Рассказы о лосеферме. Ягодка

Было воскресенье. Мы возвращались с работы. Кажется, удалось уйти незамеченными, все лоси остались на делянке. Но день выдался неудачный. Работали мы вдвоем с Натальей, а что можно сделать вдвоем. Хорошо ещё кора ножом режется. Лосей мы зимой осиновой корой кормим. Валят нам деревья, распиливают, а там уж только успевай, лоси вокруг соберутся, ждут, а если сильно голодные, то и подраться могут, слышно только, как над головой копыта свистят, работаешь то внаклонку. В мороз топорами кору отдалбливаем, а в оттепель ножами срезаем. Топором много не наработаешь, а ножом хоть сколько, всегда, пожалуйста.
А день у нас все-таки выдался неудачным. Запрягла я утром Немана. Составили в сани фляги с кашей  и с теплой подсоленной водой и поехали. Это только сказать легко, поехали, а на самом деле - сплошная мука. Апрель месяц на улице, всё тает, утром лужи замерзли, а Немчик у нас не подкованный, и не в сани уже впрягать надо бы, а в телегу, да только где она, одному лешему ведомо. Да ещё Немчик у нас лоботряс, каких мало, приобрели лошадь, а для чего не понятно. Всё лето по полям гулял, одичал совсем, разъелся. Изредка, правда, на него облаву устраивали, на тракторе или на мотоцикле гонялись за несчастным по полям. Пригонят в деревню, а там группа захвата начинает действовать. Все, кто свободен, носятся за ним по деревне и в конюшню загоняют. А Неман возьмет да и убежит, а они опять носятся. Загоняют совсем, куда тут денешься, приходится заходить. К осени Немчик разъедается просто до неприличия. Превращается он в этакий черный колобок на коротеньких ножках с вечно отвисшей недовольной губой. А зимой он почти не работает и поэтому, когда запряжёшь и составишь в сани все фляги, смотри в оба и не зевай, Неман срывается с места как укушенный и несется, не разбирая дороги, остановить его очень трудно.
В этот день он тоже сорвался, и мы еле успели плюхнуться в сани. Усевшись, Наташка сунула в рот папиросу и поднесла к ней горящую спичку. В этот самый момент Немчик рванул, и она выпала из саней, перевернувшись через голову, и выкарабкавшись из сугроба, вся в снегу с прилипшей к губам папиросой и с выпученными глазами, побежала за Неманом, кроя нас последними словами. А я никак не могла справиться с мерином, к тому же он подло свернул не на ту дорогу, где мы чуть не перевернулись. С огромным трудом мне все-таки удалось завернуть его обратно. Мы подобрали Наталью и поехали, но дорога была неровной, а Неман никак не хотел идти строго посередине, и сани поднимало то на один, то на другой бок, а мы только успевали удерживать фляги. Наталье это скоро надоело и она, чертыхнувшись, слезла и пошла сзади. А Неман, будь он не ладен, снова рванул, и, конечно, я растеряла дорогой все фляги. Хоть он и был зануздан, остановить его было трудно. Совсем ошалел. И все-таки я его остановила, мы успели поставить  в сани одну флягу, подтащили вторую, как он снова рванул. Мы с Натальей чисто по каскадерски прыгнули в сани, вцепились в вожжи и потянули их на себя. Но Немчик не слушался. И бог его наказал. Этот толстяк поскользнулся и упал, и не в состоянии встать, начал отчаянно брыкаться, храпя и задыхаясь. Я заверещала, Наталья, глядя на меня завыла тоже:
- Нож! - рыдала она, - нож!
- Зачем нож? - пищала я, уливаясь слезами, - Сейчас рассупоню.
Но он так молотил копытами, что было не подступиться. Наконец, я ухитрилась подобраться к хомуту и рассупонила его. Немчик встал, и мы мгновенно его распрягли. Бедный мерин, пошатываясь, направился в противоположную от деревни сторону, не обращая внимания на наши попытки завернуть его обратно. Так он и ушел. А мы решили все-таки притащить на делянку хоть одну флягу с кашей, но это оказалось нам не под силу, и мы её бросили.
Пришли на делянку поздно, оставив лосей без подкормки. Правда, мы до отвала накормили их корой. И то, слава Богу. И уйти, вроде, удалось, никто за нами не увязался. С делянки уйти пешком почти невозможно, лоси к вечеру пугливыми становятся и неотступно следуют за человеком, доверяют, поддержки, защиты ищут, а иной раз и просто из вредности идут. Уйдут, а потом не соберешь их. Вот недавно случай был. Я на выходном, а Наташка с Ольгой на делянке. Закрутилась я, торт пекла, чтоб девчонок после работы попотчевать, смотрю на часах 17-00, девчонок нет, ну думаю, к Люсе ушли, есть у нас слепая лосиха, отдельно от всех содержится, а мы после работы к ней ходим, кору, да хлебушек носим. Делаю дела дальше, смотрю на часы, 19-00, я в панике по деревне побежала, а меня успокаивают, придут, говорят, не суетись, и не такое бывало. Сижу как на иголках. Восемь часов, темень страшная, пошла всех трясти, и решили мы Немана запрягать. Запрягаем и слышим звон колокольчиков. Девчонки с делянки пришли и две лосихи с ними. Уходили 4 часа. Увязалось за ними 6 лосих. Девчата в теплушку вернулись, пересидели и опять потихоньку уходить. Не вышло. Убежать решили. Догнали. Прятались. Нашли. На дерево залезали. Ждут. Не уходят. Ольга рукой махнула. Не уйти. А Наталья смеется, не верит ей:
- Становись, - кричит, - Ольга на четвереньки и лай, они подумают, что мы собаки, испугаются и убегут.
