Козёл

Друзья мои, я настолько увлеклась темой рассказов этой незаурядной женщины, что придумала сама вот этот... ИТАК...
«Дед мой пил всю свою жизнь мёртвой чашей, да и погуливал частенько. Прощала я этого кобелину. Придёт, бывало, пьяный вдрызг, не то, что придёт - ползком приползёт, ирод, от очередной легкомысленной бабёнки. Переплачу, переживу, а куда денешься - восемь ртов от него народила, и все есть просят... Терпела.

Как-то раз случилося, аспид мой под утро заявился, тёпленький. В аккурат я коровку в стадо провожала.

«Надюха... Любимка ты моя... Похмели мужа!» -  ласково заверещал этот пьяный кобелина, да обниматься полез. Видать, душенька моя не стерпела более его зверского измывательства.

«Иди, иди ты отсель по- добру по- здорову. Откель пришёл, туды и путь держи.»

«Эх... куды ж итить-то настящему -то мужику, как не к степенной своей жёнушке? Токмо удавиться...» - начал было улещать меня этот змей.Я же, собрамши все свои силы,   оттолкнула, сказав:

«Давися иди, хоть щас, козлина. От самого захудалого козла и то толку больше, нежели от тебя» - И гордо ушла, потому как Никифор, пастух наш, вовсю шумел мне, да.кнутом щелкал, как оглашенный. Знамо, торопил меня... Что-то вослед мне вопил Михайло мой, да я, по совести признаться, его не слухала...

День прошёл-пролетел в трудах-заботах: огород, дети небольшие, догляду требуют. Сопли им вытираю, а сама на дорогу поглядываю. Думаю, сейчас припрёт супружника нелёгкая. Ну, пофасонюсь маленько - не без этого! - да прощу сердешного!... Детишкам-то батя нужен: вон удочку мастерят, болезные, собралися с ним рыбалить... Ан нет! Не пришёл муженёк ни вечером, ни наутро...С рассветом отогнав в стадо Бурёнку, я долго глядела на дорогу, надеясь, что порыжевший от ветра да дождя картуз блудного муженька  покажется-таки на горизонте... Нет, видно, сердешный друг сотворил свою угрозу да удавился. Висит где-нибудь на дубу, болезный мой... Обошла я всё, ан нет нигде и следочка милого дружка... Ввечеру уже горевала я, даже всплакнула малость.. Плох, говорят Максим, да получше с ним... Эх, девоньки  милые... Знамо, любила я гада своего!... Так и ревела я, на пенёчке сидя, как кто-то, подкрамшись тайно, взялся тереться об мою спинушку.

«Михайло!» - обрадовалась  я и обернулась... Козёл, чёрный жуковой, с седой бородой, стоит и в глаза мне жалостливо так глядит...  А  глазюки-то у него точь-в-точь как у моего милого Михайло... Неужто ж в козла муженёк-то обратился? Нюхал меня всё, нюхал и домой за мной увязался. Никак отогнать его от себя не могу, глядит в глаза родными до зубной боли мужниными глазюками, хошь караул кричи! Так и остался во дворе он. Утром встретил меня, обнюхал, приласкал, облизамши, а сам всё в глаза глядит... Он и мордой -то вылитый мой ирод, и борода такая же... Накликала я, видать, большущую беду, сказав мужику, что от козла толку больше! Вот он и стал козлом-то! Дала козлине тому травки, повеличав родимого  по имени-отечеству:

«Михайло Спиридонович, откушайте!» - Надеялась, не пойдёт он на мой зов, да... видно, зря надеялась. Козлина вмиг прискакал из котуха и поблагодарил меня, щедро лизнув в щёку.. О, да он уже лопает, аж за ушами пищит! Ну и, наверно, за Спиридоновича отблагодарил, поцеловал. Мда, то холодец не лопал, а теперь траву наяривает.

Всплакнула я - вот она жисть-то какая! И за дела взялась...

Так и жил обращённый в козла супружник в котухе, но, по совести признаться, страшно  рвался он в избу. Поняли зачем, да?Ведь  хоть и козлом стал, ан кобель он и в Африке кобель. Про Африку эту я от Толюшки, сынули, услыхала. Там чёрный люд живёт, сын глаголит. Ну я-то держусь, не пущаю обращённого в козла дролюшку Спиридоновича в избу. Почему не пущаю, спрашиваете? Во-первых, ребятёнки дома. Во-вторых, срам-то какой! Эх, головушка моя горькая! Соседка же моя, Феклуша, (живём на одном дворе, почитай, забор нас токмо разделяет) доглядела-таки, что я травушку для Спиридоновича кошу.

"Эй, Митрофановна! - густым небабьим басом шумит она мне, - Для кого косишь-то? Сама што ли потребляешь траву?" - пытает меня досужая бабёнка.

"Кроликам. Толюшка кроликов развёл, - схитрила я. Да что я, дура что ли правду говорить? Вмиг засмеют да и отнимут рогастого супруга. Хоть и толку от него мало совсем: мекать во дворе,ревниво меня обнюхивать да строго так в глаза глядеть - мол, где была? С кем? Зачем? - ну и так далее. Сами знаете, поди не махонькие!

Так мы и жили: я с детьми - в избе, муж-козёл - во дворе... Детям на вопрос, где папка, отвечала: а леший его знает! Первый раз, что ли!...

Как-то на заре, отогнав коровку в стадо, вела я беседушку со своим родимым козликом: накормив травушкой и напоив его чистой водицей из собственного колодца, чесала  любезного за рогами, там овод больно уж нагрыз.

"Эх, Михайло, Михайло! Нешто плохо было тебе в человечьем-то мущинском обличье! Ну што-то зенки вылупил! Одна только  радость - не пьёшь да дома сидишь..."

"Надюха! Жёнушка!" - услышала вдруг я  голос Сприридоновича. Только вот одна незадача-то: словеса те не из козлиной пасти вылезли, а с улицы послышались. Во двор заходят двое: один - незнакомый мне мужичок, а второй, второй... Второй - мой  Михайло... Я смотрю на козла, смотрю на мужа, и..... Помню только,что очнулась в избе я, на койке. Рядом - фельдшерица в белом вся, да муженёк законный  с озабоченным видом.... Он, паразит, оказывается, всю неделю у Домашки жил. Ейный муж покойный- Михайле на седьмой воде кисель. А тут человечек один приезжий чёрного козла затерял. Ребятки мои кому-то рассказали, что у нас козёл, незнамый доселе, прижился. Слух дошёл до Спиридоновича. Вот и случился повод вернуться в семью... Михайле я так и не сказала, что козла за него приняла. Засмеял бы!  Вот вам первым-то и рассказываю! Хоть и срамно мне, и совестно... Шутка ли- козла с законным супругом перепутать! Но вы не смейтесь надо мной, будьте такие добренькие!...»