Цветочница

(отрывок из повести)


- А как же Симона?
- Симона - шлюха, - отозвался Бьёрн, поднимаясь с постели.
Теперь он стоял напротив Ады. Она хотя и подняла  глаза, но смотрела куда-то вбок, не то чтобы удивление застыло на ее лице... скорее размышление. Бьёрн начал одеваться. И не то чтобы в спешке, но хаотично.

Мы только что оторвались друг от друга, а я уже скучаю по тебе, милый.

Молчание, ничего кроме молчания меж ними. Ада смотрела куда-то в сторону, напрасно попытался Бьёрн поймать ее вззгляд. Не то чтобы она от него увертывалась, нет, она ушла куда-то далеко в себя.

- А я? - спросила, наконец,  Ада, словно возвращаясь. Она посмотрела ему в глаза, совсем короткий и упрямый был взгляд, но Бьерн молчал, он пожалел  уже о сказанном. И он был уже одет.
-Кто я - для тебя? - переспросила Ада.

Бьёрн вышел молча из спальни, а она не шевельнулась в постели, оставаясь сидеть. Потом слышно было, как хлопнула входная дверь.

Ада не вздрогнула и не шелохнулась, и не чувствовала, как тепло  или даже жар уже покинули  тело, а продолжала сидеть обнаженной, на ней было лишь ожерелье, которое надел ей Бьёрн, когда вся одежда была уже сброшена и она присела на постель, и поза была та же...  Тогда она приподняла волосы, чтобы Бьёрн смог застегнуть замок, и жемчуг был прохладным, а после она почувствовала прикосновение его теплых сухих губ на шее и обернулась.

Его глаза, - она это видела, -  были печальными, и эта печаль отозвалась в ее сердце, и она прикрыла глаза: не сейчас... прикрыть глаза и забыться...

И ты... дорогой, прикрой глаза... забудемся сейчас...

И она начала мягко опускаться на подушки, словно готовая упасть в обморок и чувствуя, как Бьёрн подхватил ее мягко за плечи и легко развернул к себе. Она была такая легкая и хрупкая, почти невесомая.

Все. Я твоя.

Она сидела в той же позе. Руки, грудь и спина были холодными, ноги прикрыты одеялом. Была глубокая ночь. Она попробовала снять ожерелье, нащупала сзади замок, но не смогла открыть его... попробовала сорвать с себя,  не получилось...

Жемчуг продавали у Петерса, у  Бьёрна был отменный вкус: он выбрал жемчуг не слишком мелкий и не слишком крупный. У Ады была тонкая шея для крупного жемчуга... но речной жемчуг, так решил Бьёрн, был слишком дешев для Ады.

Но почему именно жемчуг,  этого он и сам не знал. Он не дарил жемчуг  ни своей жене, у нее были бриллианты, он не дарил жемчуг  и Симоне, она любила золотые часы.

В тот день... в тот день он заехал вечером  в магазин Симоны, чтоб отвезти ее с женой в казино и увидел новую продавщицу. Она стояла к нему спиной, бросилась в глаза ее тонкая шея, и мысленно он примерил ей жемчуг, еще не зная ее имени, не видя лица, не слыша голоса. Не оборачиваясь, она исчезла в подсобке. Рабочий день заканчивался, работники переодевались и шли по домам.

Бьёрн сидел в машине и ждал, пока Симона закроет входную дверь, персонал уходил через черный ход. По пятницам он отвозил Симону и свою жену в казино, оставляя их на весь вечер. Симона была ее лучшей подругой, ее задача была следить, чтоб жена не проиграла больше положенной суммы.

Бьёрну пришлось ждать всю неделю - до следующей пятницы, чтобы увидеть лицо владелицы тонкой шеи. Да, всплывала в сознании мысль заехать к Симоне в лавку на неделе, бросить "привет", несколько незначительных реплик, поскольку он бывший любовник, а теперь как будто бы ее друг и муж лучшей подруги, но... Он не хотел себе признаться честно, что влюбился в эту тонкую шею и боялся... боялся поворота головы, когда вдруг к тебе поворачивается лицо, и совсем не то, что ожидал, а какое-то чужое и отталкивающее, и было бы лучше оставаться мечтать и фантазировать себе, и не видеть этого лица вовсе...

Он сидел у себя на фирме, как обычно, занимался рутинной работой, не то чтобы напряженно был занят и что-то важное было, но бесполезное для жизни вообще, и внезапно он почувствовал себя слишком уставшим и в какой-то степени старым, и в обед он сорвался, и вместо того чтобы поехать поесть, он отправился пешком в старый город, забыв зонт, и бесцельно ходил в течение часа вокруг собора и ратуши, приглядываясь к витринам ювелирных магазинов. Жемчуг речной и морской, розоватый, металлически серый и черный, украшенный бриллиантиками, жемчужные бусы с золотыми застежками, серебрянными... ожерелья...

Он даже мысленно выбрал, какое  ожерелье бы купил... оно стоило восемьсот марок, золотая застежка, похожая на маленькую брошку времен арт деко, она сама по себе была уже замысловатым украшением...

Ему пришлось ждать до пятницы, пока он увидет лицо и узнает имя. Он не хотел быть разочарованным, он не желал выдать свой интерес и волнение. Симона - львица, она сразу почувствует, - жена не чувствует, словно в ней все женские инстинкты умерли, - но Симона еще та... А ведь еще ничего не произошло: он зашел в прошлую пятницу в магазин и сказал Симоне, что подождет в машине. Был лишь беглый взгляд несколько секунд... он наткнулся на это существо среди горшков с цветами и вышел.

