Книге Большого Чертежа, любопытном памятнике нашей старинной географии, исчисляются за Кавказом ещё следующие города, довольно точно и обстоятельно известные нашим предкам XVII века: на устье Кура Сальян; от Сальяна 60 вёрст Шамаха; выше впадения в Кур Лариша (Дебеды) Тифлис; на Ларише Ачекала (нынешняя Аджа-Кала) и Шункюр (нынешний Шамкорский Пост); ниже, на реке, впадающей в Кур, Кгенджа (Ганджа); ниже, на Куре, Карабас (Карагач или Кизик, бывшая резиденция особого Хана?); ещё ниже Бирде (Берда), а напротив Ерень (?); с левой стороны Кура, на реке Лабани (Алазани) Крым (?) и Заем (?); ниже, на притоке Кура, Кабала и Акташ (?);ещё ниже, на самом Куре, Кгенян (?), от которого Шамаха только 30 вёрст; сверх того, от Сальяна 30 вёрст Бака (Баку); от Баки 50, а от Шамахи 40 вёрст Мушкюр (?); от Мушкюра 20 вёрст Шаран (Шабран); от Шабрана 50 вёрст Дербент; а от Дербента 80 вёрст городище Тарки.
[22] Император Константин Порфирогенет в начале X века знал у Печенегов развалины городов: Белого (Аспрон), вероятно, нынешнего Аккермана, и потом Тупгатая, Кракнакатая, Сакакатая и Гиайнкатая. В окончательных слогах четырёх последних некоторые учёные слышат Турецко-Персидское слово «кеда», означающее «деревню»: если так, то оно, конечно, было прибавлено к прежним наименованиям городов разрушившими их Печенегами.
[23] Все эти наименования исчезают вместе с Половцами; но города, верно, не исчезли. Это, кажется, должно объяснять тем, что упоминаемые в летописях имена были не собственные городов, а притяжательные, образованные из имён владевших ими Половских Князей, как доказывает и самое грамматическое их строение.
[24] Река Селенга ныне большею своею частью заключается уже в пределах России, а поглощающее её озеро Байкал, у туземцев Святое Море, всё Русское. Замечательно, что островку Ольхону, плавающему среди этого Святого Моря, туземные предания присваивают первые подвиги Чингис-Хана. Выходит, что колыбель Восточно-Азиатской цивилизации, в том, по крайней мере, виде, в каком она водворилась в Европе, ныне принадлежит также к составу России!
[25] К обширному и могущественному Царству Уйгурскому, которого Горин, по Китайскому произношению Голин, был столицею, принадлежало издревле племя Та-та, подавшее повод к происхождению имени Татар, приобретшего впоследствии столь громкую всемирно-историческую известность.
[26] Калхасы, по китайскому произношению прежде Га-касы, а впоследствии Ки-ли-ки-ссе, были родоначальники нынешних Киргизов. Это был сильный народ, вступивший в сношения с Китаем ещё в VII веке (ок. 648), для совокупного действования против Уйгуров. Его главное пребывание было в верховьях Енисея; но в начале VIII века Хан Калхасский назывался у Уйгуров «Биа-Кятун-Кхе-Кин», то есть «Повелитель Бии и Катуни», двух главных истоков Оби, находящихся теперь в пределах России.
[27] В XVI веке так отзывались Русские самовидцы о «Городах» и «Палатах», находимых ими в степях Монгольских, пограничных с Сибирью: «А Мунгальская земля велика, долга и широка; а городы в Мунгальской земли деланы на четыре углы, а по углам башни, такоже что у Русских городов; а на воротах городовых на башне висит колокол медной, пудов в двадцать; а в городе дворы и полаты кирпишные на четыре угла, а полаты не высоки, а подволоки у полат писаны красками розными». Путешествие в Китай Атаманов и Казаков Ивана Петрова, да Бурнаша Ялычева с товарищи, в 1567 году. И.Г.Р. т. IX. пр. 648.
[28] Последние четыре наименования существуют доныне при селениях, возникших, вероятно, на развалинах городков.
[29] В половине XVI века (1568) Русский путешественник Афанасий Никитин видел на Волге, между Казанью и Астраханью, города Берекзану и Услан, может быть, те два городища, которые доныне существуют близь Царицына.
[30] Вокруг нынешней Уфы, заложенной при Царе Грозном на месте старого городка, приписываемого Нагайцам, находится множество других Городищ, по преданию Нагайских, из которых замечательнейшие, судя по остаткам, были при теперешних Татарских деревнях Тирме и Калмасе. Городище при Бирске, ныне уже почти совершенно изгладившееся, называется Айбашево Городище.
[31] Таков был Князь Тагай, основатель городка Тагая, который доныне существует между Сурою и Волгою.
