Войпель. Сентиментальный триллер Гл. 1, 2 черновик

Серия – «Суровая проза».
Книга вторая – «Войпель. Сентиментальный триллер».
Жанр – триллер (мистика, детективная фантастика).




ВОЙПЕЛЬ. СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ ТРИЛЛЕР




      От Автора

      Эх, поменять бы название серии на – «Сентиментальный триллер». Да, ладно. Метаться – дело, априори, не благодарное…
        Итак. Человек – после долгих-долгих лет странствий и скитаний – вернулся на Родину, в большой, мирный и бестолковый город. Казалось бы: что его, прошедшего через самые невероятные приключения, может здесь удивить?
      Может. Очень многое. В частности, ожившие древние легенды, часть которых он привёз с собой.
      Уточняю, страшные и безмерно кровавые легенды…

      Автор




      Пролог

      Из аэропорта – до дома – он добрался уже под вечер.
      В небе медленно и надменно плавился задумчивый осенний закат: жёлто-рыжий и ветреный.
      На скамейке – возле парадной – сидели всё те же ветхие бабушки.
      - Опаньки, Серый вернулся, - удивлённо выдохнула Матрёна Ивановна. - Бродяга неприкаянный.
     - И ждать-то уже перестали, - печально усмехнувшись, дополнила Ульяна Макаровна. - Приехал-таки, милостивец. Орёл ты наш купчинский …. Наведёшь тут порядок, молодчик белобрысый?
      - Наведу, - улыбнувшись, пообещал Сергей. - Здравствуйте, бабушки…. Так я пойду?
      - Иди, родной, иди. Счастливых тебе дорог…

      В квартире было очень пыльно и затхло: так всегда бывает, если в помещении долгое время никто не живёт.
      - Ну, здравствуй, отчий дом, - поставив чемодан на пол, поздоровался Сергей, а после этого расчихался: - Ап-п-чхи! Ап-п-п-чхи! Апчхи …. Нет, так дело решительно не пойдёт…
      Он снял с плеч рюкзак, пристроил его рядом с чемоданом, захлопнул входную дверь, поменял новые тесные ботинки на разношенные домашние тапочки, обнаруженные в прихожей, определил кожаную куртку на вешалку, прошёл в столовую и, повозившись с полминуты с тугими ручками, распахнул окно.
      В комнату тут же ворвался свежий воздух.
      - Свежий питерский воздух, - негромко уточнил Сергей. - А ещё октябрьский и вечерний. Прохладный, правда. Температура-то на улице не выше плюс восьми-девяти градусов…. Ох, как пахнет. В том смысле, что Родиной…. Сколько лет я здесь не был? Получается, что уже почти двенадцать лет. Прилично….  Ладно, к лирическим отступлениям можно будет потом вернуться, под рюмашку. А сейчас следует делами заняться: темнеет уже за окнами, да и спать хочется с дороги – уболтало слегка в самолёте….
      Первым делом он, вооружившись шваброй, совком, ведром с водой и тряпками, принялся целенаправленно бороться с пылью, накопившейся в квартире за последние десять месяцев, прошедших с момента отъезда родителей в Израиль. Впрочем, работа спорилась: нехитрая мебель располагалась только в его спальне, в прихожей и на кухне, а столовая и родительская комната были пусты.
      «Оно и правильно», - активно работая тряпкой, мысленно резюмировал Сергей. - «При переезде в чужую страну любая копейка лишней не будет. Молодцы, что реализовали лишний хлам…. Эх, мама-мама. Говорил же я тебе, мол, и квартиру продавайте. Нет, не согласилась. Мол: - «Она тебе, сыночек, обязательно пригодится. Нагуляешься, рано или поздно, по Белу свету и вернёшься…». Вот, и вернулся…. А если папа с мамой продали бы, всё же, «трёшку»? Гулял бы дальше, понятное дело…. Так-с, надо ещё и холодильник помыть. Да и унитаз с ванной. Окошко же следует закрыть, пока не продуло…».
      После завершения уборки он оттащил чемодан в спальню и наспех распихал одежду по полкам шкафа, а также поместил под матрац на кровати тонкую пластиковую папку с различными (в том числе, банковскими), документами. Потом перенёс рюкзак из прихожей на кухню и, предварительно расшнуровав его, принялся выкладывать на обеденный стол всякую продовольственную разность: буханку чёрного хлеба деревенской выпечки, несколько хариусов и сигов холодного копчения, банки с лососёвой икрой и тушёной лосятиной, плашку вялено-копчёной грудинки северного оленя. А ещё и две объёмные фляги из нержавейки, заполненные спиртовыми настойками на травах, достал из рюкзачных карманов. 
      Выложил-достал и, грустно вздохнув, прокомментировал:
      - Вот они, прощальные подарки Крайнего севера. Эх, жизнь моя жестянка…. Ладно, проехали. Ужинать будем…
      И он приготовил нехитрый ужин: нарезал хлеба и оленятины, очистил копчёного хариуса, достал из буфета и наполнил – из фляги – пузатую хрустальную рюмашку.
      Выпил, закусил, повздыхал, полистал альбом с семейными фотографиями, обнаруженный во время недавней уборки, вновь наполнил рюмку.
      Но поужинать в тишине и покое не получилось: с улицы донеслась отборная матерная брань, мерзкое хихиканье и отголоски громкого разговора на повышенных тонах.
      Сергей подошёл к окну и недовольно пробормотал:
      - Тяжела судьба жителей второго этажа. Тяжела и безысходна. Особенно, если в квартире установлены старенькие рымы без всяких там современных стеклопакетов. Слышимость – даже при закрытых окнах – просто обалденная…. Группа гопников оккупировала скамейку под окнами, рядом с уличным фонарём. Человек, наверное, восемь: и молодые, и старые, да и пару девиц – самого разбитного вида – присутствует…. Похоже, что они тут надолго обосновались: бутылки с портвейном открывают, на газетку, расстеленную на скамье, выкладывают яблоки, плавленые сырки и хлебушек нарезанный, пластиковые стаканчики расставляют. Ну-ну…. И, понятное дело, громко матерятся и безостановочно гогочут. Сволочи безалаберные. Ментов на них нет. Так их всех и растак. И гопников, и ленивых стражей порядка…. Ба, знакомые лица. Вернее, одна наглая и прожженная физиономия. Зяма, засранец первостатейный. Столько лет прошло, а он, мерзавец, всё прежними тропками ползает. Гопник законченный. Чтоб ему пусто было…      
      Он ещё отпустил пару заковыристых фраз-пожеланий. А после этого убрал в холодильник продуктовые «излишки» и перебрался, прихватив тарелку, фляжку и рюмку, в спальню, окна которой выходили на другую сторону дома.
      Перебрался, плотно прикрыл за собой дверь, завершил, никуда не торопясь, ужин, застелил постель чистым бельём, обнаруженным в шкафу, разделся и, отчаянно зевая, залез под одеяло. А, залезая, непроизвольно взглянул в окно.
      «Ерунда какая-то», - подумалось. - «На улице идёт снег? Практически метель, завывая, метёт? Быть того не может…. А, понял. Это, наверное, я уже сплю. Сплю и вижу сон – о суровом Крайнем севере…».


