Легенда о чистой любви

    Владимир Нестеренко

      Если ты чист  душою, предан сердцем, щедр и бескорыстен, приходи на Тапсу к хмурому утёсу Хун-Кербесу. И когда на востоке заиграет алая заря и проснется утро, ты увидишь чудо – на мрачных скалах появятся цветы. Прислушайся, и камни расскажут легенду.

1.

     В те времена, когда седая старина ходила по земле юной  девушкой, многие люди понимали язык гор и зверей. Среди них был молодой пастух Арзылан. Юноша жил с отцом в обветшалой юрте, пас ханский скот.
     Арзылан был могуч и красив, как  кедр, ловок, как рысь, зорок, как сокол.
     Никогда Арзылан не видел ни самого хана Монгулека, ни его дочь, красавицу Доспан. Лишь знал от отца, что хан сказочно богат и жесток, как все ханы на свете. Но свою единственную дочь очень любит и мечтает выдать замуж за такого же богача, как он сам. Поэтому в аале, что стоит выше утёса, нельзя появляться юношам-беднякам, ибо в кого влюбится Доспан, того ожидает смерть.
     Но смел был Арзылан, знал, что если любовь придет к нему, он будет верен ей и отдаст за нее жизнь.

ll.

    Однажды взошел Арзылан на утёс, что стоит у Тапсы, и услышал такие слова:
«Посмотри, Арзылан, как сияет  луч солнца на мне, разбиваясь на сотни осколков. Это значит в аале в добром здравии и настроении ханская дочь. Если я хмур на рассвете,– быть печальной красавице, быть в аале сватам».
      «Говорят, красотою Доспан с осенним лесом может  сравниться?»– сказал Арзылан.
      «Ты не видел Доспан? Я же часто её на прогулках встречаю. Вот сегодня примчалась она, и букет цветов полевых мне на грудь положила. За красу, доброту полюбил я её. Но я камень холодный, ты – человек. Приходи на утёс, и она, возможно, полюбит тебя. А любовь ваша много доставит мне радости. И сиять ещё ярче буду я под лучами светила».
     «Эх, утёс,  не могу я встречаться с Доспан! Я простой человек, я – бедняк, и отрубит мне голову хан. И она сторонится любого из боязни накликать беду. Видно, доброе сердце у девушки», – отвечал Арзылан.
     «Что ж, как знаешь, пастух! Я начинаю блистать и светиться улыбкой, лишь только Доспан появляется здесь. Она песни поет и вплетает цветы полевые в пышную косу, украшает с любовью и без того  нарядную безрукавку свою».
     «Эх, утёс, не полюбит она пастуха. Может, ханский запрет и пугает её. Но меня же – нисколько!»
     Арзылан постоял и с утёса в долину пошел.
     «Подожди-ка, пастух, я совет тебе дам. Не встречайся с красавицей до наадыма*. Но как только праздник наступит, с гор спускайся. Победить в состязаньях всех должен ты. Вот тогда и откроешься юной Доспан, и полюбит она».
     С той поры каждое утро смотрел на утёс Арзылан. Видел, как сверкает луч солнца на нем, разбиваясь на сотни осколков – в добром здравии и настроении нынче Доспан. Весел  юноша тоже, счастлив, мечтает о празднике скором, о победах своих.

111.

     Как всегда, приезжала Доспан на утёс. Пела песни, цветы в косу вплетала. И утёсу однажды сказала:
     «Грустно, милый утёс, мне в аале. У подружек моих есть любимые, у меня – никого. Ты не знаешь ли, где мой друг, где любимый живет?»
     «Знаю,– молвил утёс.– Ты на наадыме встретишь его и полюбишь».
     «Кто же он? Какого сословия?»
     Но утёс не ответил, лишь луч солнца на нем заиграл и разбился на сотни осколков.
     Песней сердце девицы запело.
     «Вот вам, скалы, мой дар – букет ярких цветов. Не грустите, я к вам завтра вернусь».
     И,  вскочив на коня, девушка быстро в долину умчалась и в волнении считала, сколько дней и ночей ей до встречи с любимым осталось.

1V.

