Подарок

Подарок.

иллюстрация Г. Ващенко "Хроника победной весны"

Семёна Филиппова встречали как героя. Ликующие возгласы сопровождали фронтовика до самого дома. Завидев солдата,  хозяйки  шумно выбегали навстречу и крепко обнимали победителя. Мальчишки  бежали вслед с радостными криками: «Сын Длинного Степана вернулся с войны»!  Если какой солдат живым с войны возвращался – устраивали праздник на всю  деревню.  У каждой семьи сохранялась надежда – дождаться своего солдата.  Односельчане спешили к Филипповым в избу, чтобы порасспросить о своих мужьях, сыновьях и отцах, бесследно сгинувших в этой страшной войне. Альтук, услышав добрую весть,  приоделась, прибрала косы под нарядную шаль,  и тоже поспешила через дорогу к соседям. Может, Семён слышал что-то о Микки, её муже? Еля тоже увязалась с мамой. Очень ей хотелось  посмотреть своими глазами на чужое счастье, а если повезёт, то дотронуться до настоящего героя.

В избе было не протолкнуться. За столом, окружив фронтовика, сидели родственники и соседи. Старого Степана считали везунчиком: уже второй сын живым с  войны вернулся.  Вон младшенький, гвардии сержант, сидит в обнимку со своей женкой. Это ли не счастье отцовское? Но сердце старика ныло по Кируку, который ещё не вернулся с войны. Пропал без вести: ни писем, ни похоронки. Старшего, Владимира, уже не дождёшься – год прошёл, как получили на него похоронку.

Русоволосый и крепкий, как груздь,  Семён, с медалями и орденом Красной Звезды на гимнастёрке, подскакивал с лавки и радостным возгласом встречал входящих односельчан.
– Молодец! До  самого Берлина дошёл! – радостно хлопал фронтовика по плечу  председатель колхоза Терентий Иванович. – Ай, да герой! Орден заработал!
– Уж очень дорогой ценой мне этот орден достался, –  сразу посерьёзнел герой. - За Одерскую операцию дали. Двух фашистких пулёмётчиков уничтожил  и фаустников положил.

– Семён, вернулся! Живой! – заскочила в избу Мария,  жена его старшего брата Кирука.
– Счастье-то какое тебе, Валя! – расталкивая соседей, повисла она на груди героя. – Ох, и натешитесь! Ох, и  налюбитесь! За все годы проклятой разлуки!
– Мой-то Володька уже никогда не вернётся, – шмыгала носом Санюк,  промокая мокрые глаза фартуком. – Похоронку прислали.
– На войне всякое случается. Может,  напутали что с бумагами, – утешал  Семён жену старшего брата.
– А наших не встречал где?– пытливо заглядывала в глаза  Раиса Зубкова.
– А, может, Георгия моего? – смотрела с надеждой рыжеватая Арина. – Он -то на машине. Небось, везде поспевал…
– Нет, бабоньки, не видел.

Пришла и старая Екатерина Карповна, крёстная Альтук, по-матерински прижалась к  солдату. Она тихо встала в сторонке и незаметно вытирала слёзы концом платка. Уже три  похоронки лежат на дне её сундука. Три её сына остались лежать на Курской Дуге. Екатерина Карповна  часами могла стоять и смотреть на дорогу, идущую со станции, боясь пропустить возвращения Василия.   
Все четверо её сыновей  добровольно вызвались вместе громить фашистов. Но деревенские активисты настрочили  кляузу, что  нельзя доверять братьям Даниловым, как бывшим богачам. «Наверху» прислушались к сигналу – братьев отправили на фронт порознь.

Семён достал свёртки из потрёпанного чемодана и  принародно преподнёс дорогой жене невиданный отрез на платье,  подросшим  дочерям Фене и Мане - невероятно красивые платья.  Белолицая красавица  Валя была не в силах скрыть подступившую радость.  Тут и там раздавались возгласы восхищения!  В избе стало светлее от сиянья счастливых   глаз.

«Ах, какое счастье Фене и Мане», –  радовалась за своих подружек Еля.
Она  заворожённо смотрела на дядю Семёна и мечтала, что вот так же вернётся с победой её отец, и вокруг него соберётся вся деревня. Все будут его обнимать, хлопать дружески по плечу. А некоторые женщины, может, даже будут плакать. И её папа тоже вынет из чемодана подарки! Им с Таней обязательно достанутся воздушные шёлковые платья, какие она видела сейчас на подружках! Она представляла, как обрадуются мама, брат, сёстры.  Как станет всем хорошо.

Семён заметил, как изменилось лицо девочки, будто это ей преподнесли драгоценный подарок. Он вспомнил  подросшую Елечку, дочку Микки,  который приходился ему дальним родственником, и  подошёл к  Альтук.
– Что слышно про Микки?
– Уже больше года нет вестей. Последнее письмо в феврале 44-го из Ленинграда получили. Может, ты его видел где? А, может, слышал о нём?
– Нет, Альтук, не приходилось, я на другом фронте воевал.

 За четыре военных  года  Семён потерял столько боевых товарищей, что понимал: Альтук едва ли дождётся мужа, а эта  девочка - долгожданного отца. В эти счастливые для его семьи минуты ему захотелось поддержать Альтук, которая так и не дождалась мужа.
 – Ну что, дочка, в школу-то ходишь? – спросил он у Ели, погладив её по голове.
– Пойду в первый класс. В сентябре.
– У меня  и для тебя тоже есть парне ! –  озорно подмигнул девочке Семён,   вытащив из чемодана свиток бумаги.

Маня и Феня вмиг облепили отца с двух сторон, с любопытством глазея, что подарит отец подружке.  Он развернул большущий лист твёрдой  бумаги, величиной с кухонный стол.
–  Это тебе подарочек от меня к школе, первоклассница, – сказал  он, сворачивая в рулон  необыкновенно белую, как снег, бумагу. – А тетрадку сама сможешь смастерить? Справишься?
– Спасибо, сумею.

От  радости девочка и тут же припустила со свитком домой. Ей никто ещё  не дарил подарков! Она счастливица! Ей подарили настоящую бумагу. Из самого Берлина! У неё будет необыкновенная тетрадка!  Дома девочка трепетно развернула  на маминой кровати драгоценный подарок. Нежно провела  пальцем по  шёлковой поверхности, принюхалась к  незнакомому запаху. Что бы Еля  ни делала, мысли об отце согревали её. Вытащив Полинкину тетрадь и карандаш, она нетерпеливо принялась  мастерить собственную тетрадку. Размеренно расчерчивая на ватмане контуры тетрадных листов, она представляла, как её папа переступит порог дома, как удивится её умению читать и писать. Подкинет к потолку, как раньше, и похвалит за сообразительность.  Мама ошибается! Мы тоже будем счастливые! Наш папа тоже вернётся с войны героем!

Чернилами будущая первоклассница запаслась  в конторе. Счетовод наливал детишкам немножко из пол-литровой бутылки. Позже Еля  научилась сама «химичить» и добывать из сажи и сахара чернила, как древние алхимики. Только со временем такие чернила выгорали, так же, как и постепенно стирались буквы и слова на папиных письмах.