Любовь и смута. Глава 11. 3

Итак, дружины оставили Ван и, держась юго-восточного направления, двинулись в сторону Шалона. В первые дни похода отрядам пришлось тяжело  - надо было преодолеть разлившуюся после обильных проливных дождей реку и продвигаться вперед в непролазной осенней грязи, но по мере продвижения на юг бойцы повеселели: путь через плодородные аквитанские земли, путь в родную Бургундию, пролегал легкой и гладкой дорогой, а здешние вилланы, не в пример нейстрийцам, оказались вполне сговорчивы — местное население без какого-либо сопротивления снабжало отряды всем необходимым. Кроме того, Лантберт значительно пополнил воинский контингент, набрав себе новых бойцов из местных жителей — кого-то заманивая в свою армию щедрыми посулами и заманчивыми обещаниями, а кого и попросту забирая силком. В рядах баронов царило воодушевление, каждому пришлись по сердцу слова их сеньора, произнесенные им перед войском в Ване: « Отважные бургундцы! Император Лотарь вновь призывает вас! Он знает, что мы — его надежный оплот в борьбе с врагами великой франкской империи!»  - эти слова с гордостью повторялись на все лады на протяжении всего пути до Шалона.

В самые кратчайшие сроки армия достигла любимой резиденции императора. Королевское поместье было переполнено людьми как никогда — сюда ежедневно и ежечасно на протяжении вот уже нескольких недель прибывали сторонники Лотаря из Аквитании, Бургундии, Септимании, Прованса, Италии, чтобы одной мощной сплоченной силой двинуться на Ахен.  Не только на самой вилле и на её дворе, но и за пределами поместья, где выстроилось целое походное поселение, приходилось пробивать себе дорогу локтями, чтобы пройти внутрь дворца.

Тотчас по прибытии Лантберту сообщили, что император ожидает его.

Король собрал своих приближенных на совещание, чтобы обсудить начало похода (армия выдвигалась в ближайшие дни), согласовать в общих чертах планы предстоящих военных действий, а самое главное - проверить боевой настрой своих друзей и подбодрить тех, в ком из них он окажется недостаточно силен.

- Что ж, други мои, пришло время решительных действий, время реванша и окончательной победы — пришло наше время, - говорил Лотарь, обращаясь ко всем вместе и к каждому в отдельности, с удовлетворением отмечая про себя, какой преданностью и волей к победе горят в ответ их глаза, - более никаких переговоров, ни бессмысленных промедлений — только выжженная земля. Кто не с нами — наш враг, а значит враг единой и непобедимой франкской империи, и подлежит уничтожению. Но уверен, и моя уверенность с каждым днем становится все сильнее, что большинство франков вновь поддержат нас…

- Государь, вся Бургундия, от сеньоров до последнего виллана встанет под твои стяги. Клянусь всеми святыми, мы снова возведем тебя на престол и присягнем тебе как единственному и настоящему императору великой, единой и неделимой франкской империи! - горячо выпалил Лантберт, только что появившийся в комнате где проходило собрание и слышавший последние слова короля.

- Именем Господа, да будет так, Лантберт! - Лотарь искренне рад был видеть своего ближайшего друга, он давно уже пожалел, что отдалил его, отправив в бретонское изгнание. - Отныне ты не только граф Дижонский, но и герцог Бургундии!

В этот день Лотарь был щедр на новые звания и подарки как никогда, а его ближние прибывали в упоительном предвкушении победоносного похода. Каждый был уверен в успехе, мысленно они уже победили, ещё прежде, чем конные отряды баронов, и следовавшие за ними на некотором отдалении вилланы, и тяжеловозы, запряженные в походные телеги обоза, набитые до отказу оружием и всевозможными припасами, слуги и оруженосцы, -  всё это разноликое множество, составлявшее  многочисленную армию императора Лотаря, снялось с места и устремилось на север, в сторону Ахена.

Первый же город, оказавший сопротивление Лотарю —  это был, всегда выступавший на стороне императора Людовика, Лангр — подвергся осаде, и, продержавшись несколько дней, был взят. Граф и вся его семья были казнены как преступники, горожане перерезаны все до последнего младенца, а сам город сожжен до тла. То же самое ожидало остальные мятежные города. Однако по мере продвижения армии, всё меньше городов решалось на открытое сопротивление.  Молва о массовых казнях и реках крови распространялась намного быстрее, чем продвигались отряды, творившие эти беззакония. Многие поспешили перейти на сторону Лотаря, признав его законным и единственным императором франков, принеся ему клятву в вечной вассальной преданности и снабдив его армию новыми вооруженными воинами. Старший сын императора Людовика был полностью готов к победе в решающей битве за трон.

