Край земли ч. 1

Часть первая
 
                1

За окнами третьи сутки мелькала Россия. Сезонники уже познакомились каждый с каждым, уселись группой чаевать.
  - Все едем туда впервые, я готов спорить, - завёл разговор Женя, самый общительный. 
   - Не спорь, - сказал Субота. - Я выиграю.
  Мужики оживились:
  - И в прошлом году ездил, работал?
  - Моей Камчатке уж за двадцать лет.
  - Кто-то понимает? Я не понял, - развёл руками Женя.
  - В студенчестве было дело. Трижды ездил я в рыбные стройотряды, - объяснил Субота. - Точно также добирались поездами до Хабаровска, а дальше самолётами, теплоходами,  вертолётами. Но на вездеходах не пришлось.
  - Слушай, это фамилия твоя, что ли? - спросил Вовка.
  - Фамилия. Субота с одной «б».
  - А по имени ты кто?
  - Всю жизнь я Субота. И для жён тоже.
  - У тебя сколько их? - удивился Вовка.
  - Две.
  - Но обращаться к тебе как?
  - Я Леонид.
  Все, наконец, почувствовали: жить им бок о бок до осени.
  - Что там красивого?
  - На Камчатке? Север, наверное. Очень красивым его не назвать. Но чем-то он полюбился… Да, песнями под гитару у костров…
  - Расскажи нам что-нибудь, романтик, - попросил Саня.
  - Как сегодня помню, из Петропавловска-Камчатского наш теплоход «Николаевск-Петропавловск» с полусотней студентов шёл трое суток по Берингову морю до Корфа. Это рыбацкое селение. Корабль в дальнем посёлке – первое событие в те годы. Будто вёз он в трюмах приветы с материка, с малой родины, от родных и близких, от друзей. Многие из местных ехали когда-то заработать на путине, да так и оставались там. Теплоход приходил раз в неделю, и его встречали все жители.
  - Как насчёт женского пола? Он там есть? Был?
  - Был. Я завёл дружбу с одной, моей бригадиршей Людой. Она в своё время, через день после школьного выпускного, махнула с подругой на Камчатку. Просто так, за романтикой, а скоро обе влюбились и вышли замуж за рыбаков. Подруга увезла своего на материк, а Люда поселилась у мужа. К двадцати пяти родила троих детей и посвятила жизнь семье и морю. Заработки в сезон высокие. Камчатский путинный рабочий конца 80-х получал десять зарплат московского инженера. Понравилась мне Люда в первый же день своим взглядом на мужиков: «Если от тебя не пахнет куревом - ты не мужчина». От меня пахло. Но где-то рядом её муж, там разборки простые, закон - море. А всё решилось само собой.
  - Без разборок? - усмехнулся Саня.
  - Возникла производственная необходимость, и нас перекинули вертолётом в Ильпырский. Когда заработали вертолётные лопасти, от них поднялся ветрище - к машине не то что подойти, а на ногах бы устоять. Но привыкли, вошли в салон, расселись, взлетели и не понимали: как он держится в воздухе? При тряске и грохоте нам думалось: вот-вот упадём. А внизу вода-земля, вода-земля. Но как-то не страшно, а смешно. Сиденья расположены вдоль стенок, мы видели друг друга в лицо. Пошутили, посмеялись и вырубились, всех укачало в сон.  В вертолёте укачивает по-мощному.
  - Блевали, поди?
  - Кое-кто - да. Ильпырский больше Корфа, и рыбозавод побольше. И собаки огромные. Таких собак я не видел нигде. Но мирные. Они в путину сытые, ленивые. А вода в Беринговом море ледяная. Скидываешь одежду, ныряешь во встречную волну и бежишь назад под телогрейку. Пугающее море, скупое солнце, кривые растения, но там легко дышится. Камчатские виды врезались в меня на всю жизнь… Вечерами варили на костре уху, а утрами вчерашнюю поляну заливала морская вода.
  - Наводнения?
  - Приливы-отливы. В прилив забор завода уходил далеко в море. Чтобы вынести из цехов рыбу или икру  -  жди отлива. Старики-вахтёры курили и в прилив, и в отлив - тащи сколько осилишь. Это знали все, но это было в порядке вещей. Знали и другое - в икорном цехе много икры тонуло в канализации. Свалился килограмм на пол - никто не поднимал, свалилось два  -  не обращали внимания. Зато исчезла мизерная баночка с икрой - началась паника. Баночки импортные, они на строгом учёте. Студентов в икорный не брали. Канализация - чёрт с ней, в неё уходит сырец, рабочие издержки, а вы, дескать, воруете готовую. Но за бутылку водки взяли четверых наших. В сухой закон за водку и золото отдали бы. Начальник цеха выбрал девчонок. Те пришили в телогрейках внутренние карманы из клеёнки, в них складывали красную икру. Как-то пожилой сторож попросил их расстегнуться, распахнуть телогрейки. Они ответили ему, он отстал. В бараке икру вываливали в таз, и все ели её ложками. Настоящую заводскую.
  - Есть и ненастоящая, незаводская?
  - Настоящая, но по-домашнему, пятиминутка, блюдо быстрого приготовления. Месишь соляной раствор - соли ровно столько, чтобы всплыла сырая картофелина. В раствор опускаешь марлю с икрой, минут через пять-десять вынимаешь и подвешиваешь. Когда стечёт вода - икра готова, её надо съесть. Проходит несколько часов - она уже несъедобна.
  - И красной ухи наелись?
  - Конечно. Все удовольствия. Самая вкусная уха готовится из рыбьих голов, на тройном бульоне: сварились первые головы – их достают и бросают в кипящую воду вторую порцию сырых. Потом их достают и бросают третью порцию. Этот тройной суп и есть рыбацкая уха.
  - А как с работой?
  - Работы море. Заводы на Камчатке в 80-х годах старьё старьём. Посольный и морозильный цеха не успевали вырабатывать рыбу, её валили в холодильники  -  обычные сараи с глыбами льда.
  - Но откуда брали глыбы?
  - Привозили, а откуда? Я забыл. Сараи также не справлялись с рыбной массой. Подходил сейнер, капитан кричал: принимай. Начальник холодильника матерился: некуда, места нет. Мэрээска вываливала всю партию на берег, получала свою «галочку» и уходила в море за новой «галочкой». А на рыбу налетали чайки. Они заглатывают горбушу целиком и не меняются в размерах.
  Из холодильников лосося отправляли по конвейеру в посольный цех. Там очень тяжёлая работа, понятно - для студенток. Всем нам выдали резиновые оранжевые костюмы одного 54-го размера, но девчонки остались в них красивыми. Надо мигом брать с ленты рыбины, пластать их и укладывать икру в одну посудину, молоки в другую. Руки в запястьях немели, все стонали, но работали. Не признаваться же в слабости, да и хода назад нет - материк далеко, через море.
  Другая часть лососевых шла в цех глубокой заморозки. Там мужские бригады. Хватаешь рыбу с конвейера, кладёшь на противни, а те в вагонетку, которую гонишь по изгнившим рельсам в морозильную камеру. Не дай Бог, кто-то пошутит и захлопнет дверь камеры, когда ты внутри. Вымерзнешь насквозь. Телеги то застревали, то слетали с рельсов. Для этих случаев у рабочих при себе железный лом. После двенадцати часов первобытного труда мы валились с ног и мечтали о своей кровати. Но через час-два жизнь опять казалась лёгкой. Успеть бы высмотреть девчонок. И рядом море, от него энергия, а от красной икры мы даже располнели.
  - Туземцы-то вас не забили?   
  - Коряки? Нет. Они мирные, спокойные. А в день рыбака пришли к нам местные русские и замахали кулаками. Они здоровые, бородатые и сильно пьяные, мы сшибли их с ног. Мужики поднялись, а мы снова сшибли. Нечестно с нашей стороны? Но их никто и не звал. Досталось участковому; он бегал вокруг как телёнок, пока не нарвался на чей-то кулак. И зажили мы с местными по-братски, вместе варили тройную уху, жарили крабов, резали балыки. Участковый решил взять с нас заявления или объяснительные. Мол, дело возбудить. Мы послали его, рыбаки тоже.
  - Говорят, на Камчатке медведи ходят прямо по дорогам.
  - Врут. На Камчатке нет дорог.
  Мужики рассмеялись. Женька вспомнил о моржах:
  - Ты их видел?
  - Видел. Однажды мы ушли далеко по берегу, собирали там морошку. И наткнулись на двух мёртвых моржей. Волны вынесли их уже погибших? Или на берегу люди убили? Морж крупней медведя втрое.
  - И олени там бегают?
  - Бегают. Они где-то дальше от людей. Зато олениной в столовой закормили.
  - Я слышал, вкусное мясо…
  - Как говядина.
  - С собой не взяли?
  - Зачем? Перед отъездом мы честно обратились к директору завода: позвольте нам увезти с собой рыбы, икры. Он ответил: икру не дам, а рыбу сколько поднимете - столько и позволяю. Икру мы заготовили и без директора, но в пути она испортилась, мы выкинули её в море. А отъезд получился весёлым. В тот день на воде штормило, и теплоход бросил якорь далеко от берега. С борта прислали за нами лёгкую посудину. Её швыряло по волнам, всех затошнило. Вертолёт  вспоминался уважительно. Из-за высокой волны посудина долго не могла пристать к кораблю, народ блевал уже напропалую. Кое-как бортанулись, с палубы кинули огромную сеть, мы прыгали в неё, нас поднимали партиями по семь-восемь человек. Когда подняли всех до одного - тогда мы разбрелись по каютам.
  - И с Людой не встретился?
  - Нет. …Пришла новая весна, я захотел увидеть южную Камчатки. В институте сколотили стройотряд в Озерновский. Недалеко от него Паратунка.
  - Что там особенного, в Паратунке?
  - Горячий бассейн на источнике. И лечебные ванны с кипятком, в них залезть невозможно.
  - В прошлом году я тоже пахал в Озерновском, - вставил Саня.
  - Во, ближе к делу. Заработал?
  - Двести тысяч за пять месяцев.
  - Не очень.
  - А где ты на материке заработаешь по сорок тысяч в месяц?               
  - Интересно было?
  - Кому как. Путина-то идёт четыре-пять недель, а сидеть не дадут, гоняли на хозработы. И магазин с бухлом в двух шагах.
  - В Паратунку ездил?
  - Мне без разницы ваша Паратунка. Потом один толчок накрыл, за ним второй. И конец путине, пора уезжать. Сотню людей отправили по домам, и тут неожиданный третий толчок. Хозяева галопом в Петропавловск и собирали всех подряд, сраных, пьяных. Лишь бы найти рабочие руки. Деньга уплывает! Теперь будут держать до последнего.
  - Охотское море страшнее Берингова, - сказал Женька. - Штормовое оно, вроде.
  - Мне без разницы, - отмахнулся Саня.
  …В полночь они вышли из поезда в Хабаровске. Переехали на такси в аэропорт, ночевали в здании аэровокзала. Утром сели в маленький самолёт и полетели в Петропавловск-Камчатский. Самолётик трясло в облаках, как телегу на ухабах. Пассажиры замерли. Когда приземлились – всех обуяла звериная радость: живы!
               
                2

Их встретил замдиректора фирмы. Представился по фамилии: Пришвин, завёз в общежитие морского порта. После перекуса группа собралась у него в кабинете.
  - Пацаны, пару дней отдыхайте, - сказал Пришвин. - Не пейте в городе, не ищите приключений, вы здесь чужие.
  - Но в общагу-то можно принести?
  - Проверять, искать не буду. Я не нянька. Но имейте в виду: на базе сухой закон, там пороются в ваших сумках. Кто напьётся - выгоним. Бардака, травм не допустим. Путина скоротечна, всем надо заработать. И нам, и вам.
  - Чай на базе есть?
  - Чифиришь?
  - Чифирю.
  - На территории базы магазин, под запись получишь всё. С собой ничего не берите.
  Двое суток мужики ели, пили пиво, гуляли по улицам аккуратного города у Тихого океана. Город окружил Авачинскую бухту, он между сопками, иные дома забрались на самые сопки.
  - И люди скачут оттуда и туда зимой, по ледяным лестницам, с детьми, - поразился Женька.
  - Какая тебе разница? Не наши проблемы, - одёрнул его Саня.
  На рассвете третьего дня повезли их - дальних и местных - на сезонную базу. Часов пять-шесть мучились в автобусе по размытой дороге. Затем набились битком в вездеход и въехали в тундру. Со всех сторон мелкая растительность, болота и медведи. Один, ещё один…
  - Круто по тундре на вездеходе? - заревел Женька в ухо Суботе.
  - Моё первое впечатление: хреново! - крикнул тот сквозь рёв дизеля.
  Остановились на перекур. У иных заложило уши, как в самолёте.
  - Недавно здесь утонул такой же вездеход с людьми, четверых не нашли, - напугал Тёма. - Второй сломался в тундре, мужики ночевали среди медведей.
  - Откуда тебе известно?
  - От своих в городе.
  Через два часа езды прибыли. Вышли, огляделись. Дождь, грязь, ветер, холод, серое море, унылые бараки. Сезонная база Пымта. Какие-то скрюченные человечки бегают - они уже около месяца здесь дрочатся.
  - Как жизнь, пацаны? - заорали новички.
  - Ничё хорошего, - устало ответили те. - Одна радость: столовая.
  - Где нам вещи кинуть?
  - Вон ваш барак. Обживайте любую хату. 
  Приехавшие выбрали комнату на десять двухъярусных коек, бросили поверх матрасов свои сумки и пошагали на ужин.
  - Новые люди? Из «Хилтона»? - приветствовала повариха. - Вам щи или суп фасолевый?
  Народ обалдел от её слов, от её груди. А «Хилтон» - это их барак. После ужина Тёма сообщил новость:
  - Мы ни хрена тут не заработаем.
  Общее настроение рухнуло. Наломали досок, затопили печь. Заправив бельём кровати, разлеглись. Вспоминали свои домашние истории:
  - Перед отъездом я хоронил земляка. Рыбачил он много лет на Витиме. Раз сел по нужде на другом берегу и обнаружил зелёный камень. Привёз туда друга. Сообразили: нефрит. Сдали китайцам. Заимели по машине. Один разбил, второй туда же. Спились. Померли. Когда денег море и сразу - оно худо кончается.
  - Бывал на вахтах? - спросил кто-то у кого-то.
  - Бывал. Дважды. Прошлой осенью валил лес. Полтора месяца десять дровосеков жили в зимовье три на три метра. Ни стола, ни табуреток. Спали вповалку на голых досках. Даже нары не разрешали сделать. А зимой строили свинокомплекс, нас поселили в вагончике с буржуйкой. Что толку от буржуйки, когда на улице за тридцать градусов? Возле неё жарища, а в двух метрах колотун. За час она прогорала. Дежурили ночами по очереди, огонь поддерживали. Не сон, а дурман. Вместо воды варили снег. 
  - Я тоже два раза по вахтам. Строили мы в Богучане. И пили. Круто пили.
  - На что?
  - Электроды сбывали местным мужикам. Нас не пасли. Но недоплатили.
  - Где он, Богучан?
  - В Красноярском крае… Год назад я строил заводик в Сухом ручье, в Иркутской области. Снова пьянь на пьяни. Как-то ночью забрались толпой в бригадирскую «Оку» и вперёд, за водкой. Утром не могли повторить номер. Те же восемь мужиков - а не вместились. Смеху было. Но опять недоплатили, суки.
  - Правильно сделали, - отрезал Субота.
  - Что?
  - Что недоплатили. Потому что пьянь, воровство. Такая работа - не работа.
  - Здесь, в тундре, живут медвежьи семьи, - миролюбиво перебил Женька.
  - Достанут, - отозвался Тёма. - Пойдёт рыба  -  от них спасу не будет. В маленький цех людей каждый год возят на машине. Чтоб по дороге мишки не съели.
  - Тебе опять кто-то сказал? Или сам сочинил?
  - Сказали. 
  - Я обратно домой не хочу поездом. Очень нудно, - произнёс мужик с животом. - Проще самолётом хотя бы до Иркутска, а там уж недалеко. Но в Иркутске самолёты часто бьются.
  - Кто тебе доложил?
  - Новости слушаю.
  - Раз в десять лет - да, бывает. И везде бьются. А ты с первых дней уже на дембель хочешь?
  - Не твоя забота.
  - Отчего самолёты сильно трясёт в небе? - поинтересовался Субота.
  - Про маленькие не знаю, а про большие… Когда самолёт превысит скорость звука - в салоне наступает гробовая тишина. Потом пилот сбросит скорость - начинается стиральная доска, - объяснил Женька.
  - Ещё я слышал: осенью в Петропавловске местные пасут нашего брата, деньги отбирают, - заныл живот.
  - Ты заработай сначала.
  - А старые коммунисты заклеймили бы нас тунеядцами, - напомнил Вовка.
  - Ничё себе, тунеядцы. Я полжизни по работам.
  - По временным? У стариков свои понятия. Не имеешь постоянной - значит, тунеядец. Баба знакомая ездила в студенчестве на путину. Там влюбилась в рыбака, в сезонника. Собралась замуж, родители взвыли: «За кого? За бича. Он никто. Испоганишь свою жизнь». 
  - И среди ровесников те же базары: «Ты где-то по вахтам шатаешься-болтаешься». А что худого? Не везде же пьянки. Или годами сиди в своём городишке, на одном месте, с печальной зарплатой.
  - Да и на вахтах никакой гарантии по зарплате. Пей, не пей - кидают за здорово живёшь.
  - И всё равно едем. Многие едут. На авось.
  - Нынче полстраны пашет вахтами, сезонами. В летних поездах одни вахтовики. Любому хозяину дешевле иметь приезжих работяг. Жильё? Да хоть в палатках. Питание? Что дают – то и хавай. Баня? Раз в неделю.
  - Но местные-то и живут дома, и питаются дома, и моются дома.
  - Зато любят искать правду, требовать белой зарплаты, ляпнут по пьянке лишнее соседям. А оно надо? Дальних, безропотных куда проще кинуть. Знаю чувака, он приехал с олимпийских объектов без копейки, на попутках. Рассказал: пошла его бригада за расчётом, а их фирмы нет. Съехала. И никто не в курсе, куда.
  - Рабовладение выгодно, рабы не жалуются, - заключил Тёма. - Но моя душа болит за духовное: ни у кого нет гитары. И я не взял. Хотел же…
  - Хотеть не вредно. Люди всегда чего-то хотят. Но не всегда делают.
  - Ты женат? – обратился  Субота к Вовке.
  - Женат. Во второй раз.
  - Дети есть?
  - Две девки. А ты двоежёнец?
  - Я одиночка. Дважды женился. И дети растут. Но с семьями не живу. Так получилось.
  - Твои жёны общаются? Это новая мода.
  - Они в моде, они дружат. И я дружу с ними.
  - А по тебе не ошибиться: ты без бабы, - сказал Вовка Сане.
  - Было две. Одна пьянь, другая ****ь, - хмыкнул тот.
  - Ясно. Никого у тебя не было.
  - Почему?
  - Потому что о своих бабах так не говорят. Жёны о бывших мужьях - да. А мужики не имеют права. Даже если ты жил с ней два года, год - всё равно  жизнь. Беды. Радости. Всяко бывает. Но если никого и ничего нет – то и пьянь, и ****ь.
  - Я тоже холостой. Всю жизнь в парнях бегаю, - признался старый Колька.
  - Ты где живёшь?
  - В деревне.
  - Там разве нет баб?
  - Да всё тянул на потом, на потом. И как-то быстро годы пробежали.
  - Но одному в доме тоска.
  - Я не один. Племянница со мной. Неродная.
  - Спишь с ней?
  - Да ты чё?
  - Я ничё. Не кровная же. Зачем тогда она?
  - Вроде на квартиру пустил, жить ей негде, да привыкли оба.
  - Она взрослая?
  - Тридцать два ей.
  - Самый сок. А тебе?
  - Пятьдесят один.
  - Выглядишь старее. Часто пьёшь?
  - Вообще не пью третий год.
  - Ну и живи с ней как с женой. Или шибко молодая для тебя?
  - Да она алкашка.
  - Вместе пьёте на разных кроватях?
  - Говорю же, я не пью. И не курю.
  - Но почему она-то бухает?
  - В юности замутила раз-два, и понеслось. Допила, что ей отрезали селезёнку, а после операции вылезла грыжа во весь живот, она как вечно беременная. Уродина, короче. С горя и жрёт.
  - Сколько сжирает?
  - До операции бутылку в день, теперь – две. И дымит как паровоз, одну за одной.
  - Где бабло находит?
  - Колымит. Или я даю.
  - Но тебе-то где их взять?
  - Раньше молоко продавал. Сейчас колымлю. Кому огород вскопаю, кому дрова расколю, кому сено покошу, урожай уберу, забор поставлю, погреб выровняю…
  - И зачем ты ей даёшь?
  - Чтоб не сдохла. У бабы ломка прёт. Но выпьет немного – сразу весёлая, говорливая.
  - Она работает?
  - В жизни нигде не работала. В огороде маленько садит. Скотину мы держали, она доила, потом запила раз, другой, я продал корову, телёнка. На картошке живём.
  - Из дома не ворует?
  - Ворует.
  - Ты выгони её. На хрена такая баба?
  - Да жалею. За душой у неё условный. Ездит в район, отмечается.
  - За какие грехи?
  - Собирала коноплю, а менты снимали на камеру. Взяли тёпленькой, условным отделалась. Решил выгнать к сестре в город. Она упала на колени, разревелась. И сестра не взяла её. Да и боюсь одиночества. Дура дурой, но человек.
  - С путины приедешь – дом пустой. Всё пропьёт без тебя.
  - Долго ли пропить.
  - Нескучная твоя жизнь.
  - Да сколько их, как она… В деревнях полным полно. И мужиков, и баб.
  - А ты чем занимался до Камчатки? - спросил Субота у хмурого Игоря.
  - Бухал.
  - Не работал?
  - В моей деревне работы нет.
  - И на что бухал?
  - Хрен его знает.
  - Баба есть?
  - Нет.
  - Тебе сколько?
  - Двадцать восемь.
  - Как сорок пять.
  - Мне параллельно до тебя.
  Володя смягчил разговоры:
  - А я совсем завязал пить.
  - Что, сильно пил?
  - И до усёру, и до ругани в семье. До мордобитий доходило.
  - Закодировался?
  - Нет. Просто потихоньку завязал. И не заметил вовсе.
  - Бывает ли так?
  - Со мной стало.
  - Нужна резкая перемена в жизни. Болезнь, трагедия, нежданное наследство, выигрыш в лотерею. И человек уходит в одну из двух крайностей: в запой или в завязку.
  - Понимаешь, никаких трагедий, лотерей, болезней. Договор заключил с женой: только в пятницу она мне наливает под ужин. Или в субботу, после бани. К гантелям пристрастился. Потом засёк: выпью грамм триста-четыреста - назавтра болею весь день. А если грамм двести - бессонница, и утром снова болею. Ни от бутылки, ни от чекушки нет кайфа. Наоборот, голова тупая, весь тряпочный. Тогда зачем? Не дело. И сразу денежки в карманах завелись на мелкие расходы. А компаний избегаю. Плохо? Но не тянет в компании, хоть убей, лучше почитать дома. В крайность не ударился, могу слегка, но без удовольствия. Я перешёл на трезвое мышление.
  - Это что за чудо? – встрепенулся хмурый Игорь.
  - Перед первой рюмкой думаешь: утром есть дела, а мне будет хреново. Перед второй - те же думы. И третью не надо. А было время, я не думал о завтрашнем дне. Сегодня, в сию минуту мне хорошо? Ещё как! А завтра наступит нескоро.
  - Ты много мог выпить?
  - Встречались с друзьями, в лес по бутылке на брата. Для начала, а дальше - когда как. Теперь бутылка - не мой вес. И дело не в возрасте и не в здоровье, а в той заразе, что продают нам в спиртных отделах. Недавно сосед нашёл в своём подполье бутылку «Андроповской». Лет тридцать назад его мать спрятала туда заначку. Позвал меня как на праздник. Выпили мы по несколько рюмок и опьянели по всем правилам. А то, что сегодня в магазинах - смертельный яд. Нас травят, как мышей, как мух. Раньше пьянели, нынче дуреют. Надо выбирать: жить или пить. Что-то одно, оба не потянешь.
  - Колькина племянница вон тянет.
  - Она не живёт, жизнь не для неё.
  Ночью Субота вышел из дымной хаты на воздух. Из темноты возник Колька:
  - Тоже не спится? Слушай, ты упомянул в поезде про гитару… Как думаешь, без нотной грамоты можно её освоить?
  - Ты это к чему?
  - Да хочу с заработка взять гитару, научиться играть. И репетитора найти.
  - Опоздал ты с первым парнем на деревне.
  - Ты не понял. Дома буду играть, для души. Учиться никогда не поздно. Я и семью хочу. И ребёнка заделать. Не век же одному. А чем женщину привлечь? Гитарой. Но в секрете от деревенских. Не то придут просить, сломают по пьянке и утром не вспомнят.
  - Тебе в погребе надо учиться. Никто не услышит. Но племянница разбазарит.
  - Она болтливая, да. А в какую цену гитара?
  - Не знаю.
  - И ещё к тебе вопрос: говорят, можно заказать почтой самогонный аппарат из Москвы.
  - Ты же непьющий.
  - Не себе, а племяннице. Всё подешевле, чем водка в магазине.
  - Ты дурак?
  - Нет.
  - Тогда подумай, как излечить её, а не о самогонном аппарате.
  - Она безнадёжна.
  - Решил торговать спиртным? Ты всю деревню кончишь.
  - Да ты чё?
  - Племянницу кто споил, кончил?
  - Я не заливаю ей в глотку.
  Так началась их вахта…
               