Вот именно! - существо.

Потом он начал беспокоиться, что ожерелье... его ожерелье кто-нибудь купит... была мысль позвонить Петерсу, чтоб для него отложили, но он оборвал себя.

Было шесть часов вечера, когда он вошел в магазин к Симоне. Напрасно взгляд его искал существо, никого кроме Симоны не было в магазине. Она предложила ему чашечку кофе, но он отказался. Несколько раз. Несколько лет назад "чашечка кофе" была условным кодом. Распитие "кофе" происходило в подсобке, когда работников не было, на массивном деревянном столе, предназначенном для работы. Но величиной он был не меньше средней кровати, и как только звучал тайный код, откуда-то возникали на столе подушки... стол был  предназначен не только для работы...

Он быстро устал от Симоны, от ее домогательств и намеков, он подарил ей золотые часы и уговорил стать друзьями во имя давней дружбы Симоны с его женой.
В этот день Симона отправила работников раньше времени, он понял. "Никаких подушек, никакого кофе", - говорил Бьёрн сам себе, при этом себе и удивляясь.

Он повез Симону в казино, жена была уже там. Приходилось ждать до следующей пятницы. В понедельник в обед он все-таки пошел к Петерсу и купил ожерелье. С каким-то равнодушием, можно сказать, хладнокровно, наблюдал он, как продавщица предлагала футляры для украшения...

- Какого цвета? - спросила продавщица, стараясь мило улыбнуться.
Бьёрн обдал ее такой же холодной и вежливой улыбкой.
Почем я знаю... я даже не знаю, какого цвета у нее глаза...

- На ваш выбор, - сказал он, наблюдая, как продавщица придвинула к себе футляр из голубого бархата и положила в него жемчуг...
Это ведь случайность - голубой цвет?
Никогда еще не спускал он на самотек свои дела и даже такие мелочи, как выбор футляра... Они все были красные или бардовые - у его жены.

Он приехал на фирму и положил футляр в сейф. Пока что у него было желание обладать украшениями, и увидеть ее лицо, и больше ничего...он снова заедет в пятницу за Симоной.

Существо.

Была пятница, без четверти шесть, когда он снова появился в дверях магазина. Существо стояло за прилавком и смотрело ему прямо в глаза. Бьёрн еще не понял, разочарован он или нет. Она была... маленькая.

- Вы что-то желаете? - спросила она, принимая его за покупателя.
- Да, - отозвался он, - то есть нет.
- Ада, кто это? - закричала Симона из подсобки.

- Ада - это вы? - спросил Бьёрн.
- Да, - отозвалось существо.

Конечно, тут же и Симона появилась, и попросила Аду закрыть магазин, и с Бьёрном они сели в машину и сначала заехали за женой, а потом покатили в казино.
Бьерн, как обычно, вернулся потом домой и провел весь вечер один, ожидая звонка Симоны, звонок означал, что пора их забирать.

Он бесцельно переключал каналы, а потом и вовсе выключил телевизор.
Что ж, ее звали Ада. У нее были голубые глаза и каштановые волосы, которые она закалывала наверх в виде пучка, она была... маленькая... или слишком молодая?
Этого он не понял еще, было же очевидно, что с жемчугом он не ошибся.

И этой мысли было достаточно, чтоб почувствовать себя не таким одиноким в этот вечер, а скорее удовлетворенным, и мысленно он примерял ей уже жемчуг и "одевал" в голубое бархатное платье, и звонок перебил его дурацкие фантазии, звонок от Симоны, конечно. Он набросил плащ и в спешке вышел.

Его жена была пьяна. В казино это не так бросалось в глаза, но как только она переступала порог их дома, ее "развозило", как будто порог дома – это была та заветная черта, у которой можно было позволить себе потерять остатки контроля.
Бьёрн не морщась, а как всегда молча снимал с нее пальто, туфли, нес ее наверх в постель, спускался вниз, в кухню, за стаканом воды. Он ставил воду на ночной столик, чтоб жена могла попить, проснувшись в середине ночи. Он укрывал ее одеялом и долго стоял, смотрел из окна, и это повторялось каждую пятницу, как ритуал, уже много лет.

На этот раз он укрыл жену одеялом, оделся и вышел. Он сел в машину и поехал на автобан. Это были одинокие странники в ночи, в тишине и безлюдье, несущиеся по автобану в никуда, на скорости, превышающей все правила. Под утро он вернулся, аккуратно поставив машину в гараж, и с этого дня он стал вести себя непоследовательно.

Субботу и воскресенье он провел на фирме, занимаясь "делами", в обед позвонила жена и потребовала, чтоб ее отвезли в ресторан, дома не было ничего съедобного,
Бьёрн сказал ей, чтоб она заказала себе пиццу  по телефону и положил трубку. Жена тоже положила, опешив от такой дерзости.

Он сидел сначала перед открытым сейфом и не знал, чем заняться, потом позвонил приятелю: тот тоже сидел на работе, прячась от семейной жизни, и они договорились встретиться в баре. Ему стоило больших усилий, чтоб не рассказать приятелю о жемчуге и о той, которой он предназначался. Кажется, ему требовался совет... нет, он так и не раскрыл рта.

