Промысел 1 15 1

Начало:
http://www.proza.ru/2014/04/28/602

Предыдущая страница:
http://www.proza.ru/2015/04/18/1988

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Сын
Если глянуть с моста -- Отраженье чёрное.
Там глазницы провалами, щелью рот.
 Дальше серая рябь, что литое олово.
Раскалённый закат из воды встаёт.
Перевёрнутый город стекает стёклами,
Стоном свешенных труб испуская дух.
А земля из могилы всё время тёплая,
И сыпучие комья не ранят слух.

Плавится смолой разогретый лес, у водной кромки светло, но жмётся за каждым стволом архивная версия тени, до поры таится прохлада. На берегу приспособился рыбачить царапучий хищник, и не видят зоркие глаза, что над речкой висит прозрачная капсула, держится посредством стволика. Уходит к востоку коленчатая нога или рука, как бишь её там? Летит вода лёгкой лентой, не ломая поверхностной плёнки. Так называемое солнце садится сзади, тычет нос точно в мокрую полосу. Лежит в обрамлении лесистых склонов золотая дорожка, прочная и вечная на первый взгляд. Ни всплеска, ни птичьего звона, даже ветер спит, позволяет ощутить полноту ненарушаемой тишины. Программист экипажа 1788 Анна Августина Агнесса Аделаида Бартон зафиксировалась точно над стременем, наблюдает акваторию. Посредством датчиков слежения видно всё, поглощением водой световых потоков можно пренебречь. Дно серое, розоватое, с вкраплениями выходящих на поверхность угленосных пород. Прижатая к отвесным берегам растительность незначительна. В глубине катится пробник рыбной молоди, пролагая путь возвратным косякам и лавинам. Почему не все? Почему вперёд пустили сильнейших? Как узнают, достигла ли разведка солёной воды? Если этих поймают, а те определят, что путь безнадёжно опасен, то вряд ли остановятся, ведь не пристало зимовать в промерзающей до дна речке привыкшим к воле рыбам. А может не пробная партия, но до срока отъевшиеся и набравшие силу особи идут, чтобы, спустя положенное время, первыми вернуться на нерест, тем самым внести вклад в улучшение породы. Странен человек! Всё то ему интересно, всё то надо посмотреть собственными глазами. Не довольствуется картинкой с монитора! Проникает разумом в непостижимые тайны природы, напрочь забывая собственную персону, существует, будто растение, питающееся невесть кем подаваемой информацией. Представительница Земли вспомнила, как в детстве боялась неправильно прожить, даже рифмованное сочинение написала в философском ключе!

Дело мастера боится,
Дело движется вперёд.
Совесть, муки ученица,
Сердцу весточку пришлёт.
Вдоль по бездари дорога,
И конца не увидать.
Только совесть -- это много...
Может взять и не отдать.
 Болью вдоволь обеспечит,
Страхом душу изувечит...
И закон её суров:
Много дела -- мало слов.
Ты желаешь, ты умеешь --
Всё беда и суета.
Душу вывернуть не смеешь,
Значит совесть не чиста.
А посмеешь -- не поверишь.
Скажешь --это я, не я...
Та зола, труха и ветошь
Не моя -- незнамо чья...
Ни чихнуть от этой пыли,
ни отбиться в малый срок...
Мыли-мыли -- не отмыли.
Шили-шили -- не отшили...
И не ясно, в чём урок.

