Самоубийца и некто

Драматическая новелла из цикла "Семь смертных..."

Действующие лица:
(С) - Молодой человек-самоубийца;
(Н) - Незнакомец.

С. – Нет! Всё! С меня хватит! Хватит! Чёрт! Где в этом доме верёвки?! Ага – есть, отлично! Что одни стулья?! На хрена?! Табуретка. Мне нужна обычная табуретка! Обычная табуретка! Чудненько: то, что надо - прочная, не сломается. Что ещё ? Бумага, ручка? Вроде всё. Так. Поехали! (возится с верёвками, проводами, пачкой бумаги…Раздаётся резкий звонок в дверь)

С. – Звоните, звоните! Меня нет! И никогда, слышите, НИКОГДА не будет!
(В комнату входит элегантный мужчина, одетый во всё чёрное, что особенно подчёркивает необычайную бледность его лица. Длинный шёлковый плащ мягко окутывает его фигуру, из под высокого цилиндра, красивыми локонами, ложатся на плечи чёрные волосы)

Н. – Никогда – очень зыбкое понятие.

С. – Напротив – крайне конкретное. А как ты вошёл?

Н. - Дверь была открыта. А, что собственно, здесь происходит? Верёвка?

С. – (тащит табуретку) Отойди, ты мне мешаешь.

Н. – Ты собираешься повеситься?

С. – Думаешь слабо?

Н. – Я ничего не думаю, я просто спросил.

С. – Шёл бы ты отсюда, видишь – я занят.

Н. – Вижу. Но мне хотелось бы остаться.

С. – Хочешь мне помешать?

Н. – Ни боже мой! Человек вправе делать то, что считает нужным – это моё жизненное кредо. Кстати, возможно именно сегодня, и здесь могу оказаться полезен: если надо я сумею тебе помочь.

С. – Каким образом? Выбить табуретку?

Н. – Вот этого мне бы не хотелось. А выступить, к примеру, в качестве твоего душеприказчика; написать, нет, лучше говорить откорректировать, предсмертное послание, сварить кофе – я бы мог. Надеюсь, ты понимаешь, - задуманное тобой должно быть проделано обстоятельно и, как говорится, красиво подано.

С. – (удивлённо) Что ты имеешь в виду?

Н. – Ясно – не понимаешь. Не страшно, сейчас объясню. Итак представь: приходят твои родители, а ты? Висишь, разумеется мёртвый, под потолком, вот в этом своём грязном джинсовом костюме; на столе, - наспех нацарапанная записка; строчки расставлены кое-как, да и сам стол, так же как сейчас, - завален бумагами, книгами, какими-то вещами. В комнате царит хаос: повсюду разбросана одежда, мебель стоит, где попало…

С. – Ну и что?

Н. – Что? Да, сразу видно, что всё делалось наспех, под влиянием минутной слабости, импульса. Как ты полагаешь, что скажут те, кто сюда войдёт после твоего ухода в небытие?

С. – Что.

Н. – Слабак, дурачок, поддался минутному порыву, как жаль, что мы пришли позже… ну и всё тому подобное.

С. – Хватит!

Н. – Хорошо, я замолкаю, просто хотелось показать тебе, как всё будет воспринято, если тщательно не продумать детали. Здесь важна каждая мелочь, ведь ты уже не сможешь ничего объяснить сам, поэтому о тебе, о твоём решении, характере будет говорить атмосфера, которую увидят те, кто войдут сюда.

С. – Ты сдурел? Продумать, мебель расставить…, может ещё генеральную уборку сделать?! Постой-ка, а ты номер дома не перепутал – театр чуть дальше по улице.

Н. – Весь мир – театр, а люди в нём актёры.

С. – Банальный, всем известный афоризм. Знаешь на кого ты сейчас похож? На стервятника, настырно сидящего на жёрдочке и ожидающего своей добычи.

Н - На жёрдочках сидят попугаи и другие птички в клетках, а не свободные грифы. Впрочем, я не обидчив, наоборот: всегда иду навстречу, не помня зла. А сам-то ты уверен в твёрдости своего решения? Или так – вспыхнуло и погасло.

С. – Еще бы, я по горло сыт этой жизнью.

Н. – Тогда о чём мы говорим, всё складывается логично: ты желаешь покинуть сей бренный мир и вполне естественно, что тебе не хочется ни о чём думать, и тут, очень кстати, появляюсь я.

С. – Я бы выразился иначе: подворачиваюсь или подкатываюсь.

Н. – Не сержусь, - понимаю, сказано в сердцах, может прекратим глупые споры и займёмся делом?

С. – У тебя-то какое дело?

Н. – Разве я не объяснил? Рождение, смерть – великие таинства, которые сопряжены с болью, страданием. Первое - всегда прекрасно, чего не скажешь о втором, если только не подготовиться к нему так, чтобы те, кто увидят тебя после смерти, были бы потрясены величественностью момента. Вот в чём и заключается моё дело – в создании того, о чём я сказал.