Он решил ждать пятницы.

Ада-ада-ада...

Больше ничего, он не знал о ней ничего. Что у нее в голове, кто она на самом деле?.  Словно, родилась вчера: свежая, без хитрости, лукавства... открытая и доверчивая?.. И что же теперь, жить пятницами?

Что ты от нее хочешь? - спросил он сам себя. - Ничего, - ответил он сам себе, - кажется, ничего.
Почему-то невозможно было Аду выбросить из головы.
Это возраст, - объяснил он сам себе. Ему исполнялось сорок два года. Это возраст...
Выбросить из головы? - помогало лишь одно проверенное средство - встретиться с ней и переспать... как это ни грубо, но быстро исцеляет. Другого выхода здесь нет...

И Бьёрн начал строить "планы", удивляясь своей изобретательности и тому, что все они оставались лишь фантазиями, потому что за два месяца он ни на шаг, ни на сентиметр не приблизился к Аде. А работать ему больше некогда было.
Но приближалось неумолимо Рождество. Однажды вечером он оставил машину у городского архива и пошел прогуляться по старому городу, по рождественскому рынку. Он сам не понял, как ноги его принесли к магазину Симоны. Было восемь часов вечера, и в магазине горел свет.

Бьёрн оторопело подошел к витрине и заглянул внутрь магазина. Может быть, у Симоны новый любовник? Дай-то Бог!
Ада сидела за прилавком, перед ней лежала охапка еловых веток, и она плела рождественские венки. У нее над головой висели рождественские фонарики, и она была похожа на фею.

Существо.

Он подошел и тихо поскреб в стеклянную дверь, и почувствовал неловкость, Ада вскинула голову, удивленно посмотрела на него, потом спрыгнула с высокого стульчика и подошла к двери.
И она спросила взглядом: „Что?“
„Интересно, она помнит меня?“ - подумал Бьёрн. И развел руками, словно спрашивая: „Можно войти?“

В магазине было тепло и пахло хвоей. На столе перед Адой стояла кружка.
- Кофе? - спросил Бьёрн.
- Нет, - отозвалась Ада, снова принимаясь за  работу, - это чай.
- Ага, - отозвался рассеянно Бьёрн.
- Перед Рождеством так много заказов, - проговорила Ада, - а мне дома все равно нечем заняться...

Это возраст, подумал Бьёрн снова, ведь в ней нет ничего необычного: миловидное лицо, голубые глаза, тонкая шея, свежая кожа, пальчики, - все как будто игрушечное... барышня, куколка, игрушка... не женщина...

Он не отрывал глаз от ее рук, молчал, и она тоже ничего больше не говорила. Руки работали сами по себе.

- Когда ты заканчиваешь сегодня? - неожиданно для себя проговорил Бьёрн, - я могу увезти тебя домой.
Ада оторвалась от венка. В замешательстве она спросила:
- Разве вам не нужно забирать Симону из казино?

„Откуда она знает про казино?“ -   пронеслось у него в голове.
- Симона сказала, вы забираете ее около двенадцати... проговорила Ада, не прерывая работы и опустив теперь взгляд.
- А Симона не говорила, что она с моей женой в казино? - спросил вдруг Бьёрн, не стараясь смягчить сарказм в голосе.
- Я не знала, что вы женаты, - проговорила Ада, не отрываясь от работы и не поднимая на него свой взгляд.
- Да, можно и так сказать, - отозвался Бьёрн, поднимаясь. - Приятно было с вами посидеть...  счастливого рождества, - проговорил он.

- Если вы довезете меня до дому, Симона меня уволит, - проговорила Ада.
Бьёрн остановился, опешив.

- Откуда ты знаешь? - изумленно спросил он.
- Знаю, - ответила Ада, и несколько секунд они смотрели друг друг другу в глаза, - Симона так к вам относится, - обронила она.

Бьерн сделал еще пару шагов в раздумье, но у двери обернулся.
- И ты не хочешь, чтобы тебя уволили? - спросил он.
Ада прервала работу.

- Меня уже один раз уволили, - проговорила она и отвела взгляд в сторону, - повторять одни и те же ошибки?..
- Почему ты думаешь, что это ошибка? - спросил Бьёрн.
- Вы ничего не знаете, - проговорила Ада. 
- Ты расскажешь мне?
- Скорей всего нет, - отозвалась она, глядя ему прямо в глаза.

Упрямое существо.

- Поедем, - попросил Бьёрн.
- Не знаю, - отозвалась Ада.
- Ты знаешь, - упрямо проговорил Бьерн.
- Вы ничего не знаете.
- Я хочу увезти тебя домой, чтоб ты не сидела по ночам в этой лавке, чтоб ты была в тепле и...
- И? - спросила Ада.
Бьёрн махнул рукой и вышел, хлопнув дверью. Ада осталась одна. На полу лежали один на другом еловые веночки, которые продавали на базарной площади перед ратушей на рождественском рынке.

Было десять часов вечера, пора было отправляться домой. Она не двигалась со своего места: за окном медленно пролетал снег большими редкими хлопьями, на асфальте он таял. Она почувствовала, что озябла, сидя без движения, и направилась в подсобку - переодеваться. Пора было отправляться домой. Таким сохранился в памяти ее первый разговор с Бьёрном.