                3

Утром Тёма принёс свежую новость:
  - Мы получим штук по двести.
  Ребята радостно потёрли руки и принялись обживаться. 
  - Надо тряпку столовую. И половую, - сказал мужик-живот.
  - У тебя претензии? - удивился Серёга-афганец. - А жена не положила?
  - В честь чего она должна положить?
  - А в честь чего ты спрашиваешь? Кто тебе приготовил? Сам найди. Для меня это восьмая путина. Бывало хуже. Уж мне-то поверь.
  В бараке появился начальник базы Нельсон:
  - Чего вы засиделись? Отдыхать сюда приехали? Давай всем стадом на развод.
  Он искалечен на один глаз, грубый, неотёсанный, с замашками полицая. 
  Вышли на работу. У неё есть название: подготовка к путине, а доступными словами: принеси-подай. Стали чинить мэрээски. Ржавчина полетела от бортов кусками.
  - Корабли-мертвецы, - обозвал их Вовка. - Долго же придётся вылизывать всю рвань.
  - Мы скоблим и красим, рыбаки сидят, чаюют. Нас не зовут, - заметил Субота.
  - Для них мы кто? Нули, - пояснил живот.
  - Ты ноль, а я не хочу быть нулём.
  Живот злобно кашлянул.
  Вечером в бараке Вовка забодрился:
  - Мы неплохо устроились! Чем не жизнь? Печка, дрова, колодец, рукомойник, длинные столы в кухне, баня, катера, толстенная черемша, крабы в прибое. Детством пахнет, деревней, прошлым веком.
  - Меня радует новизна, - добавил Субота. - Всегда радует.
  - Питание свежее, горячее, - Вовка упал на кровать. - В складе чай, сигареты, даже кофе, даже туалетная бумага. И даже носки и тапочки для холостяков.
  - Для холостяков? - не понял Олег.
  - Женатых, брат, жёны собирали.
  Припёрся животик:
  - Опять у нас дымом воняет. Ну, ****ь, и жизнь. Печка, дрова, туалет на задах, колодец, общая столовая. Очереди. Кормят хрен знает чем. Старая баня. Как в ней стираться?
  - А кто тебя звал сюда? - рыкнул Серёга. - Здесь нет благоустроенных номеров.
  - Нет, я ничё. Но стираться-то…
  - Стирайся в море. Воды море, там отличная дезинфекция.
  - Пусть они предоставят…
  - Никто тебе ничего не предоставит. Блеск наведём сами.
  - Я здесь обрабатывать лосося, а не красить дохлые катера. От них могилой веет.
  - Беги назад, через тундру. Но с тебя сдерут, нас привезли сюда за их деньги.
  - Ты не доказывай ему, - шепнул Субота Серёге. - Не докажешь, а испортишь отношения. У всех свои понятия.
  Легли спать молчком. А утром море выбросило на берег мойву. Много живой мойвы. Собирали её лопатами. Вечером утащили из столовой чашки и масло, жарили полночи, наелись до отвала.
  Следующим утром мойвы на берегу ещё больше.  На неё махнули рукой, встречали новых мужиков. Одни прибыли вездеходом, другие плашкоутом с моря. В камеру к Суботе заселились Яша и Митёк. Яша - строптивый и самолюбивый, а Митёк - какой-то сам в себе, осторожный. Первым делом он устроил бритьё. Скинул рубаху – его грудь спина и плечи наколоты вдоль и поперёк.
  - Ты где так изрисовался? - охренел Женька.
  - Во Владивостоке, - буркнул Митёк.
 
  Старые рыбаки рассказали: здесь был посёлок на четыре тысячи жителей. С клубом, школой. Народ годами не выезжал отсюда. Дорога шла по прибою, по речке во время отлива. Ездили на вездеходах, «Уралах». «Беларусь» и КРАЗ не пройдут, они забуксуют.
  - Эх, срубить бы домик на берегу, - сказанул Колька.
  - И что в нём делать? - опешил Вовка.
  - Жить. Рыбачить, охотиться, искать жемчуг, кораллы. И вечерами у печки бабу щупать.
  - Ни одна баба не согласится на твою первобытную жизнь.
  - Везде живут люди, - возразил Олег.
  - Я не хочу так прожить. Три месяца путины – да, а всю жизнь – нет, - отрезал Женька.
  - Какие три месяца? - перебил Яша. - Путина  только месяц. Остальное время сначала подготовка к путине, потом консервация. А если коротко, хозработы. Будем делать то, что прикажут. Иначе не заплатят.
  - Как в зоне - по приказу.
  - Дебилизма наедимся. По Нельсону видно: солдафон по самые яйца.
  - Он служил в тюрьме, в нём засела неприязнь к людям как к пленникам.
  - Наше дело телячье: обоссался и не мычи, - пробубнил хмурый Игорь.
  - Полоротый, иди кобыле в трещину, - отослал его Яша. - Надо сразу поставить себя и их поставить на место. Нас тьма, их всего кучка. Заявить надо, что мы люди, а не телята.
  - Молодец! - рявкнул Субота. - Так и сделаем. Или они оборзеют.
  Все мужики промолчали. А Женька ругнулся:
  - Глушь, дикость. Ни связи, ни парикмахера, ни прачки, ни фельдшера, ни тазов, ни чайников. И база - столетняя свалка.
  - А мы для чего? Мы и уберём её.
  - База похожа на Петровский завод. Мы проезжали его поездом. Разруха как от Сталинградской битвы. Позор. Тут хоть далеко от людских глаз, а там вдоль железной дороги.
  - Весь наш восток позор не позор, а убожество. Вроде из окна красиво, а душа кричит: убожество. Редкие невзрачные полустанки, ни городов, ни ЛЭПов, ни хлебов, ни людей.
  - Миллион земли, а жить на ней некому.
  - Заумничали, - недовольно прошамкал Саня.
  - Идём поработаем, дрова, ведро поищем, - толкнул его Женька.
  - Успеем, наработаемся, - ответил Саня и завалился на другой бок.
  - Или на море посидим, подышим, а?
  - Надоест ещё оно. Мы в прошлом году…
  - Чё ты всё о прошлом годе? Мы здесь, сейчас. Ты и там проспал.
  - Отвечаешь?
  - Отвечаю. Везде хорошо, где нас нет. А где мы появились – там худо. Спи. Я буду звать тебя не Саней, а Соней.
  - Мне без разницы.
  - Никакого худа, - возразил Субота. - Там, где нас нет, не везде хорошо.
  - Мне без разницы, - снова пробурчал Соня.
  - Ты скучный.
  - Радостей мало.
  - Ничё немало. Столовая, баня, кровать. И вот-вот начнётся путина.
  - Рыба иногда плывёт мимо своей реки. Были трудные годы, люди брали кредиты под путину, закладывали квартиры, думали заработать. Вербовали работяг в свои артели и прогорали. Самоубийствами кончали. Это рулетка. Последний раз безрыбье было в 1998-м. Шивелуч выкинул лаву, она замутила все речки.
  - Посмотреть бы на ту горячую землю, на огненную лаву, - размечтался Олег. - Есть же экскурсии на вулканы? Я хочу на экскурсию.
  - И я хочу, - добавил Субота. - Митёк, а ты что делал во Владивостоке?
  - Срок отбывал.
  - Достойно отбыл?
  - О, не то слово. Коньяк-***к, конфеты-***ты, водка-***тка. Университеты ещё те. И что меня удивило? Встречал людей, которые проходили огонь и воду, но курвились на мелочах.
  - Ломались?
  - Чёрт их знает. Людей не понять. Но кое-что я понял: в жизни нет ни правых, ни виноватых.
  - Но приятно видеть кучу трезвых мужиков. И ведь где-то за море платят деньги, а тут оно даром, и его так много.
  - Мы построим и летнее кафе с пивом, - пошутил Женька. - Ещё бы женщину и побороться.
  - Тебе хватает питания в столовой? - поинтересовался Олег у Суботы.
  -  Мне мало. А тебе?
  - Я голодный. Икру жду. На икре оторвусь.
  - Как думаете, шмонать будут на предмет рыбы, икры? – задал вопрос Тёма.
  - Зашманают до одури, как и на предмет водки, - сострил животик. - Зачем им шмонать? Они по-другому сделают: выжмут из тебя все соки на работе. Ну украдёшь ты килограмм-два икры, а у них десятки тонн.
  - Я не почувствовал, что жмут соки. Отдыхаем, - сказал Субота.
  - Не расслабляйся.
  - Ты поддерживай праздничек в своей душе.
  - Как?
  - Весело берём брёвнышко и весело несём.
  - Ты и неси его.
  - К сентябрю тебе сотни брёвнышек надо перетаскать.
  - С чего бы?
  - С того, что ты боишься Нельсона.
  - Ты, конечно, не боишься?
  - Нет.
 
  Митёк нашёл на свалке ведро. Отмыли, отскоблили  - получили хозвещь. Субота притащил кусок металла. Выгнули, прогнули - есть сковорода.
  - Надо сообразить чайник, - сказал Митёк. - И зачифирим по-мужицки.
  - Половину кружек из столовой растащили по хатам. Все наделали кипятильников. Поварихи свирепеют, - доложил Тёма.
  - Кипятильником не добиться того вкуса, что от огня, от печки, - объяснил Митёк. - Уж в чае я знаю толк.
  - Зеркала ни у кого нет, надо же. Все забыли как по заказу. Забудем сами себя.
  - Ну и ничего. Дома познакомимся.         
  - Бабы приедут, у них всё возьмём, - нашёлся Тёма. - Каждая привезёт по две котомки с барахлом, вот увидите.
  - И видеть не надо. Верим тебе, Тоха.
  Возле «Хилтона» колодец с водой серого цвета. Через неделю вода стала синей, через две ржавой, через три колодец высох. Мужики зачастили с вёдрами к дальнему колодцу, заготовленному к приезду женщин. Там вода чистая.
  Баня забита людьми с утра до вечера. «Ловят» её и ночами. Но и ночами очереди. А потом на бане повис замок. Приспособились мыться под краном и в вёдрах, что нашли на помойке. А Митёк, пробившись к машинке, забросил в неё кроссовки.
  - Не занимайся ерундой. Здесь тряпьё стирают, - обругал его Субота.
  - Да и хрен с ними.
  - Стирают-то не они, а мы. Такие же, как мы.
  - И никто не суёт сюда ботинки? Суют. Хороший умысел предположить трудно – значит, предположим худой.
  - После твоих кроссовок я должен стирать трусы? - возмутился живот.
  - Стирай в море, - ответил Митёк.
  Живот поменял разговор:
  - Три месяца полная пустота информации. Ужас. Что там, в мире делается?
  - Мир без тебя не рухнет. До конца света ещё полгода, - успокоил его Митёк. - Главное, три месяца вне бухла. И без всяких героических усилий. Чего бы я ни делал с собой – срывался. Не паникуй, попей чайку. Тебе скучно? Столько новых людей. Знакомься, не вороти голову. Скоро бабы приедут.
  - Все эти новые люди – никчемные. Сбродище, - скривился живот.
  - А ты кто? Белая кость?
  - Мой двоюродный дядя – член Союза художников СССР.
  - Но не ты, а дядя. А ты что здесь делаешь, потомок члена Союза художников? Скажу тебе честно: вокруг нас нормальные мужики.
  - Наоборот, мы все ненормальные, - поправил Вовка. - Не умеем воровать из казны миллионы.
  - И без роду и племени. Отсидевшие сроки. Ни кола, ни двора, - сказал живот.
  - Я хоть и отсидел, но ты ничем не круче меня, - обозлился Митёк. - Да и сегодня ты с колом и двором, а завтра, глядишь, без кола и двора. А кто был голытьбой, стал вдруг с колом и двором. Не зарекайся от сумы и от тюрьмы. Девяносто пять лет назад уголовники стали вождями страны, а которые были вождями – стали нулями. Так всю жизнь: кому как ляжет карта. Усёк? Какого хера ты взял в моду брюзжать, судить? Ты кем работаешь на материке?
  - Недавно в ресторан устроился. Брат поговорил с блатными, я дал на лапу. Начну после путины. До ресторана…
  - Мне плевать, что было с тобой до ресторана. Сейчас ты официант. Не пышно живёшь. Ты же обслуживающий класс. Слуга. А тут вольные люди, - заржал Митёк, - они от путины до путины.
  - Я не официант, а охранник.
  - Глаза тебя выдают: прислужу и облапошу. 
  - Зато всегда сытый. А потрошить рыбу и дурак научится.
  - Ты и есть дурак.
Официант пришёл в ярость:
  - Не учи меня жизни. Уже научен.
  - Митёк, сколько лет ты сидел во Владике? - усмирил их Субота.
  - Четырнадцать.
  - Новые мосты строил?
  - Не строил. Но видел. Красота! Высота!
  - И я хочу увидеть.
  - Обязательно съезди. Ночь поездом от Хабары, и ты не забудешь. Не только мосты, а весь Владик не забудешь. Город-мажор.