Тем временем, прослышав о бесчинствах, творимых его сыном в южных областях Австразии, Людовик Благочестивый спешно собирал войско, чтобы противостоять сыну и остановить эти преступления. Совместно с Людовиком-младшим императору удалось собрать значительный контингент, соединив силы всех северных и западных королевств, и вскоре отец и брат Лотаря, во главе своих отрядов, не сильно уступавшим противнику по многочисленности, выдвинулись ему навстречу.

Но даже сама мысль о битве с собственным сыном была по-прежнему невыносима для императора. Людовик непрестанно возносил молитвы к Творцу о не допущении подобных обстоятельств, надеясь, что Господь образумит Лотаря, и вскоре его усилия были вознаграждены — вести, встретившие ахенцев на подходе к Льежу заставили Людовика Благочестивого возликовать и возблагодарить Всевышнего, за то, что тот услышал молитвы своего смиренного раба. Гонец-лазутчик сообщил, что в войске Лотаря эпидемия, что в стане люди мрут как мухи, что армия противника деморализована и не способна больше не только сражаться, но и продвигаться вперед.

Всё обстояло именно так, донесения лазутчика были верны.

Свирепая зараза быстро распространялась среди людей, ослабленных голодом, долгое время вынужденных пребывать в тесноте и грязи.  Первые её жертвы были замечены среди вилланов.

- Государь, у нас беда… - доложился однажды вечером лекарь, - среди крестьян распространяется редкостная зараза, она так немилосердно косит ряды бойцов, что вот-вот счет пойдет на сотни…

- Что это?

- Трудно сказать точно, этот смертельный недуг почти не оставляет внешних проявлений — ни язв, ни гнойной сыпи, но человека нет уже через сутки или двое, редко кто дотягивает дольше. Если судить по обильному кровью и мокротами кашлю, то это больше похоже на скоропальную чахотку, но это точно не она, государь, слишком уж быстро развивается… по моему разумению, очень может быть, хотя, не буду утверждать точно…

- Что за недуг, говори как есть, что ты тянешь? Это чахотка или нет?

- И да, и нет… Некоторые лекари действительно ошибочно называют это заболевание гнойной чахоткой… - уклончиво молвил лекарь.

- А как называешь эту чертову заразу ты, Одо? - раздраженно проговорил король,  угрожающе сверкнув глазами.

Решив больше не испытывать терпение короля, Одо все-таки набрался смелости выговорить страшное слово:

- Это чума, государь. Один из её многочисленных видов...

- Не может того быть… - король и впрямь не мог поверить, что судьба решила сыграть с ним такую жестокую шутку — вот теперь, когда он так близок к своей цели. Лотарь упрямо не желал признавать своего очевидного поражения, ему хватило нескольких мгновений, чтобы придти в себя — самообладание вернулось, мысль тут же лихорадочно заработала, выискивая пути к спасению.

- Значит сделаем так — сейчас же уходим, всех крестьян к дьяволу оставляем здесь, надо проследить, чтоб ни одна зачумленная тварь не оказалась среди моих молодцов…

Однако какие бы меры ни предпринимал король, все они оказались бессильны — ещё никто и никогда не мог победить это бедствие, обрушившееся теперь на армию Лотаря. После того, как армия избавилась от вилланов, эпидемия вспыхнула с новой силой уже среди рыцарей.

Войско разбило лагерь, ставший для многих воинов последним привалом, где они нашли свой вечный покой.

Для того, чтобы отгородиться от зараженных и хоть как-то приостановить распространение чумы, были разведены костры — множество костров пересекали пылающей вереницей весь лагерь. Огонь в них жарко горел днем и ночью. Лекарь и его сподручные зорко следили, чтобы при первых же признаках болезни люди удалялись в лагерь для зачумленных. Но эта их работа была в общем-то тщетной, поскольку признаком этого недуга был кровяной кашель, но его появление говорило о том, что человек болен уже не менее суток. Пытаясь уберечься от смрадного заразного воздуха, люди до самых глаз обматывали лица тряпьем, но и эта мера не спасала. Многие в панике бежали из лагеря куда глаза глядят, но лишь для того, чтобы так же как все встретить мучительную смерть.