К Пасхе снова было много работы, плели пасхальные веночки, больше похожие на птичьи гнезда. Бьёрн больше не заходил в магазин, каждую пятницу около шести он останавливался у городского архива и ждал в машине, пока Симона закроет магазин.
Ада видела через витрину железные ворота архива и машину...

И Пасха миновала. Однажды в обед Бьёрн ушел со своей фирмы прогуляться по старому городу. У витрины ювелирного магазина Петерса стояла молодая женщина в серо-голубом коротком пальто, ее каштановые волосы были высоко заколоты. Бьёрн остановился и некоторое время наблюдал за нею издали.

Ада-Ада-Ада... 

В сердце защемило, он сделал несколько шагов вперед.
- Ада? - он не ошибся?
Нет. Она обернулась. Лицо ее было удивленным и обрадованным. Он подошел, коснулся ее руки. И не отпускал бы ее, и через несколько секунд отпустил.

- Погода, - произнес он.
-Да,  пахнет, - отозвалась Ада, - скоро уйдут нарциссы, примула и тюльпаны,  потом уже будут летние.
- Сухо, - проговорил он.
-Да, как хорошо без дождя, всю зиму лил дождь...
- Да. Не ожидал тебя увидеть здесь... - проговорил он.
- А я живу здесь... на Вирихбонгардштрассе, - проговорила Ада и махнула рукой, - на этой улице жил Отто Бисмарк.
- Я провожу? - спросил Бьёрн.
- Ну... - она согласно кивнула.

Прощались у ее двери без слов. Он пожал ей одну руку, потом другую. Нужно было что-то сказать. Ада посмотрела в глаза вопросительно, внутри ничего не рождалось, и единственное, что он смог выдавить из себя:

- Таким женщинам, как ты, не знаешь, что подарить... во всяком случае не цветы.
- Не цветы, - отозвалась Ада с улыбкой.

Себя-себя...

Так подумала она, и на прощание улыбнулась и скрылась в подъезде. Дверь закрывалась медленно, Бьёрн мог еще успеть войти...

И Бьёрн лукавил: он знал, что Аде подарить. Жемчужное ожерелье        оставалось лежать в сейфе. И самое меньшее, что он себе желал - чтоб его отвергли, его подарок, как  и его самого.





Он стоял еще некоторое время у двери. Счастливый. Домой возвращаться не хотелось, он снова поехал на фирму. С этого дня все начало складываться как нельзя удачно: он нашел двух заказчиков в Китае,  договора были подписаны, жизнь закрутилась, и в одно прекрасное утро он пришел на Вирихбонгардштрассе и позвонил в дверь, было восемь часов утра. Голос Ады, еще "сырой", неразбуженный спросил, кто там.

И Бьерн сказал, что приглашает ее на завтрак в "Нобис". Несколько секунд была тишина, а затем послышалось... У Бьерна перехватило дух и несколько секунд длились  вечность...

- Да, сейчас оденусь и спущусь вниз, подождите... - отозвалась Ада, - стойте на месте, никуда не уходите.
- Ты не одета? - спросил Бьерн.
- Конечно, нет, - я же спала.
- Одна? - спросил Бьерн.
- Конечно, одна! - отозвалась Ада, - если будете все время вопросы задавать, я не смогу отойти от двери! Мне ведь нужно собраться! Я в пижаме!
- Ты спишь в пижаме? - спросил Бьерн.
- Все, я побежала, - проговорила Ада, - через десять минут спущусь, - и положила трубку.

- Я люблю эту кондитерскую, - проговорила Ада, когда они вошли в "Нобис", - а вы? Любите сидеть внизу или там, на галерке? Где вы хотите?

    -Сегодня твой праздник, - ответил Бьёрн и сам себе удивился, -  что леди пожелает?
Я желаю во-первых на галерку, - отозвалась Ада.

 утром там всегда были свободные места.

- во-вторых, чашку капучино и молочный рис в стаканчике...

    - А в третьих?

Они встретились взглядом и Ада смутилась.
А что, есть еще и в-третьих?.. - спросила она, поглядев ему прямо в глаза, - что я еще хочу?

А что ты хочешь, этого мы не будем обсуждать...

Ада не озвучивала свои мысли.
А Бьёрн... откуда в нем такая игривость, этого он и сам не понимал. Он пригласил цветочницу  на завтрак в "Нобис"
- Ваша первая любовь, как ее звали? - спросила Ада.
У Бьерна кольнуло в сердце, теперь ему стало понятно, почему он привел Аду в эту кондитерскую.
- Я не хотела лезть вам под кожу, правда, - с сожалением сказала она.
- Получилось не под кожу, а гораздо глубже, - отозвался Бьерн.
- До самого сердца?!
- Можно и так сказать, - отозвался Бьёрн.
- Я не хотела! - Ада не собиралась оправдываться: это была игра. - Эта кондитерская стоит здесь вечность, она немного моложе ратуши и собора... Здесь побывали и первые любови, и вторые,и мимолетние любови, и безответные и другие прочие... ведь так?
- Так, - отозвался Бьёрн, не собиравшийся развивать эту тему.
- Сколько разговоров и признаний слышали эти стены и впитали столько взглядов... если бы они умели писать романы...  Несу вздор? - спросила Ада, поднося к губам чашку, - скоро остынет, - пояснила она, - я имею ввиду - остынет каппучино...