      Глава первая
      Метель, глюки и откушенные ноги

      Зяма считался «главным гопником» Шипкинского переулка и примыкающей к нему местности. Вообще-то, он и от почётного звания «главного купчинского гопника» не отказался бы, да только куда там: годы уже не те, а нынешняя молодёжь – она нагла и отвязана без всякой меры, того и гляди голову оторвёт. Оторвёт, выбросит в мусорный бак и имени-прозвища не спросит. И былыми заслугами не поинтересуется. Были уже печальные прецеденты…
      «Тридцатник, мля, уже не за горами», - навязчиво зашелестели в голове тревожные мысли. - «Здоровье ни к чёрту: сердчишко, мать его, регулярно барахлит, сухой кашель донимает по утрам, изжога, такое впечатление, навечно поселилась в животе. Да и с черепушкой, мля, не всё в порядке. И глюки временами донимают. И память, если крепко выпить, иногда отказывает. Здесь, понимаешь, помню. А тут, блин, не очень…. Вот, взять, к примеру, тот же вчерашний вечер. Вроде бы всё помню: отобрали с Ржавым у малолетнего пацанчика мобилу навороченную, толкнули её знакомому барыге с «Юноны », бухла взяли, пирожков с капустой прикупили, выпили, закусили. Хорошо, мля, было. Только в конце блевать потянуло. Видимо, с пирожков…. А откуда, мать его, взялся бланш под глазом? Не помню, хоть убей. И Ржавый, мля, аналогично…. Поменять…м-м-м, этот…. Ну, как его там? Э-э-э…, образ жизни? С бухлом завязать? Про анашу забыть? Ну, не знаю, мля…. А что же тогда, завязав и забыв, делать? Как, мать его, дальше жить? А? Кто бы, мля, подсказал…».
      - Брателло, эй! Ты, никак, уснул? - кто-то сильно и настойчиво потянул его за рукав. - Или же с «косячка» поплохело?
      - А? Что? - «вынырнул» из своих тяжких раздумий Зяма. - Куда?
      - В горло, стало быть, - протягивая пластиковый стаканчик, наполненный буро-коричневой жидкостью, выдал свою фирменную щербатую улыбку Ржавый. - Глотай, кореш, мля. Глотай, не сомневайся…
      Зяма с трудом, отчаянно дёргая кадыком и болезненно морщась, выцедил предложенный напиток. Выцедил, сплюнул под ноги, откашлялся, занюхал воротником старой джинсовой куртки, бросил в рот кусочек плавленого сырка, вяло пожевал, проглотил, а после этого кратко поделился своими ощущениями:
      - Совсем, суки рваные, разучились делать «семьдесят второй» портвейн. Сплошная, мля, химия. А раньше, говорят, из натуральных яблок гнали. Сволочи буржуинские, мля.
      - Гы-гы-гы! - дружно загоготали собутыльники. - Ну, атаман, ты и задвинул! Гы-гы-гы…
      - Хочешь, красавчик, «Агдама»? - предложила Милка – субтильная и слегка помятая девица со свеже-рассечённой бровью. - Вкусненький.            
      - Давай, шалава купчинская, наливай. До краёв…
      После щедрой порции «Агдама» всё кардинально улучшилось – и общее самочувствие усталого организма, и настроение.
      «Сегодня у нас – десятое число», - лениво хрустя спелым яблоком, рассуждал про себя Зяма. - «Значит, у бюджетников, мать их бюджетную растак, получка. Благое дело, мля. Благое…. Надо будет – где-нибудь через полчасика – перебазироваться в район кольца «шестьдесят второго» трамвая. Удобное там, мля, место. Справа роддом расположен. Слева – в отдалении – новостройки. А между трамвайным кольцом и новостройками, мать их, имеется бетонная коробка неизвестного долгостроя. Самое милое, мля, дело: сиди себе под крышей, пей портвешок, анекдоты трави, покуривай и высматривай пьяненького одинокого лоха, бредущего от последнего (или там предпоследнего), трамвая к дому…. Ну, а потом можно будет и к Милке на хату завалиться. Типа – пупками потереться слегка. Противная она баба, так его и растак. И чистоплотностью, мля, не блещет. Но где, мать его, других взять? Лерка – Милкина подружка – ещё хуже…. Опаньки! Как это – где взять? Вот же, идёт – бикса козырная. Причём, мля, прямо к нам…   
      Действительно, к загулявшей гопницкой компании, расположившейся под уличным фонарём, медленно приближалась женщина: лет тридцати, очень стройная, с чёрными волосами ниже плеч, в длинном тёмно-бордовом кожаном плаще непривычного покроя. А ещё у незнакомки было очень приметное лицо: смуглое-смуглое, с тонкими породистыми чертами и заострёнными скулами.
      «Может, мля, японка?», - насторожился Зяма. - «Ну, их, этих иностранцев и иностранок. В том смысле, что менты потом – ежели что – запрессуют по полной.… И глаза у дамочки особенные: чёрные, мля, бездонные и неподвижные. Многообещающие такие глаза…. Бр-р-р. Даже шустрые мурашки, мать их колючую, по спине побежали…. Может, шаманка? Читал про них когда-то, ещё в школе…».    
      - Добрых вам дорог, путники, - поздоровалась – глубоким грудным голосом – странная женщина. - Скучно мне сегодня, ребятки. Скучно. Разговоров хочется…. Примите в ватажники? - достала из бокового кармана плаща пузатую бутылку, украшенную цветными этикетками.
      - Ух, ты! Виски, мля, - восхитился непосредственный Ржавый. - «Белая лошадь», мать её лошадиную. Ёлочки зелёные и сосёнки стройные…. Подходи, барышня скучающая, не сомневайся. За свою, мля, будешь.… Как величать-то тебя, черноглазая?
      - Шуа.
      - Ну, и имечко, однако.
      - Обыкновенное. Северное.
      - Бывает, мля, конечно. Базара нет…. Значит, хочешь, скуластенькая, к нам прибиться, дабы вечерок скоротать? Хорошее, конечно, дело…. А, вот, расскажи-ка ты нам какой-нибудь дельный анекдотец. Только свежий, мля. На старые и «бородатые» мы и сами мастера нехилые. Понравится, так и примем.
      - Хорошо, путники беззаботные, слушайте…. Просыпается мужик с крепкого-крепкого бодуна на скамеечке. Раннее погожее утро. Прохожие идут по тротуару. «Где я, люди добрые?», - спрашивает мужик. «Проспект Ветеранов», - отвечают сердобольные прохожие. «К чёрту подробности, родные. Город какой?».
      - Гы-гы-гы! - дружно заржали гопники. - Нормальный, мля, вариант. Принимаем в компанию…
      - Тогда, путники, угощайтесь, - Шуа ловко отвернула бутылочную пробку, коротко приложилась губами к горлышку, после чего пустила «Белую лошадь» по кругу.      
      «Божественный, мля, напиток», - сделав несколько крупных глотков, оценил Зяма. - «Только, мать его, слегка сладковат. Виски-то мне уже доводилось пробовать: лет пять с половиной тому назад – по весне, когда возле Волковского кладбища одного пьяненького «баклана» распотрошили. Вот, в его дипломате похожая бутылочка и обнаружилась. Только в тот раз оно (виски), мля, совсем другим было. В том смысле, что поганым деревенским самогоном так и отдавало. За версту, мля…. Что-то я захмелел после этого вискарика, так его и растак. Даже безразличная сонливость, мля, навалилась. А ещё, в довесок, и заумные мысли – о бренности всего сущего. Мол, все мы – однозначно и скоротечно – смертны. Странные такие мысли, мля. В том плане, что никогда прежде они мою глупую черепушку не посещали. Никогда…».
      - Что это такое? - вытянув ладошки перед собой, удивилась Милка. - Снег пошёл…
      Действительно, с ночного питерского неба начали плавно опускаться, словно бы кружась в каком-то старинном медленном танце, снежинки: очень крупные, мохнатые и неправдоподобно-разлапистые.
      - Хрень охренительная, - задрав голову, прокомментировал Ржавый. - Зима наступила?
      - Очень похоже на то, мля, - громко шмыгнула носом лохматая Лерка. - И похолодало. Резко так. У меня даже сопли зелёные, так их и растак, потекли из носа…. Может, «семьдесят второго» портвейшка накатим? Типа – для сугрева?
      Но «накатить» было не суждено.
      Со стороны Бухарестской – неожиданно и резко – ударил сильнейший порыв льдисто-холодного ветра. Ну, оно тут же всё и закружилось – в едином изысканном кружеве: пластиковые стаканчики, фольга от плавленых сырков, обрывки газеты и снежинки, снежинки, снежинки…
      - Метель, мля, началась, - зябко ёжась, сообщила Милка. - Серьёзная, мать её. Так, сволочь, и сдувает. Холодный снег даже в уши залезает…. Что будем делать, атаман?
      - В парадную перебираемся, - долго не раздумывая, решил Зяма. - Я входной код замка знаю. Хватаем бутылки и остатки закуси. За мной, братва. На подоконнике разложимся.
      - Стоп, пацаны, - заупрямился Ржавый. - Нельзя – в парадную.
      - Почему это, мля, нельзя?
      -Дык, это…. Говорят, что Серый вернулся…
      - Ага, сегодня, - зло сплюнув под ноги, подтвердила Лерка. - Матрёна рассказывала. Мол, мля, ещё здоровее, чем был. И весь такой…м-м-м, матёрый из себя. Ну, то есть, очень взрослый и серьёзный…. Может, атаман, ну его? Типа – себе дороже?         
      Сергей Яковлев? Это было, действительно, серьёзно. Зяма – когда-то очень давно – учился с Серым в одной школе, правда, в параллельных классах.
      «Ох, и доставалось мне тогда от него», - подумалось. - «По полной и расширенной программе, мля. И не только мне. А очень даже, мать его ети, многим…. Значит, вернулся, оглоед? Ай-яй-яй. Грехи мои тяжкие. Осторожней надо, мля, быть. На всякий и пожарный случай. Зубы-то, они не лишние. Хоть и гнилые насквозь…».
      - Может, к Милке отправимся? - предложил Зяма.
      - Не-е, пацаны, так не пойдёт, - тут же заныла деваха. - В том плане, что такой огромной кодлой. Тесно там у меня, мля. И мать-старушка парализованная.
      - Что же тогда, народ, делаем? Делим бухло и пошло разбегаемся в разные стороны?
      - Не надо разбегаться, - заверила Шуа. - В «Колизее» пересидим непогоду. У меня и ключ от боковой двери имеется. Купила по случаю.
      Гопники и гопницы, боязливо переглядываясь, молчали…