                4

В рабочее время они выкрасили катера, убрали часть помойки, понастроили сараев, выкопали ямы для туалетов… И перекуры, перекуры. Вечерами опять курение, беседы.
  - Ты на каком транспорте приехал сюда, Митёк? 
  - На корабле. Четверо суток шли из Петропавловска. Постояли в Озерновском и в Октябрьском. Надоело в доску. А плашка уболтала меня до блевотины. Шторм на воде всю дорогу.
  - Охотское море штормовое. С октября уже трудно вести промысел. 
  - Из-за штормов и металлолом не собирают. Отсюда Магадан прямо через море, напротив нас. Километров шестьсот или семьсот.
  - Ага, рукой подать.
  - Неблизко. Но тут сотни тонн металла.
  - Никому не нужен этот геморрой. Затратно морем. На хрена металл? Есть же рыба.
  - С рыбой возня.
  - Но и деньги.
  - А с металла не деньги?
  - Было бы выгодно - давно бы вывезли.
  - Кстати, восемь через восемь - жестокий график, - ни с того ни с сего брякнул Тёма.
  - Правильно, чтоб не оставалось никаких желаний, - рассудил Митёк. - Ты молодой, а скоро женщины приедут. Увидишь юбчонку и забудешь о работе. А с этим графиком не до женщин.
  - Сюда едут не женщины, а дворняги, - поморщился официант-живот.
  - Почему дворняги? - возмутился Женька. - Ты хочешь заработать? Они тоже. Их жизнь тяжелее твоей. Ты встал и ушёл, а она после тебя мать-одиночка. Как ей жить? Доверить ребёнка бабке с дедом и рвануть на путину. Да и мужика себе найти. А что? Имеет право.
  - Сюда бы ездить два раза в год. Летом на красную рыбу, зимой на белую. Но постоянно работать вручную, в рыбном запахе? Нет. Зачахнешь без городов. Выезжать надо. Заработал - уехал, потратился - приехал.
  - У механика Миши баба работает сторожем ночь через ночь за восемь тысяч. А ты говоришь: Камчатка. Зарплата.
  - Но за что сторожам платить? За то, чтобы в крайнем случае нажали тревожную кнопку? Почтальоны тоже мизер получают, а у них работа серьёзнее, чем у твоих сторожей.
  Лёгок на помине, подошёл Миша:
  - Кто хочет остаться сторожем на зимовку? Полтинник в месяц. Или за всю зиму. Я не помню. Питание даром, дрова сам готовь. И квадроцикл тебе, снегоход.
  - Без связи толку от сторожа…
  - Спутниковая будет.
  - А если заболеешь?
  - Не болей.
  - От одиночества с ума сойдёшь.
  - Почему одиночество? Зимой три сторожа и каждому по бабе.
  - Откуда бабы?
  - Добровольцы.
  - Я лучше заплачу пятнашку, отучусь два месяца на курсах в Петропавловске и уйду матросом в море.
  - Но где в Питере жить собрался? Жильё там дорогое.
  - Нас трое желающих. Снимем квартиру на троих. Комнату, на худой конец.
  - Нормально, - одобрил Миша. - Пока молод - дерзай. Море не забудется. Но всю жизнь матросом не советую. Здоровье дороже.
  - Здесь сплошняком тундра?
  - Западный берег - одна тундра, а восточный живописней, с бухтами, скалами.
  - Ваш край мог бы стать богатым. Красная рыба, красная икра. И минимум вложений. Только базы с морозилками на берегу, а рыбу даёт природа. Оно тебе не коров разводить.
  - Ну, не только базы. Мэрээски, невода, "Уралы", "Камазы" - много чего надо.
  - А в земле что-нибудь растёт?
  - В советское время сеяли и пшеницу.
  - И ягод полно, да?
  - Брусника, жимолость, морошка. И отличная черемша.
  - Почему бы нам не вспахать землю и не посадить картошку? Согнали три сотни харь и никакой работы, - сказал Субота.
  - Зачем им такая мелочёвка? А что мы измаялись от безделья - наша беда, - ответил Вовка.
  - Тут пять-шесть свиней, - вспомнил Миша. - Нет, вру, их больше. Скоро начнут колоть, сало будет в столовой, свежее мясо.
  - Медведи же задерут их всех.
  - Медведям нужна рыба. Свинину они не любят.
  - Мы и оленину пожрём, да?
  - Олени живут выше, на севере, в Корякском округе, - уточнил Миша.
  - Последствия Фукусимы у вас не заметны?
  - Они не коснулись наших вод. Если коснутся - Камчатке конец.
  - И газ тут есть, вроде?
  - Да. В Соболево зашёл Газпром. Создаются десятки фирмочек. Одна фирмочка нанимает другую, та третью, третья - пятую. И все московские. Вот тебе и богатый край. Сколько живу - нас лишь рыбалка спасала.
  - Рыбаки в сезон много зарабатывают?
  - Немало, по пол-лимона, под лимон за путину. Но труд тяжкий. Суда старые, малые, волна швыряет их, заливает. Условий никаких. Что в советские годы, что нынче – тот же примитив. Здоровье потерять? Легко. У меня всё нутро болит. Через силу двигаюсь.
  - А как дела с туризмом?
  - Были туристские тропы и вертолётное снабжение точек. Теперь дорого стало. Но летают вертолёты в Долину гейзеров.
  - И есть пешеходные маршруты к вулканам…
  - Есть-есть, я и забыл. Не увлекаюсь туризмом.
  - Да ну её, вашу Камчатку и ваш туризм, - подытожил официант-живот. - Мы тут медведям на закуску. Недавно, год назад, в Паратунке медведь задрал девчонку. Он ел её, а она звонила домой по мобильному, прощалась с родителями.
  - У тебя язык поганый. Где ты набрал страшилок? Вчера я сел в поле по нужде и боялся медведя. Из-за тебя, - фыркнул Митёк.
  - Материк засрали, за камчатскую тундру взялись, - бросил Субота.
  - Я не засирал твой материк. Чаще по туалетам хожу. И что меня поражает: снимешь штаны - величайшие идеи приходят на ум, на госпремию тянут. Напялил штаны - идеи забылись, пропали. Обидно до слёз.
  - Бери с собой листок с карандашом.
  Люди повеселели.
  - Ты же хочешь во Владик? - обратился официант к Суботе. - Из Питера до Владика можно уехать на теплоходе. Или пассажиром, или рабочим. Как договоришься с капитаном.
  - Четверо суток плыть и блевать? Морская качка изматывает до полусмерти.
  - Не все блюют, - и официант вернулся к любимой теме. - У наших хозяев куча издержек. Корм, постельное бельё, посуда.
  - Они за день путины окупят все траты, - заметил Субота. - А чё ты считаешь чужие деньги? Нам-то всё даром. Люди едут в большие города,  платят там за крышу над головой, за питание, за транспорт. Часами добираются до работы. А здесь тебе полное обеспечение. Завод под боком, жильё, жратва.
  - Не жильё, а стайка. Не жратва, а комбикорм. И за этот комбикорм высчитают ползарплаты.
  - Жильё неплохое, жратва тоже, - возразил Женька. - Ты из тех, кому все должны: рассветает поздно, на работу идёшь во тьме. Для чего они там, в Кремле, оставили летнее время? Ладно, переведут стрелки на час, на два назад – ты опять заноешь: темнеет рано, с работы возвращаться опасно, за каждым столбом наркоманы и маньяки, на людей охотятся. Ну как угодить тебе?
  - Ты не о том.
  - Как раз о том.
  - Сюда и правда ненормальные приехали.
  - У которых всю жизнь всё нормально.
  - Мне без разницы, - объявил официант. - Перетерпеть, увезти бабло, а там заживу...
  - Не заживёшь, - оборвал его Субота. - И не заработаешь. Такие, как ты, не зарабатывают. Нигде, никогда. Тебе и Соне кол в жопу запихай – вам также без разницы? Или параллельно? Или фиолетово? Или по барабану? Или до фонаря?
  - Ты отпетый хам…
  - Будь мужиком, не позорься.
  - Мишка, а верно, что сюда, в тундру, бегут уголовники, должники, хулиганы? Прячутся от судов, от кредиторов, от ментов, - нашёл свежую тему Вовка.
  - Есть всякие.
  - И чем занимаются?
  - Соколиной охотой. Встречал я одного. Его наняли, заселили в избушку, дали ружьё от медведей, питание. Соколы – они весной и осенью, но он живёт круглый год. Дома сотворил пакость, сбежал. Здесь не найдут.
  - Ему платят?
  - Наверно, переводят на карту. В тундре деньги зачем?
  - А куда соколов сбывают?
  - Соколиная охота - страсть нефтяных королей в Арабских Эмиратах. Представляешь, какая цена у соколов? Миллионы. Эти, на которых он работает, везут в Петропавловск и сдают другим. Те из Питера в Москву и опять другим. И только те в Эмираты. И вся цепочка зарабатывает.
  - Мы-то угодили в мёртвое место. Ни соколов, ни причала, ни пирса, - сказал Олег. - Катера пихает в море бульдозер, на глубину тянут буксиром. Всё на каких-то тросах. Смех смехом.
  - Причал дорогой. И к чему он? Нас триста пар рабочих рук. На руках-то мы и занесём в воду любой катер, - пояснил Миша.
  - Ну хоть бы пирс простенький… И ловим душ, как черти. Там то кипяток, то лёд, то облом. Пойдёт рыба - провоняет и хата, и постели, и одежда. В поезде от нас шарахнутся.
  - Зато везде уступят место.
  - Эх, моя мечта – не ваша. Дайте мне открытый океан! - заявил Субота.
  - Остроты хочешь? - ухмыльнулся матрос Дима. - Я помню, на выходе из Авачи в океан волна подняла корабль на дыбы. Вторая волна подмыла. Мы как с горы на гору. Я задрал голову - на меня вот-вот упадёт тонна, или пять тонн, воды. Высота волны метров семь-восемь, наверное. Вспоминать легко, но тогда… Вроде конца света. Желаешь адреналина? Устройся на океанское судно.
  - Люди плавают по океану и на плоту. Они без нервов?
  - Не знаю. На берегу красота, но там, в открытом океане, страх.
  - Между делом, рыжий боцман похож на Тура Хейердала.
  - Кто он такой?
  - Норвежский мужик, он-то и пересекал океаны на плотах.
  - В одиночку?
  - С командой.
  - Когда летишь в Долину гейзеров на вертолёте - дух захватывает не меньше, чем в океане. Иные теряют сознание, - заинтриговал Дима.
  - Отчего?
  - От кайфа. Вертолёт летит по рельефу. Скала –впадина – холм – озеро. Всех бросает то вверх, то вниз, то в жар, то в холод.
  - Но зачем драконят Судьбу, зачем лезут в океаны, через пропасти, по скалам, прыгают с парашютом? Я не врублюсь, - зевнул Соня.
  - А жизнь есть что? Работа – дом – работа – старость – гроб? Выживание, прозябание, битва за кусок хлеба, без перца, без смысла, без души? – закипел Субота. – Тоска  зелёная.
  - Все так живут.
  - Нет, не все.
  И Субота отправился на сейнер, там киргиз-сварщик штопал пробоину в днище.
  - Тебя как по имени? – спросил Субота.
  - Зови меня Толей, братка, - ответил киргиз.
  - Азия уже и сюда добралась?
  - Десять лет я на Камчатке. Бывало, и в Москве работал. Камчатка лучше.
  - Путешественники уверяют: чем северней и суровей край, тем отзывчивей народ. А у тебя акцент остался.
  - Да неважно, братка. Все мы люди. В прошлом году сюда ко мне приезжал сын. Глянул, как мужики зарабатывают на хлеб, отпахал лето и посерьёзнел. Я говорю ему и говорю: пока я жив – учись в институте. А то быть тебе всю жизнь грязным. Молодые же не хотят работать в грязи. Им западло.
  - Я смотрю, ты всё умеешь.
  - Могу на тракторе, на кране, на экскаваторе, могу сантехником. Лишь операции людям не умею делать. Но Авдеичу выдавил гной подорожником.
  Мастер Авдеич тут как тут, он громко отчитывал тощего парня:
  - Я должен тебе печку топить? Ты откуда свалился? Вон полон берег сигаретных пачек. Собирай, растопляй. Лучины строгай. Не умеешь? Нечем? Ты не смеши меня. Ногтём строгай. Нет полового ведра? Найди на помойке из-под краски, выжги соляркой, отшкрябай. Нет гвоздей? Выпрями старые. Думай головой. Другие думают. Вишь, сделали турник, мяч, сколотили швабры, полочки. Даже нашли зеркальца. На свалках есть всё. И нержавейка, и золото, если поискать. У моря ракушки, крабы, камни красивые. Займись культурным делом. Но уже пришли медведи. Подростков не бойтесь, они без матери, не опасны. А от малышей надо бежать, эти с медведицей. Она снимет скальп с любого.
  Толя съел таблетку, вторую протянул Суботе:
  - Заглотни, братка.
  - Что за лекарство?
  - В камчатской воде дефицит фтора. Оттого выпадают зубы. В аптеках продаются таблетки с фтором. Их мало кто пьёт. А немцы пьют. Немцы берегут себя.
  - Толя, мы уже месяц у моря, а ни одного настоящего дождя, ни одной лужи. Морось - не дождь, а дождя нет.
  - Эта погода - редкость. И плохо для рыбы. Зато вчера меня укусил первый комар.
  - А я поел на «Андромеде» солёную чавычу. И кусок копчёной. Вот так путина…
  - Не торопись, всё успеешь. Но жареной-то наелся в столовой?
  - Да, жареной уже досыта... Скажи, почему Камчатка неестественно дорогая?
  - Порт-монополист дерёт за грузы три цены. А платит покупатель. Цена доброго мяса шестьсот рублей, хлеба – сорок-пятьдесят. Коммуналка, теплоэнергия не подарок. Уголь привозной, он тоже денег стоит.
  - Тогда что хорошего на твоей Камчатке?
  - Люди хорошие, братка. Это главное…
 
  Рыбообработчики слепили карты, нарды, шашки. На трезвую голову можно выучить вечерами иностранный язык. Но книг нет. Все дорожат случайной книгой Дюма «История знаменитых преступлений». Прочитал двадцать страниц – передай соседу.
  - Вот дела! - завопил Олег после чтения. - Именем Бога попы творили беспредел. Мы орём: вай, голоса на выборах скупают. Да всё давным-давно придумано. Ничто не ново, оно уже было. Что там выборы? Головы рубили невинным людям с Божьего позволения
  - Рубили у них, у католиков, - возразил Субота. - В России помягче, смирением, послушанием. Церковь для того и вернули, чтобы она служила государству и держала людей в стойле. Государство кнутом, а церковь пряником. Народ молчит и тихо играет в компьютерные игрушки, стрелялки.
  - Но ведь попы не всегда жировали. Их люто гнобили, - заметил Володя.
  - А нынче им почтение, преклонение, им целуют руки. За какие подвиги? Я захожу в храмы, чтобы успокоить свою совесть. Но к попу сроду не прикасался. Моя душа не понимает его мрачную рясу, его каменный внешний вид.
  - Церковь и храм – не одно и то же?
  - Нет. Храм - место для сердечного согласия, для душевного равновесия, а церковь – монополия с рангами, чинами, хитромудростью и формальными платными ритуалами, - объяснил Субота.
  - Тогда что такое вера?
  - Вера в добро – это и есть наша вера. А лучше не верить в добро, а делать его. Своим близким, товарищам.
  - Но Бога ты как объяснишь? - спросил Олег.
  - Так и объясню: жить по совести.
  - Не дошло до меня.
  - Моя совесть – мой внутренний Бог. Ладно, не делаешь добро – не надо. Но хотя бы не делай и дерьма никому. Для того есть совесть. Твой личный сторож.
  - Опять заумничал, - усмехнулся Соня.
  - Твари. Суки. ****и, - заорал Митёк.
  - Кто?
  - Нельсоны. В третий раз вырубили электричество. Мечтают лишить нас чифира, падлы.

                5

Выходных нет, а они и не нужны. Что делать в выходные? Сидеть в камере? Кто-то привёз машинку, и половина людей обрилась наголо.
  В редкие ясные часы все стирают. Однажды вдруг появилась сотовая связь. Те, у кого Билайн, полезли на крыши, там связь лучше. Такие дела. Других дел нет. Погулять бы по тундре, но дальше чем на километр никто не ходит, кругом медведи. Работа не напрягает, но дебилизма полно. Нельсон приказал бетонировать площадку. Раскидали роли: ты готовишь месиво, вы двое разносите носилками, ты ровняешь лопатой. Остальные десять харь просидели, прокурили… Позвали на разгрузку машины - справились бы человек пять-шесть, а примчались все двадцать. К машине очередь,  в склад очередь с мешками на плечах. И каждый желал, чтоб его заметил Нельсон или хоть боцман… Много трутней. Им бы сидеть, сидеть. Спать, спать. Курить, курить. И считать дни до дома. Скажут им - они сделают, не скажут - не догадаются. На их лицах скука, тоска или мука. Баня? Пусть баня. За дровами? Значит, за дровами. Обозвали баранами? Согласны и на баранов. Можно ли, работая, выкуривать две пачки сигарет? Запросто. А третья и четвёртая пачки курятся в часы отдыха.
  Активные люди вечерами ищут камни у прибоя.
  - Одна баба в прошлом году собрала мешок янтаря, но не увезла, зарыла. Испугалась брать в самолёт, - сказал Тёма.
  - Настоящий янтарь - он же на Балтике, - возразил Женька.
  - И из этого делают украшения в городе.  Глаз не оторвать.
  - Кто делает?
  - Мужики с золотыми руками. Своим ремеслом и живут.
  - Дорогой камень?
  - За килограмм балтийского на чёрном рынке дают три тысячи баксов. Около того. Но я не любитель цен.
  - Тоха, а на что он похож?
  - Янтарь прозрачный, цвета солнца. Застывшая древесная смола. Давным-давно на месте морей шумела тайга.

Из капитанов мэрээсок выделяются трое. Роберт похож на морского пирата. У него длинные волосы, борода, хриплый голос, юмор. Второй,  Фёдор  - участник чемпионата Европы по мотокроссу. Кто-то уверен, что врёт. Да нет, не врёт. Ему пятьдесят, а он как молодой, с лёгкой спортивной походкой, волевым лицом, независимостью в глазах. Третий, Саныч - старейший рыбак, сорок лет на путинах, знаток моря, сейнеров, кунгасов.
  - Почему бы не пригнать сюда мужиков с биржи на сбор металлолома? - запытал Субота Саныча. - Всё вычистить, распилить металл и загрузить его.
  - Нянчиться с безработными? Кому это надо? Все ждут путину.
  - А после путины?
  - Не говори ты глупостей.
  - Я понял. Но почему нет мер предосторожности от медведей?
  - Медведи никого не обидели, не задрали.
  - Озвереют и задерут.
  - Не задерут. Они обожранные рыбой, ленивые. Десятка два приживутся на помойке. Коровы коровами.
  - Скажу кому дома – на смех поднимут.
  - Подожди. Скоро станет не до смеха.
 
 В бараке мужики дымят и грустят:
  - Я слышал, на Курилах люди пришли к бухгалтеру за зарплатой, оказалось, они в минусе. Но им хоть позволили звонить домой. И звонили: вышлите на билет главе семьи.
  - На Сахалине те же дела. Но там купили работягам билеты.
  - Приеду без бабла, замру на пороге, жена скажет: проходи, садись, будем кушать. Я отвечу: спасибо, на Камчатке наелся.
  - Мне и на порог стыдно вставать.
  - А я до порога не доеду. Нырну из поезда где-нибудь в Амурской области.
  - Не портите людям нервы, - зашипел Субота. - Базарьте о медведях. Или о бабах.
  - У, щас бы бабу да с пивом.
  - ****ь.
  - Тихо. Проснулся наш Митёк, знатный рыбообработчик.
  - ****ь, сон так сон!
  - Не возьмут тебя в разведку. Громко материшься во сне.
  - Дык бабы-***бы снились. Никто не брал мою зажигалку? А сумку мою кто передвинул? Крыса завелась.
  - Чего у тебя крысить? Старые носки?
  - Носки часто крысят, - отозвался Соня. - В прошлом году у нас крысили.
  - Не подловили?
  - Нет.
  - Куда они нагнали столько людей? Как муравейник. В столовой не протолкнуться. В душ не попасть, - заворчал Митёк. - Зла не хватает. Нервишки уже сдают.
  - Вчера я в пять утра залез в мойку, там ни души и есть горячая вода, - признался Субота. - Враньё, что счастья не бывает, подумал я и намылился. Тут вода и пропала. Ни горячей, ни холодной. Я побежал к морю. Столовские бабы видели.
  - Им повезло! – опять ворчнул Митёк.
  - Но сегодня я повторил свой номер. Дважды в одну воду не войти, а в одно говно легко залезть и трижды. Занятная штука, брат.
  Кое-кто решил ходить в столовую к её закрытию. Но этих «кое-кто» набралось немало. Приди рано - там очередь в три потока, все столы заняты. Приди поздно - тот же вид да кончится чай. А самые героические люди до путины - поварихи и посудомойки.
  Пятого июля пролился дождь. И сразу расцвели деревья, травы. И снова дни без дождей. А деревья-то посадили люди. Когда-то. Далеко в тундре их нет. Зато есть медведи. Они  не агрессивные, но хозяева. Тут везде их территория. Встретиться с ними морда к морде? Нет уж.
  Привезли на подпись трудовые договоры. Месяц спустя после начала работ. Все почитали - там суровая кабала.
  - Мы в их руках. Рабы.
  - Не подписывай.
  - Как не подписать? Месяц-то даром пустить, что ли? Без договора мы никто.
  - И с договором никто.
  - Нужен профсоюз, - предложил Субота. - Но всем вместе. Или нам труба, они задрочат нас как кроликов.
  Люди приняли его слова за шутку.
  - Сегодня Юра-шофёр смеялся над дэсовцами: у них не работает ни один дизель, а они колотят себе заборы, обживают курилки, унитазы, - развеселил всех Олег.
  - Этот Юра напился в первый день, бегал по базе, орал: «Я начальник Камчатки. Я всех построю». Разбил стекло трактора, - вспомнил кто-то из старожилов.
  - А он классный мужик, - сказал Субота.
  - И классный крановщик, бульдозерист. Но за разбитые стёкла отпашет даром.
  - Да ну. Тут же не изверги. Хозяева как хозяева. Не лучше, не хуже других хозяев. А Юра спец, его ценят. Спецов нынче мало.
  - Их ценят, но до зарплаты.
  - Бросьте вы гонять хмурь.
  - Если бы сюда бухло – начались бы спектакли. И разборки, - уверил Олег.
  - Мне от официанта плохеет и без бухла, - заметил Субота.
  - А его - от тебя.
  - Он так и болтнул?
  - Почти. Но ты не базарь ему, ага?
  - Настучал и в кусты? Не скажу. А руки чешутся набить ему живот. Кобелиный живот меня бесит.
  - Нельсон предупредил: за драку он лишит зарплаты.
  - Скорее, правильно. Мужики твердят: солдафон. А без него погрязли бы в бардаке. Нельсоны очень нужны. С мужиками нельзя дружить, нас надо гонять. Как в армии.
  Прибежал взмыленный Женька:
  - Я боролся с болотом. Тёма ошибся. Не вездеход там затонул, а бульдозер по самые окна. Дёргали его из болота тросами, тракторами.
  - Выдернули?
  - Нет. Трос лопнул. И трактор надорвался. Болото - жуткая вещь. Намертво утянуло. Уже не вытащить.
  Вернувшиеся с болота парни окружили Кузьму-узбека:
  - Ты где ловил крабов? 
  - Где я только не ловил. И в Беринговом море, и в Охотском. Три сезона подряд.
  - Народу в команде много?
  - Двадцать восемь человек на борту.
  - Сезон длинный?
  - Квоту вырабатывали за три месяца.
  - А квота какая?
  - Двести тонн. Больше нельзя, проверки достали. За кило крабов японцы дают две тысячи рублей.
  - Подскажи, как туда попасть?
  - Приезжай в мае. Когда в мае набор - людей не хватает. Или зовут обработчиком на плавбазы.
  - Ты и на плавбазах пахал?
  - И не раз. Там ты не в казарме, а в каюте по несколько человек. Если работа в разных сменах - живёшь как в люксе. И всегда тебе шоколад, конфеты.
  - Шампанского не было? - спросил Субота.
  - Шутишь?
  - Не я, а ты шутишь. Много сочиняете, выдумали свой ад и свой рай. В зонах красная икра, коньяк, на кораблях шоколад. Через год-два сладко вспомните эту базу Пымту, нынешнее лето, командира Нельсона.
  Старый моряк Саныч услышал и сделал Суботе выговор:
  - Как неточно ты выразился: корабль. Корабли - они военные.
  - А наши как назвать?
  - Суда. Рыболовные суда.
  - Для нас всё одно: корабли. Звучит красиво. А ты не устал от своих рыбалок?
  - Море манит. Каждый год.
  - Понимаю. Тайга тоже манит.
  - Ты таёжник?
  - Было дело, работал в геологии.
  - Но там же комары, мошка. Целые тучи.
  - И всё равно манит.
  - Любишь тайгу? Здорово, когда что-то любишь.
  - А как буйно цветут твои камчатские травы! Вот корма для скота!
  - Все корма сгниют от сырости. Скотину держать здесь невыгодно.      
  - Я знаю выгоду, - вмешался Колька. - Не сделать ли бизнес: продажа воды в консервных банках? «Вода Охотского моря».
  - Или «Камчатский воздух», - добавил Субота.

                6 

Прибыли женщины. Иные мужики повеселели, но иные разочарованы:
  - Ничего не изменилось. Зато в столовой теперь ещё теснее.
  - Ждали-ждали их, дождались, а всё осталось будничным. Также придёт путина.
  - И придёт, и уйдёт незаметно.
  - Как не изменилось? - возразили им. - Бабами запахло. Парфюмерией.
  - Я слышал сегодня: одна сказала: вай, рыба воняет. Вторая: меня тошнит от запаха рыбы.
  - Привыкнут. Все привыкнем.
  - Базарят, приедет фельдшер.
  - А вон та, которая желает всем доброго утра и приятного аппетита, в прошлом году работала здесь медиком. Нынче просто обработчицей, - доложил Соня. - Она разведёнка из Владивостока. Есть своя квартира.
  - Всё тебе известно, - кивнул Субота. - И что ты смотришь на меня?
  - Она мужика ищет, а ты хочешь во Владивосток. Женись на ней. Тебе и медсестра даром, и жена с углом.
  - Не нужен мне там угол с женой. Поживу-ка я без неё. На берегу Японского моря.
 
В день рыбака в столовую принесли сало. Два таза свежепросольных кусков. И всем выдали по горсти конфет и по несколько яблок. Потом разделили на бригады. Морально изношенный от безрыбья народ 10-го вышел на путину. Прождали всю ночь. Речники не привезли.
  Зато медведь-подросток на рассвете завернул в барак, наследил, изорвал бельевую верёвку. На улице он разлёгся у дверей туалета, заперев там рыбака. Зверя пристрелили. А вечером Вовка с Женькой едва отогнали от речки второго подростка. Он искал брата. В тот же вечер трактор вспугнул медведицу с маленькими медвежатами.
 
На банях замки. В душевой три кабинки, в них плещутся по десять человек. Когда включены все краны – из них течёт лишь холодная вода.
  - В прошлом году я думал, что хуже некуда. Оказывается, есть и хуже, - пробурчал Соня.
  - Любое крупное дело начинается с бани и с туалета, - мудро произнёс официант.
  - И с половой тряпки, - подсказал Митёк. - Но тряпку не положила жена, баня построится к концу сезона, туалет к тому времени утонет в говне. Только ты скажи это не себе под нос, а Нельсону. Между прочим, моряки уверяют: стирать можно и в солёной морской воде. Но полоскать желательно в пресной. Иначе одежда задубеет. Это я так, для информации.
  - Да за одно море, за его мощь, за энергетику, за девятый вал, за солёный воздух, за морские камни, за золотую рыбку - спасибо, жизнь, за праздник твой, - взревел Субота.
  - Ага. Морось, туманы, - усмехнулся официант.
  - И за морось, за туманы спасибо. Где ты ещё увидишь такие туманы? А какого цвета море в туман? Ты видел? Нет, ты проспишь всё. А я видел. Тёмно-стальное. Если бы не помойка из металла,  здесь красиво. Тундра не курорт, но и без курорта живём.
  - Мне не надо это видеть. Мы не снимаем свитера, куртки, шапки, - ответил официант.
  - Чего ты сопли распустил? Как будешь работать на путине? Сваливай из моей бригады.
  - Ты много рисуешься.
  - А ты сморкаешься.
  - Ты не художник, а?
  - Похож на твоего дядю?
  - Какой-то ты смешной. Море, туманы, золотая рыбка… Или начитался лишнего.
  - А ты не беременный?
  - Ты чё это?
  - Твой живот – как шар. Погладить охота.
  - Следи за базаром.
  - Заплачь. Проще ныть по-твоему: вода поганая, дрова паршивые, погода сволочная. И красная рыба невкусная. И сало жирное. И горчица слабая. И столы грязные. И бабы худосочные. И ты удалец с соплями и круглым животом.
 