[32] Казань является в первый раз в наших летописях почти в первые годы после нашествия Татарского (1263 -1272), и притом как удел Русского Князя Феодора Ростиславича Чёрного, данный будто ему от Кипчакского Хана в приданое за дочерью, на которой он женился. Впрочем, это была не нынешняя, но Эски (Старая) Казань, которой развалины находятся выше по Казанке, невдалеке от Арска, при деревне Искамаеве.
[33] См. Ж.М.В.Д. ч. VI. C. 340 – 354, 377 – 435.
[34] При Геродоте Город-Бористенитов состоял уже из «города» в теснейшем смысле, окружённого «стенами» с «башнями» и «воротами», и из обширного открытого «предградия». Herod. IV. 78 – 80. Позднейшие предания возводят начало города ко временам Мидийских Царей, следовательно, до Кира. Peripl. Anon. p. 9. Существование его, под именами Бористена и Ольвии, продолжалось потом весьма долго, вглубь периода Греко-Римского. Город отличался не только богатством, но и просвещением жителей. В III веке до Р.Х. славился Бион, один из блестящих остряков и вольнодумцев философской школы Аристиппа, который был родом из Бористена, и потому назывался Бористенитом. Ритор Дион Хрисостом, во II веке по Р.Х. сам лично посещавший Ольвию, стыдил современных Греков образованностью её граждан, изумлявших его своими беседами, напитанными духом Гомера и Платона. Из сохранившихся доныне разных надписей, видно, что город в периоде Греко-Римском управлялся Стратигами и Архонтами. Изобилие монет, свидетельствующих его постоянную самобытность, известно. Когда он разрушен и кем, история молчит. Аммиан-Марцеллин в IV веке и Иорнанд в VI веке по Р.Х. упоминают Бористен в числе цветущих ещё городов. Amm.XXII. 8. Jorn. Get. C. 5.
[35] И этот город существовал долго, до времён Плиния, Мелы и Птолемея. Без сомнения, по нём часть Чёрного моря, углубляющаяся к Перекопу, называлась в древности Каркинитским Заливом. Strab. VII. 4. Plin. IV. 26. У Плиния Каркина помещается при самом море, а у Птолемея отдвигается внутрь земли. Ptol. III. 5.
[36] Кримны, где, по сказанию Геродота, нашли прибежище баснословные Амазонки, изгнанные из Малой Азии. После Геродота исчезают. Зато впоследствии являются в окрестностях другие урочища, населённые Греками, между которыми могли быть и Кримны под другим именем; таковы были на пространстве между Перекопом и устьем Дона: город Акра, город Гиргис и местечко Кария (может быть на местах нынешнего Геническа, Бердянска и Таганрога?).
[37] Если б Перипл, известный под именем Скилакса, принадлежал точно тому Скилаксу, который по поручению Дария Царя Персидского оплывал кругом Африку, то упоминаемые в нём Триссис (= Тирас) и Неонион (= Никония) должны были существовать ещё до Геродота. Впрочем, во всяком случае, этот Перипл должен относиться к временам, близким к Геродоту. По свидетельству Аммиана-Марцеллина, без сомнения, основанному на древних преданиях, первоначальное заселение Офиусы принадлежало ещё Финикианам.
[38] Гарпис ставится Птолемеем невдалеке от самого северного из устьев Истра (Дуная): не там ли, где ныне Килия?
[39] Храм-Димитры существовал уже при Геродоте: без сомнения, вокруг него было население постоянное и людное.
[40] Позднейшие географы различают на Днепре два отдельные города: Мела - Ольвию и Бористен; Птолемей - Ольвию и Митрополь. Но два первые имени у всех прочих писателей означают одну местность, один город. Встречающееся же только у Птолемея название Митрополь, не искаженно ли из Мелитополя, как называлась Ольвия по своему происхождению.
[41] У Птолемея, по берегу Каркинитского Залива помещаются урочища: Кефалонес, Красная-Пристань и Тамирака; но в них, не видно, чтоб было население.
[42] По свидетельству Мелы, Фасис был основан Милетцем Фемистагором, задолго прежде Геродота. Mel. I. 19. В Перипле Арриана, объезжавшего Чёрное море по приказанию Императора Адриана, он показывается уже только укреплением, в котором находился гарнизон Римский. Аммиан-Марцеллин ещё упоминает об нём. Но к Прокопия нет уже про него ни слова. Впрочем, как Епископская Кафедра, он существовал под своим именем очень и очень долго, до XVI века.