      Сделаю, пожалуй, уважаемые читатели и читательницы, маленькое отступление. Чисто информационной направленности.
      Шипкинский переулок, он достаточно короткий – тянется от улицы Бухарестской до Будапештской. Или же, наоборот, от Будапештской до Бухарестской. Тут, уж, как кому больше нравится.
      И долгое время о его существовании мало кто и догадывался. А потом этот короткий и скромный переулок «прогремел» на весь Санкт-Петербург. Да, что там – на Санкт-Петербург, на всю нашу огромную и замечательную страну он тогда «прогремел»: по всем крупным телевизионным каналам – в течение добрых двух-трёх месяцев – регулярно показывали репортажи про Шипкинский.   
      Дело было так. В самом начале двадцать первого века в Шипкинском переулке построили кирпичную шестнадцатиэтажную «свечку». Вот, в этот дом семья Яковлевых и переехала – продали «двушку» на проспекте Димитрова и добавили к вырученной сумме многолетние сбережения. Очень даже удобно и рационально получилось: старый и новый дома располагались относительно недалеко друг от друга, Серому даже школу не пришлось менять, что согласитесь, для выпускного класса совсем немаловажно.
      Переехали, значит, и тут выяснилось, что за их «свечкой» строители возводят (вернее, уже заканчивают возводить), ещё один жилой кирпичный комплекс – только семиэтажный.
      - Это, наверное, так называемое «жильё повышенной комфортности», - предположила тогда матушка Сергея.
      А потом их дом начал «падать». То есть, значимо отклоняться в сторону переулка…
      Как это обнаружилось? Элементарно: неожиданно заклинило лифты, причём, «намертво», стали искать причину, тут-то и выяснилось, что перепад между отдельными бетонными перекрытиями составляет почти пятнадцать сантиметров. Естественно, что перепуганные граждане тут же выставили на стыках перекрытий самодельные «маячки», и уже через пару суток стало окончательно ясно – дом кренится и «падает».
      Жильцы – в срочном и массовом порядке – сообщили о выявленном факте куда надо: и районным властям, и прокурорским деятелям, и «Гостехнадзору», и муниципальным депутатам, и представителям городской прессы.
      Что тут началось – словами не передать. Комиссия за комиссией зачастили. Важные и серьёзные такие комиссии, состоящие из важных и упитанных дяденек-тётенек в деловых импортных костюмах. А ещё и всяких журналистов-корреспондентов набежало – как собак нерезаных. Включая, понятное дело, ушлых и нахрапистых телевизионщиков. Короче говоря, Шипкинский переулок «прогремел» на всю страну… 
      Высокие комиссии, посовещавшись, выяснили, что дом – в целях экономии – был выстроен не на свайном фундаменте, как это принято в условиях вязких и неустойчивых грунтов, а на плитном. Земля же в Купчино болотистая и, более того, на совесть пропитанная грунтовыми водами, вот, фундаментная плита и «поехала». То бишь, слегка перекосилась.
      Наспех сделали «спасательный» проект, нагнали целую кучу самой разнообразной строительной техники, начали спешно бурить – рядом с фундаментом – скважины большого диаметра и закачивать в них (под высоким давлением), специальный раствор на бентонитовой основе. Что-то там ещё делали – в плане применения новейших инновационных технологий. В конечном итоге, дом «падать» перестал и даже, по клятвенным уверениям высокопоставленных чиновников, частично выпрямился.
      А, вот, строительство комплекса «повышенной комфортности», который возводили за «свечкой», было заморожено.
      Почему – было заморожено? Трудно сказать однозначно. Может, высокие комиссии, усердно шаставшие рядом с шестнадцатиэтажкой, выявили – до кучи – какие-то серьёзные нарушения в разрешительной документации. Или же запросили (за свою «слепоту»), запредельную взятку. А ещё по Купчино ходили смутные слухи, что «главного застройщика» неожиданно посетило видение – типа во сне к нему явилась безобразная старушенция в гадких лохмотьях и напророчила, мол: - «Как достроишь, милок, этот семиэтажный комплекс, так сразу же и помрёшь…». Ну, а мнительный «главный застройщик» тут же испугался – до полной потери пульса, срочно ушёл «на больничный», а после выздоровления отдал строгий приказ – о незамедлительном прекращении строительства. Тёмная история, короче говоря…
      Как бы там ни было на самом деле, но упомянутый комплекс так и остался стоять недостроенным: строители – тринадцать лет тому назад – огородили его сетчатым забором, установили на входных проёмах толстенные металлические двери и ушли. Как выяснилось, навсегда.
      Коварное и жестокое Время, естественно, не пощадило «недострой»: водосточные трубы проржавели и местами осыпались, оконные рамы почернели, покрылись бело-серой плесенью и обветшали, крышу – над северным крылом – сорвало сильными ветрами, кирпичная кладка покрылась сетью извилистых трещин. А сам комплекс, с течением времени, стал именоваться в народе коротко и непритязательно – «Колизей». Из нетленной серии, мол: - «В итальянском Риме есть Колизей? Есть. А чем наше благословенное Купчино хуже этого занюханного Рима? Ничем, ясен пень. Вот, пусть и у нас будет – свой собственный «Колизей». Назло всем этим самодовольным и зажравшимся европейцам…».
      Казалось бы, что «купчинский Коллизей» должен был быть любимым местом обитания бомжей, гопников и беспокойной хулиганистой молодёжи. Как же иначе? Мол, бесхозная крыша над головой…. Железные двери? Не смешите, пожалуйста. Кроме дверей, как известно, ещё и окна существуют. А отжать оконную раму – при наличии фомки и русской смекалки – раз плюнуть…. Итак, должен был быть – любимым местом. Но, по факту, не был. Почему? Пытались, естественно, поначалу упомянутые бомжи-гопники-хулиганы обжиться в «Колизее». Но ничего у них не получилось, мол: - «Забираешься через окошко внутрь и сразу же чувствуешь – что-то ни так. Типа – тёмная-тёмная аура, мля, висит вокруг. И колючие ледяные мурашки, мать их растак, отчаянно бегут по спине…. Глядь, тёмные уродливые тени прыгают по стенам. Прыгают, суки, и угрожающе корчатся. А некоторые из них даже с рогами…. Потом – откуда-то снизу – жалостливые стоны-крики долетают: словно бы там пытают-изничтожают кого-то. После стонов жуткий вой раздаётся. А после воя – рычание. Дикое, мля, такое…. Сердце тут же в пятки уходит. И ноги – сами по себе – бежать начинают. Кажется, что ещё пару секунд назад ты был в «Колизее». А в себя уже за забором приходишь. И как бежал и через забор перелезал – не помнишь. Трясёт всего. Всё трясёт, мля, и трясёт. Трясёт и трясёт. Почитай, целые сутки напролёт. Даже «Агдам» – под «косячок» – не помогает…».   
      А ещё всё Купчино (стараниями уважаемых Матрёны Ивановны и Ульяны Макаровны), было уверено, что в «Колизее» проживает самая натуральная чупакабра . Мол: - «А по ночам эта кровожадная гадина вылезает из «Колизея» и убивает-съедает всех собак и кошек, подвернувшихся под её когтистую лапу. Однажды я даже сразу двух чупакабр видела. Вот этими самыми глазоньками. Чтоб мне на месте провалиться и «Дом-2» больше никогда не смотреть…».
      Слухи слухами, но бродячие собаки и кошки, тем не менее, в Купчино перевелись – как класс. А, ведь, ещё лет семь-восемь тому назад от них было, буквально-таки, не протолкнуться.
      Короче говоря, «Колизей» – среди жителей района – традиционно пользовался дурной славой, и его предпочитали предусмотрительно обходить стороной…   