Бьёрну не хотелось говорить, ему хотелось молчать и смотреть. Через несколько минут он поднялся и пересел на стул рядом с Адой. Теперь он не мог заглянуть ей в глаза, но их не разделял больше стол. Он сидел, касаясь ее плеча. Ада молча поставила чашку с недопитым каппучино и прислонила голову к его плечу, и так сидели они, прижавшись друг к другу, и смотрели сверху сквозь стеклянную стену на поток жителей и туристов, и проснувшийся город.

Наконец, Ада повернула к нему лицо.
Что дальше? - говорил ее взгляд.
- Пойдем? - спросил шепотом Бъёрн.
- Пойдем, - также шепотом отозвалась Ада.
Они одновременно поднялись.
Бъерн взял руку Ады и положил ее к себе, в карман пальто, так шли они держась за руки в кармане его пальто по Вирихбонгардштрассе, покачиваясь, словно слегка пьяные.

Они "разомкнулись" у дверей. Ада никак не могла вставить ключ в скважину входной двери. Бъерн взял ключи у  нее  из рук и открыл дверь, потом и дверь в квартиру.

- А где у тебя спальня? - спросил Бъёр, обнимая ее за плечи.
- Мы еще не перешли на ты, а вы уже хотите в спальню, - пошутила Ада.
- Я давно уже перешел, - Бъёрн опустил руки на талию и притянул ее к себе.
- Вон та дверь, - Ада кивнула влево, - та дверь...

Бъёрн подхватил ее, как ребенка, так что она потеряла почву под ногами, и понес в спальню, в то время как она пыталась еще дотянуться ногами до пола и идти сама...

Было двенадцать часов дня, все самое главное в этот день уже произошло, они уснули ненадолго, и вот уже был обед.
Ада перевернулась на живот и некоторое время рассматривала профиль Бъерна.

- Мне хорошо с тобой, - наконец, произнесла она.
Бъерн сел в постели.

Сейчас он скажет, что ему пора собираться, а я уже от этой фразы начинаю скучать...

- Мне пора, - проговорил Бъёрн, надевая носки.
- Да, конечно, - отозвалась Ада.
- А тебе? - спросил он, вставая.
- После праздников у меня всегда отпуск, - ответила Ада, она легко и игриво перевернулась на спину и оставалась лежать обнаженная, наблюдая, как одевается Бъёрн.

Прошло несколько недель, пока они увиделись снова. И это не входило в планы Бъёрна, но так получилось. "Завтрак с постелью" - так называл он происшествие, и не мог понять самого себя: он пригласил цветочницу в "Нобис"... он не думал, что его могли заметить знакомые... он оказался в ее постели, в спальне, окна которой выходили в бетонную стену соседнего дома, и меж окнами и стеной - зазор в два метра...

И потом, когда он приехал "из постели" на фирму, он не мог отделаться от чувства, что от него пахнет цветочницей. Она сказала ему, что все цветы пахнут, все цветы без исключения пахнут, даже те, которые не пахнут, как это считается... и оранжевые махровые тюльпаны, которые стояли в вазе в ее спальне источали свой сладковатый, горьковатый запах и им пропахла постель.

Не было и речи ехать домой - принимать душ. Его подозревали дома и в том, что было и чего не было и не могло быть. Придумать объяснение тому, почему он в середине рабочего дня заехал домой помыться - этого он не смог. Вечером он принял душ перед сном и успокоился.

Следующая неделя была насыщенной и удачной, он больше не вспоминал об Аде, он вспомнил только, когда открыл сейф и наткнулся взглядом на жемчужное ожерелье... Ему стало неприятно, но он отогнал от себя это чувство... была мысль избавиться от ожерелья - ведь оно ему было больше не нужно... но не нести ведь его к Петерсу обратно... и не дарить же жене... еще больше попасть под подозрение... подарив безделушку после колец и серег  с бриллиантами.

Потом Бъёрн уехал в командировку на две недели. Дела складывались как нельзя лучше. Думать о другом было некогда. Он знал, что перешел рубеж, освободился от какого-то бремени внутри и теперь очень легко и быстро двигается по жизни, да, легко и успешно.

В конце августа его жена устраивала вечеринку. Он вбила себе в голову, что гостиную нужно украсить цветами: три больших букета в гигантских вазах       на полу (вазы были заранее заказаны),  а длинная гирлянда из цветов должна была украшать праздничный стол. Цветы были заказаны у Симоны, потому жена его лично явилась в магазин.

А привез ее Бъерн. Ада находилась все это время в подсобке и слышала только голоса. Она была рада, что все переговоры проходили без нее, ее никто не позвал и не потревожил. Когда пара уехала, Ада вышла и отпросилась у Симоны домой, сослашись на головную боль.

Дома нечем было заняться. Вероятно, было бы полезнее пойти с работы в парк и там на свежем воздухе "расходить" свою "головную" боль... Если бы она была именно "головная", но от такой боли, как у нее, не помогали таблетки. Она это знала, потому сразу направилась в квартирку на Вирихбонгардштрассе, села перед окном, выходившим в стену другого дома  и сидела, не отрываясь взглядом от стены, пока на улице не стемнело.