Путина началась? Разве? Пять-семь тонн в сутки, а цех нацелен на тридцать тонн в смену. Нет, ещё не путина. Ожидание, ожидание рыбы. Ночами все маются, всех клонит в сон. И не уйти. Но почему едут сюда второй, третий раз?
  - Это затягивает, как вино, - объяснила очкастая Марья. - Плохое забывается за зиму, а море остаётся. И надежда остаётся. Мне шаман нагадал: денег будет мизер, удачи не жди. Не поверила, поехала.
  - Мы дождёмся, они примутся материть нас по-хозяйски, - сказала молоденькая Лена. - В прошлом году напарница порезала руку. Зашла к мастеру в будку за бинтом и услышала рёв: «Куда ты лезешь в грязной робе, сука?»
  - Не может быть, - возмутился Субота.
  - Может. Как в зоне, а куда деваться? - обречённо вздохнула Марья.
  - Ты из зоны?
  - Не я. Дочь весной освободилась.
  - Но мы не в зоне, мы на воле.
  - И не остаться бы в вольных долгах.
  - Год назад одни работали, другие курили в бараках, ушли в депрессию. А заплатили всем одинаково. И за сигареты вычли одинаково. С некурящих тоже вычли, - запугала Лена.
  Субота покинул компанию. Везде грустные разговоры. Куда от них спрятаться? Опять моросит. Он всмотрелся в сумерки. Там, в километре, посёлок-призрак. Мёртвые пугающие дома, когда-то жилые, живые, основательные. Нынче они без окон, без дверей, без полов, в комнатах прячутся медведи, роют на зиму берлоги.
  - Скоро медведи и люди привыкнут друг к другу. Типа так, как привыкаешь к быкам, - угадал его мысли Серёга-афганец. - Вроде страшновато смотреть в злые бычьи глаза, но страх куда-то уходит.
  - Не верю. Пересечься глазами с медведем…
  - Да уже на нашем берегу рыбачат люди, на том медведи. Ты видел крупного седого? Ясно: авторитет, старейшина. А подростки резвятся прямо под носом.
 
 Утром на разводе Авдеич дал задание:
  - Ломайте вон ту крышу. Дом списан под снос.
  - Дай ломы, гвоздодёры.
  - А ты без гвоздодёра. Догадайся сам. Сплюшьте трубу - вот и гвоздодёр, и лом.
  - Авдеич, просим совета: покупать ли нам икру на рынках?
  - Покупай. Никто от неё не умер. Но как попадёшь, на кого нарвёшься. Иные умельцы и почерневшую, гнилую икру делают красной. По цвету. И по цене. Но не по сути, конечно. Тебе легко впарят и «натуральную» икру, и «натуральные» крабовые палочки, и «натуральный» мёд, и «натуральное» вино, и молоко.
  - Страху нагоняет, - поделился Субота с Серёгой. - Пустяки. Я смотрю на всё и балдею. На глазах делается большое дело. Впервые вижу своими глазами. И без паники. Идёт подготовка. Через жопу, как всегда, но идёт. Потом месячный «выстрел» – и куча денег.
  - Не сразу. Надо продать.
  - Продадут. Но лишних людей очень много. Сидят и курят. Лежат и курят. На лицах тупое «без разницы». Самое херовое явление – эти равнодушные товарищи. Спать, спать и спать. Даже на путину едут порожняки. А дело всё равно делается. Без них. 
  Накинулись бригадой на крышу. До обеда снесли её. В бараке Суботу поджидал наглый юнец из соседней хаты:
  - У тебя есть нитка с иголкой?
  - Есть. Ты уже просил ножницы, мыло, расчёску. Скоро попросишь мочалку, зубную щётку, носки, трусы, полотенце.
  - Жмотишься?
  - Да нет. Но не забывай о личной гигиене.
  - Ну и жмот.
  - Чтоб не садился на мою кровать своей грязной жопой, салага, - вспылил Субота.
  - А что ты сделаешь? – завёлся юнец.
  - Какой дерзкий! Ровесника нашёл? Научись разговаривать со старшими по возрасту.
  Юнец хотел ответить, но его вытолкали из камеры. И устремились в столовую. Там повариха сделала объявление:
  - Чаю положено двести грамм на одного. А ваши кружки трёхсотграммовые. Наливайте по норме. Всем ясно?
  - Тебе жалко своего подкрашенного кипятка? - крикнули мужики.
  - Будет так, как я сказала.
  - Ты тоже начальник? Все начальники, а рыбообработчики никто. Бани нет, душа нет.
  - Кровать есть, постельное бельё есть. Не самые худые условия, - разогнал тучи Серёга.
  - Не подцепить бы вшей на этой кровати и кишечную палочку от этой воды, - разгорячился  официант.
  - Ты неправ. Ты никогда не пил другую воду, - заметил Серёга. - Ту, которую пил я.
               
                7

Залетали на вертолётах генеральные. Неужели рыба на подходе?
  - А цеха не готовы, - рассуждают мужики.
  - Подготовят за ночь. Будет всё ломаться, лататься, люди бегать, нервничать, орать – но путину вытянем.
  - Они внушают доверие. Без белых рубашек, без галстуков. Бродят по базе, матерятся. Свои. Похожи на своих.
  Завпроизводством Пришвин собрал толпу на собрание:
  - Скоро хлынет рыба. Готовьтесь. Ещё взвоете. Есть вопросы?
  - Есть. Можно семейные пары поселить отдельно от одиночек?
  - Надо было и детей сюда привезти. А что? Детсадик открыли бы.
  - Всё-таки, можно или нет?
  - А не появятся ли новые пары? Мы сделаем так: бросим вас в разные цеха и в разные смены. Поспите вместе после 10 сентября.
  - Почему в складе нет сахара, карамели? Сладкого не хватает, - донеслось из толпы.
  - Понимаю. Но придётся потерпеть. В прошлые годы на сахаре и карамели ставили брагу, из неё гнали самогон. Терпите без сахара.
  - Телефонные вышки нельзя ли установить?
  - Но я предупреждал всех ещё в Питере, что сотовая связь неважная.
  - Здесь у вас трудные условия. Так задумано?
  - Замечено: чем хуже условия – тем люди лучше работают.
  - Вы смеётесь? – крикнули из женских рядов.
  - Нисколько.
  - Можно ли расселить женщин по возрастам? – зазвенел тот же голос.
  - Я понял вопрос: как ужиться двум-трём поколениям? Двадцатилетних и сорокалетних по разным комнатам? А тридцатилетних куда? Кого к кому подселять? Разбирайтесь сами. Это общежитие, а не курорт. Администраторов нет, лишнего жилья нет.
  - Ты спроси про газеты, журналы, - шепнул   официант Женьке.
  - А сам не спросишь?
  - Да я не умею…
  - Привезите нам прессу на вертолёте, - заорал Женька.
  Его слова почему-то вызвали смех.
  - Привезём, - строго ответил Пришвин. - Но вам некогда будет читать.
  - Тазы и вёдра когда появятся? - спросили женщины.
  - Первый вопрос по делу. Выдадим в каждую комнату.
  - Не комнаты. Камеры. Хаты, - пробурчал официант.
  Разошлись с надеждами… Ни через день, ни через два жизнь на базе не изменилась. Рыба не хлынула. Тазов, вёдер не прибавилось. Холодная вода в душе не стала горячей.
  Настоящего дела нет и нет. Машина-две горбуши на час-два обработки, а остаток смены люди изнывают. Ночами холодно, ветрено. Суров здешний июль, середина лета. Цеха сырые, в резиновых сапогах ноги вечно мокрые.
  - Полтора месяца подсобных работ, - психанул Яша. - Что такое подсобник? Принеси-подай, иди вон, не мешай. Когда у тебя нет рабочего места, когда утром ты не знаешь, чем займёшься днём, вечером, куда тебя отправит Нельсон. Скучно и западло. Для идиотов - «без разницы», для нормальных - западло.
  - Тебе надо рыбы? - зевнул Соня. - А я спокоен, как удав. Не газуй, у нас ещё десять дней июля, август и полсентября. В прошлом году поначалу было точь в точь.
  - Мне приснился сон: вулкан извергает рыбьи кишки, - ляпнул Серёга.
  - Пусть же он извергнет красную икру, - добавил Женька.
  - Рыбаки вот-вот уйдут в море, - сказал Субота. - Скорей бы. Надоели. Спят, едят, лезут в душ, ругаются там с нашими бабами.
  Женька решил рассмешить всех:
  - Сегодня парень шагал в наушниках, ничего не видел, не слышал и чуть не напоролся на медведя.
  - Все о медведях. Не врёт ли народ? - усомнился Субота.
  - А Нельсон набросился на большого Гену: зачем ты испохабил траву? Скоро приедет делегация. Бери в складе зелёную краску и ретушируй. Гена подумал, что он дуркует. А тот на серьёзе. Они чуть не подрались. Гена хотел уйти берегом до Октябрьского. Речки собрался одолеть по отливу. А харчи? А медведи? Но остыл.
  - Серёга, прилив далеко заходит в реку? - спросил Олег.
  - Километра на три-четыре. А рыба всё равно завернёт в речку. Лосось нерестится только в пресной воде. Здесь же нет Шивелуча.
  - Фирма-то наша не однодневка, - заметил Субота. - Мало-мальский, но свой флот, своя добыча, своя заморозка. На Камчатке с рыбообработкой живее, чем в Приморском крае. Там это дело вымирает. Вишь, понаехали покупатели из Владика.
  К мужикам подошёл мастер:
  - Ты, умник, съезди с трактористом на свалку, выгрузи отходы,  -  приказал он Суботе.
  С машины они увидели медведей. Огромного, с жёлтым пятном на груди, как с медалью, и двух поменьше размерами.
  На обратном пути остановились у дэски. Там мужики расстроены:
  - Дэска не тянет по мощности. Включили все холодильники  -  она крякнула. Слесаря не знают, что делать. Будут ждать ремонтников из Китая. Неделю простоим. Ну и попали.
  -  Пора уходить отсюда, - заключил Серёга. - Куда? Куда-нибудь.
  - Ты камчатский, сто рыбалок вывез. Тебе виднее. Но где лучше?
  - Где-то, поди, рай. Там, где мы лишние, - махнул рукой Женька.
  - Не ругай жизнь свою, следующая может быть хуже, - смудрил Субота.
  Прибежал злой Пришвин:
  - Шланг сломали, идиоты. Замечу, кто моет из шланга сапоги и фартук, оштрафую на пятьсот долларов.
  - И будем в кишках, как в говне.
  Пришвин заскрипел зубами и промолчал. Но ни с того ни с сего взбеленился:
  - Какого хрена сидите?
  - А что делать?
  - Комаров разгоняйте.
  - Их нет.
  - Всё равно разгоняйте. Операцию «Фэрри» делайте.
  - Уже сделали. Цех сверкает.
  - Повторить. Вы у меня стонать будете, - и ушёл.
  Люди поднялись, но невесело. Постояли и опять уселись:
  - Где народ – там и стон.
  - Тебе же не обещали райской жизни.
  - Не райской, а человеческой бы.
  - Ты куда поедешь в будущем году?
  - На восточное побережье.
  - Наш народ не сломать. Мечту не отобрать. А мечтать мы умеем. Вон та уже распределила свои сто пятьдесят тысяч.
  - Все распределили.
  - Я мечтал во Владик за машиной. А ты как потратишь?
  - На цифровой фотоаппарат. И скатаюсь с подругой до Москвы. Кто знает: гостиницы там почём? Сколько денег?
  - Рыбной зарплаты тебе не хватит.
  - А я ГАЗик 53-й куплю у соседа. Полторы сотни просит. В рассрочку уговорю, - сказал старый Колька. - Дрова, навоз, сено возить начну. В деревне ГАЗик даёт работу.
  - Ты шофёр?
  - В 85-м шоферил маленько.
  - Почти вчера…
  - Ерунда. Не вспомню, что ли?
  - А я закуплю товаров на продажу. Если раскручусь  -  буду и дальше торговать. Если пролечу -  на лето опять сюда.
  - Ты возьми кредит.
  - Его отдавать надо.
  - Но процветают те, кто не отдаёт.
  - А куда податься русскому мужику? Только в пустыню или в тундру, на путину. Да и сюда скоро нагонят узбеков и нам дорогу закроют. Решил я разводить песцов, но шкуры не продать, китайские дешевле. А мне не удешевить, кормёжка дорогая. Нас давят китайцы, узбеки, таджики. Когда-то немцы решили, что они  -  сверхлюди, а большевики, наоборот, что русские  -  маленькие человечки. И те, и другие стали доказывать. Первые на чужих, вторые на своих. Первым не удалось, вторым удалось. У нас страна маленьких человечков. Здесь мы все – маленькие. Прикажет Нельсон рыть носом землю – будем рыть. Прикажет мыть дороги шампунем – будем мыть.
  - А ты, полоротый, на что истратишь свои заработки?
  - Мне параллельно, - процедил сквозь зубы хмурый Игорь. - Я закуплю новинку «Увеличение полового органа без операции и восстановление потенции, эрекции в пионерское состояние».
  - У тебя какое было пионерское?
  - Сильнее, чем у коня.
  - Остряк. А то больше двух слов из тебя не выдавить.
  - Я не острю. В газете вычитал.
  - Ты ещё и читаешь? Не только спишь? Увеличат тебе пластилином, он отвалится при нагреве. Живой стыд перед бабой.
  - Я не с бабой, я с куклой испробую.
  - Нам осталось торговать китайскими куклами, башмаками, штанами.
  - Покупателей нет, кругом продавцы и зеваки. С торговли нынче не раскрутишься. Сетевики задавят. На самогоне, разве что.
  - Я не собираюсь продавать самогон, - обиделся старый Колька. - Давно задумал заняться садоводством. Вот тебе и дело в деревне.
  - Так займись.
  - Помощник нужен.
  - А племянница не помощник?
  - Нет на неё надежды.
  - Делай мыло вручную. Его и в одиночку делают.
  - Я пытался много чем заняться, - вступил в разговор Олег. - Мой отец в уборочную кампанию получал огромные деньги. А я нынче на тракторе имею гроши, и те с месячными задержками. От того и бухаем. На бухло всегда найдём. Я бросил трактор и давай читать объявления типа «Сбор ручек на дому». Прислали какую-то листовку «Долой Путина» или звали продавать косметику, парфюмерию. А я слесарь, плотник. Хотел делать витражи. Мастерская есть, веранда есть. Написал сдуру в Интернет, они завалили письмами. За полгода три сотни писем и всё реклама, реклама. Понял: блеф. Посчитали с бабой: дорого по себестоимости, не пойдёт дело.
  - А я хочу замутить свой бизнес. Поставить станок в дом и строгать, попиливать на заказ. Добрая добавка к пенсии, - сообщил Колька.
  - Ты семью, ребёнка хочешь или о пенсии мечтаешь? – рассердился Олег.
  - Одно другому не помеха.
  - Но ты же ГАЗик купишь. И сад разведёшь
  - Сначала станок. Он дешевле. Сад никуда не убежит, а ГАЗик подождёт. Под него гараж нужен, а станок и в доме поместится.
  - Ты плотничал тоже в 85-м?
  - Всю жизнь плотничаю. И столярничаю. А тут товарищ звал в напарники печником. Не езди, говорит, на свою Камчатку, дома круче заработаем.
  - Ещё и печник? Ты выбери одно.
  - Я и выбрал: Камчатка.
  - А зимой куда?
  - Грузчиком в город. Вахтой. Общагу дают.
  - Станок уже отставил?
  - До весны. За зиму накоплю.
  - В бизнесе надо ориентироваться на богатых. Машины и недвижимость продаются и покупаются всегда.
  - Для этого бизнеса нужны вложения.
  - Есть и без вложений, - сказал официант. - Зимой я таксовал и чуть не задавил старуху. Машину занесло по льду. Я не задел её, но сколько было визгу. Отдал всю дневную выручку, довёз до больницы, а старуху тут же выпроводили. Она туда каждый день поступает. Неслабый у неё бизнес: подставляться под машины. Но знаючи. Под КАМАЗ не лезет.
  - У тебя всё не как у людей.  Вечную хмурь порешь. Олег, а ты иди в погоны. Там зарплата хорошая. Без песцов.
  - Погонов как мух, а на самолётах летать некому. Лётчиков не хватает. Раньше было престижно, а сейчас престижно обвинять, штрафовать. Непыльные деньги и без напряга. Обвинить и оштрафовать сумеет и балбес.
  - Теперешняя жизнь всех делает балбесами. Всех. Был фотоаппарат – стала цифра. Была коробка скоростей – стала коробка-автомат. Уже не можем сложить 7 и 8 без калькулятора. И с развитием науки мы уже прозрачны, как стекло. Ты базаришь по мобильному, другой запросил распечатку и узнал твои разговоры. Тебя фотают без спросу на свой мобильник. Ты говоришь с человеком, а у него в кармане диктофон, и он записывает твои слова. Ты ссышь в туалете супермаркета, а на пульте, на экране твой член. А что дальше, когда появятся нано? Всё станет крохотным. И уже придумали устройство для чтения твоих мыслей. Свободу выгнали в тундру.
  - Наши с тобой мысли никогда никого не заинтересуют. Кто захочет их читать? А планшеты, айпады, смартфоны, айфоны создаются для отупления людей. Как можно часами гонять пасьянс? Или сидеть рядом, в соседних комнатах и общаться по Интернету? Вместо реальной беседы. Или разговаривал мой сын по скайпу с кем-то: - Как жизнь? - Отлично. А у тебя? - Тоже. А как дела? - Отлично. А у тебя? - Тоже. Пока. - Пока. Был очень рад. - Я тоже. Звони. - Обязательно… Вот и весь разговор. Нет общих тем. На хрена такое общение?
  - Иногда оно полезно.
  - Не по скайпу. Живьём, да. А соцсети уводят из настоящего мира. Чем тупее заняты люди, чем они дальше друг от друга – тем проще запугать, загнобить их. Соцсети опаснее войны. Угробят нас. И пацанов угробят.
  - Стареешь, брат, - упрекнул Субота.
  - Да что ты?
  - Когда человек ругает пацанов и скулит о своей юности - он стареет. Вон Колька на шестом десятке ещё мечтает.
  - Сочинитель тупых идей.
  - С чего они тупые? – оскалился Колька.
  - Домик с жемчугами – идея мощная. Ты не купишь ни ГАЗ, ни станок, не женишься, не разведёшь сад. Тебе лишь грузчиком на вахту в город.
  - Почему?
  - У тебя одни мечты, но ты ничего не делаешь. И не сделаешь. Нерешительный ты.
  - На Камчатку решился же.
  - На всё готовое мозгов не надо.
  - Да и ты на готовое.
  - Я хоть не болтаю, не смешу людей
  Колька не нашёл ответа.
  - А что Интернет? Ругайся-не ругайся – всему своё время, - поймал старую мысль Субота. - Это время ни ускорить, ни повернуть назад, ни остановить. Оно потихоньку меняет жизнь, не спрашивая людей. Наши деды и бабки гордятся нищетой, когда они пахали вместо лошадей и недоедали. Что хорошего? Чем гордиться?
  - Но что хорошего в нашем времени?
  - Мы здесь, на Камчатке – уже неплохо. Мы имеем возможность увидеть свою страну. Дорогая удача. Дорого в рублях.
  - Красавчик! - воскликнул Яша. - Я также соображаю. Как люди сидят всю жизнь на одном месте и не мрут от скуки?
  - Деды были умнее нас. Не глупее – точно. Но им выпало тяжкое время, нам – мутное, а нынешние пацаны смогут зарабатывать, не выходя из дома, работая в Интернете. У каждого времени свои приметы. Лет через двадцать появится что-то, от чего наши глаза вылезут из орбит, а тем будущим пацанам станет обычным делом.
  - Интернет – класс, в нём ты пиши всё, что накипело, и его прочитают. А где ещё высказаться маленькому человечку?
  - Маленькие человечки теряют мозги в этом Интернете, визжат от свалившейся свободы, безнаказанности. В мае наши играли с Норвегией на чемпионате мира…
  - В хоккей?
  - Да, в хоккей. После двух периодов 2 : 2. Я почитал комментарии маленьких человечков – редкостная блевотина. Как только не обсирали игроков, тренера. А потом наши победили 5 : 2, и те же самые людишки разом сменили шкуру. Всего час спустя. Вонючий народец.
  - А почему люди стали уважать соцсети? Живого общения мало?
  - Ну да. Ищут единомышленников. Если их нет поблизости, ты найдёшь их в сетях.
  - Ты грамотный, Субота, уважь: Интернет - польза или вред?
  - Польза. Если в меру. А меру измеряй себе сам.
  - Рецепт бомбы – тоже польза? Денежные пирамиды, инструкции по разбоям, по угонам машин – польза?
  - Выше меры. Но много там и всякого добра. Допустим, тема по разведению рыбы. Наша тема.
  - Базара нет, умеешь ты сказать. Вроде ничего нового не сказал, но ответил на вопрос.
  - Умно мы забазарили. Борька, а ты какими делами дома вертишь?
  - Ремонтирую тачки. Перегоняю их из Владика. Деляны имею, дрова пилю, продаю.
  - Один?
  - С товарищем.
  - А сюда-то зачем поехал?
  - Отсюда ближе во Владик, за тачкой.
  - Тебе какую сумму надо здесь заработать, чтобы ты остался довольным?
  - Какую заработаю – её и увезу.
  - Есть же люди без нытья.
  - А чего ныть? Денег всегда мало. Те, у кого миллиарды баксов – вечно просят. Жалко их.
  - Серёга, а как живут прибрежные посёлки зимой? Заводов по белорыбице на берегах нет, лосось уходит до лета. Чем занимается народ?
  - Пьёт самогон. Единственное занятие.
  - И не самое худое. Философия. Под самогон знаешь сколько мудрости рождается!
  - Знаю. Мне бы не знать…