      Итак, гопники и гопницы, боязливо переглядываясь, молчали.
      - Не бойтесь, родные, - надменно и вальяжно усмехнулась Шуа. - Ничего там страшного нет. Для меня, по крайней мере…. Отставить бесполезные споры! Запихиваем непочатые бутылки в полиэтиленовый пакет. Початые несём в руках. И за мной шагаем, путники неприкаянные. Шагаем-шагаем. Я сказала.
      Она резко развернулась и, не оборачиваясь, уверенно направилась к углу дома. Гопники дружно последовали за ней.
      «Ерунда, мля, какая-то», - вяло подумал Зяма. - «Не хочу я туда идти, а иду. Словно, мать его, зомби на верёвочке. Да и все остальные – в количестве семи подвыпивших рыл…. Это, наверное, мля, из-за виски этого. Подмешано там, наверняка, что-то, век анаши не курить…. Ох, не кончится всё это добром. Не кончится, депутатом буду. Бежать надо отсюда. Бежать, мля, сломя голову…».
      Думать-то он думал, но только никуда не бежал – брёл себе и брёл, словно бы растеряв последние остатки воли, за новой смуглолицей знакомой. Покорно, надо заметить, брёл…   
      Компания, прикрывая ладонями физиономии от встречных потоков снега, оказалась за «свечкой».
      - Хрень очередная, - заторможенно пробормотал Ржавый. - Никогда, мать его, здешние фонари не светили. Никогда…. Ну, зачем, мля, освещать заброшенный объект? Незачем, ёжики колючие…. А теперь, понимаешь, горят. Так их и растак…
      «Действительно, мля, горят», - мысленно согласился с корешем Зяма. - То есть, светят…. Только странный этот свет долбанный. Мутный-мутный, призрачный и чуть-чуть подрагивающий…. Ох, мама моя мамочка. Говорила же ты мне много-много раз, мол: - «Возьмись, сыночек, за ум. Возьмись. Не шляйся ты – дни и ночи напролёт – по всяким местам подозрительным. Дома сиди и пить бросай. А ещё лучше – на работу устройся. Да и жениться тебе надо бы. Жениться, остепениться и о Будущем задуматься…». Говорила. Много раз. А я, придурок законченный, не слушал. Вот и доигрался. Поделом. По грехам и по делам гадким…. Тьфу, пригоршня холодных снежинок попала в нос. Вот же. Ап-пчхи…. Всё снежит, мля, и снежит. Мать его морозную…. Ага, Шуа легонько тронула ладонью «заборную» секцию, и та – словно калитка на петлях – распахнулась. Мля…. А теперь подошла к двери и, взявшись за железную ручку, открыла её. Просто открыла – безо всякого ключа. Врунья дешёвая: купила, мол, она по случаю. Ага, конечно. Зараза и шалава, блин горелый…».      
      - Заходим, - не оборачиваясь, велела странная женщина. - Извините, милые мои путники, но обратной дороги нет. Так, вот, получилось. Не взыщите.
      Они вошли. Через пару секунду под потолком зажглась длинная и узкая неоновая лампа.
      Зяма, услышав, как сзади сдавленно чертыхнулась Милка, обернулся и зло прошептал:
      - Совсем, лярва, ополоумела? Нашла, где рогатого поминать. Так и накликать, мля, недолго.
      - Дык, я н-ничего т-такого…, - принялась заикаться девица. - П-последней, мля, вошла. Развернулась, чтобы д-дверку прикрыть. А нет т-там, мля, никакой дверки. С-стена…
      «Действительно, стена», - взглянув, окончательно запечалился Зяма. - «Наверное, опять глюки начались, мать их галлюциногенную. Ох, не ко времени…. Кстати, а откуда здесь – свет? Ведь электричества-то к «Колизею» так и не подвели…. Засада какая-то. Страшновато даже, мля, немного. Так и на измену можно подсесть. В том смысле, что обхезаться – ненароком – в штанишки…». 
      - Шагаем, - сухим и слегка надтреснутым голосом велела Шуа.
      Они и зашагали – размеренно, монотонно и равнодушно.
      - Какой коридор-то длиннющий, - монотонно бормотал Ржавый. - И, мля, с уклоном…. Куда он ведёт, интересно? А, Зяма? Молчишь, чувырло братское? Ну, молчи-молчи. Молчун хренов, мля…. А, вот, эти лампочки под потолком. Непривычные, так их и растак. Гораздо тоньше стандартного «дневного света». Висят, понимаешь, через каждые десять-двенадцать метров. Висят, светят и, такое впечатление, мля, слегка шевелятся. Словно живые…. И, заметь, никаких окон нет по сторонам. Ну, ни единого. Как такое, мля, может быть? Бред бредовый…. Ноги же сами идут. Понимаешь, Зяма? Сами собой…. У тебя, мля, аналогично? Ну-ну. Да, дела-делишки у Петрова Гришки…. А наша новенькая? Она же, мать её, была в кожаном тёмно-бордовом плаще. В модном и, наверняка, дорогущем. А сейчас? Дерюжка какая-то серо-бурая, типа – мешковина. И спина у неё была прямой. А сейчас – сутулая. Даже, мля, с небольшим горбиком. Ещё и постукивает чем-то на ходу. И голосок у неё изменился. Подозрительно, однако, гадом буду…. Эй, красотка пришлая! - повысил голос. - Притормози-ка. Разговор имеется.
      - Ась? - обернулась идущая впереди женщина. - Громче говори, милок. Туга я нынче на ухо. Стара стала, извини…       
      «Старуха, мля!», - мысленно охнул Зяма. - «Древняя-древняя, в рваных и драных лохмотьях. А по лохмотьям вши, так их всех и растак, ползают. Жирные такие, молочно-кремовые, мля. Шустрые-шустрые…. Старая карга на кривую клюку опирается. Ею, значит, и постукивала по полу – в такт шагам…. Носяра у старой ведьмы приметный: длинный, крючковатый, мясистый и весь усыпанный крупными разноцветными, мля, бородавками. И тёмно-сизые имеются, и ярко-багровые, и нежно-розовые. Гадость неаппетитная и законченная, так её и растак, короче говоря. А глаза-то, тем не менее, прежние: чёрные-чёрные, неподвижные и бездонные – словно старинные колодцы в пустыне…».
      - Дык, бабушка, это я так, - смущённо вильнул взглядом Ржавый. - Показалось…
      - Показалось, так показалось, - покладисто прошамкала беззубым ртом старуха. - Внучок.
      - А как зовут-то тебя, бабанька?
      - По-прежнему. Шуа.
      - Ага, понял…. Дальше идём?
      Старушенция, не ответив, резко развернулась и, бодро постукивая своей кривой клюкой по бетону, зашагала вперёд.
      - Что это такое, брателло? - шёпотом заканючил на ходу Ржавый. - Ничего, мля, не понимаю.
      - Глюки, наверное, - так же тихо откликнулся Зяма.
      - Думаешь?
      - Ага, мля…. Или «травка» попалась некачественная. Или в «семьдесят второй» химии, суки рваные, пересыпали.
      Старуха скрылась за поворотом.
      - Бежать надо, мля, - тоненько всхлипнув, запричитала сзади Милка. - Только ноги не слушаются. Совсем. Нет, не кончится это добром. Не кончится, курвой буду.
      - Так ты и так – она самая и есть, - затравленно усмехнулся Зяма. - В том плане, что курва – самая натуральная и законченная…. Когда, родная, последний раз копейку по-честному заработала? А? Без наводок, разводок и кидалова? Сама не помнишь? Вот, то-то же…. Так что, шагай, шалава. Шагай, мля, не кисни. От Судьбы, как известно, не убежишь. Сколько, мля, не старайся…