Осенью ей пришло в голову уволиться и она начала искать себе местечко, ничего не говоря Симоне, тем временем на Бъерна нашла "осенняя" тоска: зарядил дождь, жена устраивала скандалы без повода, он сидел по субботам на фирме и казалось, это приносило пользу, то есть, доходы фирмы все увеличивались и тесть им был как никогда доволен.

Бъёрн уже несколько раз открывал сейф только ради того, чтоб подержать в руках ожерелье. За столом, на той вечеринке, он теребил весь вечер в руках то стебель незабудки, который вытянул из праздничной гирлянды, сам того не замечая, то лист гладиолуса сворачивал в трубочку, пока разговаривал за столом с гостями. Его жена не выдержала, поднялась со своего места, обошла стол, наклонилась над Бъёрном и ничего не говоря на его вопрошающий взгляд, вырвала у него листок гладиолуса и бросила его на пол, а потом также ничего не говоря села на свое место, и гости, слегка удивленные, продолжили беседу.

Гирлянду плела Ада, но этого не знали ни Бъерн, ни его жена, только Симона, она тоже была среди приглашенных. Проливные дожди - так объяснял Бъёрн отсутствие каких-либо желаний. Он даже перестал завтракать... больше не нужно было с утра встречаться лицом к лицу с женой и выносить это тоскливое молчание, когда двум людям нечего сказать друг другу и, если они говорили, то скорее ругались, точнее, ругалась жена, а он был вынужден молчать...

В одну из суббот, ранним утром (кондитерская открывалась с шести тридцати), он появился на галерке с чашкой эспрессо и бокалом воды на подносе: в "Нобисе" было самообслуживание. И   не удивился, когда увидел там Аду. Перед ней стояла чашка каппучино и она не видела его, уставившись неподвижным взглядом в окно. За окном еще была темнота - не рассвело. Никого, кроме них и продавщиц, в кондитерской не было.

Бъёрн молча присел рядом с Адой. Она не шевельнулась.
- Я видела тебя в окне сейчас... подумала, похоже призрак... оказывается, нет.
Сейчас пойдут упреки, подумал Бъёрн и даже поморщился , сам того за собой не заметив, но упреков не последовало, лишь молчание. Ада куталась в шаль и продолжала молчать.

Спросить ее, как дела? - подумал Бъёрн, но хотел ли он действительно знать, что происходит в ее жизни? В действительности - нет. Он и до этого ничего не знал... знать - это такое щекотливое дело... знать - это как если бы ты взял ответственность.. кусочек жизни другого человека на свои плечи... нет.

Ада молча поднесла к губам каппучино и допила, и также молча поднялась с места и ушла. Бъёрн онемел. Он умел обращаться с женщинами, он любил женщин, он умел получать удовольствие, он умел быть щедрым... но сейчас... но не сейчас.

До сих пор это был какой-то понятный ему сорт женщин, с которыми он играл и отдыхал, и знал их прихоти и все эти словечки, и шутки, и желания, и что будет дальше, и чему дальше уже не быть. И когда достигаешь пика, и когда выходишь из игры. Но с Адой все пошло не так, как привычно и легко, перед Бъёрном, он это чувствовал, разворачивалась игра, которой он не управлял, и, как выяснилось, он правил ее не знал, а Ада - она была... не игрушка... и она не играла.

И Бъёрн решил уехать в командировку, потому что прятаться на фирме по субботам - это уже не помогало... Он вернулся в начале декабря, в старом городе устроили новогодний рынок, палатки, ларьки, туристы: все как всегда. Жена... поездки в казино... алкоголичка... пустота внутри... усталость.

В один из предновогодних вечеров Бъёрн оставил свою машину у городского архива и пошел к цветочному магазину пешком. Он шел медленно, с тяжелым сердцем, во внутреннем кармане его пальто - футляр с жемчужным ожерельем. А если Ада не там? Не в магазине? - да нет, она там. Он знал, что она там... это какое-то внутреннее сверх-чутье, ему поддаются ноги и ведут... Как будто человек на привязи... Бъёрн чувствовал, у него нет больше ни терпения, ни воли... как понимал он теперь Симону и ее подушки... но он шел не к Симоне... он никогда не терял воли из-за нее, своей жены или другой женщины.

Если Ада не ответит ему, он...
Этого он не знал, что будет дальше... было внутри больно и невыносимо тоскливо, и притом никто не сделал ему больно, если только он сам себе, а скорее раньше - он - и всегда другим.

Он знал, Ада сидит сейчас в магазине на высоком стульчике и плетет рождественские венки из елки... как год назад... как тогда... но пахнет от нее не хвоей, а тем самым сладковато-тeрпким запахом, которые источали из себя оранжевые тюльпаны, ему казалось, это были цветы... но за эти месяцы неоднажды этот запах являлся ему то наяву, то он чувствовал его во сне... как будто в этот миг Ада была рядом с ним. И сначала он этого не замечал, но потом он заметил, удивился, потом стал ждать этого явления...

В магазине горел свет. Ада сидела за текой и плела венок. Он стоял некоторое время и наблюдал за ней. Потом подошел к двери и поскреб по стеклу. Ада подняла голову и увидела его... некоторое время они смотрели друг на друга.

Она подошла к двери и впустила его, и занялась своей работой. Они молчали, и она первая прервала молчание.

- Я хотела уволиться отсюда, но не нашла себе места.
- А здесь тебе не нравится? - спросил Бъёрн.
- Больше нет, - ответила Ада, не поднимая головы.
- Симона что-то заподозрила? - спросил Бъёрн.
- Если бы она заподозрила, меня здесь уже б не было, - ответила спокойно Ада.