[43] Диоскурия, по Арриану поселение Милетское, известна была уже Скилаксу. По преданиям Христианским, в ней принял мученическую смерть Св. Апостол Андрей. Hieron. de Script. Eccl. В периоде Византийском, под именем Севастополя, она была Кафедрой Митрополита Абасгии (то есть Абхазии); потом, под именем Сотериополя, Кафедрой Митрополита всей Алании. Маннерт полагает, что имя Диоскурии осталось в урочище Искурия (Isgaur), в окрестностях нынешнего Сухум-Кале, где известный путешественник Шарден нашёл род местного торгового сборища, впрочем, без всякого постоянного населения. Но не правдоподобнее ли видеть преемницу этой древней митрополии края в существующей доныне Анакопии, которая в преданиях Грузинов производится именно от Греков, и окружена у них священными воспоминаниями, восходящими к колыбели Христианства? См. Ж.М.В.Д. ч. VI. С. 379 – 380.
[44] По указаниям, могли находиться там, где ныне Редут-Кале и Анаклия.
[45] Пицунда лежит невдалеке от Анакопии. Это соглашается с показываемым у древних расстоянием между Питиусом и Диоскуриею. Не мешает ещё заметить, что при Императоре Андронике Палеологе, Митрополит Аланский назывался Вицинским, то есть Пицундским. И по Вахтангу, историку и географу Грузии, в Пицунде имели свою кафедру Католикосы Абхазские: по той, говорит он, причине, что Пицунда есть древняя Никопсия, где погребены мощи Св. Апостола Симона. Descript. de la G;org. P. 407. Но общее верование нынешних Грузинов чтит могилу Св. Апостола Симона не в Пицунде, а в Анакопии. См. Ж.М.В.Д. ч. VI. С. 379 – 380. Все эти предположения легко соглашаются предположением, что престол Митрополитский, первоначально учреждённый в Анакопии (= Никопсия = Севастополь = Диоскурия), перенесён потом по соседству, в Пицунду, к великолепному храму Юстинианову.
[46] Как Епископская кафедра, Фанагория существовала под своим именем до половины VI века. Впоследствии, на место её является Таматарха, Кафедра Митрополита Зихии, из которой, вероятно, образовалась наша летописная Тмутаракань, а потом нынешняя Тамань.
[47] На острове, образуемом дельтою Кубани, находится много остатков древних населений и укреплений, к которым, к сожалению, за недостатком подробных сведений, нет возможности приурочить древних наименований. Кроме исчисленных здесь, упоминаются ещё вокруг Фанагории два местечка с именами, в которых слышна стихия Греческая: Горгиппия и Скопелос (нынешний Темрюк?).
[48] Между Кубанью и Доном, сам всезнающий Птолемей знал только один город Азару, на реке Феофаниосе (вероятно, нынешней Эе): город едва ли Греческий, судя по имени. Что ж касается до Азовского взморья от Дона до Перекопа, то оно у Страбона называется решительно безлюдным. Три, именованные нами при Кримнах, местечка, упоминаемые Птолемеем, вероятно, возникли уже под конец периода, о котором идёт дело, и, кажется, ненадолго.
[49] Окончательное отторжение области Воспорской от Византийской Империи, произведённое Хазарами, совершилось в VI веке. Впрочем, город Воспор или Пантикапея притом не уничтожился: в нём до XV века продолжала существовать Епископская Кафедра, предстоятели которой часто присутствовали на Церковных Соборах в Константинополе. Херсонес до начала IX века сохранял право управляться сам собою, под верховною властью Византийских Императоров: но с тех пор Императором Феофилом поставлен наряду с прочими городами Империи, с предоставлением только первенства над всеми прочими поселениями Греческими, не только в Тавриде, но и в Зихии. По известиям Византийским, он был ещё цел в половине XIV века. Niceph. Greg. XVIII. 2. В наших летописях повествуется, что к концу XIV века (1363) Олгерд, Великий Князь Литовский, подвергнул его опустошению. Ист. Гос. Росс. V. 17. Епископская Кафедра Херсонеса, существовавшая с первых веков Христианства, продолжалась до XV века. Silv. Syrop. XII. 4.
[50] Основание Феодосии, или иначе Февдосии, приписывается Милетянам, по Арриану прямо выселившимся из Милета, а по Анониму – бежавшим из Воспора, то есть Пантикапеи. Она попала под власть Воспора в начале III века до Р.Х., при Левконе, сыне Спартака, первого Царя Воспорского. Богатство и процветание её свидетельствуют речи знаменитого Димосфена. Арриан, в первой половине II века по Р.Х. нашёл её уже разрушенною, не сказывая кем. Имя Феодосии упоминается ещё у Аммиана-Марцеллина. Amm. XXII. 8. Но уже с IV века, кажется, стало брать над ним верх утвердившееся впоследствии наименование Кафы. Const. Porphyr. С. 53.