- Ну-ну. Давай-давай, - усмехается Ольга, - ничего не получится.
Ползают они на четвереньках, лают, а лоси посмотрели на них, и начали пастись рядом, веточки кушают, а сами посматривают, когда это люди встанут. Встали. Пошли. Лоси за ними. Всё тут было и слезы и отчаянье. Темно уже, холодно и никто-то о них не вспомнит, никто не поможет. Решили в теплушке ночевать. Но в теплушке холодно, дров мало, тепло за 15 минут улетучивается. Отсиделись, опять пошли, поползли вернее окольным путем. Закопались в сугроб под огромной елью и, вдруг, слышат: «Хрю-хрю, хрю-хрю». Декабрь месяц на улице, у кабанов гон. Завизжали и рванули, куда глаза глядят. Меж лосей тоже паника началась, и за ними только двое увязались. Двое не шестеро, решили вести в деревню. А когда другие лоси опомнились, людей уж и след простыл.
А в тот злополучный день, про который я свой рассказ начала, нам все-таки повезло, никто за нами не увязался, шли, да радовались. Да только рано. Слышим, сзади колокольчик. Ягодка бежит. Уши трясутся. Рожа довольная. Ягодка у нас нервная очень, с психикой у неё не всё в порядке, поэтому мы её побаиваемся, никто не знает, что ей в голову взбредет. Что делать? У Наташки с ней только отношения наладились, шибко она её полюбила, и пугать отказывается. А я взяла палку и пошла пугать. Но она, почему-то, не только не испугалась, а даже наоборот, уши заложила и пошла на меня как танк. Куда деваться? Пришлось прятаться. Залезла за две сросшиеся березы, сижу, а она не уходит. И очень хочется ей меня достать. Начали мы с ней вокруг берёз бегать. Я от страха ни жива, ни мертва, шныряю туда-сюда в щель между березами, а она рожу зверскую сделала, глазищами ворочает и всё копытами меня достать норовит, и уходить, чувствуется, совсем не собирается. Причем Наташку не трогает. Та рядом стоит, успокаивает её, гладит. Ягодка к ней как к родственнице, а меня, значит, обязательно побить надо. У меня уж и слезы потекли:
- Домой хочу-у-у. Уходи, Наташка, чего ты из-за меня страдать будешь. Уходи, а я тут посижу.
- Да, что ты, да разве я тебя брошу. Да пойдем, не бойся, видишь, она пасётся.
Пасётся-то она, конечно, пасётся, да только глазком на меня косит, наблюдает, только я от березы отходить, Ягодка прыг и на меня, я опять на березу. Тут и Наташка испугалась:
- Ой, Ленка, она за тобой охотится. А рожа то какая зверская! Она ж тебя просто убивать идет!
Я, вообще, в рёв. Стра-а-ашно. Топтались мы у дерева около часа, потом Наташка догадалась, отвела Ягодку подальше и кучку коры насыпала, которую мы слепой Люсе несли. Пока Ягодка ела, Наташка меня силой от березы оторвала, и мы побежали. Слышим, сзади Ягодка несется. У меня истерика, дерево ищу, все тонкие, не подходят, наконец, уцепилась за какое-то, вскарабкалась на него. Сижу. Наташка опять её отвлекает. В общем, на многих деревьях я посидела. Последний раз она нас на окраине леса настигла. Забралась я на какое-то худенькое деревце, реву:
- Уходи, Наташка, уходи, стемнеет скоро, тебе ещё к Люсе идти.
Она не уходит. И Неман у нас куда-то пропал. Так бы запрягли и уехали. А Ягодка улеглась под деревом и ждет. У меня уже руки, ноги отваливаются, и Наталья под деревом горюет. Ягодка ветки грызть пошла, пасется, а сама глазом косит. Скатилась я с дерева, сил больше нет, пусть убивает, говорю, и села рядом с Натальей на обочине дороги, обреченно-обреченно. А Ягодка посмотрела на меня, рожа довольная, и пошла обратно на делянку. Игра закончена. Играла она со мной…
Вышли мы на поле, где Неман шлепнулся, когда уже смеркалось, и как последние дуры, выворачивали из фляг кашу и закапывали в снег, а потом поворачивали сани. Скользко было, в лужи падали, промокли насквозь, а сани тяжелые, чуть не померли мы с ней, как их только Немушка таскает. Уложили всё в сани, решили за ними на тракторе приехать, да только на трактор у меня уже сил не хватило, и на следующее утро все про оказию с нами приключившуюся узнали. Стыдно было, но ничего не поделаешь. Неман сам в конюшню пришел. А Ягодку я с тех пор сильно бояться стала.