С. – Ладно, уговорил, делать-то что надо?

Н. – Вот и славно. Тебе нужен итог – будет. Плюс красота самоубийства, смелость: добровольный отказ от жизни – вызов богам. Не будем терять время, делай, только без комментариев, что я скажу. Первое – верёвка.

С. – Уже висит.

Н. – Неси табуретку.

С. – Уже стоит.

Н. – Мыло?

С. – Зачем?

Н. – Такую ерунду знают даже дети.

С. – Какое нести?

Н. – Ну не хозяйственное, разумеется. (смотрит на табуретку) Что за убожество: ободранная, с шатающимися ножками… а другой нет?

С. – Нет.

Н. – Скверно, а этот жалкий кусок провода с помойки ты называешь верёвкой. (задумывается) Нет-нет, повешение отменяется.

С. – А не пошёл бы ты…

Н. – Пойдёшь ты, - и принесёшь бокал, красивую тарелку, скатерть, нож, вилку, бутылку вина, фрукты…

С. – (с издёвкой) Как насчёт столового серебра, канделябра?

Н. – А есть?

С. – Нет.

Н. – Жаль, но не трагедия, обойдёмся тем, что имеется. Неси, что я перечислил и не забудь свечи, только побыстрее – у нас ещё много дел. (начинает расставлять мебель, вытирать пыль)

С. – Вот, принёс, всё что есть.

Н. – Не густо, но ничего, что есть, то есть, сложи всё пока куда-нибудь и быстро под душ.

С. – Что?

Н. – Что слышал. Не забудь хороший одеколон и белую рубашку, галстук не нужен.

С. – Почему?

Н. – У тебя шея короткая, лучше лёгкий шарф, кашне, всё – иди, ты мне мешаешь.

С. – (выходя из комнаты) – хам!

(через пол - часа возвращается с аккуратно причёсанными волосами, в белой рубашке).

Н. – Недурно. Теперь – прощальное письмо. Ты пиши, а я, пожалуй, сварю кофе (уходит).

С. – (разглаживает чистый лист бумаги и начинает писать, проговаривая вслух): «Дорогие, я ухожу, но никого не виню, просто больше нет сил. Вечно ваш…»

Н. – (появляется в комнате с джезвой), - слышишь какой аромат? Как у тебя? (читает). Чушь, что это – нет сил?

С. – То это – нет.

Н. – Ты болен?

С. – Я? Да, разбит параличом.

Н. – Не сказал бы.

С. – Моральным.

Н. – Ну так и пиши: « Ухожу из жизни, ибо разбит, раздавлен… чем конкретно?

С. – Да всем!

Н. – Я просил конкретно.

С. – Ну, меня выперли из института.

Н. – Причина?

С. – Прогулы, неуспеваемость.

Н. – Ясно, дописывай – своей бездарностью, тупостью…

С. – С дуба рухнул! Кто тебе сказал, что я тупой?!

Н. – Ты. Если у тебя плохие оценки – это показатель того, что ты не способен разобраться в материале, а прогулы – желание ускользнуть от вопросов, на которые ты не сможешь ответить.

С. – Причём здесь это! Сам ты, тупица. Так сложилось: иногда просыпал, опаздывал, не оставался на дополнительные. Мне что и погулять было нельзя? С ребятами потусоваться? Со своей девахой не встречаться? Всё бросить и грызть гранит науки – замечательно – только молодость у меня одна и время, знаешь не резиновое, а преподы, как сговорились – неуд., неуд., неуд., …

Н. – Родители в курсе?

С. – Молоток, зришь в корень. Конечно, нет и представь, что будет: опять упрёки, слёзы.

Н. – Учился на платном отделении?

С. – Ага.

Н. – Платили родители.

С. – И что? Это им было надо, чтобы я учился, мне и так хорошо.

Н. - Верни им деньги.

С. – Интересно, где я их возьму? Мне что, с пелёнок надо было вкалывать?!

Н. - Вернёмся к письму: …своей безалаберностью, ленью, необязательностью…

С. – Ты за кого меня держишь?

Н. – Позволь, но ты сам говорил, что…

С. – Не позволю! Ты всё перевираешь. Выгнали – ну и что? Причём здесь я? Ладно - причём, но я не ленив, я не разгильдяй!

Н. – Сомневаюсь, но не вижу смысла заниматься психоанализом твоей особы. Но сейчас ты способен уразуметь: для задуманного тобой должны быть убедительные причины, тогда всё объяснимо: ты осознал своё несовершенство; понял, что родился с некой гнильцой внутри; слабохарактерен – не подняться, а жить таким не хочешь, а стать другим не можешь. Теперь верно?

С. – Да, вроде, нет… (вскакивает) Верно – не верно…, да не знаю я ничего и не хочу знать, мне всё надоело!