[51] Наименования всех этих местечек и городков приурочиваются удобно к развалинам и остаткам, которыми доселе преисполнены окрестности Керчи, вдоль пролива. Киммерикон, или Город-Киммерийский, был из них самый дальний от Керчи, стоявший при устье пролива, на самой крайней юго-восточной оконечности полуостровка Керченского, под так называемой горой Опук. Отсюда к Феодосии упоминается ещё на берегу моря местечко Казека, но только у одного Птолемея, следовательно, уже позднего, полуварварского происхождения.
[52] В настоящее время Эвпаторией называется бывший татарский город Гезлев, на месте которого в древности не существовало никакого населения.
[53] О Лампадах упоминает Скимн Хиосский, живший в начале I века перед Р.Х., следовательно, прежде Страбона: но это едва ли не было только урочище берега, прозванное так, может быть, от зажигавшихся на нём туземцами «маяков». Пристань или Бухта Афинян (Афинеон) называлась также Пристанью Скифо-Тавров: вероятно, последние тут и жили, а первые только приставали.
[54] У Страбона, Палакион и Хавон помещаются внутри полуострова. Но Плиний упоминает о Плации именно на взморье, в окрестностях нынешней Балаклавы. Остатками Хавона археологи считают сохранившиеся доныне укрепление Отугское, между Феодосией (= Кафой) и Судаком.
[55] На Южном Берегу между мысами Айбуруном и Аюдагом Птолемей помещает местечки Харакс и Лагиру (может быть, Алупка и Ялта?). Внутри Полуострова упоминаются им: Тарона, Постигия, Пароста, Портакра, Бион, Илурат, Сартаха, Бадатион, Аргода, Табана. Приурочить эти имена по указаниям географа, к несчастью, слишком точным, то едва ли верным, теперь нет возможности.
[56] Цивилизация собственно Римская ограничивалась, как известно, тою половиною Империи, из которой впоследствии образовалась особая Империя Западная. Эта половина непосредственно граничила, и даже отчасти проникала в нынешний состав Российской Империи, через Дакию. Известно, что Дакия Траянова простиралась до Днестра, заключала в себе нынешнюю Бессарабию: это, между прочим, доказывают так называемые «Трояновы Валы». Несмотря на кратковременность обладания, Римляне успели заложить в Дакии основания гражданского образования и даже «муниципального» устройства. Собственно «муниципии» или, как они назывались здесь, «колонии», не переходили даже за Серет, не только за Прут; по крайней мере, так должно заключать из отсутствия памятников. Но у Птолемея, в нынешней Бессарабии и ещё севернее, в Галиции и отчасти Подолии, исчисляются местечки, в которых по составу их имён должно признать род городов: по Пруту – Пироборидава, Тамасидава, Заргидава; вкруг Днестра – Карродунум, Метонион, Клепидава, Вибандовариум, Эрактон (дава, дунум и вар – на языках, которые древность называла варварскими, означают, как известно, «город»). Эти туземные города не могли воспользоваться примером Римлян и перенять хотя в некоторых чертах их устройство? Замечательно, что у нынешних Румунов (Валахов и Молдаван), «город» называется «четате» (=civitas); например, наш нынешний Аккерман (=Белгород= по-Румунски = Четате-Альба, Civitas Alba).
[57] В начале V века Епископ Томский Феотим с ревностью и успехом подвизался в проповедании Евангелия варварам, жившим по сю сторону Дуная. Св. Иоанн Златоуст имел о том особенное попечение и сам занимался организованием апостольских миссий за Дунай. Theodoret. Hist. Eccl.V. 31. Нет сомнения, что впоследствии продолжалось то же усердие, и также не безуспешно. В начале X века, по свидетельству Константина Порфирогенета, в нынешней Бессарабии существовали развалины опустошённых Печенегами городов, в которых явны были следы пребывания Христиан. Это были, конечно, те самые города, которых имена находятся у Птолемея. Не от них ли остаются доныне любопытные подземные лабиринты, иссечённые в скалах берегов Днестровских, где потом спасались благочестивые иноки? По крайней мере, они весьма походят на пещеры Инкерманские и на монастырь при Бахчи-Сарае в Крыму, которых происхождение приписывается Греческим Христианам. Один такой подземный монастырь в Бессарабии называется и теперь Городешти, то есть Городище.
[58] Известно, что в нынешней области Кавказской и вообще в Под-Кавказье находится много памятников Христианства, может быть, и остатков городов Христианских, обитаемых Греками, которые, к сожалению, не приведены ещё в известность. Так, по преданию бывшая Крепость Св. Креста, на реке Сулаке, у Каспийского Моря, названа была так в память существовавшего в том краю Греческого города Ставрополя, по которому и наши первые Астраханские Епископы именовались «Астраханскими и Ставропольскими». См. Ж.М.В.Д. ч. IV. С. 190.