     Однажды в  стойбище хана приехали гости – купцы из дальних и  ближних стран. Они рассказывали хану чудные истории, показывали дивные вещицы. Много повидали купцы на белом свете, но никто из них не знал девушки такой красоты, как его дочь.
     Монгулек угощает гостей аракою* и мясом, но купцы ни есть, ни пить не могут, а только смотрят на девушку да просят её руки.
Но смеется в ответ Монгулек.
     «Вы, купцы, люди странствий. Разве могу я отдать дочь за  человека без звания. Лучше вы, купцы, поезжайте своим путем-дорогой, разнесите по земле молву, что живет на Тапсе красавица Саянских гор. Ждет она жениха знатного да богатого, чтобы золотых монет у него было, как листьев на дереве, а скота – как валунов в реке. Только такому богачу отдаст в жены Монгулек свою дочь».
Горько слушать юной Доспан, как  торгуется за неё  отец. Вскакивала она на вороного коня и мчалась на утёс, и там рассказывала ветру и скалам о своей печали. И мрачнели скалы, и гнул ветер деревья,   врывался в белую юрту хана, выплескивал араку и вино из пиал, тушил огонь в очаге.
    Изумлялись купцы, покидали белую юрту хана, уводили свои караваны, и молва о красавице Доспан шла вместе  с ними от стойбища к стойбищу, из страны в страну.
     С тех пор, как  побывали купцы у Монгулека, всё чаще стал хмуриться утёс, а упавший на него луч солнца не играл на гранитных скалах россыпью зайчиков. Это  в белой юрте Монгулека судачили о скорой  выдаче замуж Доспан.
     «Невеста есть – дело за богатым женихом!»– говорил хан.
      Печалилась Доспан, думала о вещих словах утёса, о встрече с любимым.
Наступил день, когда на утёс и вовсе не упал луч солнца. Встревожился Арзылан. Надел он одежды старика и стал поджидать Доспан у тропы, что вела на утёс. Вскоре, сверкая золоченой сбруей, вороной конь вынес девушку на тропу. Взглянул на дочь хана Арзылан, и закружилась у него голова. Но, собравшись с силами, он крикнул вслед:
     – Грусть сегодня пуще прежнего сожмет твою душу и разольется болью по сердцу. Берегись гостей, красавица.
     – С чего ты взял, пастух?
     – Так говорит мне утёс и луч солнца,– тихо промолвил старик и ушел, не в силах больше смотреть на красавицу.

V.

      И вот к Монгулеку пожаловали знатные сваты. Одежды на них из алого атласа, собольи  шапки расшиты серебром, камча и сбруя отделаны медью, кони сыты и резвы. Впереди себя гости гнали десяток овец – подарок хану. В сумках лежало мясо, в когержиках* плескалась арака.
     Пир идет в аале. День уж прошел, и ночь наступила. Выпита арака, съедено мясо, привезенное сватами. Но не отпускает Монгулек гостей, пьют теперь  араку хозяина, едят его мясо и сыр. Пир продолжается.
     У Доспан замирает душа, разливается страх болью по сердцу. «Ах, польстится на деньги отец и назначит день свадьбы. Что станет с любовью моей? Ведь на наадым явится мой нареченный, и сердце мое заберет. Как же быть мне тогда, как  мне жить вдалеке от любимого?» – шепчет Доспан.
Но не бывать тому, красавица! Есть, кому за тебя заступиться, раскрыть хану глаза. И на стойбище Монгулека появился старый пастух.
     – Не торопись, Монгулек, со свадьбою. Выслушай тех, кто знает о богатстве гостей. Его у них нет!
     – Что ты хочешь сказать, старик?– гневно воскликнул главный сват,– не верь, хан Монгулек, этому проходимцу. Он лжет! К пыткам его!
     – Не торопись, Монгулек, пытать меня, лучше пошли своих людей в урочище Оруг. На стойбище твоих гостей они увидят пустые юрты и кошары. Нет у них больше  ничего, кроме того, что эти люди привезли с собой. Джут покосил их стадо, а лень разорила их в конец. Обманом хотят войти в родство, за счет тебя жить богато!
     Долго думал Монгулек над словами старика. Верно служил ему тот, много советов  толковых давал, честно пас скот. И налил он в когержик гостям воды – знак отказа и насмешки.
    – Будут ещё у моей красавицы женихи побогаче!– крикнул хан, бросая к ногам гостей полученные от них подарки.– Прочь, низкие лгуны. У вас овец меньше, чем у старика-пастуха и его сына Арзылана. Но у старика хоть ум есть, у Арзылана – сила и ловкость. А вы сами хилы и баранов пригнали тощих. Жиру у них, как у валуна. Ха-ха-ха!
    Монгулек крикнул воинов,  и те выволокли гостей из  юрты, усадили на лошадей лицом к  хвосту и пустили вскачь.
    Доспан благодарит духов за то, что они не дали обмануть отца. Но где тот старик? Он исчез. И какой из себя его сын Арзылан?  Почему при этом имени у нее так радостно сердце забилось?  Где прячет сына старик? Не спросить ли об этом его?