                8

Пока томились ночами – перегорели. Умолкли страсти о рыбе, о заработках.
   На дверях столовой повисло объявление: «Молодой человек, временно непьющий, предлагает знакомство женщине до 40. Возможен служебный роман. Возможна семья. Жильём обеспечен в «Хилтоне». Рядом склад, икорный цех, колодец, беседка, верёвка для белья. Санузел раздельный». Бумагу сорвали. Приклеили вторую, но её отскоблили. Третьей не появилось.
  - Ты будто контуженный, - Вовка уставился на Суботу. - У баб ночевал?
  - Отходы возил на свалку. Там медведи устроили себе лежбище. От рёва трактора они ушли в кусты и выглядывали оттуда, а некоторые остались в десяти метрах. В их глазах не зверство, а любопытство, но как от них жутко! А самый шустрый встал на задние, упёрся передними в телегу и давай сверлить меня глазами.
  - Ты не дриснул? - испугался Митёк.
  - Я онемел. Протяни он лапу и схватил бы.
  - Заварим-ка порцию, чифирнём. Сильнейшее средство от поноса.
  - Ты где нашёл?
  - Вот этого я тебе не скажу.
  А в начале вечерней смены в цех ввалился бледный Серёга:
  - Там, у бункера, опять медведь.
  - Чего ты пристал с ними? - отмахнулся мастер.
  - С ним надо что-то делать.
  - Ты и делай. Отстань. Иди, работай.
  А другой Серёга ничего и никого не замечает. Ни днём, ни ночью. Влюбился в камчатскую девчонку, согласен жить с ней в Петропавловске. Где-то в центральной России его ждут жена и трое детей-школьников. Серёга признался мужикам: влип по уши, как юнец.
  - Врёт маленько, - заявил Соня, лёжа в кровати. – За что её любить? За еёную лохматушку? Между ног они все одинаковы. У девчонки своя квартира имеется. Его губа не дура.
  - Сердцеед, кончай гнилой базар. Они сами разберутся, - заревел Митёк, и Соня притих.
  Тёма, вернувшись из женских бараков, воскликнул на всю хату:
  - Бабы засекли трёх лесбиянок.
  - Дуры, - фыркнул Митёк.
  - Всякой грязи на свете.., - поморщился Олег.
  - Не грязь, а дело вкуса, - рассудил Субота. -  Ну тянет людей к своему полу. И тысячу лет назад тянуло.
  - Видно, болезнь.
  - Я не доктор, не помогу тебе. Они вовсе не мешают мне жить. Мир разнообразен. Есть люди-садисты, есть подлецы, есть педофилы, есть мокрушники, есть мошенники, что оставят тебя без гроша, без жилья. Вот где грязь. А эти никого не бьют, никого не дурят.
  - Но зачем орать?
  - Они орали? На всю базу? Кто-то подсмотрел, наверно. Подсматривать мы любим. Чужая жизнь интересней, чем своя, да?
  - А почему их три? Они же по парам.
  - Иди, спроси у них.
  - Но классная троица.
  - Лесбиянки, я слышал, все красивые.
  - Много чего слышно: красивая – скорее всего, лесбиянка; танцор – без базара, голубой;  работяга – сто пудов, быдло; мини-юбка – однозначно, шлюха. Всё разглядели и подслушали. Если девчонка добилась успеха – она, конечно, прошла через постель?
  - А как иначе?
  - Опять – её дело, не твоё. Но балуются и похлеще. У кого какая фантазия. Кто и по головам проскочит.
  - Чаще по знакомству, по связям. Без связей никуда. Ничего не оформить.
  - Я оформил дом без всякой лапы. Правда, отторчал в очередях. Зато никому не обязан. Пишут много вранья. Не так страшен чёрт…
  Ленивый Соня спросил у Суботы:
  - Учёный, как ты относишься к диетам?
  - Диеты? Какие диеты? Нет диет. Они придуманы. И профессию придумали: диетолог. Диет – сотни, и все разные. А правильная одна: ешь то, чего душа просит, но не переедай. Всё вкусное считается вредным, а невкусное полезным. Почему? Та же перловка… Или сечка…
  - Но брось в них масло – вроде съедобно.
  - Добавь кусок мяса – ещё съедобней. Диеты – ерунда. Наши деды ели всё.
  - И умирали, не зная отчего.
  - А нынче знают. Вот и вся разница. Ходовой смехуёк: врачи лечат.
  - Точно. Я как схожу в поликлинику - болею целый день. Каким-то полуживым делаюсь.
  - Зачем ходишь?
  - Как бы на медкомиссию. Чтобы получить штамп: «Годен хоть куда». Терапевт принимает в час десять человек. Конвейером. По шесть минут на пациента. Из них пять минут он что-то пишет. Потом даст тебе анальгин. Он всем даёт: здоровым, больным, мёртвым. 
 
  У очкастой Марьи неважное зрение. Мастер посмеивается над ней.
  - Когда недовидишь – кажется, что и недослышишь,  -  сказала она Суботе. - Едва привыкну на одном месте – мастер толкает на другое.
  - Он каждого толкает с места на место, ищет оптималку для путины. Производственная необходимость. Нас много, и все со своими тараканами в голове. Кое-где нужна большая ловкость.
  Поползли слухи: на восточном побережье завал рыбы. Там людей заставили работать по 18 часов. А тут 16-го нагрянули из города погоны, и наступили проходные дни. Но на смену выходят все. Двадцатый раз моют и перекладывают противни, полируют ленты, полы. И привыкают к мысли: рыба попутала моря и здесь не заработать. На лицах растерянность, злоба. Поговаривают, ещё пара недель вхолостую, и отправят домой. Да и скорей бы. Всем надоело. Ни одного полновесного рабочего дня. Серёга пахал на всяких путинах. И уверяет: таких простоев не было. Всегда зарабатывал. Куда же спряталась рыба?
  Женщины возмущаются, мужики молчат. Вот-вот лопнет терпение, начнутся саботажи. Мастера потеряют все нити. Пока не потеряли, требуют дисциплины, рыбы нет, работы нет, цеха блестят чистотой, территория ухожена. Пришвин вызывает недобрый смех, он в курсе и появляется редко. А медведи зачастили. Один пересёк людям дорогу, смылся в высокой траве, все учуяли его запах. От него пахнет потом, как от загнанного коня. Но и медведи уже не интересны. Потекли убийственные разговоры. О тубике – эти три месяца равны пяти годам жизни, потому что от резинок заболят почки, бронхи, ноги. О лавине, уничтожившей полдолины гейзеров. Серёга зарядил своё боевое: в Афгане его спасла лавина, накрывшая душманов. Те орали: сдавайся, шурави, будем пить бражка, кушать плов по-хански, принимать ислам. На ломаном русском, похожем на английский.
  - Что за блюдо – плов по-хански? - спросили мужики.
  -  Плох как плов, но сверху он присыпан коноплёй. Когда я ел впервые – не заметил, как вырубился. Афганская конопля срубает наповал.
  -  Серёга, а правда, что душманы свирепы?
  - Они обычные местные бедняки. Ненависти к ним мы не имели. Они к нам, по-моему, тоже. Привыкли друг к другу.
  - И убивали друг друга…
  - Так надо было. Неприятная, чужая война. Что за интернациональный долг? Никто и слов-то этих не понимал. 
  - Ты часто думал там о смерти?
  - Ни разу не думал. На гражданке говорили: служить в Афгане – горе. Никакого горя. Сообщили в учебке: поедете в Афганистан. Мы отнеслись спокойно. Служба да служба, другой не нюхали. Я боялся одного: не заболеть бы тифом. Желтуху всё же подцепил, но от тифа пронесло. Наши некоторые болели… Кому бывало горько за Афган? Тем, кто ждал тебя на гражданке. Матери, отцу, твоим подругам. А там мы просто жили да жили в полку, помнили о доме, сами готовили еду. Вполне буднично, даже скучно. На боевые операции просились. Понимали: смертельный риск, можно сгинуть, погибнуть.
  - И гибли.
  - Гибли. А жути не было. Не вру, не было жути. По молодости на всё глядишь без паники.
  - Зато позже Афган стал романтикой.
  - Я не чувствовал романтики ни тогда, ни через год-два. И теперь не чувствую. Там столько же романтики, сколько краба в магазинских крабовых палочках.   
 
  В складе кончился чай, стиральный порошок, зажигалки. Без порошка ещё куда ни шло, народ стирает с бутылками «Фэрри», их полно в цехах. Но без чая, да без зажигалок… Закурит кто-то, к нему бегут пятеро подкурить.
  23-его речка «ловит» так себе. Но 23-е - день надежды, начинается морской лов.
  - За полтора месяца мы заработали ноль, - отчаянно сплюнул Олег.
  - До 20 августа должны заработать, нас обещают завалить рыбой, - успокоил Женька. - В море-то рыбы вал. А в речку идут крохи.
  - С моря они сдадут на плавбазы.
  - А мы в простое? Зачем нас везли?
  - Купят тебе билет до Хабаровска, чтобы сплавить с Камчатки, скажут: извини, и чёрт с тобой.
  - Кажется, сделали дэску. Могут, когда заставят. Но на речке сегодня-завтра проходные дни. Вот те на. Даёшь море!
  - Говорил же Толя-киргиз: сухое лето – редкая  погода на Камчатке. Мелкие дождики не в счёт. И ещё он говорил: сухость влияет на поведение рыбы, и она не заходит в речку.
  - Серёга, а почему здесь до хрена медведей?
  - Все ищут где лучше. Звери убежали сюда от извержений. Места спокойные, сытные, ни единого вулкана.
  - На Камчатке, я читал, аж сотня действующих. Полоротый, мы в краю вулканов, морей, лосося, крабов, оленей, медведей, - шлёпнул Субота хмурого Игоря.
  - Опять академик парится, - заворчал Соня.
  - Академик? Почётно до боли.
  - А я ведь с детства грезил туризмом, - признался Колька. - Палатки, спальники, рюкзаки, поля, горы, леса, реки, чаёк с дымком…
  Мужики загоготали.
  - Что вы ржёте? – обиделся Колька.
  Ему не ответили и загоготали громче.

  Медведь перевернул мусорные баки у столовой, собака проглотила язык.
  - Я из цеха за угол по нужде, а он, смотрю, в двух метрах от меня, - ужаснулся официант.
  - Ты не насрал в сапоги? - рыкнул Митёк.
  - Я поссать вышел, - присмирел тот.
  Вместо рыбы 24-го разгружали плашкоут. Доски, брусья для бани, коробки с гвоздями, мешки с продуктами, квадроциклы.
  - Это вызывающе.., - начал было официант.
  - Ты стань хозяином и жируй, покупай квадроциклы, - осадил его Субота. - Они здесь не временно. Вишь, какую баню строят. Мы попали в переходный год. Не повезло маленько. Но я хотел увидеть плавбазу. Увидел.
  - У них там гарантийка 45 тысяч в месяц.
  - Кто тебе сказал?
  - Работяги с плавбазы.
  - Языком не запрещено. Язык без костей. Если рыбы не будет – с чего им заплатят?
  - Думаешь, их также могут кинуть?
  - Ты уже решил, что нас кинут?
  - Кинут или нет, но я напишу в Сети о наших условиях. И к ним сюда не поедут.
  - Поедут. Ещё как поедут! Не забывай про русский авось, про узбеков и таджиков. В конце концов, сменят название фирмы, напишут сладкую рекламу – и поедут.
  24-го в ночь поработали часок и снова мучились в сушилке. И в который уже раз для издёвки в семь утра привезли две тонны. Только замарались. Дневная смена стирала, билась в карты, играла в прятки.
  - Зачем сюда пёрлись? Мочалиться в сушилках на полу, в грязи? Люди надрывно кашляют. Тубик идёт, - толстая Инна с матами прошлась по всем генеральным и замам.
  Мужики боятся быть выгнанными без копейки. Выгнанные оседают в городе на Рябиковке. Там два старых заброшенных дома, оттуда никто не гонит. Бродяги жгут костры, пьют, воруют, дерутся, вшивеют, деградируют. Летом снова нанимаются. Но их не все берут. Так, частники-однодневки зазывают, чтобы кинуть.
  - Эти Рябиковки развелись в каждом городе, - заметил Субота. - А мне туда не надо. Не придёт к нам рыба – не умирать же. Нам останется запомнить летний отдых на Охотском море, поиски янтаря, мастер-классы по рыбообработке, распил брёвен ножовкой, демонтаж здания сапогами и палками, уборку сигаретных пачек по берегу.
  - Ничто даром не проходит, ничто, - согласился Женька. - Век живи – век учись.
  - И помрёшь дураком.
  - Вам шутки, а мне не до смеха, мне нужны деньги, - загрустил Тёма.
  - Всем нужны, - произнёс хмурый Игорь.
 
Официант и Соня любят шептаться вдвоём:
  - Без детей и на могилку никто не придёт.
  - Полгода – и люди забудут.
  - За какие заслуги тебя помнить? - заржал Митёк.
  - Живите, пока живётся, - перебил их Вовка. - Вам по сорок, а вы уж о могилке. Натурально, гундосите по-старчески. Вы молодыми-то были?
  - Кто женился в восемнадцать лет – тот к сорока уже старик. Дети, мол, выросли, вот появится первый внук – моя жизнь сделана, - заметил Субота.
  - Ты про кого? - спросил официант.
  - Про тебя, конечно.
  - Я женился после двадцати.
  - Всё равно старик.
  - Наоборот, когда дети взрослые – человек молодеет. Бабы – точно, - уверил Женька.
  - Я пошутил, - отозвался Субота. - Это независимо от того, когда кто женится или выходит замуж. Это внутреннее состояние.
  - А оно от чего зависимо?
  - Смотря где живёшь, с кем живёшь и как живёшь, - объяснил Вовка. 
  - Или каждому на роду написано, - добавил Субота. - Кем быть, тем и будешь. Одного все зовут Иванычем в его тридцать, второй остался Иваном и в пятьдесят. Третий рвётся всю жизнь в Иван Иванычи, а он Ванька, Ванёк. В семьдесят помрёт, и скажут: хорошим парнем был наш дед Ванюха. А соседу его, Ивану Ивановичу, юбилей: тридцать лет.
               
                9

Людям, приехавшим компанией, живётся полегче.
Кто-то находит себе товарищей. Кто-то путается в одиночку
  - Тянем свой срок, - мужики посиживают на брёвнах, коротают рабочий день, курят, бросаются шутками. - Ползоны лысых, ушастых, щетинистых, бородатых.
  - Как боевики из телевизора. Но какая зона? Тундра, свобода. Забора нет, конвойных нет, даже собак нет.
  - Но не свалишь. Кругом медведи.
  - Тебя никто не осудил сюда.
  - А кто знал, что так будет?
  - Поят-кормят – не помрёшь. Зачем стонать? Все живы-здоровы.
  - Не увидим ни денег, ни лета.
  - Люди работают и на Северном полюсе. Там, однако, не теплее.
  - Но там хоть бухло есть. Конечно, есть. А нам тут и не выпить. В свою днюху ни глотка.
  - Тебе же полезнее, алкоголику.
  - Почему я алкоголик?
  - По твоей харе вижу.
  - Занозить решил? Я и обидеться могу.
  - Ты как футболисты: если продуем на Европе – народ нас не поймёт. Продули, народ не понял. И что? Они и дальше за пинок по мячику получат миллионы, а народ, который не понял, так ничего и не поймёт.
  - И зачем ты это говоришь?
  - Затем, что обижайся хоть сто раз.
  - Не ссорьтесь, - оборвал их Женька.
  Поодаль бабы жестокими словами ругают надоевших рыбаков. Мужики боятся ругать, потому защищают:
  - Без рыбаков ты что будешь обрабатывать?
  - А без обработчиков рыба протухнет.
  - На плавбазы увезут.
  - Зачем же они вкладывались в завод?
  - Нас и не спросили.
 
Серёга рассказал о своей работе на острове Беринга. Их предупредили о скором цунами. Люди залезли на сопку, просидели там два часа. Цунами не состоялось.
  - Паника, наверно, жуткая была? - насторожился официант.
  - Потоптали друг друга, - ответил Серёга.
  - Выжили?
  - А ты русский?
  - Русский.
  - Дак русскому наплевать на цунами. У русских есть авось.
  - Тут ни одной сопки. Цунами легко снесёт всё и всех, - официант гневно высморкался. - И твой авось не выручит.
  - В Охотском море не бывает цунами. Они злобствуют в открытом океане.
  - Ты доволен, сопленосый? - Субота ехидно взглянул на официанта.
  - Ты всегда хамишь, - отвернулся тот.
  - Снесёт нас – мир не осиротеет, - добавил Митёк.
  - Потом мне предложили работу смотрителем маяка на соседнем острове, на Медном, - опять заговорил Серёга. - Снабдили ружьём, посудой. Раз в неделю катер подвозил еду и заряженные аккумуляторы. У меня зимовьё, дрова, тут же баня. На Новый год вручили торт, колбасу, апельсины, литру водки, бутылку шампанского. Апельсины я разбивал молотком, они задубели на морозе.
  - Какая работа-то?
  - Обеспечение навигации для морских и воздушных судов.
  - Скажи проще.
  - Надо вовремя заменить аккумуляторы. Маяк должен гореть и ночью, и днём.
  - Сколько бабла намаял?
  - Семьдесят пять за вахту. Больше двух месяцев не выдержал. Научился базарить сам с собой.
  - Но отчего не пообщаться с хорошим человеком?  -  сострил Митёк.
  - Я о том же.
  - Как туда попасть? - оживился Соня.
  - На декабрь-январь попробуй. На эти месяцы мало кандидатов. Встречать Новый год в одиночку? Я напишу тебе телефон, позвони, авось, на зиму найдёшь. Летом от желающих отбою нет. От тех, кто одинок.
  - Да одиноким и зимой там неплохо.
  - Скорее, плохо. Ты один на один с безмолвием. Снег, тишина и скукотища.
  - Белых медведей не видел?
  - Нет.
  - Что за места? Где они?
  - Командорские острова. Восточнее Камчатки, в Тихом океане.
  - Ты всё по морям, океанам. Нравится?
  - Нам выбора нет, мы академий не кончали.
  - А где-нибудь на Ямале, на Таймыре был?
  - Не был. И не буду. В прошлом году пахал со мной на путине калмык. Годом раньше он ездил в Уренгой. Заработал за полгода семьсот тысяч. Дали аванс по пятьдесят, остальные, мол, отправим на карту в такой-то банк. А ваш банк сделает туда запрос.
  - И того банка, само собой, не оказалось?
  - Оказалось, но он самоликвидировался. Другие вели высоковольтную линию с вертолёта в лютый мороз. Заработали за шесть месяцев по лимону. Фирма-заказчик исчезла. Это кидалово. На Камчатке его нет, здесь обманулово. Например, отобрали КАМАЗ кижуча у коряков – они наловили сверх квоты. А куда девать? Никуда, никому не надо. Сбросили в кучу. Кто-то нашёл и сдал на завод. Рыба воняла. При торговле покупатель понюхал и забраковал всю партию. Мы отработали даром два дня. И под ту же «песню» хозяева завернули ещё три-четыре партии. Плохая, дескать, разделка. А почему не проверяли на месте? Этими способами, штрафами режут зарплату. Просто кинуть нынче опасно. Люди же поумнели, судиться научились. Нас режут потихоньку, легально. Русских работяг везде, повсюду обувают, надувают. Рулетка. Со всех сторон рулетка.
  - А тот уренгойский как пережил?
  - Сунулся к адвокату, но адвокат его отрезвил: не рыпайся.
  - Не стал тянуть деньги. Неужели порядочный?
  - Тот же крючкотвор, что и вся их братия. Но додумался: тянуть нечего.
  - Я всё хотел узнать: там, в вашей комнате, пацан лежит и лежит днями. Болеет, что ли?
  - Мечтает уехать. Сломался.
  - Люди жестоки, недобры, - сказал Субота. -  Ну не врубился человек, нагнал браку. Все давай орать, каждый захотел уколоть. Подойди, помоги, объясни. Его привели: делай. А что делать? Как делать? Сделал не то и не так. В него тычут пальцем: тупорылый, тормоз, идиот. И не огрызнуться, факты против него. Он тихонький, несильный характером,  сдулся.
  - И ведь у баб также, - добавил Тёма. 
  - Я не знаток баб, но в мужских случаях бей сразу в морду. Одному, второму. Лишь таким макаром заткнёшь злые рты, - отрезал Митёк. - И станут липнуть в приятели. Умная голова хорошо, но кулака боятся.
  - Или уж обратить дело в шутку.
  - Не все умеют шутить. А этот пацан, может, орёл среди своих, но тут, в одного, он раскис.
  - Есть люди, над которыми ржут. Что ни скажет – ржут, как над придурком. Один выдаст тупой анекдот, но красиво – ржут над анекдотом. Другой расскажет острый анекдот, но неумеючи – ржут  над ним. И чуть он ошибся  –  орут. А на другого не орут.
  - Неважно он начал взрослую жизнь. С поражения. Потом труднее вылезти, затеряется, - рассудил Субота. - Ведь правду говорил кто-то из наших: бойся не медведей, а людей, людской жестокости, подлости, злобы, колкостей, насмешек.
  - Или он из нынешних компьютерных пацанов... Дунь на них – они упадут.
  - Здесь их нет. Этот не компьютерный.
  - Те сюда не ездят. Тут иные, тут горбатые, на наших горбах делают деньги. Делают те, кто умеет дружить с головой.
  Мужики рассмеялись.
  - А с головой дружат как раз компьютерные пацаны.
  - Да пусть делают, лишь бы нам нормально заплатили.
  - Для тебя нормально – сколько?
  - Сотку хоть бы. Надо мебель дома заменить.
  - Даром замени. В газетах море объявлений: «Дарю мебель. Самовывоз».
  - Погрузка с 10-го этажа, выгрузка у дома, подъём на какой-нибудь 10-й – дорого получится.
  - Но из магазина новую везти – тоже плати за доставку.
  - Не-е, даром – как-то хреново. Люди избавляются – ты подбираешь.               
  - Я не гордый. Те, которые избавляются, на путину не ездят, они побогаче. И мебель, значит, у них классная.
  - А я гордый. Совесть тупится в двух случаях. От очень больших денег и от очень маленьких. От бедности.
  - Чем быть бедным, рискни быть нищим.
  - Вечно просящим?
  - Не смешивай бяку с букой. Бедный – диагноз, неизлечимая болезнь, маленький человечек в большой стране. А нищий – актёрство, талант, бизнес. В тундру на путину едут бедняки. Зато нищие днём у церкви, а вечерами ужинают в ресторанах.
  - А безрукие, безногие калеки?
  - У большинства и руки, и ноги, хорошо спрятанные.
  - Но у меньшинства ни рук, ни ног.
  - Страдальцы. И они везут на себе бизнес, мощный бизнес. Они – товар в этом бизнесе.
  - И те, что у церкви, тоже кому-то платят. А совесть моя не отсохла. Дело не в совести, а в том, что мы, бедняки, задрочены, унижены и никому не интересны. В своей жизни мы попали не в ту струю. Потому и вырваться из бедности очень тяжело. И попы внушают: будь Божьей тварью, останься никем, ничем, тряпкой, нулём, зато с Богом. Твой подвиг – смирение.
  - Тысяч хоть семь-восемь иметь бы дома, но стабильно, я был бы спокоен и не дёргался бы ни на какие путины.
  - Вот он – образ мыслей бедноты, маленьких людишек: пожалуйста, не обижайте меня и стабильно платите, я согласен на гроши. Как до этого унизиться? Что за глупость – работать за семь-восемь тысяч? Никогда
  - Придётся, если достанет. И за кусок хлеба придётся. Всяко бывает. Полстраны так живёт.
  - Но вторая полстраны живёт не так.
  - А не сесть ли и мне после путины у церкви? Там, вроде, сытнее, - заключил Митёк.
   