      Они – по очереди, вслед за старухой, – повернули за угол.
      Повернули и вскоре оказались в просторном зале.
      «В очень, мля, просторном», - мысленно уточнил Зяма. - «Метров, наверное, сто пятьдесят квадратных будет. И в очень высоком – вплоть до десяти-двенадцати метров. Хрень охренительная и блин подгоревший…. Длинных неоновых ламп здесь нет, зато на стенах закреплено полтора десятка ярко-горящих факелов…. Ярко-горящих, мля? Ну-ну. Дыма-то нет. И смолой здесь совсем не пахнет. Надо думать, очередные глюки, мать их козырную…. Что ещё? В зале сложено – и здесь, и там – много камней: покатых, округлых и серых – всевозможных оттенков этого цвета. В центре стоит деревянный истуканище. Вернее, мля, идол: метров пять в высоту, солидный и массивный, очень тёмный (наверное, от старости), с характерно-рассерженной физиономией – ну, прямо как у нашего участкового, не к ночи будь помянут, ясен пень…. А по углам ещё четыре идола расположились – пониже и посветлей «главного». Да и деревянные лица у них, мля, чуток поприятнее…. Ещё возле каждого идола набросано много-много светло-жёлтых и жёлто-чёрных костей. А среди костей стоят бронзовые котлы: возле «главного» идола – огромный, возле других – раза в два поменьше. Всё как у людей, так его и растак…. Что там у нас в котлах? Сейчас, мля, посмотрим. Сейчас-сейчас…. Меха какие-то, типа – шкурки пушных зверьков, серебряные монетки различных размеров и разноцветные речные раковины. Барыжий вариант, короче говоря…. А в правой стене – круглая дыра: диаметром, наверное, с полметра. Может, чуть меньше. Вентиляционный ход, мля, надо думать. Других же входов-выходов – кроме нашего коридора – не наблюдается…. И старуха – вместе со своими уродливыми бородавками – куда-то запропала. Словно под землю провалилась…».    
      - Это – капище, - задумчиво промолвила Милка. - Я про такие ещё в школе читала. В учебнике. Жертвенное, мля, капище, раз кости возле идолов сложены…    
      - Гонишь, наверное? - непонимающе набычился Зяма. - Капище, говоришь? А капище – кого конкретно?
      - Ну, земеля, ты и спросил…. Бога какого-то, не иначе. Северного, мля, Бога.
      - Почему – северного?
      - Ну, как же. Камушки здесь характерные: округлые и светлые. Таких, мля, на нашем севере очень много. Я когда под Воркутой срок мотала – вдоволь на них насмотрелась…. Ой, кто здесь?
      - Хи-хи-хи! - разнеслось по залу. - Это я, Шуа…
      Из-за «главного» идола вышла девятилетняя – на вид – девчушка: худенькая, улыбчивая, скуластенькая, со светлыми смешными косичками, черноглазая, в простеньком светло-голубом платьице в крупный чёрный горох. 
      - Какая, мля, симпатичная пигалица! - слюняво ощерился Ржавый, которого пару лет назад обвиняли в педофилии, но доказали так ничего и не смогли. - Иди ко мне, лапочка. Вкусной конфеткой угощу.
      - Хи-хи-хи!
      - Сейчас поймаю проказницу…
      Девчонка, ловко увернувшись от Ржавого, подбежала к правой стене, ловко залезла в круглую дыру вентиляционного хода и была такова. 
      - Ушла, мерзавка. Жаль.
      - Не о том думаешь, - нахмурился Зяма.
      - А о чём надо, атаман, мля?
      - Если бы я знал. И ругаться прекращай, приятель. Надоело. Не надо больше. Ни к чему…
      - Тяф-тяф-тяф! - донёсся азартный лай.
      Через полминуты в зал – из коридора, по которому недавно пришли гопники, – показалась женщина.
      «Ничего себе!», - мысленно восхитился Зяма. - «Самая натуральная королева – в нарядном средневековом платье: сплошные кружева, оборочки и рюшечки, а ещё и «стоячий» воротник, украшенный самоцветами…. Да и не в платье, собственно говоря, дело. Осанка у неё королевская. Да и выражение породистого лица, украшенного высокой и изысканной причёской. А глаза – ожидаемо – чёрные, неподвижные и бездонные…. Двух маленьких чёрных собачек ведёт на длинных кожаных поводках. Точно такие, кажется, были у знаменитого клоуна Карандаша. Мне мама про него частенько рассказывала в детстве. И картинки показывала…. Эх, мама-мамочка, как же это? Почему всё так позорно сложилось? Ну, почему? И назад, как назло, уже не повернуть. Поплачь по мне, пожалуйста. Поплачь…. Кстати, ни на грамм не удивился бы, если на поводках были бы не чёрные скотч-терьеры, а, наоборот, белые-белые песцы. По крайней мере, это выглядело бы логичней…». 
      - Что же вы такие шумные, путники? - надменно поморщилась женщина-королева. - Бродите по ночному городу. Кричите. Грязно ругаетесь. Гогочите. Людям спать не даёте. Зачем? Разве вы не знаете, что Шуа ненавидит шум? И Войпель его не любит.      
      - И что это за фря припёрлась? - подобрав с пола тёмно-серый кусок бетона, возмутился недалёкий и туповатый Ржавый. - Нотации, мля, читает? Для этого нас сюда и заманили? А? И глюками пугаете? Так вас всех, черноглазых, и растак…   
      «Напрасно он это», - чувствуя, как его охватывает вселенская безысходная тоска, подумал Зяма. - «Совсем-совсем напрасно…».
      - Пусть будет – как будет и как должно, - брезгливо усмехнувшись, объявила королева. - Каждому да воздастся – по делам и грехам его. Не нами придумано, не нам и отменять…
      Лёгкий кивок головы, украшенной высокой королевской причёской, и длинные кожаные поводки мгновенно исчезли-растаяли. А маленькие скотч-терьеры начали стремительно расти, превращаясь в огромных зубастых монстров – с круглыми глазами, горящими нестерпимым ярко-жёлтым огнём, и длинными мускулистыми лапами-руками, оснащёнными кривыми острыми когтями. 
      «Пора», - решил Зяма и рванул – что было сил – к круглому вентиляционному ходу в правой стене.
      Рванул и краешком глаза – на бегу – заметил, как один из монстров прыгнул вперёд и сделал резкое движение правой когтистой лапой. Брызнула чья-то красно-бурая кровь. Раздался отчаянный вопль, полный нестерпимой боли и чувства полной и окончательной безысходности…
      Где в этот момент находился второй желтоглазый монстр?
      К сожалению, он выпал из поля зрения. Впрочем, это уже не имело никакого значения.
      Зяма, засунув голову и плечи в вентиляционный ход, пополз. Вернее, попытался это сделать.
     «Чёрт, кажется, застрял», - пронеслось в голове. - «Даже и полтора метра не преодолел. Жаль…».
      Пришла-навалилась острая и жгучая боль.
      - Это мне только что откусили ноги, - прошептал Зяма.
      Прошептал и умер…

