Тяжеловоз

   Северный край. Лагпункт. Лесоповал. В поселке все мужики работали или вертухаями в лагпункте, или вольнонаемными на лесоповале. Других вариантов не было. Так и тянулось. Потомственные лесорубы и потомственные вертухаи.
   После войны приехал новый хозяин. С ним доставили тьму тьмущую вещей. Ведь прибыл победитель из Германии. Вот и привез он с собой пол Германии. А что?
  И еще Хозяйку. Маленькую злобную женщину, с круглым лунообразным лицом, маленькими колючими глазками и скверным характером. Волосы на голове были намотаны на какие-то деревяшки, и это было всегда. Настолько всегда, будто она так и родилась с прототипом бигуди на голове.
   По утрам она стояла на крыльце дома-штаба, словно принимая парад колонны зеков, отправляемых на работу. На ней неизменно была ночная рубашка, сшитая из двух, некогда гревших ночами порядочных немок, а теперь превращенных в чехол на бесформенное тело Хозяйки.
   На руках у Хозяйки нежилась белая болонка с ярко красным бантом на челке. Собачка тоже была трофеем из Германии.
   В один из дней, во время развода по работам, в лагпункт прибыл тяжеловоз.
Трофейная лошадь было огромна, нетороплива, с норовом, и непомерным аппетитом.
   Болонка, увидев зверюгу, вмиг соскочила с рук Хозяйки, и бросилась с лаем под лошадь. Та, как глухая, не обращала на нее никакого внимания. Лошадь мерно переступала своими толстыми ногами, как машина, которая никак не может остановиться и движется по инерции.
   Все ахнуть не успели, как болонка очутилась под копытом тяжеловоза!
Замерли не только Хозяйка, адьютанты, штабисты, вертухаи - даже зеки , строем покидавшие лагпункт, казалось задержали в воздухе ноги, и замерли ожидая развязки.
   Пауза была такова, что не летали птицы, мухи и комары - замерло всё.
   Лишь лошадь продолжала свой мерный ход. Подняла копыто и, из-под него, выскочила с лаем болонка. Все выдохнули. Оживились. Хозяйка пришла в себя и присела, подзывая собачку к себе.
    Копыто оказалось столь огромным, что в нем безопасно поместилась болонка, и без всякого ущерба выскочила, нисколько не удивившись этому пассажу.
   Да, лошадь была необыкновенная. На лесоповале трудились и другие лошади, и три полуторки. Но эта была особенная.
   Перед работой требовалось ее накормить. И ела она вдвое больше остальных лошадей. Затем её запрягали. Груженую телегу - а везла она обыкновенно вдвое больше полуторки - нужно было подтолкнуть плечом. Напрячься, и сказать:"Ну,давай - давай, помогай" , и тяжеловоз оглядывался, точно ли это так, убеждался, что человек "в деле", и тянул поклажу, облегчая ему труд.
    Были такие, кто пытался подогнать лошадь какой-нибудь грубостью, или даже плетью. Это опрометчивое решение выходило боком. Лошадь наотрез отказывалась работать с таким человеком. Никакие посулы , ни извинения не принимались.        Лошадь норовила наступить на обидчика, придавить, а то и укусить.
    Но, уважительно относящихся, она неизменно поддерживала, давая перевыполнить план.
    Машины вязли в грязи дорог. То карбюратор, то ходовая часть выходила из строя. А тяжеловоз исправно возил лес долгие годы, перекрывая план и довольствуясь зерном и водой.
   Скотина бессловесная понимала слова, сказанные на непонятном языке. Даже не сами слова, а людское отношение к себе, как соработнику.