Бъёрн вытащил футляр из кармана и положил его перед Адой. Ада оторвала взгляд от венка.
- Что это? - спросила она, их взгляды встретились и с удивлением Бъёрн заметил, что во взгляде ее была растерянность.
-Это... - начал было Бъёрн.
-Вы думаете, мне нужны от вас подарки? - заговорила Ада, - мне не нужны от вас подарки... мне нужны совсем не подарки...
- Это то, что я могу тебе дать... - прервал ее Бъёрн.

Да-да. Женские истерики. Как это утомительно.

- Это неправда, - проговорила Ада и отододвинула коробочку к нему. Он заметил, что сделала она это осторожно, в ее жесте не было ни грубости, ни неприязни.

- Ада, - попросил он, - Ада...
И она поняла, о чем идет речь.
- Почему все так плохо? - спросила она, поднимая голову, отчего две прозрачные струйки побежали из глаз к подбородку.
- Я не знаю, - пробормотал Бъёрн. Почему-то женские слезы больше не действовали ему на нервы. Он хотел бы снять Аду со стульчика и прижать к себе, но в этот миг Ада слегка дотронулась до коробочки.

- В следующий раз... в следующий раз... а теперь уходите.

И Бъёрн, он повиновался.  Он вышел из магазина и направился к архиву, где стояла его машина. Он не знал, когда будет следующий раз, но ему стало легче. Он вернулся на фирму и положил ожерелье обратно в сейф. Он не знал, что сам может решить, когда будет следующий раз.

Приближалось Рождество. В пятницу вечером Бъёрн увез жену в казино, Симона должна была подъехать позже. Бъерн оставил машину на круглой площади Сюрмонд и пошел пешком в старый город через Вирихбонгардштрассе. Он не знал, Симона еще в магазине или Ада там одна. И было всего хуже, если в магазине осталась Симона, одна, и начнет к нему приставать, и ему придется от нее отбиваться, это означало - шутить, быть вежливым и словесно выкручиваться, когда хотелось - да, при виде Симоны - залепить ей оплеуху, чтобы она наконец очнулась и поняла...

Медленно приближался Бъерн к магазину, футляр с ожерельем - во внутреннем кармане пальто. Ноги - тяжелые, как свинец. Не то чтобы он боялся, что его отвергнут... его еще ни одна женщина не отвергла, но речь сейчас была не о том... словно, он приближался к рубежу, за которым неизвестность и нужно или действовать... да, очень быстро... или оставить Аду в покое... все начиналось как легкая интрижка... но...

Бъерн стоял неподалеку от городского архива и видел, что магазин пуст, точнее, в магазине было темно, круглая лампа над текой была выключена. Где Ада?
Бъерн развернулся и быстрым шагом направился на Вирихбонгардштрассе. Остановившись у ее дома, он нажал на звонок и услышал, как громко бьется сердце. От быстрой ходьбы?

-Да? - услышал он голос Ады в домофоне.
Он сглотнул судорожно, преодолевая спазм в горле позвал:
- Ада, Ада...
Наверху - вздох - прямо в трубку. Дверь открылась входная. Он стремительно поднимался по лестнице, на полпути его ждали.
Ада стояла босиком, в голубой клетчатой пижаме, на лестнице, волосы распущены. Пытливый взгляд ему прямо в глаза - до самого сердца. Никакой улыбки на лице, лишь ожидание: с чем ты пришел сегодня?

Она молча взяла его за руку и повела в квартиру. В прихожей он молча расстегнул пальто и подал ей футляр, она положила его перед зеркалом на тумбочку и приняла пальто, повешала его. Бъерн молча снимал пиджак, и пиджак она приняла, тем временем он разулся. Она снова взяла его за руку и повела в спальню, футляр - в другой руке.

Бъёрн присел на краешек кровати и притянул Аду к себе, к себе на колени,  приобнял ее за талию, и она склонила голову ему на плечо и прикрыла глаза; руки ее были слабыми и безвольными, и плечи; она чувствовала, как руки Бъёрнa под ее пижамой мягко скользят по груди, отчего начало перехватывать дыхание, и рот сам открылся и изнутри вышел глубокий вздох, и с ним вышла печаль, тихая и незаметная для других, но глубокая и забирающая силы.

- Я так соскучился, - прошептал Бъёрн.
- Да, я знаю, - Ада впервые в этот вечер улыбнулась. Ее губы слегка дрогнули, это было похоже на улыбку.
Она начала медленно расстегивать его рубашку.

Медленно-медленно-медленно... Вся вечность впереди... перед нами... вся вечность... и мы вдвоем... и это божественно... божественно прекрасно... торжественно... еще немного и ангелы запоют на хорах...

Она молча расстегивала ему рубашку, сосредоточившись на маленьких пуговках, как ему казалось, он - не отрывал взгляда от ее лица. И начал уже терять терпение, как Ада спросила:
- А что внутри? - показывая на футляр.
- Да, - спохватился Бъерн, - подарок... жемчуг... я купил его год назад...
- Для меня? - удивилась Ада, - год назад?
- Да, - произнес Бъерн.
- О!