V1.

       Каждое лето Арзылан угонял ханский скот на чайлаг*. Рядом с солнцем он жил, в долину не часто спускался, лишь навестить отца-старика, да муки пополнить запас.
      Вот и в эти весенние дни собирался он в горы. И решил на прощанье увидеть Доспан, и, облекшись в лохмотья, вновь поджидал у тропы.
     «Никого нет красивее Доспан,– тихо шепчет  пастух.– Только горная родина наша, где туманы отарой плывут, где рождаются бурные реки, где лугов и лесов изумруд, где росистые утра встают, может сравниться с её красотой. Но я, бедный пастух, не могу я предстать перед ней, не могу и назвать я себя. Но наступит пора, я на наадым приду и победами сердце её покорю. А пока что, страдая, я скрываюсь  в одеждах отца».
     Вдруг дробный цокот копыт оборвал Арзылановы мысли.
     – А, вот ты где, старик? Что же твой сын Арзылан, он настолько ленив, что тебе самому всё приходится скот наш пасти?
     Юноша вспыхнул и уж готов был сбросить лохмотья, расправить плечи и предстать перед девушкой таким, каков он есть. Но сдержался и покорно ответил:
     – Не гневайся, ханская дочь. Мой сын Арзылан на летние пастбища завтра уходит. И спустится с гор лишь к наадыму, чтоб показать свою ловкость и силу в борьбе, меткость в стрельбе, удаль на скачках. Он будет бороться за право подарок из твоих рук получить.
     – Пусть сбудутся Арзылана мечты. Привет передай ему от меня. И молись за него.
     – Я передам. Да помогут духи изгнать печаль из твоей души.
     И Доспан унеслась на горячем коне. Арзылан еще долго стоял у тропы, слушал топот копыт, и лишь смолк, как он песню запел о любви, о прекрасной Доспан.

 V11.

     Наступил долгожданный праздник. На широкий луг перед ханским аалом собрались все, кто любит песни и танцы, кто хочет померяться силой и ловкостью, кто любит весело жить и сладко поесть. Запылали костры, над которыми жарились туши баранов, мясо варилось в котлах, когержики аракой наполнялись. Готовились люди смотреть состязанья борцов, стрелков-лучников и наездников. Среди сорока самых сильных парней Арзылан отличался крепкой и стройной фигурой. И не было равных ему в силе, в меткости, в удали. Он победил всех борцов, быстрее всех мчался на лошади, точнее из лука цель поражал.
     И вот под восторги толпы, восхищения юной Доспан танец победы – танец орла он плясал. И когда ханская дочь поднесла Арзылану награду – халат дорогой, вдруг брызнуло солнце лучами, освежил ветерок победителя. Пылкий взгляд Арзылана в самое  сердце девицы проник. И, зардевшись, Доспан прошептала: «Приходи на утёс, Арзылан!»
     Диким оленем прыгнуло сердце в груди, дрогнул могучий стан и, сорвавшись с места, пошел Арзылан в  пляске по лугу, где одержал столько славных побед. И одна из них дороже всего – завоевано сердце её!
Ещё шумел в долине праздник и пылали костры, ещё лилась арака, и мясо дымилось в котлах, и люди, славя победы Арзылана, угощали друг друга, а наш герой уже ждал на утёсе возлюбленную.
     И она примчалась на своем скакуне.
     Заиграл, заплясал по утёсу луч солнца, рассыпаясь на мелкие блики. Он долго сиял от восторженной встречи влюбленных.