                10

Принесли на подпись бумагу: за хищение рыбы штраф в ползарплаты.
  - Куда её похищать? Кому продавать? - обступили мужики мастера. - Хищение – то есть две-три горбуши на жарево? А сколько её идёт в отходы.
  - Я чё, я ничё, - отвёл глаза мастер.
  - Они в панике и ищут поводы не заплатить людям. Законные поводы. Чтоб в суде выиграть, на всякий случай, - сказал Субота.
  - Пожалеешь, - пригрозил мастер.
  Мужики сели на брёвна.
  - Сегодня под утро медвежонок поиграл у бункера как дитя и исчез в траве. А взрослый медведь шёл по базе как генеральный директор, - вспомнил Серёга.
  - А вон у того мужичка походка как у генеральского сынка, - изобразил Митёк.
  - Вы опять дуру гоните, а мэрээски сдают рыбу на плавбазы, - сказал Тёма.
  - А заводы в простое. Зачем тогда мы, зачем оборудование, зачем эти холодильники? Неужели сырец выгоднее? - вспылил Володя.
  - Конечно. Хлопот меньше. Перегружать из холодильников дорого, - ответил Женька.
   - Не дорого. Даром. Нам не заплатят. Кончится путина, и бросят нас грузить рыбу на корабли.
  - С какой стати?
  - Почитай договор, который ты подписал.
  В душевой помыться, в столовой пообедать - как подраться. Это уж в тягость. Ну не армия же, где пацанам надо терпеть дурость офицеров ради «долга родине». Не вытерпишь – станешь посмешищем на гражданке. А здесь не пацаны. У кого-то четверо детей, у кого-то трое. Сюда приехали работать. Но всё вокруг – курам  на смех. Дэске опять не хватает мощности. Вот тебе и «большое дело». Ночью сгорел свет. Территория базы погрузилась во тьму. И вдруг во тьме вспыхнули десятки, сотни огоньков. Накануне в склад привезли партию зажигалок.
  От столовой до ближних жилищ метров двести, до дальних – четыреста. Ночами людей возят на машине. Отставшие идут толпой, озираясь. На толпу с зажигалками медведи не выходят.

  Серёга и Субота привычно сошлись у бункера, закурили. Внезапно услышали сопение, шаги в нескольких метрах. И нырнули в рыбный люк. Из люка вылезли в цех.
  - Почему бы не сделать огражденье для бункера? Всего полдня работы. Сетка-рабица дешевле, чем вертолёт в больницу, - выругался Субота, отряхнувшись от слизи.
  - Ты уверен, что кто-то кого-то будет лечить? И заказывать вертолёт до Питера?
  - Но если медведь задавит…
  - Это проблемы того, кого задавит, - объяснил Серёга. - Не попадайся, убегай. Мы же стадо баранов. Медведь притопчет одного - станет бараном меньше. Делов-то. И докажи потом что-нибудь и кому-нибудь. Скажут: сам дурак и подыхай дураком.
 
  Что случилось с Природой? Или с наукой? Прогнозы ошибаются. Почему рыба ушла на восточный берег? Нынче она должна быть на западном. Но нет её. И нет гвоздей, турбинки, болгарки, ножовок, молотков. Мужики выдирают старые гвозди, шурупы, все что-то ищут, воруют друг у друга, нелепо и презрительно шутят. Людские мозги опухли от пародии, безнадёги.
  Какой уж раз высидели день у бункера, выкурили по пачке, по две. Сверху река как на ладони. Ждали машину с рыбой. Потом сидели полночи, дремали в сушилке в разных позах, кто как пристроится. Но ночью нет дубизма. Начальство спит, мастер шатается полусонный. А днём высиживай свои рабочие часы. Мастер придумывает всякую всячину, он боится Пришвина, а тот не любит скучающую рабсилу.
  - Перенесите стопу шифера вон туда, - потребовал мастер.
  Люди перенесли половину. Мастер крикнул:
  - Э-э! Давай назад.
  - Зачем?
  - Это указание. Выполняйте.
  Так минул час «работы». Или:
  - Идите в помощь к электрикам.
  - Они и без нас сиднем сидят.
  - Это указание. Выполняйте.
  Пришли. Те сказали честно:
  - Вы нам даром не нужны.
  - Ясно. Вы нам тоже.
  Погуляли вдоль прибоя. Покурили. Вернулись. Доложили о выполнении указания. Так прошло ещё часа три. Но зарплата от этого не добавится.
  В тесных хатах люди надоели один одному до тошноты. Безделье – жестокая болезнь. От неё все другие болезни. Работать, работать и не видеть ненавистных лиц! Но где работа? Виновных нет и рыбы нет. И денег не будет
  - Домой они нас вышлют, не переживайте. Фирма немаленькая, им не надо, чтоб мы болтались по городу, искали приключения, роняли их репутацию. На материк сплавят всех, без базара. А сами-то нарубят денег. Вон сколько плавбаз стоит. Туда они и сдают рыбу, - загрустил Олег.
  - Почему не нам, не на заводы? Ни хера не соображу, - возмутился официант.
  - Ты будто новичок. У них контракты подписаны с плавбазами.
  - Но и у нас подписаны.
  - Вытри жопу своим контрактом. Жопа - его прямое назначение. Там контракты с фирмами, а тут с одиночками, с быдлом.
  - Как уедем из Хабаровска-то?
  - Маленько денег дадут. Кое-что мы всё равно заработали.
  - Во, уже теплее, - очнулся Митёк. - Дай лапу.
  У бункера общение куда приятней.
  - Что за штука у тебя? - спросил Субота у Серёги.
  - Фальшфейер. И у поваров они есть. Сигнал бедствия. Он может ослепить медведя, но и человека. У нас в Афгане были похожие.
  - Тебе Пришвин дал?
  - Свой. Восьмая путина. Опыт.
  - А у тебя есть награды за Афган?
  - Есть. Орден Красной звезды.
  - И, наверно, льготы от государства?
  - Льготищи. 50-процентная скидка за телефон.
  - Это сколько рублей в месяц?
  - В моей квартире нет телефона.
  - Серёга, ты работал с белой рыбой?
  - Работал. В прошлом году на Аваче было до того весело, что пьяный бункерист чуть не утонул в рыбной куче, в камбале и минтае. Уже захлебнулся, задохнулся, но случайно зашёл мужик прикурить. Кое-как вытащил.
  - Где же легче – на красной или на белой?
  - На красной. Кто работал на белой – тому здесь будет легко.
  - Будет, опять будет. Когда? Ты говоришь, те говорят: мы пахали в прошлом, позапрошлом годах. Заработали. Я готов пахать, пахать. Но не дают, - исстрадался Олег. - Зачем я здесь?
  - Не от хорошей жизни приехал сюда – только и слышно. А я от хорошей, но дома нет золотой рыбки,  -  сказал Субота.
  - А бабло не хочешь поиметь? - удивился Тёма.
  - Поиметь? Хочу. Но бабло не первая моя цель.
  - Сочиняешь.
  - Нет.
  - Значит, у тебя есть запасы. Или богатые родственники.
  - Есть и то, и другое. И едут не за одними деньгами.
  - Я за деньгами.
  - А увидеть новые места?
  - На хрена они мне?
  - А я без них не могу.
  - Ну и ехал бы на Чёрное море. Нашёл куда податься.
  - Чёрное изъезжено вдоль и поперёк. Зато Охотское…
  - Ничего интересного…
  - Не найти вам общего языка, - сделал вывод Женька. – По-моему, везде интересно. Мой земляк работал даже на Чукотке, в бухте Провидения. Туда из Анадыря вертолёт летает раз в неделю, не чаще. Вот где край земли. Но вполне цивильно. Чукчи уже не ходят на кита с гарпуном. У них лодки с ГЛОНАССом, и разъезжают они не на оленях, а на снегоходах. На дорогих японских. Там в посёлок тоже приходят медведи. Не бурые, а белые. Но и собаки размерами с медведя.
  Серёга поддержал разговор:               
  - Белый медведь легко сожрёт. Он опаснее камчатского, ему мало рыбы, ему подай мяса. Тут белого нет. Зато в камчатских лесах загадочно пропадают люди. Недавно пропал лесоруб, вальщик леса.
  - И что он валил, рубил в тундре?
  - Берёзу на дрова, деловую лиственницу. Камчатка не только тундра. Кривой березняк растёт. Если и дрова возить с материка – не выживешь, денег не хватит. На Камчатке и лесхозы работают.
  - Ты про лесоруба начал...
  - Зимой это было. Следы, следы, потом резко в сторону, что-то испугало его, но опять ровный шаг и нет следов. И звериных нет. Как с неба забрали.
  - Инопланетяне?
  - А кто ещё? Не нашли мужика.
  - Сверху за нами наблюдают точно также, как мы наблюдаем за муравейником. Мы для них муравьи. Они круче нас и ставят на Земле свои опыты. Доказательств тому целое беремя.
  - Ты о Боге?
  - Хоть как назови, но есть высший. Есть. Кто-то когда-то создал нас как испытательный полигон. В учебных целях.
  Кровать, «работа» и безделье… Все выдохлись душой и физикой. От безделья физическая усталость тяжелее, чем от мешков и лопаты. Снова кровать с перерывами на бои в столовой и душевой. Людей держат на «вахте». Вахта есть вахта, повторяет мастер. А что станет болтать дальше «депутат» Пришвин? Он сладко пел в Питере: у нас две речки, море, мэрээски с неводами, сильные рыбаки. Нам нипочём любой шторм. А вам работать и зарабатывать. Днём и ночью.
  - Они кроют профлистом крыши и сдают рыбу на плавбазы, а мы как заложники, - сказал официант. - Им плевать на нас.
  - Не скули, - бросил Субота. - Будет тебе рыба.
  - Где она?
  - Близко. Рядом.
  - В сырых раздевалках без обогревателей мы заработаем тубик, а не деньги. Почему нет электричества?
  - Электрики тянут кабель на дэску.
  - Какой кабель? Его нет. Он где-то в пути. Ты хоть раз выгружал кабель?
  - Он в складе с прошлого сезона.
  - Слышишь пердёж? Там отдыхают знатные рыбообработчики, - пошутил Женька. - А бабы говорят: прибыл доктор. С чемоданом пластыря, но без лекарств.
  Мужики заржали.
  - Зато ему именной унитаз. Видел я, доктору лет двадцать.
  - Когда он успел на доктора выучиться? Двадцатилетних докторов нет.
  - Он медбрат.
  - И без него живём. В тундре зацвёл подорожник. Любую рану залечит.
               
                11

Мало-помалу холодильники-то полны. Скоро грузить начнём, - вдруг сделали открытие мужики. Но так и есть. По пять-шесть тонн в смену, а кое-что наработали. На дорогу домой и на сувениры своим. Ещё бы рывок, толчок.
  Люди вдохнули оптимизма, и всё вокруг них завертелось. 26-го с неба обрушился ливень, а 27-го в речку зашла горбуша. И объявили перегруз – у берега как на ярмарке выстроились корабли-покупатели. Ни раньше, ни после. В один день стало не хватать народу. Вот и грянула путина. Ждали-ждали её, а она свалилась как лавина.
  28-го в ночь бабе на головорезке оторвало палец. Тракторист Гошка заверил: началось. Високосный год. Утонут рыбаки, утонут шофера, которые, не дождавшись отлива, поедут на авось. Кого-то съест медведь, кто-то покалечится на перегрузе…
  Мужиков задёргали на погрузку, с погрузки  снова в цеха, из цехов на погрузку, и тогда бабы пашут в цехах за себя и за мужиков. Каждая за двоих-троих. Они же попарно вывозят отходы на свалку и разгоняют там медведей.
 
 Отстав от других, в ночной туманной мгле Субота ковылял из столовой в барак, от бессилия едва ворочая ногами. В руках он держал яблоко и пакет с робой. Вдали темноту пронзила фара. Мотороллер, - подумал Субота, - как вовремя, он отпугнёт медведя. В последнее мгновенье отскочил вправо – мотороллер вырос в «Урал» с одной фарой. Из-за шумной дэски Субота не услышал рёва машины. Если бы на полметра левее… Гошка сказал бы: високосный год. А грузовик как ехал, так и уехал. У Суботы вылетели из рук и яблоко, и тряпьё. Ночью ему приснилась шофёрская шутка, он подскочил в поту и уже не уснул. Светало. Пошёл искать робу. Скоро в цех.
  На завтраке в 7.20 съели тарелку молочного супа и выпили стакан тёплого несладкого чаю.
  - И всё? - расстроился живот-официант. - Ребёнок не наестся. Ни масла, ни сахара.
  - Кончились, - объявила повариха. - Сегодня привезут. Вам и разгружать плашку.
  - Зато ты скинешь своё пузо, - ответил официанту Митёк. - Братва, нас решили заморить.
  Они отпахали смену, выработали 30 тонн горбуши, и в 16.10 услышали от мастера:
  - Скорей обедайте и на погрузку.
  - Да ты чё?
  - Отказываешься? Пеняй на себя.
  - И с плашки в цех, в ночь?
  - Так надо. Это временно. Это путина. А ты, - мастер ткнул пальцем в Суботу, - с плашки в ночь на другое рабочее место.
  - Куда?
  - В старый цех. Ты и ещё три чудика.
  - Зачем?
  - Тебя никто не спрашивает.
  - Сам ты чудик. Лузер.
  - Грубиян. Оставлю без пая, без денег. Устрою тебе радость. Шагай на плашку молчком.
  На погрузке двое заблевали. Море играет плашками, точно куклами, они качаются, трясутся даже при лёгкой волне. А что будет при сильной?
  На перекуре один рассказал:
  - Третьего году была тут банда лихих парней. Терпели-терпели, потом взяли начальников за глотки, выбили зарплату и свалили.
  - Давайте сделаем также! - встрепенулся Яша.
  - Терпеть надо, мужики.
  - Не мужики, а кролики, - съязвил Субота. - Никто не возражает? Значит, мы кролики.
  В старый цех за компанию с Суботой угодили полуслепая Марья, Тёма и парень-молчун. Субота спросил у молчуна:
  - Тебе на какой операции понравилось?
  - Ни на какой.
  - Честный ответ. Честнее, чем «без разницы». Ты почему бастуешь?
  - Дома проблемы. Я уже отработал билет.
  - Чтобы уехать отсюда – надо отрубить себе палец. По-иному не выйдет, не терзайся.
  - А той бабе заплатят, чтоб молчала, - сказал Тёма. - Нехило заплатят.
  - Разбежались. Она сама виновата. И ничего нигде не докажет.
  - Всё равно задобрят. И расцелуют.
  - Повтори её финт, и тебе заплатят.
  - Я всерьёз, а ты смеёшься. 
  Ладно, бани, но даже туалеты персональные. Этот для электриков, этот для сварщиков, этот для рыбаков, этот для поваров. А для рыбообработчиков старого цеха – один сральник на шесть задниц. Он мужской, он и женский.
  - Нами тут все брезгуют, - посвятила новичков симпатичная Лида.
  - Хорошая весть, - отозвалась Марья. 
  - Здесь нас кормят. А мой давний, школьный, товарищ приехал в Санкт-Петербург, устроился на кондитерскую фабрику. Думал, на сладостях проживёт как в раю. А получил голодный обморок. Там 12-часовые смены с одним выходным. Неделя в день, неделя в ночь. Есть уголок отдыха, чайник и микроволновка. Приноси своё, разогревай. Зарплата тысяч семнадцать-двадцать плюс тебе общага – в комнатах по два десятка харь и клопы. Они говорят: мы даём вам работу, и вам ещё обед? Не жирно? Это для тех, кто приезжает на жизнь в культурную столицу. Город очень интеллигентный, - порадовал всех Субота.
  - Самая каторга  -  работа на железной дороге, - заявил старый Колька. - Всё тяжёлое: рельсы, шпалы, домкраты, кувалды. Ремонт и в зной, и в ливень. От креозота морда чернеет, кожа рвётся лоскутами, дышать темно. Молодые и сильные мужики ломаются. Правда, кормят как на убой. Без мяса подохнешь.
  - Ты поведал о Санкт-Петербурге, - обратился к Суботе Яша. - Я знаю город. Работал там.
  - Да?
  - Я везде поработал.
  - В Питере-то кем?
  - Дворником. Хочешь посмотреть жизнь с изнанки – устройся дворником. Но ничё, можно и так жить. Главное в жизни не счастье, а привычка. Ко всему привыкается.
  - Конечно. Даже к камере-одиночке.
  - Ты что, сидел в одиночке?
  - Нет. И на общаке не сидел.
  - Изучил я культурных питерских бомжей. Сначала кажется: говно, деградант, шваль. А разглядишь: вовсе не шваль, а человек, только слабохарактерный. Одного я запомнил навсегда. В глазах ум, потенциал! Но самостоятельно ему не разогнуться.
  - В чём его потенциал, кроме глаз?
  - В голове.
  - Красиво трещит?
  - Красиво анализирует.
  - Всю жизнь я мечтаю съездить в Санкт-Петербург, - вздохнул Колька.
  - В Одессу не мечтаешь? - придумал Яша.
  - Мечтаю. Санкт-Петербург и Одесса – две мои мечты.
  - Какие твои годы! Съездишь.
  В старом цехе, кроме Яши и Кольки, все малознакомые люди. Четверых бедолаг они встретили холодно. Кто-то пустил слух, что прислали подсадную утку и убогих, бестолковых, ленивых. Прозвище дали: тормозные. Как бы про себя, но чтобы слышали.
  - Утка для чего? - спросил Субота.
  - Следить за базаром. За нашим.
  - Последим. Дальше?
  - Передашь начальству.
  Субота рассмеялся:
  - Начальство знает все сплетни о себе.
  - Что за сплетни?
  - Что они плохие, а мы почти святые. Что они поплёвывают в потолок, а мы обрабатываем их. Это же из года в год, из десятилетия в десятилетие. Наш базар – кроличий писк.
  А слух закинули два мастера – Авдеич и Костя. Они напились на плавбазах, расквасились и разнылись: плохо дело, рыбы завал, холодильники не морозят, цех не «вывозит», подкинули тормозных инвалидов.
  - Не было рыбы – нытьё, пошла рыба – снова нытьё. Что за жизнь? Полная неготовность к путине. Цеха не готовы, руководство не готово. И начали тасовать людей, - проворчал Тёма.
  - Мастера – жопы, в них пинает начальство. Жопы хотят отмыться от пинков и тоже подают голос. Пинают тех, кто не нравится. Суботы рожа не угодна, а вон той Кати угодна мастеру. Она едва шевелится, спит на ходу, но молодая и красивая, она и получит больше всех. Он запишет ей участие в перегрузе, - выплеснул злость Яша.
  Дожди, дожди, все хаты занавешены комбезами, носками и портянками. Всё пахнет рыбой. Тут же висят полотенца. А где им висеть?
  Соня пришёл ночью в хату и побросал свою робу на Вовкину одежду. Одежда напахла. Вовка надел трико до туалета. За пять минут от трико провоняли рыбой трусы, от трусов простыня. Он кинулся в душ. Там развели стирку бабы из дневной смены. Вовка разделся и помыл себя при бабах. Те возбудились: чудо-мужчина! 
 
Восемь через восемь - дурной график. Народ не валится с ног, но и не проявляет никаких желаний. Сил только на битвы в столовой, в душевой и у стиральной машинки. И скорей в кровать на несколько часов.
  - Я смотрю, люди опять озлобились, - поделился мыслями Женька. - Но скажут Пришвин или Нельсон: на плашку, и все пойдут. Мужики базарят: да, есть желание прибить их, но надо терпеть. Дома нас ждут с деньгами. Без денег не пустят дальше порога.
  Мужики часто и с неприязнью говорят о каком-то Витале. Тот круче всех устроился. Соорудил себе уголок под крышей цеха. Живёт там один, водит женщин.
  - Кто он? - спросил Субота.
  - Маленький, пухленький, противный, - поморщился Женька.
  - Но он же никого не подставил, не потеснил. Никому не хуже, а ему лучше. Талант такой – уметь устроиться. Завидный талант. А ты-то почему измотанный, кислый? - полюбопытствовал Субота у Олега.
  - Я вырвался из своей среды и приехал сюда. Но осточертело всё.
  - И винить некого. Ты же сам нашёл эту вахту. Да и если не вырваться из своей среды – она тоже осточертеет. Всем тяжело от здешнего дебилизма. Я будто вернулся на двадцать лет назад в армию. Тогда мы были пацанами, а сейчас… Но честное слово, всё худое забудется, отсеется, превратится в весёлые истории, даже в легенды. В кругу семьи, друзей ты наплетёшь три короба, и тебе позавидуют: какое лето! Рыбалка! Романтика! Как мой сосед поработал год в Сочи и уже гордится: я строил Олимпиаду. А ты будешь орать типа: я мыл сапоги в Охотском море. Или я бегал по красной рыбе.
  - Но так и есть.
  - Ты встречался глазами с медведем, когда он близко? Я встречался. До той встречи в тракторном кузове я не знал, как волнуются кишки. Теперь знаю.
  - Гошка базарил сегодня: на свалке медведь встал на задние лапы. Он выше трактора. Но ты меня не убедил. У тебя есть бабы, чего тебе не жить…
  - И ты найди. 
  - Не находятся.
  Жизнь сблизила Суботу с двумя подругами: Лидой и Надей. Лида открылась ему первой:
  - Мне так хорошо гулять с тобой по прибою. Как сейчас, утрами, после ночной смены.
  - И мне с тобой хорошо, - он обнял её, она взвизгнула:
  - Ты колючий!
  - Некогда бриться. А не отпустить ли бороду?
  - Ты отпускал когда-нибудь?
  - Бывало. Грозный вид имел…
  - Без щетины ты моложе. Я побрею тебя.               
  Забывшись, они наткнулись в камнях на другую пару. И ускорили шаг:
  - Кукушка кукует каждое утро. Отмеряет кому-то годы жизни. Кому тридцать, кому двадцать, а кому и год. Но кому?
  - Ты посмотри на цвет моря. Этого цвета не было за два месяца.
  - Его и в теории нет, наверное.
  - Вчера на закате ты видела золотую полосу солнца сквозь море?
  - Видела. И увидеть бы морскую радугу!
  - А я увезу домой сувениры – камни Охотского моря.
  Они удалились от тех, Субота шепнул:
  - Ты мне от судьбы здесь, Лида.
  - Мой дорогой! Эти же слова ты говорил вчера Надьке.
  Он смешался. Она успокоила:
  - Не красней, мы не обязаны ничем друг другу. Нам нравится быть вместе? Мне нравится. Хочешь икру?
  - У тебя откуда?
  - Не скажу. Пойдём!
 