Н. – Голубчик, так невозможно работать. Сядь, успокойся и будь добр, - коротко и ясно перечисли причины, которые привели тебя, как ты говоришь, к твёрдому решению уйти из жизни. И умоляю, - побыстрее, - ты начинаешь меня раздражать.

С. – Ну, институт.

Н. – Слышал.

С. – Ещё эта дрянь, со своим кобелём сбежала.

Н. – Собака?

С. – Хуже.

Н. – Понятно, но мне неприятны грубости в адрес прекрасного пола.

С. – Родители, которые во всё суются, а денег давать не желают.
Две комнаты в коммуналке, долги, в которые я влез по уши, а отдавать не с чего. И какая жизнь мне светит? Предки - вкалывают за копейки. Они же не купят мне машину, квартиру? Кем я буду работать? Я ничего не умею, а главное у меня нет связей. Посмотри сколько таких, как я – миллионы, а я не хочу оказаться на задворках жизни и питаться отбросами со стола отпрысков богатеньких ворюг-родителей. А у меня лично, шансов прорваться вверх, - нет. Всё! Устал и надоело.

Н. – (медленно наполняет бокал вином, добавив какой-то порошок) Пей – это проще петли.

С. – А записка, декорации? (залпом выпивает вино)

Н. – Позже, все позже (поднимается, подходит к зеркалу, долго стоит напротив), подойди, пожалуйста, сюда, - смотри.

С. – Кто это?

Н. – Ты и, видимо, твои коллеги, конечно, здесь ты постарше.

С. – А что мы там делаем?

Н. – Не знаю, что-то обсуждаете, спорите, смотрите по компьютеру… Какое у тебя приятное одухотворённое лицо, да и у твоих друзей не хуже.

С. – Я перестаю видеть, всё кружится перед глазами, гаснет. Я слепну?

Н. – Нет, изображение ушло: в будущее не заглянешь надолго, особенно, когда его нет.
С. – Как это нет, когда я видел… что у меня с головой? Она такая тяжёлая.

Н. – (не обращая внимания на его слова, протягивает ручку и бумагу) На, дописывай.

С. – (перечитывает вслух) Я ухожу, потому что морально разбит, раздавлен…(поворачивается к Незнакомцу) Чем?

Н. – Трусостью и безверием.


Свет медленно гаснет, а когда вновь становится светло, никакой комнаты уже нет. Оба стоят на лесной поляне. Ветер гнёт деревья, а сквозь туман почти ничего не видно, лишь песчаная дорога, идущая куда-то вдаль.


С. – Где мы?

Н. – В начале пути.

С. – Как здесь холодно. А куда ведёт эта дорога?

Н. – Не знаю, я никогда по ней не ходил.

С. – Скажи, кто же ты на самом деле.

Н. – Посредник между мирами.

С. – Я умер?

Н. – Да, ты же выпил бокал вина с ядом.

С. – Почему ты меня не остановил, ведь у меня было будущее, ты сам мне его показал там, в зеркале.

Н. – Это было возможное будущее, до него надо было ещё дойти, но ты был слаб. Пустяковые невзгоды вышибали тебя из колеи, и чтобы сбежать от трудностей, ты готов был влезть в петлю, ни на миг не задумываясь о тех, кто дал тебе жизнь и кто в ней останется. Ты не ценил великий дар – жизнь.

С. – Это ты всё подстроил!

Н. – Видишь, ты вновь находишь виноватых в других, а не в самом себе. Иди!

С. – Но я не знаю куда идти. Я заблужусь.

Н. – Здесь только одна дорога, она сверкает и переливается всеми цветами радуги, поэтому её видно, даже в темноте.

С. – (всматривается вниз) Странно, я думал – это драгоценные камни, а, оказывается, -обычный песок, только цветной.

Н. – Этот песок дороже алмазов: каждая песчинка – не додуманная мысль, не написанная книга, не нарисованная картина, не состоявшаяся семья, не пройденная
судьба – это дорога самоубийц и сломанных, из-за их поступка, судеб.

С. – Господи, если это так, то сколько же по ней идти?

Н. – Не меньше, чем по жизни, правда, там, рядом всегда были бы люди, а здесь ты – одинокий путник. Прощай.

С. – Последний вопрос – что в конце пути?

Н. – Я же сказал, что не ходил по нему.

С. – А если и я не пойду?

Н. – Это невозможно: сейчас ветер превратится в бурю, которая будет гнать тебя, без сна и отдыха. Прощай…(помолчав) Я бы очень хотел надеяться, что там, в конце пути, сияет солнце. (закутывается в плащ и исчезает).

Ветер нарастает

С. – Солнце? Дай Бог, чтобы я правильно понял, ведь солнце – рассвет, символ новой жизни. (обращаясь к ветру) - Не толкайся, я дойду и без твоей помощи, мне необходимо хоть этот путь пройти достойно, не волнуйся: я не дам себе передышки, пока не увижу первый луч солнца.