[59] По соображениям с древними указаниями, Сугдая, ныне Судак, находится невдалеке от древней Пристани Афинян или Скифо-Тавров: оттого, при первом образовании Крыма по присоединении к России, его предполагалось переименовать в Афиней.
[60] Таинственные Фуллы одни ищут в Чуфут-Кале, другие в остатках укрепления на Никитском мысе, который называется Рускофиль-Кале, или в урочище Кастропуло, где также видны следы укрепления и отыскиваются разные памятники житейского быта.
[61] Готфская Епархия первоначально существовала на Дунае, или в окрестностях Дуная. Как и когда переместилась она в Крым, неизвестно. Известно только, что в VIII веке на Седьмом Вселенском Соборе рядом подписались Епископ Готфии и Епископ Сугдайский. На степень Митрополии Готфия, также как и Сугдая, выходила около XIII века, по чиноположению Императора Андроника Старшего. В XV веке все Таврические Кафедры значились уже только Архиепископиями, в следующем порядке: 16. Херсон, 29. Воспор, 34. Готфия, 35. Сугдая.
[62] Где был и куда девался этот таинственный Гелон, никто не знает. Некоторые исследователи отдвигают его в самую глубь Русского Севера, до Великого-Новгорода. Правдоподобнее держаться вокруг Киева и Галича.
[63] Многие Скифские Цари, жившие на Нижнем Днепре, в том числе знаменитый Анахарсис, были отчаянными эллиноманами: они любили жениться на Гречанках, из которых одна выучила своего сына грамоте, а другая заставила мужа выстроить себе дворец, украшенный беломраморными сфинксами и грифами. Herod. IV. 78. 79.
[64] Предание, что Александр Великий проникал до берегов Дона, сохранилось, как известно, у многих писателей классической древности.
[65] Прозванная так от одного из потомков Митридата-Великого, который царствовал в Воспоре при Императоре Клавдии, был изгнан потом из своих владений прихотью Римлян, и нашёл убежище во глубине степей, под покровительством народа Сираков. Dio Cass. LX. 8. Tacit. Ann. XII. 15. Эти Сираки, по свидетельству Тацита, имели у себя в степях обширный город, окружённый рвом и стеной, который построен был не без участия цивилизации Греческой. Он назывался Успе. Tacit. XII. 16.
[66] Для любопытства перечислим здесь имена, упоминаемые Птолемеем: на западной ветви Днепра или нынешнем Буге – Ниоссон, Сарбакон, и Лейнон (последний положительно называемый городом; на восточной ветви Днепра или самом Днепре – Серимон, Сарон, Амадока и Азагарион (в последнем некоторые думают видеть Киев, со Славянским именем Загорья); между Днепром и Перекопским Заливом – Торрока, Пасирис, Эркабон, Тракана, Навбарон; вверх по Дону – Навбарис или Навариос и Эксополь (Внешний-Город); по Кубани и далее в Под-Кавказье – Суруба, Корусиа, Эвриапа, Абунис, Нассуния, Алмия, Наана. Приурочивать эти голые имена на нынешних голых степях Южной России - нет никакой возможности.
[67] По известному, сохранившемуся при «Воскресенской Летописи» списку «градом Русским ближним и дальним», принадлежащему в нынешнем виде к XIV веку, «городами Русскими» считаются, следовательно, и были когда-нибудь За-Дунайские города: Видец (= Видин), Тернов, Дерствин (= древний Греческий Доростоль), Аколятра, Варна и Коварна. Тут же упоминается и нынешняя Килия, происхождения, без сомнения, Византийского.
[68] До сих пор Германцы или, как мы называем их, Немцы, присваивали себе исключительное участие в воссоздании из развалин Римской Империи нового порядка вещей, составившего новую историю Европы. Ныне честь эту усиливаются разделить с ними Славяне, которые в эпоху падения Рима жили и скитались с ними об руку, преимущественно под именем Венедов. Спор только что начался; но уже ведётся с запальчивым пристрастием, бросающимся в крайности. Прояснилось пока одно, что обе народности, Германская и Славянская, в то время имели между собой много общего; вследствие чего оказывается весьма трудным решить положительно: что из нового порядка вещей принадлежит собственно Германцам и что могло быть заимствовано ими у Славян? Во всяком, однако, случае, остаётся неоспоримым, что многоразличные стихии, из которых составилась новая жизнь Западной Европы, какое бы ни было их первоначальное происхождение, все вошли в неё не иначе, как через Германцев.
