Жил-был я. Кн1. ч3. гл7. Таллин. Чайка

      Глава 7. Чайка.

      Я – чайка. Круто спикировав к «барашкам» беспокойного Таллиннского залива, я с восторгом вспарываю крылом короткую холодную волну. Сияющие брызги разлетаются в стороны, капли попадают в рот, и я чувствую горько – соленый вкус морской воды. Резко взмываю вверх, к легким вечерним облакам, и там замираю, покачиваясь, на восходящих воздушных потоках.
      В поднебесьи, оглядывая морскую ширь, я вдыхаю свежий ветер и млею от удовольствия.

      Вечерний Таллин. Склоняясь к горизонту, меркнущее солнце, уже не освещает, а лишь ласкает Город прощальным теплом. Пурпурно - палевые сумерки заполняют площади, парки, улицы, дворы. Проспекты и набережные зажигают ожерелья огней. Собственные очертания башен, домов, церквей размываются, их контуры сливаются и на фоне еще светлеющего неба возникает узнаваемый синий силуэт Города. Еще мгновение и загорается декоративная подсветка, негативы зданий проявляются, и превращаются в хрупкие лучистые творения. Бледные лучи прожекторов подчеркивают глубокую синеву вечернего неба. То тут, то там вспыхивают цветные огни.
      Город - величавый океанский лайнер, готовится к ночному плаванью.

      Изумительный вид Города потрясает. Свободный полет опьяняет. Чувство восхищения вырывается из моей груди восторженным клёкотом. Я с упоением верчусь в воздухе, дерзко взмываю в небо или расслабленно планирую вниз. Приметив белые камни Олимпийского парусного центра, я устремляюсь к нему, полого спускаясь к Пирите.
      Там тихо и безмятежно. Покачиваются бледные корпуса яхт, в лучах фонарей поблескивают желтые мачты. Заплутавший легкий бриз посвистывает в паутине снастей. Между бортами и деревянным пирсом, поскрипывают прижатые кранцы.
      Тихое течение речки Пириты. Нет – нет, да ударит кто-то хвостом по поверхности воды, нет – нет, да жалобно вздохнет кто-нибудь на мелководье. Неужто, русалка? Почему бы и нет?
       Умаявшись за день, яхт-клуб засыпает.

       Последние лучи солнца подсвечивают фронтон Монастыря Девы Марии ордена Святой Бригитты. Спустившись в безмолвие сумеречного пространства церкви, хрустя гравием, я обхожу голые постаменты, немые плиты, стертые основания колонн. Останавливаюсь у знакомых мне камней. Стою, молча, без мыслей.
Восточные оконные проемы наполнены сумраком наплывающей ночи, будто кто-то задернул их черными шторами и только тусклые пурпурные пятна западных проемов вынуждают воздух светиться малиновым цветом. Взбивая волны теплого света, я поднимаюсь на карниз сохранившихся стен. Как когда-то, неторопливо прохожу по нему, скрепя вечной каменной крошкой.               
       Закружившись легким ветерком, взлетаю на самую вершину смурого треугольного фронтона. Смотрю вниз, на руины монастыря, на завалившиеся каменные кресты, и думаю о сущем, о том, что мы не вечны под луной, что нельзя бессрочно наслаждаться этим миром и печалюсь. Хотя о чем я? Всему нужна мера. Может быть предел жизни положен и для того, что бы красоты мира иного впечатляли нас так же, как красоты мира этого? Может быть. Может быть. Но грусть проходит.
        Мимо меня шарахнулись, петляя, две летучие мыши. Проследив за ними, я взглянул в небо, и увидел яркую звезду. «Она горела до нас. Она будет гореть после нас»,- подумал я и добавил. - И пусть горит». Сказал, как успокоил, и просветлел. Встал твердой ногой на замковый камень, расправил за спиной черные крылья, глубоко вдохнул, и, оттолкнувшись, воспарил.