V111.

     То не туча поднялась над утёсом, а пыль взбитая сотнями копыт, повисла над Тапсой и заволокла вершину скалы. То бай Баир-Тумен шлет подарки хану Монгулеку и просит отдать ему в жены красавицу дочь.
     Подарки бая – белоснежная  отара овец, огненной масти косяк лошадей, чёрный, как воронье  крыло, табун годовалых бычков.
     Даже сам Монгулек растерялся. Встречает дорогих гостей у входа в юрту. А те полны достоинства, войдя в юрту, расселись на почетных местах. Дядя бая Баира-Тумена налил араки в пиалу, почтительно преподнес её на шелковом платке матери Доспан.
     – Из далекой Кызыл-Тайги приехали мы сватать вашу дочь – прекрасную Доспан – за могучего и славного бая Баира-Тумена.
Мать в волнении приняла пиалу, отпив вина, возвратила чашку сватам. Платок положила на столик в переднем углу.
     Отпил в свою очередь сват араку и налил вторую пиалу, на платке подал Монгулеку. Хан выпил, а платок присоединил к первому –   в знак согласия выдать дочь замуж.
     Необыкновенной показалась Монгулеку арака, необыкновенной баранина. И начался пир.
     Велел хан позвать в юрту  дочь и тут же показать сватам, что красавица Доспан согласна стать  женой уважаемого бая Баира-Тумена, второго после хана Монгулека богача.

1Х.
 
     То не от туч, закрывших солнце,  потускнел утёс над Тапсой. То  от печали и тревоги, охватившей сердце девушки потускнели лучи солнца, что играли на граните утёса. Стон мольбы и боли вырвался из груди, когда она с высоты утёса увидела байскую свиту и стада. Поняла – дни свободы её сочтены, отец польстится на богатство нового жениха. Быть ей отданной за нелюбимого, жить ей вдали от родных мест.
     Вопль гнева и отчаяния вырвался из груди Арзылана. Храброе сердце звало юношу на битву. Но разве станет надменный бай мериться силами с Арзыланом, разве станет состязаться с ним в меткой стрельбе из лука, разве может сравниться в искусстве шитья сбруи и одежды! Он может посостязаться с ним только в богатстве. Застонал несчастный пастух, опустил голову на грудь.
    – Прощай, любимая!–  и пошел к рысаку, чтобы в горы умчаться, где ветер  гнет высокие травы, где бьют родники студеные, чтобы припасть к живительным струям, охладить горячее сердце.
    – Нет, только до свидания! Я не стану женой бая! Мы продолжим наши тайные встречи. Приходи на утёс на рассвете, будем вместе умываться росою, и тогда даже духи не смогут   разлучить нас. Ну, а сейчас мне пора. Вон уж слуги ищут меня.
    Ускакала Доспан, только цокот копыт еще долго в ушах Арзылана звенел. И с надеждой на новые встречи с любимой он отправился в горы.
Как птица впорхнула в  юрту Доспан. Заиграла улыбка на лице хана. Онемели гости от красоты девушки.
    – Вот она, дочь моя. Только один Баир-Тумен, второй после меня богач, достоин её руки,– сказал захмелевший хан и обратился к Доспан:
    – Сыскал я жениха по тебе, в подарок прислал он много скота. Скажи теперь слово своё, моя дочь, и свадьбу сыграем в новое полнолуние.
    – Ах, отец дорогой, как сказать мне своё  слово, коль не видела я жениха. Кто он? Каков из себя? Красив ли, приятен собой? Быть может, не молод он, сед? Не лучше ль, отец, как в древних сказаниях, состязанье устроить, и кто победит…
    – Тумен победил, он богаче любого. Вы слышите, гости, наш свадебный пир в новое полнолуние!
    – Но я не согласна,  отец! Одна у тебя я. Быть  может, страшней чылбыги* жених, быть может, он старец немощный!
    – Наездник лихой наш бай Тумен, отменный  силач, барана съедает, когержик араки выпивает и кряжист, как кедр седой. Однажды ударом бича свалил своего пастуха. И ты, дорогая Доспан, средь жен Тумена звездой засияешь. Тебе он  все ласки отдаст, шелка, золотые монеты…
    – Но прежде должна полюбить я его! А сердце мое, как камень в реке, холодно. Боюсь, не согреют ни ласки его, ни богатство.– И тихо отцу прошептала:– Я брошусь лучше с утёса!..
Отец побледнел, и дочь попросил удалиться.
    – Почтенные гости, не слушайте глупые речи девчонки. Она покорится и только лишь бая увидит – полюбит. Продолжим наш пир.
Лилась арака, и мясо горой на разносах дымилось, и дерзость красавицы юной забылась. Да что  там слова несмышленой девчонки, житейская мудрость превыше всего. А чувство – богатство заменит.
 