      Не спалось ей в эту ночь: сон приходил и уходил, сменяясь вязкой дрёмой, вновь возвращался, снова покидал…
      Да и снилось – в коротких обрывочных снах – чёрт знает что: маленькие чёрные собачки и какие-то огромные полуголые мужики – с тёмно-тёмно красной кожей, ярко-жёлтыми глазами, острыми зубами и длинными лапами-руками, оснащёнными кривыми чёрными когтями. А ещё навязчиво мелькали – перед внутренним взором – огромные лужи красно-бурой крови, в которых лежали-валялись ошмётки чьих-то растерзанных тел.
      - Не к добру это, - тревожно ворочаясь с боку на бок, сварливо ворчала Матрёна Ивановна. - Ох, не к добру. Быть беде…
      В какой-то момент она поняла, что больше уже не уснуть. А осознав это, слезла со старенького продавленного дивана, наспех, не включая света, оделась, покинула квартиру, вышла на улицу и устроилась на любимой скамейке, врытой в землю возле подъезда.
      Вскоре вокруг начало явственно сереть.
      - Наступает «час волка», - тихонько пробормотала Матрёна Ивановна, которая, не смотря на безобидный внешний вид (мол, тихая и мирная бабушка «Божий одуванчик»), прожила очень беспокойную, сложную и насыщенную жизнь. - Час – между умирающей ночью и нарождающимся рассветом. Очень непонятное, загадочное и неверное время, когда много чего происходит. Например, среди серьёзных диверсантов принято – начинать особо важные и знаковые операции именно в «час волка». Так, уж, издавна повелось. Не нами придумано, не нам и отменять…
      Из-за угла «свечки» – со стороны «Колизея» – показались две тёмные высоченные фигуры. Фигуры, сгибаясь под тяжестью, волокли куда-то большие громоздкие мешки.
      «Мешки связаны попарно и переброшены через плечи», - непроизвольно отметила наблюдательная Матрёна Ивановна. - «Два облома умножаем на два – получаем четыре плеча. Ещё раз на два. Следовательно, имеем восемь плотно набитых мешков…».


      Глава вторая
      Купчинские реалии

      На улицу – по привычке, укоренившейся за последние два года, – он вышел ровно в девять утра.
      Что это за привычка такая?
      Чисто профессиональная: восемь ноль-ноль – подъём с завтраком, восемь тридцать – связь-планёрка с Большой землёй, девять ноль-ноль – начало процесса снятия показаний с датчиков измерительных приборов. Впрочем, к этой теме мы вернёмся чуть позже…
      Итак, в девять ноль-ноль Сергей Яковлев вышел на улицу и, оглядевшись по сторонам, мысленно подытожил: - «Обалденная погодка нынче образовалась – безо всяких и всяческих последствий и напоминаний о вчерашней нежданной метели: яркое голубое небо над головой, полное безветрие, беззаботные купчинские птички щебечут в разноцветной осенней листве. Молодцы, птахи. И дальше – щебечите, не возражаю…. Да и температура окружающего воздуха соответствующая, в том смысле, что достаточно мягкая: на уровне плюс десяти-двенадцати градусов. Милая осенняя лепота и классическое русское «бабье лето» – в одном флаконе, короче говоря…. Так-с, а что делать дальше? В такую-то рань раннюю, учитывая сущность субботнюю?».
      Вообще-то, он планировал посетить – с визитом вежливости – Сан Саныча, своего (в юности), тренера по дзюдо: поболтать о том и о сём, да и совета – на Будущее – спросить. Мол, лишним не будет. Но…. Не в такое же раннее время. Тем более – субботнее…          
      - Зачем же – без должного и экстренного повода – будить хороших людей? Тем более, семейных? - пробормотал Сергей. - Возможно, у Саныча уже и внуки с внучками имеются. Когда я в армию уходил, его дочке уже девять лет исполнилось. Так что, как говорится, вероятность имеет место быть…. Ага, ветерок подул. Восточный. Следовательно, с Ладоги дует. Сейчас на Кариджской косе, наверняка, крупный окунь отлично клюёт. Надо будет – при первой же возможности – на рыбалку выбраться, пока затяжные осенние дожди не зарядили. Типа – Душу отвести…. А сейчас стоит, пожалуй, пивка выпить. Соскучился я что-то по купчинскому пиву…. Ох, ты, совсем запамятовал. В Питере же начинают торговать алкогольными напитками только с одиннадцати утра. Совершенно дурацкое, на мой взгляд, правило. Так и отдаёт – за версту – дешёвым лицемерием. Перестарались местные депутатики. Однозначно – перестарались. Других забот-хлопот у них, зажравшихся и упакованных, видите ли, нет…. Ничего, попробуем обойти этот пуританский запрет. Попытка, как известно, не пытка. А дельный запасной вариант, он завсегда отыщется… 
      Он бодро зашагал – наискосок – в сторону Бухарестской улицы: там, на краю большого сквера, издавна (ещё со времён приснопамятной «горбачёвской» Перестройки), функционировал чудо-ларёк, торговавший пивом-вином-водкой, и – традиционно – плевавший на все запреты и ограничения. 
    
      «Ага, торгует, родимый», - подходя, обрадовался Сергей. - «И двое помятых юнцов отходят от ларька: бледные, помятые, с приличными «мешками» под бегающими глазками. С крепкого бодуна, надо думать…. Только почему-то без полиэтиленового пакета. Ну, может, по карманам банки-бутылки распихали. Бывает…. А на козырьке ларька красуется прямоугольная вывеска, мол: - «Автозапчасти, шины и моторное масло». Конспираторы, однако…». 
      - Пивка бы мне, - улыбнулся мордатому ларёчнику Сергей. - «Жигулёвского», к примеру. Производства комбината имени легендарного атамана Степана Разина.
      - Чаво? - удивился толстяк.
      - Пивка бы мне, любезный.
      - Издеваешься, мужик? Мы пивом не торгуем.
      - А чем же тогда торгуете? - выжидательно прищурился Сергей.
      - Чем надо, тем и торгуем. Например, запчастями к автомобилям, - совершенно по-хамски ухмыльнулся ларёчник, но встретившись взглядом с глазами нестандартного покупателя, тут же сбавил обороты: - Нет у нас пива, земеля. Извини, не держим…. Ты не местный, что ли?
      - Местный. Только отсутствовал долго. Почти двенадцать лет.
      - Ого. Солидно, земеля. С возвращеницем тебя.
      - Спасибо, конечно.
      - Всегда – пожалуйста. Рад помочь хорошему человеку.
      - И чем же это я – так хорош? - заинтересовался Сергей.
      - Глаза у тебя очень…э-э-э, серьёзные, - пояснил мордоворот. - А пивком ты у «Ленты», что на углу проспекта Димитрова выстроили, можешь затариться. В том смысле, что в самом магазине им торгуют только с одиннадцати, но там сбоку кафешка имеется. Зайди, поулыбайся девчонкам: глядишь, и продадут.
      - Спасибо за совет.
      - Не за что, земеля. Заходи ещё…