Ох, досталось рифмоплётше за искажение темы, за пессимизм, профанацию, небрежную игру слов, теперь же вспомнить: беззаботное время было! Но лишь спустя годы обозначилось таковым. Тогда казалась тесной школьная форма, родители глядели старомодными, брюзгливыми, особенно мать. С получением возможности абсолютно дистанцироваться от людей «избранного круга» захотелось вглядеться в детство пристальнее, поискать опоры там, где некогда зиял источник проблем. Пошарила, нашла, желания вернуться в прошлое не ощутила. Говорят: такое – признак состоятельности, личностной зрелости или иных психологических прибамбасов, но ей виделось: здесь - элементарный навык математика, понимание алгоритма невозврата. В школе жилось спокойно, интересно, тешила самолюбие причастность к действительно избранным. По программе профотбора приходилось выдерживать разные испытания: неделями молчать, спать по приказу, работать волонтёром в интернате для инвалидов детства. Аделаида Бартон обнаружила сходство судеб этих ребятишек со своей. Они, как правило, были из семей, не способных обеспечить необычным детям полноценное обучение и социализацию. Школа тоже легко вставала в параллель с интернатом для одарённых. Одинаковой была оснащённость, внимание к нуждам каждого, мастерство педсостава. Поучительными оказались наблюдения. Воспитанники делились на две категории. Одних Ида назвала «супер-людьми», других – «уродами». Если бы педагоги тогда смогли прочесть мысли, ни по чём не допустили бы девочку на следующий этап обучения, но и теперь, вспоминая, она не отринула градации, лишь акцентировала для себя возможность перехода из второй категории в первую. Похоже на полупроводник или памперс. Туда можно, обратно – нет. Сумевший подняться над недугом человек вряд ли захочет потерять умение, а кичащийся отсутствием возможностей, и обретя их, останется с навыком ограниченной трудоспособности, который ему дороже собственной жизни. Именно в этом уродство, сладкое и мерзкое одновременно.
Ида понимала, что с христианской точки зрения такого ближнего надо больше любить, тем самым покрывая недостаток человеческой составляющей, но как это делать, не знала. В общении с умельцами полизать свою беду радовало отсутствие притворства. Они свято веровали, упивались, грузили ближних. Большинство сверстников такая позиция раздражала. Отторжение следовало преодолеть желающим работать в системе жизнеобеспечения человечества. В том и состояло задание. Ида прошла его на отлично без особых трудностей. «Страдальцы» почему-то сами отодвигались от неё, а если нет, разговаривали «про белого бычка». Преподы ставили в заслугу результат. Приехала на каникулы и отследила параллельность между инвалидами и так называемыми «богачами». На самом деле ни бедных, ни богатых давно не существует. Уровень материального достатка цивилизованного мира таков, что сословия отличаются цветом наклеек на куртках и карманах брюк. Структурирование напоминает индийские касты, с небольшой разницей: не хочешь принадлежать к тем или другим, не наклеивай. При этом автоматически попадёшь в категорию нищих, но будешь иметь те же блага, плюс косые взгляды «богатеев». Только лучше так, потому что несоответствующая «достатку» наклейка карается откровенными издевательствами признанных адептов, безмерно портит жизнь. Рождённому в Великосветской среде гораздо труднее, чем инвалиду. Тот имеет возможность знать и верить, что несмотря на отсутствие физических возможностей, ресурс человека безграничен, и пользуется знанием. Этому незачем знать. Он по праву рождения пользуется плодами чужого труда, тешит изощрённую похоть, капризничает, когда не дают. Итак, подавляющее большинство инвалидов казалось «людьми», а подавляющее большинство «великосветских львов и львиц» - «уродами». Общество «благополучное», законы соблюдаются, медицина серьёзно развита, больных мало. Отторжение зажравшихся в неблагодарности особей вечно тут, точит чувства, точно ржа железо, напрочь отбивает охоту вкалывать на бездельников с опасностью риска для жизни. Часто появлялось желание дистанцироваться, уйти в чистую науку, отгородившись от хитро-мудрых недоумков забором университетского центра. Но вгляделась, и там нашла всяко-разных. А сама? Хорошая! Прямо ангел со крылами! Витая пружина уткнулась остриём в небо и вытолкнула бы, если бы ни Имя Господа Иисуса Христа. Вот что держало наплаву, не позволяя вылететь из  профессии. «Твоя, от твоих, Тебе приносяще о всех и за вся». Только Он так умеет и людей призывает следовать. Тонкая тропа в асфальтовом море, но без Него потеряешься на сплошном и ровном. Без него не вырулишь из привычки разделять.
Свой промах не виден, а за другими заметила, прочла на форуме: «Очень Ненавязчиво Рекомендуем Иереям Божиим Во Время Совершения Евхаристического Приношения Возглашать : «ТВОЯ ОТ ТВОИХ,ТЕБЕ ПРИНОСЯЩЕ,О ЛЮБЯЩИХ ТЕБЯ И СОБЛЮДАЮЩИХ СЛОВО ТВОЁ!!!» Ибо Христос Душу Свою Полагал не "о всех и о вся»». Хорошо, что ненавязчивое предложение осталось в числе пожеланий. Ида увидела порочность, потому что опознала свой грех: силён навык делить людей на овец и козлищ. Если Господь душу не о всех полагал, то и солнце светит избранным.

