Молитва

Я сидел за столиком в кафе. Пил капучино и смотрел в окно. Передо мной курсировали машины, автобусы; туда-сюда бежали или прогуливались неспешащим шагом люди. Я всматривался в их лица, пытаясь угадать, кто они и чем заняты по жизни. Видел лица мужчин – они разные, но за ними спрятаны почти одни и те же характеры. Может быть, десять. Но точно не больше. Природа создала очень простых и предсказуемых мужчин, по которым можно угадать дальнейшее развитие планеты  и их главный грех – самоубийственную тягу к свободе…  Свобода ведет к технологическому развитию, но почти всегда просто разбивает сердца.

Я улетел, не сказав ни единого слова тебе, - в другой город. Ты даже не знаешь, где я и что со мной. Мне кажется, мы расстались. Навсегда. За тысячи километров я теряю нить с тобой. Или просто хочу ее потерять. Километры не помогают, но дают мыслям и эмоциям стихнуть и дать рассудку время расставить все в жизни по своим местам…

Женщины куда более разные. Я смотрю на них. Каждая из них уникальна. Я представляю, какой бы она была женой. Представляю в деталях, как бы сложилась наша семейная жизнь; какими бы стали наши дети; как складывались бы наши ссоры; как бы молчали друг с другом, как бы… Наверное, в жизни мы лишь занимаемся представлениями, но не начинаем жить.

Иногда я ловлю их взгляд. Некоторые начинают улыбаться. Другие – просто смотрят, стараясь поделить в тебе жизнь на десять частей, но проходят дальше. Есть среди них те, кто смотрит на тебя как некий Создатель Мира – настолько вглубь, что становится страшно за себя, будто совершаешь преступление, словно теряешь время или не умеешь его отпустить. Но очень много тех, кто просто не подпадает ни под какие формулы и представления. Ум теряет связь, перегревается – так и рождаются любовные драмы, когда мужчина путает любовь и свое представление, реальность и свой рационально-эмоциональный эксперимент.

Чашка кофе пустеет. Я слышу звон колоколов. Он рождает  настроение, потом его так хочется повторить.

- Ольга,- ко мне подсаживается девушка с рыжими волосами и пристальным взглядом серых глаз. Она протягивает руку – и я слышу запах ее макиато. Кофейни придумали, чтобы рассудок человека всегда находил здесь точку единства со всем миром. Кофе пьют все – и в кофейне ты понимаешь, что ты – все: ощущаешь сопричастность к созданию современного мира. За чашкой этого напитка вершится больше действий, творятся больше человеческих мыслей, ведется больше разговоров, растрачивается понапрасну больше жизней, чем за бокалом вина. Миллионы судеб решаются за чашкой кофе.

Я - Ольга, - повторяет девушка. – Стоит ли так  выдавать себя?!
Я понимаю, что меня раскусили, как это обычно умеют делать женщины.
Мир – женский. Он принадлежит им. И дело не в том, что половина всей индустрии человечества работает на них. Дело в другом. Мужчина теряется в миллиардноликом женском мире – и начинает выдумывать. Вот и придумал настоящий мир – странный, непонятный, лишенный всякой логики. Как мужской страх – перед неведомым миром женских созданий.

Молодой человек, если не хотите со мной разговаривать, то так и скажите, - говорит она.
Я…я… - заикаюсь я.
Забыл даже оставить чаевые. Очень торопился выйти из этой кофейни. Девушка в недоумении смотрит мне вслед. Позади слышался громкий смех веселой компании, словно издевавшийся надо мной, желавший продемонстрировать мою неуклюжесть, хотя никак ко мне он не относился. Я помню тот день, когда ты пила чашку капучино, а я подошел к тебе и спросил: «Стоит ли так выдавать свое одиночество?» Потом были незабываемые дни наших встреч. Мы стали единым целым, пока…

Мы редко ссорились. Я даже успел все наши ссоры сосчитать. Их было две за пять лет нашей с тобой жизни. Но они были очень тяжелыми, хоть и самыми банальными. Оставляли осадок, который время от времени всплывал – и причинял боль. Я понимал рассудком, что оба мы были правы в своих обидах. Но сама обида никогда не бывает права, даже если ты будешь чувствовать свою непогрешимость. Последняя ссора была самой неприятной.

Началось все с того, что я назвал твое участие в жизни сестры неискренним. Посчитал, что обвинять сестру в распутной жизни, а потом давать ей деньги на лечение от этого самого распутства, по меньшей мере, будет одобрением ее стиля жизни, т.е. ложью. Ты ответила, что я ничего не понимаю в любви, в том числе и к тебе. Меня это задело. Очень сильно. Как если бы продавец с милой улыбкой, расхваливая свой товар, подкладывал тебе брак… Слово за слово – и ты сказала, что ты так дальше жить со мной не сможешь. И я улетел.

Представления – грех. Когда-то надо начинать жить. Я слышу снова звон колоколов. Прохожу мимо церкви. У входа на коленях стоит мужчина, глаза его закрыты. Серые штаны и серая футболка на нем. Чистые, но мятые. Я не могу определить его возраст. Возможно, он прожил долгую жизнь; возможно, нет. Он плачет. По щекам текут слезы. С губ стекают слюни… Иногда молитвы переходят в рыдания… А где-то в дали слышится сирена скорой помощи. В метрах десяти от меня на скамейке сидит бабушка. Кормит голубей. Крошит хлеб. Что-то бормочет под нос.  А Солнце выходит из облаков, его лучи лениво ложатся на асфальт. Из церкви выходит женщина, подходит  к мужчине, что-то говорит ему…

- Это – Петька, блаженный наш. Молится за всех нас, - кричит на всю площадь бабушка, кормящая голубей.
Крошки летели то влево, то вправо.
- Но тот, кто молится за других – молится за себя, а тот, кто спасает других – спасает себя, - услышал я снова крик бабушки сквозь тысячи мыслей, катившихся снежным комом в моей голове.