      Сергей двинулся – по достаточно широкой гравийной дорожке, проходящей через сквер, – в сторону «Ленты» и вскоре повстречался со знакомыми старушками.
      - О, Серенький вышел на утренний променад, - обрадовалась Матрёна Ивановна. - Удачного тебе утра, добрый молодец.
      - И крепкого здоровья, - дополнила Ульяна Макаровна. - А ещё и жены понимающей да ладной.
      - Здравствуйте, бабушки, здравствуйте, - улыбнулся в ответ Сергей. - Долгих вам лет жизни и внуков-внучек заботливых…. Куда это вы – с утра пораньше?
      - Не «куда», а «откуда», - поправила въедливая Матрёна Ивановна. - Из «Ленты», стало быть. Там сегодня «скидочная» акция на яйца куриные. Вот, мы с подружкой и приобрели по «решётке». Рачительная экономия – залог счастливой и сытой старости…. А ты, значит, решил свежим воздухом подышать?
      - Типа того. Вернее, захотелось пивка выпить: родного, питерского…. Сунулся – по старой памяти – в знакомый ларёк. А там пива и не продают. Обидно.
      - Это ты, милок, про «Автозапчасти» толкуешь?
      - Ага, вон про те, - указал рукой Сергей.
      - Там уже давно поменяли профиль, - саркастически усмехнулась Ульяна Макаровна. - Был, понимаешь, «алкогольный», а стал – «наркотический»…. Анашой там, Серый, торгуют. А ещё и всякими курительными химическими смесями. Называются – «спайс». Вот, так-то…. Мы уже и самому Сомову жаловались. Но и он пока ничего сделать не может…
      - Павел Андреевич до сих пор в участковых ходит? Всё также – в лейтенантском звании?      
      - Ха-ха-ха! - развеселились старушки. - Ну, ты, юноша, и сказанул! В участковых ходит? Ха-ха-ха…
      - Пашенька у нас нынче возглавляет «пятнадцатое» отделение полиции, - отсмеявшись, сообщила – с гордостью в голосе – Матрёна Ивановна. - В высоком звании подполковника…. А как же иначе? Отслужил в родимых Органах целую кучу лет? Отслужил. Причём, в том самом районе, где и родился. Откуда и в доблестную российскую армию уходил. Куда потом и вернулся. Это о многом, ей-ей, говорит…. Не посадили – в рамках компании по борьбе с коррупцией? Нет, до сих пор на свободе. Не застрелили – в бурные и неверные девяностые годы? Пытались, конечно. И не один раз. Но ничего у них, сук грязных, не получилось. Так, только два сквозных ранения да контузия лёгкая…. Не выгнали из славных Рядов? Ну-ну. Не смешите, пожалуйста. Надёжные и несуетливые кадры, они всегда в цене…. Долго шёл от лейтенанта до подполковника? Не вопрос. Скромность, как всем известно, она украшает человека. В том смысле, что правильного и нормального человека. Отнюдь, не депутатов – всех уровней, мастей и созывов…. Хороший, тёртый и правильный кадр, короче говоря. Честно служил. Перед вышестоящими не прогибался. Карьеры, нагло идя по головам сослуживцев, не строил…. Воровал? Типа – по скромному «крышевал» отвязанных азербайджанских торгашей, жмущихся к станции «Купчино»? Наверное, ёшки-матрёшки. Кто нынче без греха? Но, судя по всему, делал это вдумчиво и без излишней жадности. То есть, дружа с головой…. Прошёл наш бывший участковый и недавнюю внеочередную переаттестацию. Причём, без всяких вопросов, подозрений и нареканий…. Более того, с полгода назад Сомов даже всё Фрунзенское РУВД возглавлял. Только совсем недолго, около четырёх с половиной месяцев: кадровые изменения произошли в руководстве Городского Управления полиции – один генерал ушёл на заслуженную пенсию, другой (из Москвы белокаменной), пришёл ему на смену. А новая метла, как известно, она всегда метёт по-новому. Вот, Павлика и перевели – с понижением в должности – на «пятнашку». Бывает… 
      - Почему же подполковник Сомов не может справиться с этим «наркотическим» ларьком? - непонимающе нахмурился Сергей. - Или же не хочет?
      - Хочет-хочет, не сомневайся, милок. И даже очень. Но эта «точка» самому Бесу принадлежит. Совсем, согласись, и не шутка.
      - И этот мутный деятель до сих пор здесь? Не ожидал, честно говоря…. Но, как же так? Всю «бесовскую» банду ещё при мне арестовали. Дело к суду шло…. Неужели – откупился?
      Тут такое дело – в плане очередного короткого отступления. Когда-то давно Беса звали – «Васька Харитонов», и трудился он – в качестве второго секретаря – во Фрунзенском райкоме ВЛКСМ города-героя Ленинграда. Потом началась бестолковая Перестройка, и Ленинград однажды, почти незаметно для его населения, преобразовался в Санкт-Петербург. Да и славный комсомол подевался куда-то. В том плане, что перестал выплачивать своим функционерам высокие зарплаты. И Васька – сугубо для начала – подался в многоликие отечественные кооператоры, а чуть позже переквалифицировался в идейного активного рэкетира и стал именоваться – «Бесом».
      - Ничего тогда у Харитонова не получилось, - заверила Ульяна Макаровна. - Хотя и старался, конечно, мерзавец прожжённый. Не без этого. Но посадили – морду рэкетирскую – на восемь долгих лет. Поделом.… Но что, собственно, из того? Отсидел Бес положенный срок, да и вернулся в родимое Купчино. Вернулся, оклемался, отъелся, остепенился и даже устроился на престижную и высокооплачиваемую работу – помощником депутата к одному из своих подельников прошлых тёмных лет, подавшемуся в политику. А другой его верный кореш в Смольном сидит, совсем рядом с самим господином Губернатором. Так что, голыми руками нынче Ваську не взять. По крайней мере, за неполные два месяца не получилось. Ничего, наш Пал Андреевич упорный: обязательно – рано или поздно – прикроет эту позорную лавочку. Вместе с Бесом, естественно…. Эх, будь мы с подружкой помоложе и порешительнее.   
      - Да-да? Что бы вы тогда сделали?
      - Подошли бы ночью к торговой «точке». Связали бы продавца. Потом подогнали бы кран и погрузили бы ларёк в прицеп. Отвезли бы его к Кирпичному пруду, да и, особо не сомневаясь, утопили бы. Делов то…. А, Серенький?
      - Нормальный вариант, - одобрил Сергей. - Простенько и со вкусом. Ничего не имею против…. 
      - По поводу упомянутого Кирпичного пруда, - озабоченно покачала головой Матрёна Ивановна. - Тут, Серёженька, такая ситуация. Сегодня не спалось мне. Видимо, к перемене погоды. Ещё перед рассветом встала, оделась и вышла на улицу. Сижу себе на лавочке возле подъезда. Засерело. Глядь, два тёмных здоровяка шагают со стороны «Колизея». Здоровенные такие: высоченные, широкоплечие и, такое впечатление, голые. Или же полуголые. Не разобрала – в этой предрассветной серости. И лиц не разобрала. Только глаза блеснули – ярко-жёлтым. И кожа порой – в отблесках уличных фонарей – отливала багровым. Та ещё картинка, мне даже страшно стало. Совсем чуть-чуть…. Так вот. Эти тёмные обломы волокли, перебросив через широченные плечи, попарно связанные большие мешки. Всего, значит, было восемь мешков…. И что ты, Серый, думаешь? Приходим это мы сегодня с Улькой к «Ленте». К восьми тридцати, к самому открытию, как и полагается. А через перекрёсток – возле Кирпичного пруда – целая куча «ментовских» машин стоит. Что ещё такое? Поговорили с другими старушками. Выяснилось, что утром рыбаки обнаружили в пруду несколько огромных брезентовых мешков. Вытащили один на берег (интересно же), вскрыли. А там – куски человеческих тел. Странные такие куски: словно бы те тела не рубили (топором, к примеру), а рвали на части – острыми зубами и кривыми когтями…. Вот, такие, Серёженька, дела нехорошие. Ладно, парнишка, иди – ищи своё пиво пенное. Да и мы с Ульянкой побредём потихоньку. К дому… 