 Третьего августа в цеху тишина. День простоя. Авдеич объяснил: без вопросов. Люди чуть не плачут: только привыкли, сработались. Чёрт с ними, бытовыми условиями, притёрлись к ним. Но дайте работу. Не дают. Неужели умышленно? Ради чего? И Пришвин вдруг выставил грудь колесом: будет так, как хочу я. Я, а не вы все.
  Четвёртого снова вал рыбы. Люди рады.
  - Самцов бросай в утиль, - крикнул Суботе наладчик Валька.
  - Не брошу.
  - Мастер сказал.
  - Он шутит.
  - В самцах нет икры. Икра одной самки дороже целого самца.
  - Но самцы жирнее, вкуснее. И в самцах молоки. Ценный продукт.
  - Япошки не покупают молоки.
  - Я расстрелял бы их всех. Не япошек, а наших хозяев. Им природа даёт рыбу, они что, выращивают её? И бросать самцов? Увозили бы в детские дома, в интернаты. Сколько людей недоедает. Не то что красной рыбы, а хлеба. А тут – в помойку. Черти.
  - Зачем им надо куда-то возить?
  - Никому ничего не надо. Кроме прибыли, на всё остальное насрать. Я не могу смотреть на пришвиных.
  - Ты со своей чистой совестью долго не проживёшь.
  - Жил до сей поры. Мне кукушка раз пять куковала. Считал-считал – за сотню лет насчитывал и бросал считать. Уже не мой век, чужой.
 
В хате разошёлся Митёк:
  - Суки. Твари. Падлы, они оставили меня без чая. Надо же так издеваться над мужиками... Нам когда в цех? В ночь?
  - В вечер.
  - Мозги в конец запутались. Я вот подумал: в нашем новом цехе мы работаем в две смены по шестьдесят харь. А что, если сделать три смены по сорок харь? В сутки выработка подрастёт. И людям легче.
  - За шестнадцать часов ты станешь человеком, у тебя появятся умные мысли, твоя роба просохнет, даже сапоги просохнут. Это излишек, – отрезвил его Субота.
  - Ты молоток. Верно рассуждаешь. Ты похож на моего товарища, я познакомился с ним во второй отсидке. Как и ты, заводной был.
  - Был? И куда девался?
  - Завалили. Кому-то помешал. А чё время?
  - Без двадцати.
  - Чего?
  - Ничего.
  - Если ты ещё раз пукнешь - ищи себе новую хату, - набросился Яша на хмурого Игоря.
  - Туда не примут, - тот ошалел спросонья.
  - Спи на улице.
  - Там медведи.
  - А, пошёл ты.., - смутился Яша.
  - Ничё, пацаны, выдержим, - подбодрил Митёк. - Нашим дедам в войну было тяжелее. А мне надо заработать, хоть ты лопни. Я на десятку братве посылку соберу. Был на путине и не собрать? Нельзя.
 
 Изо дня в день часа три люди рвут жилы, орут друг на друга, носятся с противнями, с рыбой, мешаются в тесноте, цех завален поддонами, кругом шланги с водой, мастер как бешеный: скорее, скорее. Потом два часа простой или пересортировка. Набраковали сверх меры.
  - А давай поработаем в спокойном темпе, без нервов, без простоев! - предложил Субота мастеру Косте. - Производительность удвоится.
  - Ты в спокойном темпе дома работай.
  - Нормально делать нет времени, зато на переделку время есть.
  - Так у нас всегда.
  - А бутерброды с чаем нельзя, что ли, привезти в середине смены? И объявить получасовой перерыв. С силами люди шустрее бегают.
  - Какие бутерброды? Кто тебе их повезёт?
  - Ты так смотришь на меня, будто я сказал какую-то глупость. Ни хрена, тебя запугали, задрочили. Восемь-девять часов без еды и без чая - не по-человечьи.
  - Ещё раз повторю: по-человечьи будем жить и работать дома. А здесь подневолье.
  - Наконец-то признался.
  - Для чего бутерброды, чай и какая-то модернизация? Есть же русские бабы! Они как станки, часами не отходят от конвейера. Вон та полуслепая Марья – она самый железный станок.
  - Ты уважаешь или смеёшься?
  - Восхищаюсь. 
  По дороге из цеха в столовую Марья сказала Суботе:
  - Останусь на консервацию завода. Деньги нужны. Дочка ждёт. Отсидела, теперь как прокажённая, не берут её на работу. Нигде. Никто. Никак.
  - На консервации не разбогатеешь. Кинут тебе рубль, как собаке кость, и прикажут начищать полы в цеху зубной щёткой. До зеркального блеска.
  - Почему русские так презирают своих же, русских? Работала я поваром в кафе у армянина. Понадобились деньги, а до получки неделя. Обмолвилась коллеге. В тот же день хозяин вызвал в кабинет и предложил аванс. Уважение к людям!
  - Но не все армяне золотые. И не все русские дерьмовые.
  - Не все, конечно. Это я дура.

В камере Женька надломился:
  - Я усвоил: горбом капитал не заработать. Горб способен чуть-чуть поддержать твоё существование. Не жизнь, а существование.
  - Все давным-давно усвоили, - хихикнул Вовка. - А зажигалок нам уже не видать.
  -  Прикурим от лампочки.
  -  Вата нужна.
  - У доктора есть. Или бросай курить. Уедем отсюда некурящими, непьющими.
  - И закалёнными, и стройными. Горячей воды не дают и зажраться не дают. Даже компот ограничивают. И повариха пыталась опозорить чувака, взявшего себе две тарелки с чем-то.
  - Пыталась? Легко ли опозорить человека, когда он голодный?
  - Чё время? - Митёк подскочил на кровати, как ужаленный.
  - Ещё рано. Около одиннадцати.
  - А чё так светло?
  - Утро. Одиннадцать утра. Ты спишь всего два часа.
  - ****ь. А нам ко скольки?
  - К 16-ти. Сегодня в вечер.
  - Сука, жрать захотел. Я как выжатый. Полгода работы в этом графике состарят лет на пять. Натуральный износ организма.
  - Но мы же все ждали нашу путину.
  - Ну да, ждали. Я от бессонницы ляпнул. Чё-то не спится.
  Сна три-четыре часа. Потом смена, столовая, душ, стирка, опять короткий сон, опять смена. Там рыба, рыба, ей нет конца. От сырости загнили и руки, и ноги. У всех болят спины, поясницы. Но фельдшер получил приказ: никого не освобождать от работы.
  Все гнутся, но пашут. Сладок конец смены, когда в цех приходит другая смена. Кайф от сделанной работы. Умеют люди жить трезво. Умеют и работать, если есть смысл. Ожили мечты о достойных заработках.
  - Я подарю тебе войлочные стельки, - пообещала Лида Суботе.
  - Где нашла войлок?
  - Мой давний запас из старого одеяла. Для тебя.
  - Ты мне икру, одеяло, стельки. А чем платить стану?
  - Дай же позаботиться. Наша природная женская потребность. Ты не знал?
  - Как я счастлив, что меня перекинули к тебе в цех. Прямо с рабочего места мы с тобой видим Охотское море. Только мы. И второе море – полный бункер красной рыбы.
  - И я счастлива за тебя, за нас.
               
                12

  - ****ь, - проснулся Митёк. - Я тут вычислил: восемь через восемь – выходит сорок пять смен в месяц. В путину большие заработки? Блеф.
  - На материке и того нет. Участь у нас невесёлая. Тебе легче, ты местный.
  - Не легче. Сюда я теперь ни ногой. Хочу пожить здоровым. Но, однако, чем чёрт не шутит? Всю жизнь он с шутками.
  Девятого августа пахнуло осенью. Прошёл холодный дождь, по ногам пробежал ледяной ветер. И высокие травы поникли.
  Ночью цех простоял. На шесть часов пропало электричество. Народ залёг в сушилке. Она остыла, все вымерзли. И обнаружили отсутствие хмурого Игоря. И в хате его давно след простыл. Мастер поднял тревогу, люди кинулись на поиски. Игоря нашли спящим под бревном.
  - Ты не окоченел? - растрясли его.
  - Есть маленько.
  - Все уж решили: тебя медведь сожрал.
  - Не высыпаюсь, - буркнул Игорь.
  - Нельсон накажет тебя рублём.
  - За что? Смена-то нулевая.
  - За моральный убыток. Им не нужны травмы, увечья. Ты напугал их до смерти.
  - Да?
  - А ты как думал? Паника поднялась. А паника - дрянь дело, наказуемое.
  После смены Яша обмолвился в хате:
  - В моей голове начались миражи. Рано утром курил на берегу и увидел корабль. Через минуту его нигде нет. И тумана нет.
  - Это о доме, - ожил официант. - Корабль или вездеход или вертолёт увезут нас домой.
  - А мне снились вши, - сморозил Вовка. - Они к чему?
  - К деньгам, - сострил Женька.
  - Вши снятся к бане. Я понял здесь, на рыбе: главное для человека – баня. Жратва и баня, - сказал Колька. - Не замутить ли бизнес в деревне: общественная баня? Кафешками уже не заработать, кафешек много. Зато бань мало.
  - Устанешь собирать бумаги, бегать по всяким конторам, - предупредил Яша.
  - Какие бумаги?
  - Разрешительные. А ты сделай баню на дому. С пивом, с массажистками.
  - Где их взять?
  - Из города выпиши.
  - Так баню-то сначала достроить надо.
  - У тебя нет бани? Мужик в деревне и без бани? Вот тебе и плотник, и столяр, и печник, и садовод. Фантазёр.
  - Всё впереди.
  - Вся жизнь, конечно. В пятьдесят один жизнь только начинается.
  - Мне скоро пятьдесят два.
  - Счастливый!
  Тёма стряхнул с себя сон и громко объявил:
  - Рыба кончится 15-го.
  - В три часа ночи. И 16-го всех отправят. Тебе доложили, Тоха.
  - А той бабе с пальцем дали двести тысяч.
  - Тебе генеральный докладывает?
  - Просто хочу домой. Надоела казённая пища. Булочки с маком, пирожки с коноплёй, оладьи с героином, - отшутился Тёма.
  - Кормят нас вкусно, - рассудил Субота. - Сало с горчицей весь месяц. Жареная горбуша. Плов. Макароны по-флотски. Пюре из гороха. Суп фасолевый. Все каши переели. Хлеб всегда свежий. Соусы, кетчупы, масло на столах.
  - Вкусно, но маловато и редко, - вставил Олег.
  - Для вас вкусно? - поразился Митёк.
  - Ты за двадцать лет в зоне ел вкуснее?
  - Не хуже здешней баланды.
  - Возвращайся в зону.
  - Я подумаю, - кивнул Митёк. - Сегодня баба ругалась: не надо мне денег, отправьте меня домой. Ничего, терпели два с лишним месяца, ещё две недели вытерпим.
  - Ты не терпи, а живи, запоминай. Это не повторится в твоей жизни.
  - Возьмёт и повторится. Но ты молоток, в натуре. С тобой легко, Субота. Дай лапу!
  - Конечно, отношение к нам как к дереву. Мы не знаем ни расценок, ни объёма выполненных работ. Мы бесправны, нам заплатят сколько-то, но так себе. Мастера молчат по-партизански.
  - Они, как и мы, ничё не знают.
  - Я подслушал, как рыжий мастер Витя предложил Раулю: сунь всем гоблинам тысяч по пятнадцать, и останутся довольны, - сказал Тёма.
  - А кто такой Рауль?
  - Длинный ходит. Зам генерального, кажется.
  - Этого Витю искупать бы в море по темноте, - разгорячился вдруг Соня.
  - Молчи уж, кролик, - остудил его Субота.
  - Не веришь? Искупаю.
  - Сколько тебе надо выпить?
  - Я и без водки искупаю. И Виталю, который живёт в цехе. Говорю ему: посоли мне икру. Он базарит: плати чаем, сигаретами. На сигареты согласен, но где я возьму чай? А мне, базарит, плевать. Поваров тряси. Даром делать не буду. Куркуль ещё тот.
  - Но иначе к нему все пойдут. И его же сдаст кто-нибудь. Ты боишься солить в бараке? Он тоже боится. Арестуют за хищение.
  Мужики развалились на кроватях, завели беседы о том, о сём.
  - Я соскучился по своей таксе.
  - Зачем тебе такса?
  - Вечерами с ней праздник, отдых.
  - А я против всех декоративных кошек и собак. Звери должны жить во дворе.
  - Но если нет двора?
  - Не держи. Не мучай животных. Мёрзнут на морозе? Им природой положена улица. Тогда и медведей пожалеем. Всю морозную зиму спят в берлогах.
  - Но декоративные выведены для комнат.
  - Они живые, им охота посрать, а нельзя. Терпят, ждут хозяина. Купи себе плюшевую: один в один живая и срать не ходит.
  - А сколько стало декоративных мужиков! - заметил Серёга. - Кто их наплодил? Посмотри-ка в телевизоре. Все декоративные.
  - Ты скажи мне: почему груша стоит сто рублей за кило, а горбуша семьдесят? - неожиданно спросил у него Субота. - Но сравни себестоимость.
  - Какая тебе разница? - лениво произнёс Соня.
  - За горбушу обидно. Несправедливо.
  - Кому как, а мне не до твоих умных размышлений, мне бы пожрать, - рассвирепел Соня. - Я тут транзитный пассажир. Справедливость ищи в детских книжках. Авось, найдёшь.
  - Да-да, - оживился Митёк. - Я расскажу тебе о справедливости: на мужика наскочили двое, треснули по голове, сдёрнули с него меховую шапку. Он очухался, догнал их, стукнул того, который в его шапке, и забрал её. Но в темноте перепутал. Оказалось, снял не свою, а чужую. Те заявили, мужика сцапали, судили, дали срок. Не условный, а реальный… Расскажу второй случай, он ещё справедливее: мужик сдал квартиру в аренду. Тот не платит месяц, второй. Этот зашёл и увидел у того ящик тушёнки. А денег за жильё опять нет. Хозяин настучал тому по башке, запер в туалете, взял ящик и увалил. На прощанье крикнул: посиди ночку на унитазе, а завтра с вещами на выход. Утром пришёл выгонять, а его самого на выход с вещами. Повязали, короче. Мать квартиранта в ментовку заявила. Дали хозяину восемь лет по трём статьям: побои, незаконное лишение свободы и грабёж. Вот тебе и справедливость.
  - А справедливо, что сволочи, дешёвки, подхалимы, шнурки живут припеваючи? - возмутился Женька. -  И ненавидят нас, рабочую силу? Почему так?
  - Чёрт его знает, - растерялся Митёк.
  - Чёрт, конечно, знает. Но как Бог допустил это?
  - Он много чего допустил. Я не верю в Бога.
  - А в чёрта?
  - Если есть черти и их отец Дьявол, они сильнее Бога с его ангелами.
  - Какой ты речистый, браток! - ахнул Субота. - Но сделай-ка что-нибудь полезное для себя! Чертовски тяжко. Надо преодолевать свои «не хочу», «не могу». И часто не получается. Черти мешают?
  - Давай конкретнее.
  - Скажем, заниматься утренней гимнастикой. Завтра, послезавтра, с понедельника, со среды… А водку пить – не надо усилий. Выпил стакан – и ты уже круче вон того. Выпил второй – все в говне, а ты в изумрудах. После третьего ты самый сильный. После четвёртого ты философ, политик, оратор.
  - А после пятого?
  - Страшно подумать.
  - Ты уже ответил на свой вопрос.
  - Нам гибельны не пятый и шестой стаканы, а первая рюмка, рюмочка, - добавил Колька. - Зачем же её пить?
  - За жизнь. Вторую – за здоровье. Третью – за любовь. Дальше – понеслась душа...
  - Но как не выпить эту первую? Иной раз встретишь знакомого человека, а на трезву голову и поговорить не о чем, - рассудил Женька. - Не клеится разговор, хоть ты дрисни.             
  - Смотря с кем, - возразил Субота. - С одним легко и без водки, и речи складные с языка. С другим ну никак. Начинаешь вымучивать слова и психуешь: какую же херню я несу. Лучше бы молчал. И хочешь исправиться, быть умнее, а выходит ещё дурнее. С первым у тебя совпаденье, с вторым нет совпаденья. Не родственные души. Не свои люди.
  - Бывало и у меня, - согласился Вовка. - И с мужиками, и с бабами. С одной ты уверен в себе на первой же минуте, с другой не получается сказать ничего умного. Порешь глупость за глупостью.
  - Языком пороть – полбеды, он без костей. Но по пьянке легко наворотить паскудных дел. И кому? Самым близким людям. Что за подлая сущность у человека?
  - Во-во, - потускнел Олег. - Причиняем боль тем, кого должны беречь и беречь.
  - Ты о жёнах?
  - О жёнах. Что имеем – не храним…
  - Про язык ты наврал. Языком можно ранить  больнее, чем делами. Учат же мудрецы: когда тебя подмывает сказать гадость – промолчи, уйди. Плохое слово тяжелее дубины.
  - Но если по делу? Если вынудили?
  - Тогда другое дело. А не по делу сказанное твоё слово способно убить человека. Или он убьёт тебя. Нынче развелось психов с оружием.
  - Пусть будет оружие! - встрепенулся Олег. - Если бы в стране разрешили ношение оружия – нас не кидали бы. Любой коммерсант боялся бы маленького человека.
  - У нас страна крайностей. Напьёмся и вспоминаем старые обиды. Мужики перестреляют других мужиков и сядут в тюрьму. И кто и что кому докажет? Трупы, зэки, дети без отцов, бабы без мужей.
  Вовка схватил Колькин телефон:
  - Что за время на твоей мобиле?
  - Московское, - огорошил Колька.
  - Зачем?
  - Я живу только по московскому.
  - Но жрать бежишь по камчатскому. И для чего тебе московское?
  - Как хочу, так и живу.
  - Хорош болтать, академики. Дайте хоть выспаться, - буркнул Соня.               

                13

16-го утром заполыхала дэска. За час здание выгорело дотла. Весь «Хилтон» в радости: домой!
  - Чего вы ржёте? Горит наша зарплата, - заревел Вовка.
  Толпа притихла.
  - Рыба в холодильниках скиснет, и чем они нам заплатят, а? - нервничал Вовка.
  - Научный облом! Всё производство зависит от ведра с соляркой. Одна неосторожная спичка - и писец большому заводу, - жалобно заныл Женька.
  - Приехать за столько вёрст и не заработать? - вдруг складно выдал хмурый Игорь.
  - А тебе не параллельно? - удивился Субота.
  Игорь взбычал:
  - Чтоб они сдохли, эти начальники.
  - Не дождёшься… Нас велосипеды выручат, - объяснил Субота. - Станем сутками по очереди крутить педали, соединённые с генератором, доставать ток.
  Толпа кисло засмеялась.
  - А что? Где-то за границей в тюрьме додумались. Быстрее крутишь – ближе к воле.
  Мужики раскурились, разболтались о жизни:
  - У нас тут новых семейных пар с десяток.
  - До Хабаровска. А там разбегутся.
  - Кто-то и не разбежится. Вместе поедут.
  - Сколько одиноких мужиков и баб живут рядом, в соседних квартирах, им трудно, но не сходятся. Потому что ещё труднее найти своего человека. Своего! С ним надо делить всё. Жизнь делить.
  - И друзей найти непросто. У нас друзьями считаются те, с кем пьёшь. Но это же обман. Или с кем работаешь. Вот мы сюда съехались по случаю. Разъедемся и забудемся.
  - Ерунду базаришь. Ты не нашёл друзей, а я нашёл. И меня нашли.
  Тёма очнулся, сообщил новость:
  - Погоны браконьеров поймали. Целый миницех недалеко от нас. Где-то аж под землёй. Икру солили, рыбу.
  - Тебе откуда известно, Тоха? Ни газет, ни радио, ни сотовой связи, но всем всё известно.
  - Нельсон, боцман и Рауль базарили в кабинете. Меня не видели.
  - Много ли утащат те мужики?
  - Они там заготовили икры несколько тонн. На миллионы рублей.
  - Ты икру не пытался солить, Субота?
  - Нет. Икру я куплю. А отсюда увезу камни. Полсумки насобирал.
  Новый цех замер. Сто двадцать человек остались без дела. Всю рыбу повезли в старый цех, к которому подтянули энергию от гнилого, списанного дизеля. Там пашут за всех.
  - А мы натрём полы зубной щёткой, - отчаянно шутят из нового.
 …На дверях столовой повесили список из 22 человек – стартовая партия домой. У остальных два чувства. Первое – зависть к уезжающим. Достало всё и всех. Второе – радость, что вне списка. В нём штрафники и больные, худые, сломанные, ленивые, никчемные во главе с фельдшером. Он редкая бестолочь. Раздал всем пластырь, вату, бинты и отвалил.
  Сразу после уехавших началась ужасная камчатская осень: ливни, ветры, штормовые бури.