- Мы проиграли, - вынужден был признать король, в последний раз собрав своих приближенных — всех, кого ещё не унесла в могилу эпидемия. Ему нелегко дались эти слова, но он понимал, что не может ничего изменить. - Мы были как никогда сильны и могли разбить любого противника, но сам Господь поразил нас и предает в руки наших врагов.  Ни один человек не может противиться воле Всевышнего, должны смириться и мы. Теперь вам надлежит забрать оставшихся ещё здоровых и покинуть это злосчастное место. Война окончена.

Ближние хмуро выслушали речь короля. До этого собрания у них была ещё надежда, они всё ждали от Лотаря какого-то хитроумного решения, какого-то чуда, но теперь участь их была решена окончательно. Имело ли смысл спасаться от чумы и уходить отсюда, если перед каждым из них отчетливо замаячила плаха? По сути им некуда было идти, они рискнули всем и всё потеряли. Однако, и предъявить королю было нечего — ясно, что сегодня удача, сама судьба, все силы небесные решили сыграть на стороне императора Людовика. Храня угрюмое молчание, один за другим приближенные Лотаря оставили палатку короля. Все, кроме Лантберта — он считал себя ближайшим другом императора не только по должности, и покинуть своего сюзерена и друга сейчас было бы подлейшим из предательств. Хотя граф  хранил молчание — слова теперь не имели смысла, но своим поступком он ясно давал понять, что готов даже один сражаться против всей неприятельской армии и умереть за своего короля. Лотарь понял это. Впрочем, он всегда это знал, и сейчас лишь убедился, что не ошибся, когда много лет назад приблизил к себе этого умного и преданного юношу.

- Лантберт, друже, благодарю за преданную доблестную службу, я никогда, ни на одно мгновение не сомневался в тебе, но сейчас могу повторить лишь то же, что сказал остальным — мы проиграли.

- В этом нет твоей вины, государь.

- Не имеет значения чья в том вина. Так или иначе, обстоятельства против нас, и мы не можем теперь ничего изменить. Но это только теперь... Людовику ведь недолго осталось… - король многозначительно посмотрел на фаворита.

- И после его смерти никто не сможет помешать тебе взять то, что и так принадлежит тебе по праву, - договорил за него Лантберт с легкой усмешкой, а в его глазах вновь зажглись и заиграли с новой силой огоньки честолюбия и азарта.

- Вот именно. Поэтому глупо было бы тебе сейчас оставаться рядом со мной и ждать своей казни, а ждать придется совсем недолго. Ты ближайший мой друг и советник, а значит смертельный враг Людовика. Меня он простит, тебя - нет. Поэтому сегодня наши пути разойдутся, Лантберт. Тебе надлежит скрытно перебраться в Италию. Людовик непременно сошлет меня туда, с глаз долой, там и переждем до поры до времени. Война ещё не окончена, это была лишь первая партия, не слишком удачная для нас. Зато в следующей все козыри будут наши. Итак, до встречи, друже, - на прощание король с улыбкой крепко обнял друга,  - надеюсь, скоро свидимся.

- До скорой встречи, государь, - уверенно ответил будущий герцог Бургундии.

Покинув королевскую палатку, Лантберт направился к своей, чтобы, не теряя времени, вместе с оставшимися ещё в живых баронами, покинуть проклятый лагерь.

Бургундцы сидели вокруг костра, с мрачной апатией лениво перебрасываясь словами.

- Почему мы не уходим отсюда? Этим гнидам ни черта не делается, а мы тут все передохнем со дня на день… - услышал Лантберт, подходя к ним.

- Чума к чуме не липнет… - усмехнулся в ответ другой и смолк, заметив графа.

- Немедля уходим из лагеря, - бросил сеньор, пропустив услышанное мимо ушей, - где Леон? - добавил он, ища глазами и не находя среди баронов своего друга.

Ответом ему было гробовое молчание.

- Вы что языки съели, чума вас возьми?!

Ответом снова было молчание. Самый молодой из всех, Гервард, протяжно шмыгнул носом.