С пижамой он справился быстрее, чем Ада - с его рубашкой. Теперь она сидела обнаженная у него на коленях. Он открыл футляр и достал ожерелье. Напротив, в зеркальном шкафу он видел обнаженную Аду, ее тело, белое, нежное, тонкое - на фоне его крепкого, аккуратного, загорелого торса. Она оглянулась и увидела их вместе в зеркале... первый раз.
Она видела, как медленно убирает волосы, освобождая шею, как медленно Бъёрн надевает ей ожерелье, застегивает его... словно фильм перед глазами проходил о ком-то, а она в зале и щемящее чувство родилось и угасло так же быстро в груди... И когда Бъёрн коснулся ее шеи сухими теплыми губами, она прикрыла глаза, и наваждение исчезло.

Я люблю тебя, я так люблю тебя, думала она и молчала.

- Я хочу, - проговорила она, открывая глаза.
- Да, - прошептал он.

И потом он отдал и получил все, что хотел и что накопилось за эти месяцы, когда они ходили по одним и тем же улицам, но не вместе, а в раздумьях. Съедаемые мыслями и желаниями, думали, что они сильнее мыслей и желаний, и чувств, а теперь - не было больше мыслей, лишь два тела, погрузившиеся друг в друга, скучавшие друг по другу, жаждавшие насытиться, припавшие друг к другу...
           - пить-пить-пить-пить... я жажду... жажду
           - возьми-возьми-возьми...
           - беру-беру-беру... и отдаю... пей-пей-пей-пей... любимый...
           - родная... я счастлив... я тебя оберегаю...

  ...мобильный телефон... зазвонил... звонил...

         Это была Симона, да, а кто же еще. С небес на землю. Слишком резко. Бъерн лежал на спине - взгляд в потолок, звук телефона прошивал мозги.
Истеричная Симона, она не успокоится, пока он не возьмет трубку. Он продолжал лежать, голова Ады - на его груди, он почувствовал, как она вздрогнула и тело ее напряглось, когда понеслась первая "трель". С небес на землю.

Вот так - любить женатого мужчину, лимитированное время при нелимитированных чувствах. Она села в постели и вопросительно посмотрела на него. Он тоже сел в постели. Ада подала ему телефон - он лежал на прикроватной тумбочке - с ее стороны.

- Да, - ответил Бъерн, потом было долгое молчание с его стороны. Симона говорила. Она могла бы сказать: "Приезжай и забери нас, твоя жена уже напилась..." Но она не умела говорить коротко...

       - Останься, - проговорила Ада, - насовсем.

Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, - молчала она, и эта фраза, произнесенная вслух, - да, понятное дело, - была б такая лишняя и неуместная в этот час, в этой маленькой комнате, выходящей окнами на бетонную стену, в задний двор. 
Бъерн продолжал молчать, давая выговориться Симоне и то, что произнесла Ада, ее фразу он тоже услышал. Внутри у него начала подниматься ярость.

Он молчал и не обрывал Симону, чтоб не обрушить эту ярость на нее, он отвернулся спиной к сидевшей рядом Аде.

- Сейчас приеду, - проговорил Бъерн и выключил телефон. Все остальное Симона доскажет в машине и когда-нибудь она получит свою оплеуху и его жена - тоже.

- Я не могу остаться, - прогорил Бъерн, не поворачиваясь к Аде, его голос звучал сухо и жестко. Ему казалось,  на него давят со всех сторон и чего-то ждут и постоянно требуют... и самое желанное было не остаться где бы то ни было, а именно выйти и оставить... все эти ситуациии, навязанные ему...

- Я женат, - проговорил дальше Бъерн, - моя жена - алкоголичка, я не могу ее бросить... за ней нужно смотреть.
И тогда Ада спросила:
- А как же Симона?
- Симона - шлюха, - ответил Бъерн, поднимаясь. Он не хотел сцен, сцены его ожидали после казино. Он знал уже, что забросит обеих женщин по домам, а потом поедет кататься на автобан - выпускать пар...
И тогда Ада спросила:
- А я?
Его напрягали разговоры. Не сейчас... уйти, чтобы не объясняться.

И Бъерн вышел. Ада сидела, остывая в постели. Она никак не могла снять ожерелье с шеи. Поднялась с постели и подошла к зеркальному шкафу. Как в кино. А вот теперь удалось расстегнуть... Она положила ожерелье обратно в футляр. Надела пижаму, пошла на кухню поставить чай.

Она успела еще поспать несколько часов, перед тем как поехать за город. За городом было холоднее, a она слишком легко оделась. Снега не было, трава пожухлая - на кладбище. Она приезжала сюда время от времени - поговорить. Раннее  утро было самое подходящее время.


У могилы Ада присела на корточки и стала убирать опавшие листья, но их было слишком много, и давно она уже здесь не была...
- Знаешь, Йонас, ты такой дурачок...
Потом она выпрямилась и достала совок из сумки и голубой футляр. Снова присела и начала рыть совком в могиле. Кажется, достаточно глубоко,  оглянулась по сторонам. Было раннее утро, на кладбище было безлюдно, скрип незакрытой калитки вдалеке и щебет птиц. Больше никого, кроме нее и птиц, и Йонаса.

Футляр она опустила в ямку и зарыла его. И ей показалось в этот миг, что стало легче:
- Ты такой дурачок, Йонас, зачем ты это сделал?
ЙОНАС ШМИДТ  1972  -  1994



Foto: Lorena Dottai