Х.

      Лишь солнце коснулось утёса, пастух Арзылан ведет под уздцы скакуна и в гулкую степь отпускает, и в очи красавицы юной с тревогой глядит.
     – Ну, что там решил твой отец?
     – Не будем об этом, любимый. Давай лучше утро прекрасное встретим с улыбкой, забудем о бае и свадьбе. Сыграем свою на утёсе.
     Как прежде, светило вставало, и скалы утёса, купаясь в лучах, любовью двоих восторгались.
     Но минуло тридцать рассветов, и бай Тумен за невестой приехал.
 Он грозен, суров, и горе тому, кто встанет ему на дороге. Одет он в шелка, золотыми узорами расписан халат богача, идики* из мягкого хрома на нем, соболиный бешмет. Арабский скакун под седлом. Камча на руке, что часто сечет пастухов. И хищника взгляд. Таким Тумен перед ханом предстал.  Таким тот и видеть хотел жениха.
     – Поклонись, дочь моя,  жениху! Полюби!
     Но гневно взглянула Доспан на отца, вскочила в седло, умчалась, как вихрь на утёс, к Арзылану.
     Сорок воинов, сорок лучших стрелков Монгулек за  невестой послал.
     – Эй, беглянку догнать, в юрту к нам привести!

Х1.
 
      Вновь хмурится утёс, и тишина стоит, как перед бурей. Шумит внизу Тапса, серебрятся волны и бьются об утёс.
     «Что так темна  Тапса? Что яркий  луч угас? Что хмурится утёс?»
     «Беги, вольна Тапса, кто может преградить твой бег, и кто затмит твой свет, мой луч? Сиять ты будешь вечно и согревать сердца».
     «Наступят времена, придут сюда другие, свободные, как птицы в небесах. И будешь ты, утёс, свидетель счастья их! И песни запоют, и на ковре из трав душистых здесь будет пир».
     «А нам грозит беда».
     « И боль в сердцах стучит. И поцелуй горячий тает на устах, и вздох, как стон».
     «Беда близка!»
     «Бегут сюда, кричат».
     – Доспан, вернись! Разгневан твой отец!
     «Утёс, мой друг, ты добр и высок. Хранил ты тайну встреч. И сделал все, что мог».
     Но тайна вдруг раскрылась  перед стражей. И замерли посланцы Монгулека: Доспан в объятьях пастуха!
    «О, духи гор! О, огненные громы! Не разлучить сердца, скрепленные любовью! Не схватят нас, не приведут на суд людей. И пыткам не подвергнут Арзылана. Мы поклялись навеки вместе быть. И наши юные тела, пусть  не найдет никто!..»
     И загремел утёс, и покатилось эхо, и солнца луч в последний раз упал и опалил гранит.
     И буря поднялась.
     В скорби шагнул утёс во мрак, и больше никогда луч солнца не играл не нем, не веселил сердца сияньем чудным.
     И по сей день стоит во мраке он, в укор живым, как  памятник погибшим!

Наадым – праздник животноводов.
Чайлаг – горное пастбище
Арака – напиток.
Чылбыга –  чудовище.
Когержик – сосуд для напитков.
Идики – легкая обувь с загнутыми носками.