Но случилось мне как-то по весне на поиски лосихи пойти. У одной из наших лосих, у Неженки, передатчик сломался, с пеленгатором её уже не найти, и решили мы всё вокруг обойти, покричать, может на голос отзовётся. На первый раз меня послали. Обошла я всю округу, под деревню на речку пришла. Хожу, ору. Никого. Решила уже в последнее место под Михайловское отправиться, вдруг, слышу, колокольчик. Из-за поля ко мне лосиха бежит. Торопится, уши трясутся, точно как у Неженки.
- Неженка! Нежа! – ору. Обрадовалась. Подбегает близко, смотрю, не Неженка это, а Ягода. Я среди поля стою, спрятаться некуда. Ну, думаю, будь, что будет. Подозвала её, хлебушком подкормила. У самой все поджилки трясутся, а с виду - девчонка бравая, сдерживаю себя. Подкормила, пошла под Михайловское. Она за мной. Тихо ступаю, спокойной стараюсь казаться, даже песенку какую-то под нос замурлыкала, а внутри, как струна натянулась. Страшно. Шли мы минут сорок, потом в лес спустились. Расслабилась я, успокоилась. Всё нормально. Лосиную тропу нашла, иду Неженку ору. А там ложбина, снег ещё лежит, да такой глубокий, выше колена. Еле пробираюсь. Вышли на открытое пространство, кустики там по пояс и снег ещё глубже. Солнце в глаза ударило. Весело. Ягодка вперед забежала. А я иду, как и шла. Только Ягодка, вдруг, как прыгнет. Резко ко мне повернулась. Уши прижала. А на глаза словно пелена какая опустилась. Безумная. Встала надо мной на дыбы черной громадиной и начала медленно-медленно падать, как в замедленной съемке. Падала то она, конечно, не медленно, просто так всегда в таких случаях кажется. Снег глубокий, не знаю уж, как я от неё увернулась и такой вопль издала, сама себе не поверила. Я такие вопли только в кино слышала, да и то относилась к ним довольно скептически, думала, врут, не могут так люди орать. Бросилась я к кустам. Кустики маленькие. А Ягода кинулась на них и ну топтать, как слепая, все изломала. А я, тем временем, к деревьям пробралась, да только тоненькие больно деревья то, местность то болотистая. Залезла я на одно трухлявое, примостилась кое-как, стою, слезами уливаюсь. Ягодка подходит. Уши прижатые, шерсть дыбом, ноздри ходуном. Нюхает меня, рожа её мне до пояса достает. Стоит ей на дыбы подняться и копытом мне по лбу щелкнуть, пиши, пропало. Прижалась я к стволу, что было сил, пусть бьет, думаю. Но не догадливые они. Не стала она меня с дерева сшибать. Нюхала, нюхала, опять носиться начала. Всё на своем пути крушит. Сучья трещат. Снег летит из под копыт. А Ягодка, знай, его копытами месит, да воздух лягает. Набегалась, опять подошла. Тут я вспомнила, что хлеб у меня остался, и скормила ей всё, что было маленькими кусочками. Даю, а Ягодка ест и постепенно успокаивается. Вот и уши торчком поставила, и шерсть у неё улеглась. Отошла в сторону, стала веточки срывать, да пожевывать. Успокоилась. А я с дерева слезла, не век же на нём сидеть.
- Ягодка, Ягодка, - говорю ласково, а саму колотун бьет. Повернулась и пошла потихоньку из леса выходить. Снег глубокий, впереди поляна, ни одного деревца. Ступаю, как под прицелом, спиной каждое её движение чувствую. Слышу, пошла, след в след. Перешли мы поляну, лесом прошли, там и на поле выбрались, перешли поле и по дороге ещё минут двадцать топали. А дорога тоже среди поля, до леса далеко, не спрячешься. Вижу, от фермы человек идет, и так мне ему хочется закричать, да только не поймет, не услышит, не поможет. А он, небось, идет и радуется на нас глядючи, вот, думает, Ленка Неженку ведёт. Как до деревни дошли, не помню. Только я, как к ней подошла, рванула, что есть мочи, и огородами к своему дому, а сзади слышу – бешеный колокольчик. Потеряла она меня, меж домов заблудилась, бегает, ищет, хныкает. А я примчалась домой, закрылась на все засовы, и ну реветь во всю глотку!
С тех пор, я не только Ягодку, но и других лосей, которые мне зверские морды делают, сильно бояться стала. И ничего с этим страхом поделать не могу. Правда, я и раньше трусихой была, но этот страх, пожалуй, прежнего посильнее будет. Преодолеть его важная для меня задача. Вот такая вот история со мной приключилась.

1988 г.