На кладбище

Старенький икарус тяжело хрипя катился по разбитой дороге. Внутри стоял шум, звенел смех, с галёрки пели какую-то старую песню, которую по цепочке подхватывали пассажиры. Водитель дымил папиросой, щуря глаза от солнца, с трудом пробивающего верхние запыленные углы лобового стекла.
Икарус ещё раз подпрыгнул на кочке и с характерным визгом тормозов остановился, подтолкнув треть пассажиров к выходу, дверь лениво, со скрипом открылась.
Иван Павлович первый ступил на землю, его кожаный сапог, в котором он ещё по Берлину в сорок пятом шагал, угодил во внушительных размеров лужу, - етить твою мать, Петька, ты б ещё ближе к болоту подъехал! После этого, не дожидаясь ответа, сделал шаг вперёд, снова выругался, но уже тише, потряс ногой и стал искать пачку беломора в карманах мешковатого, чёрного пиджака, который был ровесником самого икаруса.
Вслед за стариком вышла бабушка Маша, окинула пейзаж суровым взором и плюнув на переднее колесо автобуса медленно, но чрезвычайно торопливо поковыляла держась за бок, к Ивану Павловичу.
Стёпка, самый молодой из престаревшей компании, выпрыгнул из двери, пролетев над лужей и приземлившись манерно сделал несколько движений из какого-то русского народного танца. Ещё сколько-то пассажиров покинули автобус, в котором стало заметно просторнее.
Водитель развернулся к оставшемся людям, - на центральном все вышли? Назад возвращаться ну буду! - услышав в ответ однозначную тишину, уже закрыл дверь и приготовился трогаться, когда его остановил голос Юлии Николаевны, - погоди! Машка не вышла!
Маша, которая до этого сидела тихо, смотрела пока все выходят, боялась лишний звук издать, злостно, с лютой ненавистью вцепилась взглядом в Юлию Николаевну, - что б ты сдохла, дрянь старая, - еле слышно произнесла она поднимаясь и медленно выдвинулась между рядами старых, с потресканной коричневой кожей сидений. Подойдя к водителю, она опустила наполнившиеся слезами глаза, - пожалуйста, я тебя очень прошу, пожалуйста.
Он отвернул голову и тихо, но сухо перебил её, - ты знаешь правила, выходи здесь, туда нельзя.
Рыдая и молча всхлипывая Марина вышла. При её виде весёлая толпа тут же замолчала. Она же не обращая на них никакого внимания, вытирая слёзы последовала ко входу на кладбище.
Старое, самое старое кладбище в городе. Название осталось с тех времён, когда города, как такового не было, он должен был вырасти вокруг села, рядом с которым находилось кладбище, но всё пошло по другому сценарию теперь кладбище отнюдь не центральное.
Войдя на территорию все разбрелись по разным сторонам.
- Вот ты где, дружок, как ты там, черви ещё не сточили? - Иван Павлович поправил фото на надгробии, затем пристально рассматривал саму могилу.
- Гляньте! Опять калитку скрутили! Ироды! - завопил женский голос.
- Конечно скрутили, на то она и железная что бы её уносили. Это же металл, а за металл можно деньги получить, - ответил Иван Павлович, поправляя фуражку.
- Это ж деньги, а у нас тут дом, кому какое дело, это ж всего лишь последняя гавань старого моряка, -  поддержал его кто-то.
Иван Павлович повернулся и стал  вглядываться в силуэты копошащиеся возле надгробий и крестов, - Колька, Колька, ты?! - закричал он радостно.
- Сколько лет, сколько зим, пехота, - с улыбкой ответил ему старик в белом кителе. Старички перешагнули свои оградки и похлопав друг-друга по плечу отошли к дереву перекурить и вновь вспомнить славную Победу, Иван Павлович вновь будет хвастать, что прожил на двенадцать лет дольше. Архип Семёнович, будет отбиваться тем, что погиб в море, как ему и положено, а не на больничной койке, как некоторые.   
 Скоро многие понаходили своих друзей, кто кого при жизни знал, кто уже после познакомился. Потом подъехал ещё один автобус, народу вышло поменьше, чем  из первого, да и большинство не таких активных было.
- О, глянь, самоделкиных привезли, - Иван Павлович громко рассмеялся.
- Ты каждый год будешь для самоубийц новые имена придумывать? - спросил моряк вновь и вновь пытаясь зажечь спички на сильном ветру.
- Гляньте сколько молодняка в этом году, - включился в беседу стариков Антон. Он неуклюже достал из кармана пачку сигарет, в которой оставалась последняя, вынул её еле подвижными пальцами, зажал губами и жестом указал Ивану Павловичу на боковой карман пиджака.
- Будем знакомы, тут кстати можно без имён, если что, я твоё на надгробии прочту, - сказал тот, доставая из кармана зажигалку, после всё трое громко засмеялись.
- А что с пальцами? - моряк упорно их рассматривал.
- Я тоже из их братии, - Антон кивнул на самоубийц бредущих к своим могилам, - вскрылся, когда узнал, что жена изменяет с другом, сразу правда их порешил, а потом вскрылся, но суть в том, что если сильно глубоко порезать вены на запястьях, то можно задеть сухожилия, жаль что об этом не предупреждают заранее, - продолжил он.