[69] Nullas Germanorum populis urbes habitari satis notum est. Colunt discrete ac diversi, ut fons, ut campus, ut nemus placuit. Vicos locant non in nostrum morem, connexis et cohaerentibus aedificiis, suam quisque domum spatio circumdat. (Tacit. Germ. 16). Что слово «civitas», в отношении к Германцам, в то время равнозначительно было с «pagus», доказывают следующие параллельные места писателей Римских: Eliguntur in iisdem conciliis et principles, qui jura per pagus reddunt. (Tacit. Germ. 12). Mos est civitatibus, ultro auctarium conferre principibus, vel armentorum vel frugum. (Amm. Marcell. XVI. 12).
[70] «Права», принадлежавшие лицам Поместных Владельцев (liberi domini), переносились, в виде «льгот», на подлежавшие им поместья, которые, поступая под их власть, тем самым освобождались от ведения Государственных Чиновников, именовавшихся Графами (dominium=immunitas). Ut – nulla judiciaria potestas – aut ad audiendum altercations ingredere, aut freda de quaslibet causas exigere, aut hominess – de quaslibet causas distringere, nec mansions aut paratas vel fidejussores tollere non praesumatis. (Marculfi Mon. Form. I. 3. 4). Впоследствии большие «льготы» испрашивали Епископы и другие Духовные Власти для принадлежавших им поместьев. Domanus – omne regale vel secular judicium super servos et liddones, et liberos malman et mundman, et omnes utriusque sexus homines eidem Ecclesiae pertinentes, quos modo possidet et deinceps acquisierit, et perpetuam de regia potestate confirmamus absolutionem, ita ut nullus judex publicus, dux, comes, vel vicecomes, vel scultetus, sive missi dominici – loca illius Episcopatus – aliquot modo ullo unquam tempore aggravare audeant. (Dipl. Caroli M. pro Eccl. Osnabrug. a. 804). In his villis – nihil regi; potestatis aut comes vel judex retincat, sed totum ad manus Episcopi ejusque Advocati respiciat. (Dipl. Ludovici R. pro Episcop. Wormac. a. 858).
[71] In civitatum disposition ac reipublicae conservation, antiquorum adhuc Romanorum imitantur sollertiam. Libertatem tantopere affectant, ut, potestatis insolentiam fugiendo, Consulum potius quam Imperantium regantur arbitrio. Ex quo fit, ut, tota illa terra infra civitates ferme divisa, singulae ad commanendum secum di;cesanos compulerint, vixque aliquis nobilis, vel vir magnus, tam magno ambitu inveniri queat, qui civitatis suae non sequatur imperium. (Ottonis Frising. De Gestis Friderici I, I. II. C. 13. 14).
[72] Сословие «декурионов» (decuriones), составлявшее главную основу муниципальной организации городов Римских, и под игом феодализма, возобладавшего над муниципальным устройством, продолжало существовать в виде «дворовой челяди» (familia, Dienstmannschaft), которой, несмотря на «рабство» (servitus), принадлежали разные, потомственно передаваемые преимущества, как то доступ к военной службе и другим чиновным должностям (ministerium, Umt) при Дворе Поместного Владельца (сurtis, bof в позднейшем значении слова). Из них-то потом отчасти образовались «патрицианские фамилии» (Geschlechter), сосредоточивавшие в своих руках общественное управление юных городов Германских.
[73] По свидетельству Витикинда Аббата Корвейского, население «замков», основанных Генрихом I, было чисто военное: ex agrariis militibus nonum quemque eligens, in urbibus habitari fecit. Впрочем, по утверждению того же Императора, устроенный таким образом «замок» с тем вместе становился средоточием «земского общинного управления»: concilia et omnes conventus atque convivial in urbibus voluit celebrari. Witich. Corbej. I. ap. Meibom. p. 639. Это был уже важный шаг для «замков» к возвышению на степень «городов».
[74] Сложенное из «weich» (святой, sanctus) и «Bild» (образ, икона), слово это означало первоначально «округ духовного поместья», на границах которого обыкновенно ставились «иконы местного Святого». В первые времена образования городов в Германии, оно было гораздо употребительнее в смысле места, получившего «городское устройство», чем слово «Stadt», которое утвердилось позже. Вообще, в резиденциях Епископов начатки «городского устройства» распространялись так быстро, что Адильгаг, Епископ Бременский, святительствовавший в конце X века, устроил свой кафедральный город Бремен уже «по подобию прочих городов»: instar reliquarum urbium, immunitate simulque libertate fecit donari. (Adam. Brem. Hist. Eccl. II. 1).
[75] Различие между городами «земскими» и «имперскими» (civitates pr;fectori; et imperiales) встречается уже в граматах Отона II, Отона III и Генриха II (974 – 1024).
[76] Так назывались «льготы» и «права», дарованные Императрицею Адельгейдою, бабкою Отона III, городу Зельцу в конце X века.
