Под шум океанской волны

- Привет, Миш!
- Здравствуй, дорогая!
- Куда это ты с коляской под откос?
- Иду укачивать ребенка. Пусть дочь растет под шум океанской волны.
- Ребенка не утопи! Как тебя только Лариса отпускает!

В ответ меланхолическая улыбка.
И ведь несется по крутизне с коляской на плечах, где мирно спит маленькая Диана. Ставит коляску колесами в океанский прибой и, устремив глаза в небеса, слушает небо и океан. Романтик…

Хотя, конечно, нашу бухту не назовешь океаном, преддверие…но, тем не менее, романтическое настроение уловить здесь можно.

Ночь. В сиреневой громаде
Неба – звезд пути и страны.
Грохоту стихии рада,
Я стою у океана.

Поднимаясь в небо, волны
Бьются в крышу небосвода
И обрушивают полный
Груз сомнений без исхода.

И ликует сердце, с ними
Возносясь и обрываясь,
И над гребнями крутыми
Молодея, возрождаясь.

Что-то такое…

   Миша как-то необыкновенно раскрылся в хаосе девяностых, когда рухнула у нас в геологии целая прослойка – от тридцати до сорока так, примерно, пяти лет. Года три мы выживали, как могли. Зарплату платить перестали, потом начались отправки в отпуск без содержания. Появились ленты разноцветных талонов на «овощи, фрукты, прочие продукты», включая бутылку водки в месяц. Вот только выкупить эти талоны было не на что.
   Помню, как выпекала «блокадные» булочки из муки и воды – вместо хлеба, и размешивала кубик «галина бланка» ребенку вместо супа. И тогда наша патриотическая преданность любимой геологии дрогнула, люди ушли. Ушли молодые, у которых не было пенсии, остались отчаянные, остались «зубры», которым некому стало передавать опыт всей жизни, прошедшей в полях. Остались болезни, которые назывались «Три Г» - горб, грыжа, геморрой.

   Миша остался. Первый проект, который он мне принес для составления сметы, был выполнен очень прилично. Я удивилась. Миша никогда не был в числе «отличников», да и на фоне блещущих в восьмидесятые годы молодых талантов выделиться было, действительно, сложно. Тогда и университетские геологи  ходили в техниках по нескольку лет, а уж до старшего трудно было дослужиться, почти как до генерала.

   Так вот. Я удивилась. Видно было, что проект делали, а не списывали безобразно, как это стало случаться в те голодные годы.
На все вопросы Миша отвечал с профессиональной точностью, и постепенно мое отношение к нему как «убогому» стало тихонько меняться.

   В общаге бытовало общее впечатление, что Миша Максутов недалек, простоват и талантами не блещет. Жил он в комнате с высоченного роста тремя нашими хохлами, на их фоне терялся совсем, и слышно его было, когда, слегка навеселе, он заводил под старенькую гармазель свое «полюско, поле, полюско сыроко по-о-о-о-оле».
   В нашей комнате через стенку долго слышались причитания этого сырока поля, отчего Мишу за глаза звали Мися.

Отличился он, поехав в Киев, в гости к выдвинувшимся к тому времени нашим геологическим "хохлам". Один стал батюшкой где-то на Подоле, это вообще целая история. Другой чем-то даже молодежным руководил в "РУХе", хотя и не был, по большому счету, собственно "молодежью".

Мися сидел в гостях у одного из бывших общажных друзей-геологов, слушал толки и перетолки собравшегося общества, которое что-то там не очень лестное говорило о России. На убогого внимания никто не обращал.

Посидев не очень долго, Миша встал, достал табурет и водрузил его посередине комнаты. Привлек таким образом внимание публики.
Затем он влез на сей табурет, выдержал паузу и меланхолично, как он делал все остальное, провозгласил:

- Долой хохлов!

Дальнейшее опускается...
Всего авторитета уважаемого батюшки Петрака и средней руки руководителя в РУХе Колпачука едва хватило, чтобы вынести убогого Мисю из бушующего праведного пламени.

- В другой раз предупреждай, коли еще придет охота выступить, - заявили бывшие сокоешники

Они были хорошие ребята и еще помнили нашу общагу на Мишенке.

Мися был чуваш, был глуховат и слегка шепелявил. Согласитесь, мало привлекательности для избалованных мужской многочисленностью наших девчат.

Позже я узнала историю его глухоты. Когда-то в ранней молодости, только начав самостоятельную работу в экспедиции, Миша оказался в маршруте вдвоем со студенткой, проходившей практику после второго или третьего курса Благовещенского геологоразведочного техникума, короче, шестнадцатилетней малолеткой.  Маршрутная пара попала в сильнейшую октябрьскую пургу, сменившуюся накрывшим сопки непролазным туманом, и ребята заблудились. Ночь застала их во многих километрах от лагеря, спальник был один, и молоденькая девчонка влезать в него вместе с начальником категорически отказалась. Миша набросал себе хворосту на промерзшую землю и уснул от усталости прошедших тяжелых суток. Последствием была болезнь, санрейс по такому поводу вызывать не стали, и осложнением явилась наступившая вскоре почти полная глухота. 

Тем не менее, Мися как-то поинтересовался у меня, не храпит ли ночью моя подружка Ленка, на которой он намеревался жениться. Ленка, правда, была не в курсе его жениховских планов и вскоре вышла замуж за солидного геолога из другой экспедиции. Она же, смеясь, рассказала, откуда могли родиться такие необыкновенные мысли у убогого  Миси.

Когда-то они вместе проходили практику в Центральной партии нашей экспедиции, оба любили лошадей и часто весело скакали по утрам, во всю силу молодых голосов распевая революционные песни, чем немало веселили местных приветливых коряков. 

Как признался мне потом Миша, он думал осчастливить ничем не выдающуюся девчонку своим блестящим предложением руки и сердца. Ну, подумайте только! Образованный, умный, окончивший Университет, молодой перспективный геолог и маленькая, безнадежно глупая свистушка, правда, веселая и находчивая.

Да…уж.

«Человек, словно в зеркале мир, многолик.
Он ничтожен и он же безмерно велик!» - по словам великого Омара.

А вот ценим мы себя как-то совсем не так, как видят нас, бедных, со стороны. Про себя я Мишу и спрашивать не стала, он же не собирался на мне жениться и не интересовался, храплю ли я во сне. А то, глядишь, услышала бы много интересного, но я как-нибудь, как-нибудь…

Женился он позже на местной девушке-ительменке, как говорится, «не из нашего муравейника», то есть не геологине. Она была старше, имела двенадцатилетнего сына и жесткий характер.

- Оторвал же ты себе…, - посмеялся кто-то из зубоскалов

В оправдание своего выбора Миша ответил в наполненной народом камералке:

- Твердый характер – это великая удача. Не на размазнях же жениться

У нас разобрали всех – даже и нас, размазней! А может, все же выбрали мы?

Под шум океанской волны.