- О, гляньте, Никита идёт, сейчас опять занудничать будет, - сказал Иван Павлович глядя на приближающегося старика и как в воду глядел.
- Накурили, порядочному покойнику и дышать нечем! Достали уже, даже на том свете не накурились! Сколько можно? - Никита прошёл мимо, плюнув под ноги моряку, тот уже хотел драку начать, но Иван Павлович остановил его, указав на камеры висевшие на деревьях.
- Ах, да, забыл, опять прибегут, скрутят и в карцер, всё как на земле, ей богу, - прокривлялся в одну из камер моряк.
- Что за камеры? Здесь тоже такое есть? - Антон был искренне удивлён.
- Здесь с этим всем куда строже, шаг влево, шаг вправо — расстрел, прыжок на месте — провокация, за которую в карцер отправляют, - вздохнул моряк.
- Я этого ничего не знаю.
- Скоро узнаешь, хорошо если на чужих посмотришь, а не на своей шкуре, но довольно, тут о таком не положено разговаривать, - закончил тему Иван Павлович.
- Идут! Идут! Идут! - крича изо всех сил бежал по кладбищу Стёпка.
- Наконец! У меня сигареты закончились, сколько можно? - выбросив окурок, Антон зашагал в сторону своей могилы, увидев друга, с несколькими пакетами и венком, рыскающего между рядов, пытаюсь угадать фото друга на серых надгробиях.
К могилам стали подходить люди, многие сегодня просто убрать, многие уже помянуть. Некоторые были целыми семьями, некоторые по одному.
- Это твой прадедушка, он умер когда тебя ещё совсем не было, а я сама ещё маленькой была. Он герой войны, сам Жуков ему медаль вручал. Я очень деда любила, он меня защищал постоянно и с каждой пенсии пять рублей давал, я ему говорила, что накоплю на машину и отвезу его на море, - женщина рассказывала дочке о её прадеде. Иван Павлович стоял рядом обперевшись о серое надгробие с красное звездой на вершине и вытирал слезы со старых щёк.
- Помню, внучка, обещала, - тихо произнёс он подкуривая дрожащими пальцами папиросу.
Парень в чёрной, кожаной курточке сидел возле могилы, - Антоха, ну какого хрена, ну как можно было так из-за шалавы, такой пацан был.
Антон молча кивал.
- Попрощайся с прадедушкой, - сказал женщина уводя девочку.
- Прощай внучка, мамке скажи чтоб не забывала старика, скучно тут, одиноко без вас всех, - Иван Павлович помахал вслед и медленно побрёл в сторону могилы моряка, но увидев как тот одиноко всматривается вдаль решил не тревожить его, - опять никто не придёт, третий год ждёт, да всё зря. 
 
Иван Павлович смотрел на могилу Маши, та как всегда рыдала. Подошёл Антон, - а с ней что?
- Плачет. Как повесилась, так и плачет. Говорят ни на день не успокаивалась. У неё детей двое было, мальчик и девочка, были они на даче, утонули детки. Муж её потом говорят в дурку сдал на лечение, там и вздёрнулась на простыне, ночью. Не выдержала. Муж ей этого не простил, говорил мол, бросила она его, одного. Такой обиженный был, что отдельно её похоронил, она здесь на центральном, а дети её и он сам на западном. Так и рыдает с тех самых пор. Ни на день не успокоилась.
- Ну что? Ну что ты несёшь? - Ивана Павловича перебил голос за спиной. Он уже хотел возмутится, но обернувшись понял, что обращаются не к нему.
- Я так любил отца, он был моим лучшим другом. Он понимал меня с полуслова, а я его, - парень с семьей стоял у могилы богатого мужчины, вместо надгробия у него был целый памятник.
- Что? Кто кого любил? Вы ему верите?! - обладатель голоса, который перебил Ивана Павловича оказался и обладателем памятника, - я его видел только три раза за жизнь и все три после смерти! - продолжил он.
- Пока, Ира, ты же знаешь как я люблю тебя, ты почаще приходи, пожалуйста, - другой голос прощался с женой, а через пару минут прогонял детей, который забирали сигареты, которые жена оставила своему мужу.
Гости постепенно расходились. За воротами вновь загудел икарус.
- Собирайся Антон, бери что тебе там друг принёс и поехали, свидание закончилось, в следующем году интереснее будет, - Иван Павлович подгонял Антона, - ну, на коня, - сказал он, подняв пачку папирос и опрокинув рюмку водки, оставленной ему внучкой.
Все вновь шли в автобус, лишь Стёпка кричал вслед родителям, - конфеты! Вы серьёзно? Ну нельзя человеку только конфеты носить! Я мясо люблю, мясо! Хоть бы сосисок каких-нибудь взяли.
Но его крики утопали в рёве двигателя икаруса и в шуме душ, которые рассаживались по своим местам, что бы уехать, туда где будете вновь год ждать поминальных дней, что бы встретиться с родными.