[77] Древнейшее письменное «Городское Право», раньше которого не встречается подобных памятников, есть «Право города Страсбурга». О «Любском Праве» известно, что оно, дарованное первоначально Любеку Герцогом Генрихом Львом в 1158 году, было препровождено из Любека для города Ольденбурга в 1235 году. «Право Магдебургское» имеет древнейший памятник в привиллегии, дарованной Магдебургу Архиепископом Вихманном в 1188 году; в 1211 году оно перешло уже оттуда в город Гольдберг. В полнейшем развитии, какого Магдебургское Право достигло к началу XIV века, оно называлось и вообще «Саксонском Городовым Правом» (S;chsisches Weichbild), составлявшим особое прибавление к знаменитому «Саксонскому Зерцалу» (Sachsenspiegel).
[78] Начатки «цехового устройства» находились ещё в муниципальной системе Римлян, где всем вообще гражданам, в том числе и ремесленникам (artifices), дозволялось соединяться в «общины» (collegia, universitates). Эти общины имели право учреждать для себя особые постановления (statuta), не противные общему государственному порядку (jus publicum); в Риме и Константинополе они пользовались разными особыми преимуществами (privillegia). Впрочем, цель их учреждения была преимущественно «хозяйственная», для взаимного вспомоществования друг другу. Собственно «гражданское» значение цехов, как общин, имеющих исключительное право на производство известных «городских промыслов», образовалось не прежде, как при устройстве городов в духе Германском.
[79] В продолжение XIV и XV веков к Ганзе принадлежало более семидесяти городов. Весь Союз первоначально разделялся на три «трети» (Drittel): Вендскую, которой средоточием был Любек, Вестфальскую, в которой главное место занимал Кёльн, и Саксонскую, где первенство принадлежало Брауншвейгу и Магдебургу; сверх того, города приморские (Seest;dte) сами по себе разделялись ещё также на три трети: Готландскую, Вендскую и Нидерландскую. Позже принято было разделение Союза на четыре «квартала» (Quartiere): Вендский, со включением городов Мекленбургских и Померанских, под председательством Гамбурга и Любека; Прусско-Лифляндский, с средоточием в Данциге; Кёльнский, подразделявшийся на особые округи, составленные из городов Вестфальских, Клеве-Маркских, Гельдрских, Фризских и Овериссельских; наконец, Саксонский, с средоточием в Брауншвейге. Главою всего вообще Союза до конца XIV века считался Любек. Общественные дела Союза решались, смотря по важности, на общем Союзном Сейме (allgemeiner Hansetag) или в Окружных Собраниях (Kreisoereinigungen). Союз Рейнский, в начале своём, заключал также до шестидесяти городов. В Швабском Союзе во время Городской Войны находилось около пятидесяти городов. Вообще, Городские Союзы для законности своих действий имели нужду в утверждении Императорском; но иногда они составлялись и прямо против Императоров, как например, Швейцарский или Швабский. Последний пример таких Союзов, вполне характеризующих государственное неустройство так называемых Средних Веков, был знаменитый Союз Шмалькальдский (Schmalkadischer Bund), вызванный Реформациею (1531): в нём, впрочем, участвовали уже не одни города.
[80] В других сторонах Западной Европы, не входивших в состав Германо-Римской Империи, «города» развивались более или менее своеобразно, но на одних и тех же главных началах, по одному и тому же основному типу, составившемуся из слияния Римских преданий с понятиями и нравами Германскими. В настоящее время везде они, более или менее, приведены в соответственность с современными условиями и требованиями государственного устройства. Только четыре Вольные Города в Германии (к которым присовокуплен Краков), города Швейцарского Союза, да маленькая Итальянская Республика Сан-Марино, остаются доныне памятниками того абнормального состояния, до которого доведено было «городское устройство» в государственной безурядице Средних Веков.