      Он подошёл к «Ленте»: возле пруда, действительно, было припарковано несколько полицейских машин – три легковушки и два фургона.
      «Странное это место – Кирпичный пруд», - остановившись, подумал Сергей. - «Со своей собственной историей и нестандартной аурой…. В «Петровские времена» здесь протекал один из безымянных притоков реки Волковки. И уже тогда эта территория считалась «нечистой и проклятой». Дело было в далёком 1703-ем году, сразу после взятия Петром Первым шведской крепости Ниеншанц. Шведы, всерьёз обидевшись, задумали учинить противнику быстрый и полноценный реванш, для чего воинский корпус знаменитого генерала Кронгиорта, выполнив хитрый обходной манёвр, решил напасть на русские войска с юго-востока. Решить-то решил, но только почти сразу же бесславно увяз в топких купчинских болотах (деревушка тогдашняя, что была выстроена рядом с болотами, называлась – «Купсино»), и, потеряв восемь драгун утонувшими, вынужден был отступить. Место, где коварная пучина поглотила незадачливых шведских солдат, нарекли – «Погостом», и купчинские крестьяне потом долгие годы рассказывали, что неоднократно – в предзакатных сиреневых сумерках – видели там Призраков утонувших шведов. Мол, неуклюже прыгали с кочки на кочку, зубами противно скрежетали, слезливо молили о помощи и проклинали, не стесняясь в выражениях, всех и вся.… А в девятнадцатом веке на месте «Погоста», предварительно засыпав топкие болота бутовым камнем, песком и щебнем, построили большой кирпичный завод, и вся прилегающая к нему территория так и стала именоваться в народе – «Кирпичный завод». А русло безымянной речушки было безжалостно раскопано, углублено, расширено (кирпичи-то из глины делали), и вскоре там появился-образовался большой и глубокий пруд. И нарекли его соответственно, мол – «Кирпичный пруд»…. Но старинное проклятье, как шептались местные жители, продолжало действовать. Случилась как-то холодная весна, и чуть ли не половина рабочих завода слегли. Бред, горячка, сухой кашель. Пневмония, если по-научному. Многие, порядка тридцати человек, померли. Заводское начальство и велело, дабы не поднимать излишнего шума, похоронить покойных по-тихому, то есть, в пруду. Мол, привязали по-простому тяжёлые железяки к ногам мертвецов, да и сбросили последних в дальний омут…. Потом случилась Октябрьская революция. Несколько лет завод не работал. Но во времена ленинского НЭПа его восстановили какие-то ушлые кооператоры. Восстановили, запустили и стали обеспечивать ближайшие советские стройки качественным и не дорогим кирпичом. Но это, увы, продолжалось недолго. В России, как и заведено, вовсю задули новые политические ветра и НЭП – как ошибочное и насквозь вредоносное явление – отменили. В 1934-ом году завод вновь закрыли, ушлых кооператоров успешно разоблачили, осудили и расстреляли…. А ещё через пару-тройку лет в пустующих заводских помещениях организовали что-то вроде секретно-опорного пункта НКВД. Звуки ружейных выстрелов – и одиночные, и залпами – долетали с той стороны с пугающей регулярностью. Опять по округе поползли пугающие слухи о Привидениях и Призраках, разгуливающих звёздными ночами по берегам пруда. Говорили даже о вурдалаках и оборотнях с волчьими и медвежьими головами…. В послевоенные годы завод отстроили заново, и он ещё долгие-долгие годы снабжал Фрунзенский район кирпичом, тротуарной плиткой и массивными бетонными урнами. А пару-тройку лет назад (матушка сообщила по телефону), многострадальный кирпичный завод безжалостно снесли, а на его месте начали строить современный жилой комплекс. Ну, да, на противоположном берегу пруда, действительно, возвели несколько симпатичных многоэтажек…».
 
      Позабыв про пиво, он – в два приёма – перешёл через перекрёсток.
      Часть берега пруда была огорожена красной матерчатой лентой, за которой вовсю суетился служивый люд, а из воды даже торчали головы-шлемы двух водолазов. По другую же сторону ленты расположилось несколько десятков любопытствующих штатских личностей разного пола и возраста.
      Подумав, Сергей отошёл в сторону от толпы зевак – ближе к проезжей части, где были припаркованы полицейские автомобили. Отошёл, закурил и стал терпеливо ждать.
      Через десять-двенадцать минут его ожидание было вознаграждено: из-за красной ленты выбрался и зашагал к крайней машине высокий полицейский подполковник с пухлой кожаной папкой под мышкой.
      - Кха-кха! - громко кашлянул Сергей. - Здравствуйте, Павел Андреевич!
      - О, Яковлев! - обернувшись, обрадовался подполковник. - Сколько лет, сколько зим. Давай лапу, бродяга…. Крепкое у тебя рукопожатие, ничего не скажешь. Молоток, уважаю…. Наслышан о твоей жизни героической. Вернее, о некоторых её эпизодах, связанных со службой воинской…. В отпуск прибыл? Или как?
      - Скорее всего, на ПМЖ.
      - Одобряю. Давно пора. Родина, брат, это серьёзно…. Эх, поговорить бы нам с тобой, Серенький. О том, о сём. Да, понимаешь, дела. Убийства у нас тут приключились. Причём, похоже, массовые. С «расчленёнкой»…. Ты сейчас куда направляешься?
      - Просто гуляю, - пожал плечами Сергей. - А к двенадцати планирую заскочить к Сан Санычу. С визитом вежливости, так сказать.
      - К Григорьяну?
      - Ага, к нему самому.
      - Понял, - кивнул головой Сомов. - Учту. Может, и я к Санычу подтянусь. Но уже после трёх. Тогда и поболтаем…. Покедова, Серый.
      - До встречи, Павел Андреевич…

      Сергей – с чувством, толком и расстановкой – попил пивка в кафешке (продали, никуда не делись), после чего неторопливо зашагал – по проспекту имени пламенного болгарского коммуниста Георгия Димитрова – в сторону станции «Купчино».
      Во-первых, надо было слегка «время убить». Во-вторых, всегда приятно – после долгой разлуки – пройтись по родным местам, где прошли твоё детство и юность. В-третьих, Сан Саныч (тренер по дзюдо), жил на Малой Балканской улице, недалеко от станции метро. И, наконец, в-четвёртых, ему хотелось посмотреть на бронзовый памятник бравому солдату Швейку, установленный несколько лет назад рядом с «метрошным» павильоном: видел многочисленные фотографии в Интернете, но одно дело – фотки, и совсем другое – взглянуть собственными глазами…

      Наконец, он дошагал до метро.
      Рядом с магазином «Паттерсон» располагался – на бронзовой ребристой бочке (надо думать, пивной), – памятник солдату Швейку. Нормальный такой памятник, без дураков: скромный, милый и без излишней пошлой помпезности.
      - Привет, служивый. Хорошо выглядишь и всё такое, - негромко поздоровался со Швейком Сергей. - «Как она, жизнь сермяжная? Есть свежие новости?».
      Бронзовый солдат, естественно, промолчал. Он, чуть заметно улыбаясь, дружелюбно отдавал честь редким прохожим. Служебные обязанности у него, судя по всему, были такие.
      Нос же у Швейка прямо-таки сиял: весь солдат был тёмно-серый, а, вот, его курносый нос – ярко-ярко-жёлтым.
      «Понятное дело, примета такая», - мысленно усмехнулся Сергей. - «Мол, если тщательно потереть указательным пальцем нос Швейка, то, непременно, вскоре резко улучшится материальное положение семьи. Внеочередная премия, к примеру, неожиданно свалится в кошелёк, или же солидный выигрыш в лотерею…».
      В переходе между торговыми корпусами показалась бродячая собака: шустрая, худая, мосластая и местами облезлая.
      Пёс остановился и, поразмышляв секунд пять-шесть, направился к бронзовому солдату.
      «Похоже, это он собирается малую нужду справить», - подсказал сообразительный внутренний голос. - «Ну, чтобы территорию пометить…. Остановился. Заднюю лапу, сволочь наглая, задирает…. Надо бы, братец, предотвратить это наглое и бессовестное святотатство. А?».
      Но помешать собаке Сергей не успел. Это в том смысле, что его опередили: внезапно из-за памятника выскочил большой (ну, очень большой), чёрно-белый кот – выгнул спину дугой, грозно зашипел и, «разбрасывая» зелёные искры из глаз, даже попытался «вмазать» – правой передней лапой – по чёрному собачьему носу.
      Пёс резко отпрянул в сторону и, видимо, решив не искушать судьбу, рванул – со всех лап – прочь…
      - Молодец, усатый боец, - похвалил Сергей. - Так держать.
      - Мяу-у, - чуть подрагивая пушистым хвостом, вальяжно откликнулся кот, мол: - «Сам знаю…».
      - Один тут кантуешься? То бишь, по жизни гребёшь?
      - Мяу-у.
      - Понятное дело…. Взял бы, дружище хвостатый, тебя к себе. В том плане, что пригласил бы в напарники. Да, понимаешь, сам ещё толком не обустроился.
      - Мяу-у-у-у…
      - Мол, гуляешь сам по себе и в компаньонах не нуждаешься? - понимающе усмехнулся Сергей.
      - Мяу.
      - Вот и у меня – насквозь аналогичная ситуация. Сам по себе… 


      Глава третья
      Сбитые лётчики. Или десять причин купить ребёнку резиновые сапоги