- Я же сказал - уходим, хватит сопли жевать! - разозлился Лантберт. - А ну поднимайтесь, или вас пинками отсюда гнать! - он схватил сидевшего ближе всех Герварда за ворот сюркота, заставив подняться на ноги, - я спросил - где Леон? Когда тебя спрашивают, надо отвечать, бестолочь!

- Оставьте мальчишку, сеньор Лантберт, - буркнул Адельгар, - Леон ушел к зачумленным.

- Какого черта?! Чего он там забыл?! - Лантберт никак не ожидал от своего названного брата такого нелепого, запредельно безрассудного поступка.

Эти слова вызвали недоуменные взгляды всех, кто их услышал, заставив баронов усомниться в здравом рассудке своего сеньора. В то же мгновение истинный смысл сказанного вдруг открылся Лантберту во всей своей страшной необратимости. Ничего больше не говоря и ни на кого не глядя, он со всех ног бросился в лагерь для зачумленных.

Смрад, стоявший над всем лагерем, здесь был просто невыносимым, того и гляди норовя вывернуть наизнанку желудок даже здорового человека. Прижав поплотнее к носу свой шарф, закрывавший всю нижнюю часть лица, и тщательно кутаясь в плащ, Лантберт продвигался меж рядов зачумленных, питая надежду так и не найти среди них Леона.

Трудно было здесь узнать кого-то среди массы умерших и умирающих людей, корчившихся в судорогах среди собственной рвотины и крови, которые они все время извергали из себя, с мучительным, сотрясающим их булькающим кашлем-стоном, до той поры, пока вместе с безостановочно выплескивающейся изо рта кровавой пеной, не выходили из них все их сгнившие за считанные дни внутренности. Только выпив всю кровь до капли и полностью выжав из человека все что только можно, словно насытившись, чума отпускала несчастного бедолагу из своих беспощадных лап в объятия смерти — для зачумленных смерть становилась желаннейшей мечтой, спасавшей от неимоверных страданий.

 «Хвала Всевышнему, Леона здесь нет, - решил Лантберт, так и не заприметив своего друга среди зачумленных, - верно, сбежал из лагеря на свидание с какой-нибудь потаскушкой местной, а остальным соврал, чтоб никто не увязался следом.»

- Лантберт, да ты рехнулся! - услышал он за спиной, и, обернувшись, увидел Леона — не окликни тот брата, Лантберт никогда не узнал бы его - болезнь и страдания изменили его почти до неузнаваемости.

- Какого черта ты здесь? Хочешь умереть и так и не отомстить этому выродку? - со злостью проговорил Леон.

 Он тяжело и продолжительно закашлялся.

Когда-то, ещё детьми, они поклялись друг другу, что если один из них будет убит, другой с честью похоронит друга. Теперь Лантберт смотрел как умирает его друг и понимал, что он не может предать их клятву, но и не может исполнить её. Что он вообще может? Оказалось, что он всего лишь жалкий червь перед лицом судьбы. Он думал что много знает и много значит, что в его руках власть над собственной судьбой и над судьбами многих других людей, и что же — он смотрит как мучительно умирает его друг и не только не может помочь ему, не в его власти даже похоронить его...

- Уходи отсюда... - снова заговорил Леон, когда кашель отпустил его, хотя каждое слово отзывалось в нем острой болью.  - Иди и убей этого чертова индюка.

- Я не уйду, пока не провожу твою душу в гости к архангелу Гавриилу и не похороню твои останки, как поклялся когда-то.

 - Забудь эти детские клятвы, мы же не знали тогда, что смерть может быть и такой! Я хочу остаться в твоей памяти живым... такая будет моя последняя воля умирающего, и ты должен её исполнить,  - помимо мучившей его смертельной болезни, его приводила в отчаяние безрассудность Лантберта. - Уходи... ты ничем не можешь мне помочь, пойми это и уходи. Ещё свидимся… надеюсь не скоро… 

Покинув лагерь, Лантберт побрел не разбирая дороги. В лесу быстро темнело. Он долго шел, ничего не видя перед собой и ничего не соображая, пока не оказался на берегу реки, чьи воды заставили его остановиться. Поняв, что дальше пути нет, он упал ничком и кромешная ночная мгла леса услышала его глухие хриплые рыдания.