[81] Когда началась колонизация Крыма Генуэзцами, в точности неизвестно. О Кафе известно, что она основана с дозволения Монголов; следовательно, не раньше второй половины XIII века. В первой половине XIV века Генуэзцы были уже так сильны на Чёрном море, что погубили целый флот Туркоманских Эмиров Синопа (1340), занимавшихся морским разбойничеством, под покровительством Крымских Монгольских Ханов. Южный Берег Крыма, от Чембало до Солдаи, под именем Готии (Gotia, con li soy casay et cum lo so povo, li quay sum Cristiani, da lo Cembalo fim in Sodaya), уступлен им был Крымскими Монголами во второй половине того ж века (1380), вследствие формального договора, заключённого с согласия Хана Тохтамыша Солхатским (Эски-Крымским) Беем и Кафинским Консулом, действовавшим от имени Великой Генуэзской Общины (lo Grando Comun). Этот самый договор свидетельствует, что тогда Генуэзцам принадлежали не только «замки» (castelle), но и настоящие «города» (citay), строго отличаемые от деревень (casay), имевшие «городское управление» (bayria = balia); разумеется, Кафа, Солдая и Чембало. Есть достоверные свидетельства, что и под Турками остатки многих благородных фамилий Генуэзских сохранялись в разных местах Крыма: в том числе, в Бахчисарае и соседних с ним деревнях Салачике и Сююрташе, до половины XVI, а в Тане или Азове даже до конца XVII и начала XVIII века (Mart. Broniovii Tataria, ed. 1630 p. 280. Thuani Hist. I. LXVII. Hieron. Marinis Genua, in Thes Ital t. I. p. 1455. M;ller’s, Samml. Russ. Gesch. T. II. S. 14. 83. 85). Впрочем, все покушения отыскать потомков их в настоящее время до сих пор остаются тщетными.
[82] Рижский Епископ Альберт, которого должно считать истинным основателем германизации Остзейского Края, признавал ещё над ним владычество Русское, и потому право собирания дани с туземцев присвоил Рижской Церкви не иначе, как с согласия и утверждения Полоцкого Князя, или как величали его Немцы, Короля Владимира (K;nig Waldemar); но в то ж самое время, по естественной симпатии и происхождения, и веры, и наконец самой политики, он всячески домогался и наконец домогся (1206) приобщения своей Кафедры и всех настоящих и будущих её приобретений к составу Германо-Римской Империи. Вследствие того, Ливония инфеодирована была, в качестве лена, Рижской Епископской Кафедре (1224), которая чрез то возвысилась на степень Имперского Княжества (Reichsf;rstenthum), со всеми преимуществами ленной власти, в том числе с правом устраивать в своих пределах «города» и снабжать их потребными привилегиями. То же выхлопотали себе вслед за тем Епископ Дерптский (1224) и Ливонский Орден (1226). Эстляндия, не смотря на то, что ещё с XI века (1080), по праву завоевания, принадлежала Дании, также трактовалась в виде лена Империи: Император Генрих VII до того был в том уверен, что счёл себя вправе подарить её Ордену (1228), который не иначе отказался от этого подарка, как по приказанию Папы (1237). Впоследствии все Епископы края, тем более Орден, соединившийся с могущественным Орденом Немецким, постоянно считались Чинами Империи (Reichsstnde).
[83] Рига первоначально получила от Епископа Альберта права города Висби, называвшиеся вообще правом Готландским или Готским (jura Gotlandi;, jus Gotorum): имя, под которым городское устройство подтверждено было ей Папским Легатом Вильгельмом ещё при жизни Альберта (1225), потом Альбертовым преемником Епископом Николаем (1238). Гамбургское Право принято было неизвестно когда: вероятно, как дополнение Готландского, которое самому городу предоставлено было «усовершать сообразно своим нуждам и пользам» (meliorandi secundum exigentiam et utilitatem civitatis). Вследствие этой свободы усовершения, дававшей городу полную самозаконность (Autonomie), Рига не довольствовалась только подражанием и заимствованием, но в течение времени образовала себе в некоторой степени своебытное и своеобразное законоустройство, которое потому и называлось собственно Рижским Правом (rigisches Recht). Ревелю с самого основания дано было в образец и руководство Право Любское. Оно было для него до такой степени обязательно, что в конце XIII века (1298) Король Датский Эрик VI повелел Ревельскому Магистрату относиться в Магистрат Любский, как в высшую инстанцию (Oberhof). См Ж.М.В.Д. ч. III. С. 394 – 398.
[84] Лифляндия и Эстляндия, относительно их древнего и настоящего быта, тщательно разрабатываются трудами туземных учёных, между которыми, в рассуждении услуг, оказанных истории местного общественного устройства, почётное место принадлежит Профессору Бунге. К сожалению, нельзя сказать того же о Курляндии, в особенности относительно её последнего Польско-Герцогского периода: тут ещё царствует мрак, которого прояснения должно ожидать от сведущих и трудолюбивых туземцев.
[85] Подробности о нынешнем состоянии городского устройства в Остзейском Крае, см. Ж.М.В.Д. ч. III. С. 383 – 428. В непродолжительном времени мы надеемся пополнить их новыми, собранными на месте сведениями.
[86] Жители «местечка» (Fleclen), также как и жители городов, называются в крае «гражданами» (B;rger).
Публикацию подготовили М.А. Бирюкова и А. Н. Стрижев.
Н. И. Надеждин. Исследования о городах Русских
© Copyright: Библио-Бюро Стрижева-Бирюковой, 2015
Свидетельство о публикации №215042301376
Свидетельство о публикации №215042301376
Рецензии