        Я - дух сумерек. Я лечу к обелиску Марьямяги. Облетаю вокруг штыка. Снижаюсь. На скорбном холме, над могилами русских моряков, ветер, волна за волной, тревожит траву, шевелит букетами цветов, шумит в створе бетонных стен и затихает в ветвях обожженного ясеня.
        «Спартак, Автроил,… Никонов», - слышится мне в последнем порыве угасающего ветра.
        Я думаю, что люди, которые боролись за свои идеалы, а их идеал - счастье на всех, совершили подвиг и достойны доброй памяти потомков. Их идеалы были святыми. Стало быть, они - герои, а те, кто их убил - палачи.
       - Но, позвольте, - возражает кто-то, - но ведь с другой стороны палачи, не палачи, а тоже борцы, которые отстаивали свои идеи.
       - И герои - они, - благодарно поддакивают с третьей стороны.
       - Для вас - да. Для человечества - нет, - отвечаю я.
       - Как?! Почему?! Возмутительно! – вздыхает противный край.
       - Все дело в идее. Первые, искренне хотели осчастливить весь мир. Подчеркиваю, не себя, лично, а всех. Кстати о себе они помнили в последнюю очередь. Их цель - создание общества всеобщего благоденствия. Мирового размаха.
У вторых тоже была идея – процветание, но для одной группы людей, для одного народа, и то, не всего. Кто, по мнению Человечества, прав и кто справедливей? Правильно - первые.
        Вспомните Спартака, именем которого назван один из кораблей и чьи моряки покоятся здесь, под обелиском. Две тысячи лет назад сошлись в лютой схватке свободные люди - спартаковцы и защитники рабовладельцев - легионы Рима.
        На чьей стороне симпатии Человечества?
        - ……………………………………………
        - Правильно - Спартака. Почему? Он, что убогий или немощный. Он слабее Рима? Его жальче?
       - Нет.
       - Он храбрее и сильнее Рима? Он славный разбойник - заступник бедных?
       - Нет. Рим и Спартак равны.
       - Так, почему же люди помнят и восхищаются Спартаком и его товарищами? А Лициния Красса, его палача, запомнили лишь "благодаря" войне со Спартаком. Но Красс не герой и никогда не считался им и, даже, не удостоился звания «Спаситель Отечества». Он классический образчик тщеславного богача - стяжателя, но не героя. Ни тогда, ни сейчас. Правда, он  плохо кончил, вспомните битву при Каррах. И пусть задумаются честолюбивые нувориши, посчитавшие себя, в праве, вершить судьбы людей. Пусть задумаются и страшатся Карр.
       Спартака помнят, благодаря идее – достижение свободы для всех и каждого. Пусть ненадолго, но Спартак воплотил эту идею в жизнь. Вот это и есть счастье! Спартаковцы дали людям счастье по справедливости, а не по праву происхождения или силы, не по праву принадлежности к касте или к избранному народу. Они дали это благо всем! Разделив счастье на всех. В то время личная свобода и была счастьем. 
        Две тысячи лет назад… А, человечество помнит. Вот поэтому героям - памятник, а палачам - осиновый кол!
        Прощай матрос Никонов и прости. Спите спокойно, герои. Память о вас живет.


        Курган Марьямяги – позади. Мимо Певческого поля, через Кадриорг, к памятнику броненосцу «Русалка». 
        Но по пути, я примечаю древние дубы Екатериненталя и опускаюсь на их узловатые ветви. Облокотившись на вековой ствол, под неторопливую беседу зеленых патриархов, думаю о своем.
        «Что такое «время»? В чем его физичность? А в чем - иллюзорное? Что это за стрела такая, нацеленная в будущее?».- «Почему будущее?» - «Потому что накопление энергий и знаний происходит по направлению вперед, в будущее».
Четвертое измерение. В юности я мечтал о машине времени, грезил путешествиями в прошлое и в будущее.
        - «Для чего?» - «Да, всё для того же. Через любопытство и желание открытий к образованию и совершенству. У людей есть поразительная и очень полезная черта – любознательность, любопытство, жажда знаний, жажда изучения мира. До основания, до руды, до хрононома. Возможен ли возврат в прошлое? В то, что прошло. Или скачок в будущее, в то, чего еще нет?» - «В одну реку дважды не входят». – «И то верно. Но мне думается, что в большей степени, это касается нашего, трехмерного мира. В многомерном мире памяти, мире иллюзий, мире фантазии, мире мечты все по - другому. Там, броди, где захочешь, летай, себе, над чем хочешь, чувствуй, что хочешь, вплоть до вкуса и запаха».

