Дойдем!

       Апрель 45-го года. Восточная Германия. Раннее утро. Небо бледно-грязное, цвета старой портянки…
       На марше - колонна пехотного полка Н-ской дивизии 1-го Белорусского. Ухают бойцы тяжёлым шагом, словно в каждом голенище по пуду песка. На  лицах – усталость,  в сердцах – тревога. Что их ждёт впереди? Жизнь? Смерть? На войне между ними зыбкая грань… 
       Вот указатель немецкий на повороте. «Berlin 150 km».
       Далеко ещё до вражеского логова…   
       Вдруг из пешего строя выныривает какой-то ефрейтор, придерживая одной рукой автомат за спиной, пишет что-то на указателе. Может быть, более точное расстояние до Берлина? Или ещё что. Пока непонятно.
       Кончив писать, ефрейтор догоняет своих.
       А солдатики, замедляя ход, всматриваются в кривые печатные буквы, шевелят губами.
       «Х…ня! Дойдём!»
       Мать честная! Вот это по-нашему! Сразу всем становится легче. Светлеют лица. Расцветают улыбками. Откуда-то резвость в ногах появляется. Щебень под каблуками скрипит веселее. Вот как слово забористое может настроение изменить! Молодец, ефрейтор! Прямо в точку попал! В яблочко! Хорошую приписку сделал, качественную. Лучше и сказать нельзя.
       «Х…ня! Дойдём!»
       Вот именно: дойдём! Должны дойти. Обязаны.
       Дойдём! Пока жива нечисть фашистская, нет нам остановки, нет передышки.
       «Х…ня! Дойдём!»
       Тут  на дороге, взвихривая пыль, возникает «виллис», в нём блестит бритым черепом полковник-комдив.
       «В чём причина веселья?» - любопытствует.
       Молчат бойцы, не хотят ефрейтора выдавать. А сами на указатель косятся, ухмыляются. Уж больно им надпись по нраву пришлась.
       Поворачивает и полковник голову в том направлении…
       Хмыкает. Подзывает командира полка.
       «Чьё художество?»
       «Сейчас выясню», - отвечает подполковник.
       И вскоре приводит ефрейтора.
       Лет солдатику около двадцати с небольшим, роста среднего, сам из себя статный да крепкий, хоть портрет пиши, грудь украшает богатый «иконостасик». На комдива смотрит смело, открыто, взыскание получить не боится.
       «Ты написал?» - спрашивает полковник, выйдя из «виллиса».
       «Так точно».
       «Фамилия?»
       «Остриков».
       Смерил его взглядом полковник и говорит:
       «Молодец, сынок! Фамилии своей соответствуешь. Хорошее дело сделал. Боевой дух товарищей поднял. Двумя словами заменил целый ансамбль песни и пляски, победу нашу приблизил. Ну, жди теперь в иконостасик свой прибавления…»
       Так-то оно, братцы, всё обошлось. И даже прибылью обернулось. Далее что рассказывать? Бравый ефрейтор тот дошёл до Берлина. И на стене рейхстага от имени роты оставил автограф.
       Догадываетесь, какой?