Мужики в десятый раз вымыли свой новый цех, переоделись в сухую одежду и невесело потопали в барак, укрываясь самодельными зонтами. Их догнал на мотороллере гневный кладовщик:
  - Всем разгружать цемент!
  Люди опешили. Митёк захромал, ушёл.
  - Надо за робой сбегать, - заикнулся кто-то.
  - Некогда мне ждать вас. Дождь зальёт все мешки. Бегом на плашку!
  Мужики повернули к морю. Через полтора часа стали неузнаваемыми, измазались в цементной пыли и вымокли от дождя.
  - Так и будем молчать? - не выдержал всегда смирный Лёха. - За что работаем?
  Никто не ответил ему. Их перехватил рыжий боцман:
  - Копайте здесь.
  - На хрена? - рявкнул Женька.
  - Это мой берег, и не тебе задавать вопросы, - озверел боцман. - Здесь я командую.
  Подъехал на квадроцикле Нельсон:
  - Копайте, пацаны. День, два, пять, десять.
  - Тут плен, что ли?
  - Копай. Ты зачем сюда припёрся?
  Выкопали огромную яму, не понимая – для кого, для чего? Ушли в барак. Там староцеховские Субота, Яша и Колька, возбуждённые после смены, бурно чаевали, Митёк варил бодягу.
  - Они смеются над людьми, - страдальчески вздохнул Лёха.
  - Ты решил, что нас считают людьми? - взбесился Женька. - Мы не люди, мы рылом не удались, мы для них станки, тупые станки. И заплатят нам, как тупым, тупорылым. Много ли надо станкам? Жрать, пить, спать и рублей двадцать-тридцать с собой на «бензин». Знают же наизусть: станки, если они трезвые – они безмолвные, покорные.
  - Но ведь никто сюда уже не поедет.
  - Поедут. Мы и не нужны им. Пусть опять будут новички. Директор закажет их в любом кадровом агентстве любого бедного города. И от новичков ни сплетен, ни рёва, ни вони.
  Они уснули подавленные, печальные.
  Дождь поливал всю ночь, утром припустил с новой силой. В хату ворвался Нельсон:               
  - Все, кто из нового цеха – убирать территорию!
  - Мы вылизали её на сто раз, - ответил Лёха.
  - Убирать, я говорю.
  - В такую погоду? - завизжал Лёха.
  - Ты не мужик? Что вы за хлюпики?
  - Где потом сушиться?
  - Найдёшь. Ты откуда приехал, дебил? А?
  - Слышь, ты, отправляй их домой, не издевайся над мужиками, - рявкнул Митёк.
  - Инвалид, ты оборзел. Уедешь отсюда последним.
  - А ты останешься навечно.
  - Я посажу тебя.
  - Не успеешь.
Нельсона потеснил Субота:
  - Я уйду от тебя берегом, хозяин.
  - Не заблудишься? Попутного ветра, - пожелал Нельсон. - Я тебя не держу. …А вы чего расселись? На улицу! Лизать территорию в сто первый раз!
  - Кинет же он вас с Митьком, - одёрнул Тёма Суботу.
  - Он смеётся. Ты гнись перед ним, встань раком. Дело твоё.
 
Горбуша кончилась, старый цех опустел. Медведей нет, они ушли на ягоды. И кукушка не поёт. И чайки улетели. Остались вороны.
  Субота гулял по берегу, по тундре. К нему приблизился официант:
  - Уже не работаешь?
  - Ты тоже. Просто надел робу и просидел весь день у цеха.
  - Сидеть в хате и сидеть в цехе – разные вещи.
  - Чё ты пристал? Отстань. Ты же не на меня испахался, а на себя. А я не умею играть в дурака.
  - Зато я без прогулов.
  - Иди вон отсюда.
  - Нельсон злой на тебя.
  - Иди вон, сопленосый. 
  Официант исчез, к Суботе присел Яша:
  - Я говорил мужикам: давайте разом залупимся – они отступят. Все молчат. Или шепчутся: хочет срубить себе премию. Лезет им в друзья. Решил укрыть свою жопу, а наши подставить.
  - Зачем Рауль и Нельсон держат нас?
  - Погрузка зависит от состояния моря. Сколько дней оно проштормит – никто не знает. И будем тут куковать. Нельсон грозит: кое-кто дождётся белых мух.
  - Я свалю по тундре пешком.
  - Там же медведи.
  - Не хочу, чтоб меня держали за дурня. А медведей бояться не надо. Надо бояться маленьких человечков. Они готовы облизывать Нельсона и сдать тебя с потрохами. 
 
  Ежедневно уезжают по двадцать человек. К сентябрю увезли женщин и молодых местных пацанов. А оставили семейных и дальних. Мужики завозмущались в открытую.
  Субота пошёл к Раулю:
  - Молодые изработались?
  - Они студенты. Им пора на учёбу.
  - Какие студенты? Все отсидели на малолетке.
  Рауль вспомнил о срочных делах…
  Авдеич выдохся и перестал быть недоступным. Начал заливать истории о своих пьянках. Люди поняли: он алкоголик.
  - Но почему Грызлыч отстаивает своих людей от тупых работ, а Авдеич и не пикнет в защиту? - спросил Женька.
  - Потому что Грызлыч друг Нельсона, а Авдеич с улицы, - догадался Субота.
  - С чего ты взял?
  - В икорный с улицы не берут. И смотри: оба мастера, но Грызлыч с рацией и на мотороллере, а Авдеич без рации и на велосипеде. Иерархия. На её верху Нельсон на своём квадроцикле. Авдеич – клоп в этой иерархии, он не имеет слова.
  - А мы тогда кто?
  - Мы пустое место.
  - Грызлыча оттянул генеральный. За то, что икорный не охраняется. Сегодня в ночь я иду на дежурство, - сказал Володя. - Мне валяться что в бараке, что в сушилке. Зато вроде при деле. Нельсон не достанет.
  - Охранять-то от кого?
  - От пиратов.
  - Но ведь реально заедут на вездеходе или морем.
  - Есть резон. Тут икры на десятки миллионов. Но поймают. Не смыться.
  - Да ну. Японцам продадут и смоются.
  - Грозен сторож: ни рации, ни оружия, ни сотовой связи, даже собак нет.
  - Если полезут, я сам покажу им двери и дам лом.
  - Этим ломом они проткнут твой же череп. Свидетелей, очевидцев пираты кончают на месте.
 
Опять полно слухов, домыслов, вымыслов, кривотолков и нет информации. Первый слух: погрузка переносится, а на сколько суток – Бог ведает. Из Японии идёт шторм, гиблый шторм. Второй слух: кто-то дозвонился до уехавших. Спросили: кому как платят? Всем поровну? Нет. Драчливой бабе выдали десятку. Но она при денежном старом мужике, ездит путешественницей. Третий слух: зимние сторожа получают всего пятнашку в месяц и питание. Никаких им снегоходов, квадроциклов и спутниковой связи.
  Нет зажигалок. Нет тёплой одежды. Нет женщин. Вечерами кромешная тьма и дожди. Море штормит. Тюремная тоска. И нелепые травмы. Тот вывихнул плечо, тому упал на ногу булыжник, тот засунул руку под станок. Похоже, умышленно калечатся.
  - Ваши проблемы, - заключил Нельсон.
Субота заметил:
  - Здесь и нужен каменный человек. В тундре не до ласки. Женька, чем сегодня занимались?
  - Вчера грузили тару в один контейнер, сегодня перегружали из него в соседний. А большому Гене и Лёхе Нельсон сказал, что оставит без зарплаты. Плохо работают.
  - Рулетку мы выиграли, но финиш никакой.
  - Ну и лето… Моё первое потерянное лето, - подал голос Соня.
  - У тебя и следующее будет потерянным. Снова проспишь всё лето в бараке. Спать-то не всё равно где? – заржал Субота.
  Соня засопел, не ответил.
  Субота ушёл от всех в тундру. Далеко-далеко, но и там его догнал Яша:
  - Интересно, мы хоть что-нибудь получим?
  - Наверное. Половину, конечно, высчитают. За билеты, за питание, за курево. Но я доволен, всё равно доволен. Я сбросил мусор из души, накопленный за год. Я открыл себе много нового. У тебя не так?
  - Почти так.
  - Я познакомился с новыми людьми. Не с официантом и Соней, а с тобой, Лидой, Марьей, Женькой, Серёгой, Вовкой. Я рад, что работал в этом цехе, в этой бригаде, в этой смене, жил в этой хате.
  - Здорово говоришь! Спасибо, брат!
  - По Серёге не ошибёшься: крепкая порода, афганская закалка. Есть же мужики в нашей стране, есть мужское братство, мужской юмор, мужская сила и мужская скромность.
  - И Митёк-зэка...
  - Про Митька только хорошее…
  - Его жизненные принципы можно принимать или нет, но они у него есть. Его не кидает из стороны в сторону.
  - Он мужик как мужик. Лида сказала: когда его отогреет женщина – он изменится. За годы в зоне Митёк замёрз без женщины и потому смотрится обозлённым.
  - А официант, кобылья трещина…
  - Я о деле: если завтра в списке не окажется моей фамилии – я уйду через тундру. Уж приключений – пусть под завязку. Чтобы помнилось. Утром стащу в столовой буханку хлеба и рвану по следам вездехода.
  - Не боишься промокнуть?
  - А-а. Я и забыл о дождях. Но я же проболтался тебе, ты передашь кому-то, тот следующему. И все вместе вы засмеёте: болтун. Надо уходить.
  - Да никому я не скажу.
  - Скажешь, скажешь.
  …Утром Субота и Яша увидели свои фамилии в списке.
  - Извини, но я ляпнул про тебя Нельсону, - улыбался Яша.
  - Да? Зачем?
  - Всё-таки сорок километров по тундре – не прогулка. Ещё и медведь выскочит, не дай Бог.
  - И как он ответил тебе?
  - Я добавил, что уйду следом за тобой. Он покачал башкой: вы, два дурака, сваливайте отсюда. Пишите заявления на бронь до Хабаровска. А горбушу погрузят те, шёлковые, дураки.
  - Не понимаю мужиков, привычно считающих себя маленькими людишками. Они же молоды. Откуда в них безнадёга?
  - Жизнь доконала.
  - Когда она успела доконать?
  - Посуди сам: даже тощий клерк или бухгалтер, бармен стоят выше на социальной лестнице, чем строитель, агроном, рыбак, ветеринар. Неужели нормально? Или этот расклад только в нашей стране? Или открой газету, журнал, включи телевизор – везде блогеры, футболисты, фитнес-тренеры, аналитики, эксперты, консультанты, аудиторы, менеджеры, маркетологи, администраторы, фотографы, модели, психологи, политологи, социологи, астрологи, диетологи, танцоры, стилисты, визажисты, массажисты. А кто работает на производстве?
  - Их больше. Это мы. Но о нас не пишут в газетах. Если начнут писать – газеты разорятся, их же никто не купит.
  - Значит, мы и есть маленькие людишки? 
  - Не порти мне мой день. Мы с тобой завтра уедем. Три месяца пробежали незаметно. Путина-то наша удалась. Она суетливая, с причудами. Но мы ещё помянем её добрым словом.
  - Так и бывает всю жизнь. Стоит выкинуть любую старую вещь – через день она обязательно потребуется. И вот уже скучаешь по ней, как по сбежавшей бабе. Славная была баба…
  Они захохотали.
               
                14

В пыльном вездеходе воодушевление: какое это счастье – путь домой! К Суботе подсел питерский рыбак Андрюха. На базе он был немногословен, а в дороге заговорил. Субота не слушал, но, улыбаясь, кивал.
  На поляне у шоссе их дожидался автобус.
  - Николай! - подлетели к шофёру мужики. -  Как там, на Олимпиаде в Лондоне?
  - По золотым наши четвёртые, а по всем медалям третьи. Вы не знали?
  - Нет. Ни одной весточки.
  - Но вы первые подняли тему про Олимпиаду. Сколько уж людей я вывез...
  - Медведи отшибли народу память.
  - Дорога длинная. Подкрепитесь, - Николай разложил на бумаге хлеб, колбасу, достал из рюкзака термос с кофе, кружки.
  Перекусили и полезли в автобус. Андрюха снова подсел к Суботе и завёл серьёзный разговор:
  - Я буду твоим свидетелем в суде.
  - Мне туда не надо, - оторопел Субота. - С чего ты взял про суд?
  - Тебе там, на базе, понравилось, что ли?
  - Да.
  - И питание понравилось?
  - Да.
  - А если кинут с зарплатой?
  - Почему кинут? Я не думаю об этом.
  - Ты писал заявление на самолёт?
  - Писал.
  - Откажись от билета, поедем ко мне. Погуляем. Я найду тебе дешёвую икру.
  - Да ты что? Меня дома заждались.
  На какой-то остановке Андрюха вернулся из кафе с беляшами и двумя бутылками водки.
  - В долг дали? – загорелся Яша.
  - В подарок. Одноклассница тут лет десять хозяйкой.
  Выпили на троих одну, закусили беляшом, закурили, обменялись телефонными номерами. Начали вторую.
  - Может же русский работяга долго быть трезвым. И работать может, - заявил Яша.
  - Когда есть интерес – мы  можем всё, - поддакнул захмелевший Субота. - Андрюха, приезжай ко мне в гости.
  - В октябре я поеду на материк.
  - Звони и заезжай. И вези икру на закуску.
  Андрюха вышел из автобуса в центре города, а дальних привезли в знакомое им общежитие морского порта. Сторож указал на продукты:
  - Вам от начальства. Всем дают.
  Вскипятили чайник, наелись тушёнки, сыра и печенья. Заварили крепкого чаю. Кое-кто остался недовольным:
  - Завтра после зарплаты запоём по-китайски.
  - Или волком завоем.
  Ночевали без приключений. Утром водитель аж растерялся:
  - Вот это номер! Вы все как огурчики. Я не ожидал. До вас тут концерты были. Из прошлой партии двое не могли идти. Едва затащили в автобус. Другие чуть лучше. Сонная, полуживая толпа. Зато первые оттягивались чудовищно.
  - А на что они пили? – не понял Субота.
  - Ну ты даёшь… Люди вырвались из медвежьего угла, из тундры. Есть сервис для одичавших: залог паспорта в магазине...
  …В офисе получили расчёт. Суботе срезали двадцать процентов «За некачественное выполнение указаний руководства базы». Старому Кольке скосили половину «За пьянство на рабочем месте и в жилом секторе».
   - Не, ты смотри, а, - заплакал дед. - Какое пьянство? Где бы я взял водку?
  Он ударил ногой в дверь генерального, охранник вскочил и выпроводил его на улицу. Кто-то поехал в аэропорт, кто-то на рынок за икрой. В аэропорту Колька сбежал от группы, напился в кустах, в самолёт пьяного не пустили. Группа улетела в Хабаровск.
  - Если Кольку заберут менты – он останется без копейки. И сожрёт мужика Рябиковка, - сказал в пути Яша.
  - Дерьмово получилось, - кивнул Субота. - А чем мы помогли бы ему? Ничем.
  - Зато фантазировал: не пью, не пью.
  - Возможно, и не пьёт. А напился от горечи. Посмеялись над стариком.
  - И ведь Толик опоздал на посадку.
  - Какой Толик? Киргиз? Он же камчатский.
  - Не тот. Русский, беззубый из соседней хаты. Они пили в парке, он рвался в Елизово за дешёвой икрой. И нет его в самолёте.
  - Хотел сэкономить тысячу – потерял восемь тысяч. Совершенно по-русски.
  - Ты из Хабаровска куда?
  - Во Владивосток.
  - Зачем?
  - Я наслышан о знаменитых новых мостах. Пора и увидеть.
  - Там же саммит проходит.  Кругом охрана. Кто тебя пустит?
  - Я купил билет на поезд. Раз продали – значит, пустят.
  - Когда купил? Где?
  - В Петропавловске-Камчатском, в аэропорту, в кассе для поездов.
   
  Хабаровск встретил их тучами. Субота и Яша выбрались на Уссурийский бульвар, на набережную. Город шире и выше Петропавловска. По тротуарам школьники гоняют на велосипедах, скейтбордах, самокатах, роликах. Заморосило, рыбаки с неохотой вернулись на вокзал. Там тоже красиво. Одно здание вокзала с памятником Хабарову стоит увидеть!
  Субота сел в поезд. Отмучился ночь на верхней полке, от жары и духоты не уснув ни минуты. Во Владивостоке его ослепило яркое солнце. После пасмурной тундры и дождливого Хабаровска он аж зажмурился. На выходе из вокзала в город турист дважды прошёл через металлоискатели и полицейские коридоры. И загулялся под солнцем, отогреваясь. Вечером на саммите АТЭС соберутся министры иностранных дел двадцати стран, прилетит из Москвы Путин. Погонов везде не меньше, чем гражданских. Погоны вежливы, корректны, улыбчивы. Одеты в парадное. И на каждом углу танцы, концерты, спектакли. Мажорная атмосфера. А где китайцы? Здесь же их один на одном, о китайском засилье все говорят, пишут. Куда они пропали? На два дня обрусели?
  И вот он, над головой, мост через бухту Золотой рог, а там, вдали, второй мост на остров Русский. Этот, ближний, что через бухту, отлично виден с морского вокзала.
  На причале Субота разговорился с городской девушкой:
  - Как приняли мосты жители?
  - С радостью. Устроили праздник на мостах в день открытия. Единственный день, когда разрешили пройти по ним пешком. С мостов мы увидели наш город обновлённым. Исчезли свалки, вода в море очистилась, она радует глаз.
  - А сейчас нельзя прогуляться?
  - Нет. Мосты только для машин. Вы приехали не в самые удачные дни. Часть дорог перекрыта. На Русский не попадёте.
  - Жалко. Но увидел издали всё. Сделал себе обзорную экскурсию.
  - Понравилось?
  - Конечно. Правда, кое-что не доделали.
  - И некоторым объектам уже не вылезти из долгостроев. Но и сделано немало. Студгородок на Русском, канализация в городе, очистные сооружения, дороги, турбазы, пляжи с дайвингом. Всё новое. А мосты – наш символ. Как Родина-мать в Волгограде. Или Медный всадник в Петербурге. Или Спасская башня в Москве.
  - Эти мосты как воздушные. Будто они не между берегами, а где-то высоко... Да, что за корабль стоит?
  - Гостиница для делегаций саммита. Те две пятизвёздочные не успели сдать… Но мне пора.
  Девушка вежливо попрощалась, они разошлись. Субота направился в продуктовый магазин. Теперь один путь: домой.
  - Давайте попьём чаю, - предложила в плацкарте соседка-бабушка.
  - Давайте, - согласился он. - Кроме кучи мороженого и шоколада я ничего не ел. Я купил курицу-гриль. Вы желаете?
  - Ну что вы? Кушайте. Я из дома. А по вам заметно: вы дальний.
  - У меня нездешняя речь?
  - Вы бледный, не загорелый.
  - Я еду с Охотского моря.
  - И куда?
  - На запад. А вы куда?
  - В Хабаровск. Вы были в гостях?
  - Нет. Приезжал поглазеть на мосты.
  - И как вам?
  - Грандиозно.
  - Показуха. Гигантомания. Огромные затраты. Кого удивили? И уже всё рушится. Сплошной брак. Закончится саммит – объекты закроют на ремонт и никогда не откроют. Ничего не достроили, не доделали. Гостиницы для кого? Для туристов? Кто к нам поедет? Москвичам дешевле съездить в Европу. А, говорят, решили строить мост на Сахалин. Мы для них вчерашний день. Зато ветхие квартиры были, остались и останутся ветхими, аварийными. Вот вам и саммит. Людям от него ни жарко, ни холодно. О людях нет заботы.
  - Вы с какими-то корзинами...
  - Дочери везу. Овдовела она недавно. Трудно с ребёнком живут. А возвращаться не хотят. В корзинах домашнее, с нашей дачи.
  Бабушка вышла в Хабаровске. Сразу за городом поезд заехал на длинный мост. Субота увлёкся Амуром, а оторвав взгляд от окна, увидел на бабушкином месте загорелую, цветущую женщину.
  - Вы из южных стран? – приветствовал он.
  - Из Таиланда.
  - Отдыхали? Жили?
  - Отдыхала.
  - Какие впечатления? Много слонов?
  - Много трансов. Сильное впечатление!
  - В них больше мужского или женского?
  - Ровно пополам. Третий пол.
  - Вы сама откуда?
  - Из Свободного.
  - У вас же там космодром «Восточный» строится. Ещё одно детище Путина. В 2018 году с него взлетит космический корабль.
  - С пустого места? Не вижу стройки. Огородили площадки, внутри них ходят работяги, пинают камни. А строительства нет.
  - Наверное, притормозили из-за Олимпиады. Все деньги бросили на Сочи. А через год-два не узнаете своего города. Людей понаедет.
  - Вот-вот: понаедет. А местных отодвинут.
  - Вы уверены?
  - Уверена. Всем работодателям выгодны вахтовики.
  - Но почему?
  - Они есть, но их как бы нет, понимаете? И они задают меньше вопросов. Или вообще не задают.
  - Значит, местным любая мощная стройка - лишь головная боль? 
  - Нам космодром не головная боль, а ужас. И денег, и людей здесь будет больше, чем в Сочи. Что начнётся? Водка, наркотики, проституция, игромания. Полный букет.
  - В верхах это называют: развитие территории. Мне кажется, вы уж слишком…
  - Не слишком. Не я одна так думаю.
  - Но в Сочи такого букета нет.
  - Там контроль. А «Восточный» далеко от Москвы, за всеми не углядишь.
  - Ну и жизнь… А как у вас с занятостью?
  - Почти никак. Только магазинный бизнес и железная дорога.
  - Вы - представитель магазинного бизнеса...
  - На каждом торгаше стоит печать: торгаш. Да?
  - Не железная дорога, точно. Что-то выдаёт в вас деловую женщину.
  - А вы из каких далей?
  - Я ловил рыбу на Камчатке.
  - Тоже вахтовик?
  - Сезонник.
  - На каком море? На Беринговом?
  - На Охотском.
  - Довольны?
  - Доволен.
  - Икры наелись?
  - Красной рыбы наелся. Молок наелся. Ухи наелся. А икру везу с собой. Я купил её на рынке в Петропавловске-Камчатском. И ещё везу морские камни.
  - Камни Охотского моря! У вас редкий вкус.
  - Вы видели трансов, а я медведей. В нескольких метрах и несколько раз.
  - Боязно?
  - Было дело. Силы неравны. Но они не свирепы. Любопытны. Ленивы. Отъевшиеся. Никого не трогали.
  …Спутница вышла в Свободном, а Субота задумался: «Моя путина – это тебе не Таиланд с ручными слонами, это Россия, это Камчатка, это медвежий угол, это наш край земли...» 
               
                2012 г.