       - Послушай, я хочу тебя предупредить - обратился ко мне старый дуб.- Ты, конечно, волен бродить по дорогам памяти, минуя законы пространства - времени. Но не забывай, что ты тоже ограничен рубежами своего «Я». Особенно, при прогулках в прошлое. В будущем - ограничений нет, но и достоверности тоже нет.
       - Сложно спорить. Да и не к чему.
       - Я могу подсказать тебе еще один способ. Но предупреждаю он жизнеопасный. Готов?
       - Конечно, готов.
       - Представь себе, что по зову души, ты посещаешь место, где давно не был. Ну, скажем, лет десять, пятнадцать. Представил?
      - Да.
      - Ладно. Каждый участок пространства имеет свой фон. Фон, который не меняется, даже, если место переделали. Ощути место своим сознанием. Пусть душа прислушается и отличит его первородный фон от привнесенного. Дай волю чувствам. И ты получишь не передаваемое ощущение присутствия. Но не «здесь и сейчас», а «здесь и тогда». Чем неизменнее вид места, тем сильнее разгораются чувства. Ты сможешь, даже, услышать те же звуки и голоса. Это похоже на дежавю, но это не дежавю, это сложнее и опасней.
      - Почему?
      - Во – первых, это раздваивает личность. Не каждая психика без последствий выдержит такое. Второе. Опасность пропорциональна времени физического возбуждения и предельной вибрации собственной ауры. Особенно, это опасно в дорогих твоему сердцу местах. Просто сердце может не выдержать.

       Представь, ты в ««своем»» дворе, ну, «похоже – не похоже», ты видишь окна ««своей» квартиры, «свой» балкон, ты входишь в «свой подъезд и входная дверь скрипит так же, как всегда, запах – тот же, и ноги уже знают как подниматься по тем своим ступеням, они сами несут тебя. Стены! Стены со знакомыми выщерблинами, отколотый кусочек стекла в окне на площадке между третьим и четвертым этажами, и вот! Заметь, ничего не поменялось, а твоя сущность уже настроилась на фон былого, она уже в Прошлом.
Вот дверь твоей квартиры, та дверь, звонок, тот звонок (вначале шуршание, а потом - трель). Шаркающие шаги и голос издалека: «Иду, иду. Кто там?» - «Это я, мама». Замок также поспешно проворачивается, дверь открывается и через цепочку, недоуменно: «Вам кого?». Ты смотришь туда, через плечо, а там чужая жизнь. Ты извиняешься и, пошатываясь, делаешь шаг назад. А знаешь, почему, пошатываясь?
     - Почему?
     - Потому что делаешь шаг из Прошлого в Настоящее. Мгновенный возврат.
     - Но какой кайф!
     - Не каждая психика уцелеет, не каждое сердце вынесет.
     - Я подумаю.
     - Думай. Но на сегодня, это единственный путь для путешествия в прошлое.
     - На сегодня? - подначил я.
     Мне показалось, что дуб покачал головой, прошу прощения, кроной.   
     - На сегодня, на сегодня. «Кто знает, какое за пологом время?». Так, кажется, писал один мой знакомый поэт?
     Я был польщен и улыбнулся в ответ.

     Редкая белка прошуршит по стволу, редкая птица выпорхнет из густой листвы.
«Белка!», - я посмотрел на неё. Белая отметина на лбу показалась мне знакомой.
    - Шусь, - прошептал я и позвал: - Шусь!
    Белка вздрогнула, повернулась на зов, и мне показалось, что улыбнулась.
    - Шусь, дружок, - я потянулся к белке. Но она отпрыгнула и, застрекотав, исчезла в листве. Я, потеряв равновесие, сорвался с ветки и упал бы, если бы не был духом.
     Поднявшись над деревьями, я огляделся вокруг.
     Стены дворца еще золотились в лучах заходящего солнца, но сумрак уже окутал зеленую крышу, и положил на аллеи парка глубокие тени сумерек. Кадриорг засыпал.
     - Спасибо, Ваше Величество, Парк. Спасибо вам, мудрые мои друзья. И прощайте.
      Шусь! А ведь это был ты! Негодник! Давай, до встречи, - махнув рукой, крикнул я маленькому брату.
 
      Солнце. В моем мире Солнце не торопится. Оно замерло в небе, а вместе с ним остановилось и время….
      Да. Вот, именно, так мне захотелось.

Продолжение: http://www.proza.ru/2015/04/27/2280