По-над затонами пустыми
Буксиры стонут иногда.
Причалы-молы, а под ними
густая скрытая вода.
За грань реки ложатся тайны,
отторгнутые от бортов,
Привычны, скользки и случайны,
Прижаты к слизи потолков.
Теченье спит. Волна лениво
К граниту ластится. Тишком
Туда сметьё, ошмётки слива
Пинком толкает и шлепком,
Где априори непролазно
для умника и простака,
Уныло, сумрачно и грязно.
Плодится мокрая тоска,
И создаётся впечатленье,
Что если уж вошёл извне,
Запрещено ознакомленье,
И возвращенье не в цене.
Проглотит, засосёт, затянет,
Измажет, словно изжуёт.
Неряшливой вонючей твани
Неотмываемый налёт
Отныне стал судьбой, обличьем,
Приметой, знаком насовсем.
Житьё - Что дальше, то привычней.
В сплошной проблеме нет проблем.
Играешь с сумерками в прятки,
Одолевая плывуны.
Пленяет муть и непонятки.
Крупицы опыта верны.
Опора - скользкая колонна,
Из камня сложена во мгле.
Все так живут. Смотри ка, вона!
И не пропали, и в тепле!
Но только слева или справа
Возможно малое одно.
Как злобный взгляд или отрава,
Бывает, мечется пятно.
И знаешь ты, душа живая,
Хоть притушил былое гнёт,
Что в речке очи омывая,
Над миром Солнышко встаёт,
Играет жаркими лучами,
Сорочку тучи теребя,
Спешит подняться над горами,
Восходит лично для тебя.
Пусть явенн недостаток света,
Пусть опосредованно, всё ж
Его лучом и твань согрета.
Ты, если жив, лишь Им живёшь.
Из опостылевшей могилы,
Где выхода бессильным нет,
Лишь от Него получишь силы,
Толкнувшись, вынырнуть на свет.

Излишняя трата сил углубляться в размышления. То, что сделал для человечества Иисус из Назарета, несравнимо больше всех сверхдальних открытий и других потуг совокупности живших когда бы то ни было людей. Стоит ли плодить тошноту! Ведь Рождение истинного Спасителя, Его Жизнь, крестная смерть – единственная опора: и путь, и цель, и средство. Не своей волей гордячка Аделаида Бартон смогла победить омерзение, возвращаясь из школы домой, Не сама додумалась до того, что она-то и есть первая грешница, ведь знает, чего не следует делать, но упорно продолжает нажимать на одни и те же кнопки, инициирующие духовный коллапс.
«Каждым вздохом, минутою каждою,
Отражённой от стёкол и стен,
Я смеюсь над бесплодною жаждою
И над мелочностью перемен.
Этот смех, точно жжёные семечки,
Несъедобен и горек внутри.
И на что ты мне дадено, времечко?
Хочешь плачь, хочешь так говори.
Говори темнотой бессловесною,
Тихим ветром и ливнем косым,
Так как я, это ж дело известное,
Не люблю, чтоб стучали часы.

Вот это стихо! Само сложилось, запало на языки гордецам, легло ровной стёжкой и долго тешило праздные минуты отсутствием Бога. Теперь стыдом вспыхивают щёки, лезет муть по той же дорожке. Жить на обитаемой планете, задвинувши опасность, приятно.  Великолепный вечер обещает ясную ночь без бурь и катаклизмов. Родоначальник племени Синих Камней кувыркается в воздухе, смакуя необычность ощущений. Громадный ребёночек достаёт пятками затылок, тащит в ротик ножки. Когда наступает взросление? Что значит – быть большим? Ида пристрелила в кончик носа акробату шарик из жёваной травы, Приемник Нокка люто чихнул, сгруппировался вертикально.
«Что там было, женщина!»
«Обида на весь мир, охотник».


Продолжение:
http://www.proza.ru/2015/04/25/1054