Любовь до гроба

Познакомились они по-настоящему при забавной ситуации. Он был её начальником, она уже давно работала в той же Книжной палате. Но, видя друг друга на работе ежедневно, оба здоровались, обсуждали очередные печатные сборники, и … на этом всё кончалось. То, что  рядом с ним трудится очень милая молодая женщина, Михаил Николаевич обнаружил случайно. Как-то утром, возвращаясь из типографии на работу, он увидел, что по крыше Книжной палаты кто-то ходит,  делая непонятные телодвижения. Ложечко подошёл ближе и узнал  свою сотрудницу Маргариту Иосифовну. Она в этот момент поймала воробышка и радостно продемонстрировала свой улов начальнику. Оказывается воробей выпал из гнезда. Маргарита возвращала его воробьихе, а тот в последний момент удрал от  спасительницы, пришлось бегать по крыше, чтобы поймать его снова. Этот необычный поступок женщины заставил Михаила Николаевича обратить на неё внимание.

 Ложечко жил один. В самом начале войны в его дом попала бомба, где погибли  мать, жена и трёхлетняя дочь. Сам Михаил Николаевич там же получил контузию, потому что полез по разрушенному дому искать родных, а в это время  балка упала на него. В больнице выяснилось, что от удара он потерял слух, повредил левую руку и поранил ноги. Ноги врачи вылечили, рука стала немного короче, но действовала, слух же восстановился лишь частично. С тех пор Ложечко слышал только очень громкий голос. Все его мечты о фронте категорически отметались многочисленными комиссиями, на которые он упрямо ходил, надеясь добиться разрешения отомстить фашистам за свою семью. В Книжной палате кроме него мужчин не было. Все воевали. С подчинёнными у Ложечко сложились нормальные деловые отношения. Ни в одной из сотрудниц Михаил Николаевич не видел женщину. А тут вдруг Маргарита предстала перед ним совсем в новом свете. Её смешной поступок вызвал к ней интерес, захотелось поговорить, ближе познакомиться.

После шести часов вечера Ложечко как бы случайно оказался у двери их учреждения тогда же, когда уходила домой Маргарита. Ему собственно идти после работы было некуда, ведь с тех пор как Михаил Николаевич стал бездомным, он жил в своём кабинете. Здесь он спал, ел, читал для своего удовольствия и необходимые по работе рукописи.

 Маргарита Иосифовна жила  вдвоём с дочкой. Муж её погиб в 1942 году. Обычно с работы женщина ехала на трамвае в детский сад за дочкой, потом они с ней шли «отоваривать» продуктовые карточки, а уж после этого направлялись домой. После работы, садясь в переполненный трамвай, Маргарита увидела, что Михаил Николаевич  прыгнул в него же. Через остановку, когда народ немного утрамбовался, Ложечко протиснулся поближе к Маргарите:

-         Вы домой?

-         Нет, в детский сад за дочкой.

-         Можно я вас немного провожу?

-         Пожалуйста.

У них завязалась беседа сначала о дочери, её возрасте, интересах, потом вспомнился утренний воробей.  Маргарита со смехом рассказала, что воробей, выпав из гнезда, свалился на подоконник их рабочей комнаты. Пытаясь достать птенца, она чуть не уронила его на землю. Когда же нашла на крыше гнездо, малыш вдруг вырвался из рук, и его снова пришлось отлавливать уже наверху. Всё это Маргарита рассказывала с каким-то детским задором, а Михаил Николаевич был очарован её белозубой улыбкой, голубыми с хитринкой  глазами, маленьким носиком и забавной манерой закидывать от смеха голову. Её кудрявые чёрные волосы то падали на лицо, то взлетали куда-то назад.

Пришли в детский сад. К Маргарите выбежала девочка. Она на первый взгляд была совсем не похожа на мать.

Светлые волосы, серые большие глаза, крупный нос, но в лице ребёнка было что-то необыкновенно роднившее их.

-         Давай знакомиться, - сказал Михаил Николаевич, наклонившись к девочке.

-         Я – дядя Миша, а тебя как зовут?

-         Ириша.

-         Вот и познакомились, давай лапку.

Подошли к магазину, где  всегда «отоваривалась» Маргарита. Она вошла  внутрь, а Ложечко с Иришкой остались ждать её на улице. Погода стояла тёплая, начало весны. Михаил Николаевич не знал чем занять девочку. Рядом с магазином рос куст,  весь покрытый маленькими пушистыми шариками, как у вербы, только шарики были побольше. Ложечко сорвал несколько шариков и протянул ей:

-         Сосчитай, сколько?

-         5,- не задумываясь, ответила девочка.

-         А сейчас? – он сорвал ещё три шарика.

-         8

-         Ишь ты, какая молодец, считать умеешь?

-         Да, я и буквы знаю и читаю.

-         Сколько же тебе лет?

-         Уже  шесть с половиной.

-         А стихи знаешь?

-         Конечно.

В это время появилась мама и Иринка бросилась к ней :

- Что так долго?

- Очередь большая.

- А гулять пойдём?

- Обязательно, смотри погода-то какая - красота!

Михаил Николаевич забрал у Маргариты сумку, и они пошли пешком в сторону дома. От Даниловской площади, где находился детский сад, до их дома можно было проехать на  трамвае, но погода звала погулять. И они отправились пешком. Глядя на Иришку, то скакавшую на одной ножке, то бегающую рядом с ними Ложечко вспомнил свою  трёхлетнюю Таню и рассказал Маргарите о гибели семьи. Она тоже рассказала о «похоронке» с Ленинградского фронта, полученной зимой 1942 года. Общее весёлое настроение прогулки незаметно сменилось  грустью. Воспоминания наполнили души обоих взрослых, поэтому, когда подошли к дому, где жили Маргарита с дочкой, Михаил Николаевич молча протянул сумку и заспешил прочь.

Прогулки стали повторяться, иногда, заканчиваясь,  чаем с сухарями. А скоро проводы эти, чай, и беседы уже оказались необходимыми всем троим.

Однажды в субботу Маргарита предложила воскресенье провести вместе за городом. Чтобы не ждать друг друга утром, она пригласила Михаила Николаевича переночевать у них. Иришу уложили на стулья, а на освободившийся диван положили гостя. Так началась их совместная жизнь.

Ложечко был старше Маргариты Иосифовны на 10 лет. Ещё задолго до войны он выпускник Литературного института писал повести, очерки, стихи. Его имя  многим было известно, особенно в среде читающей интеллигенции. Во время войны Главлит предложил ему место главного редактора в Книжной палате, он согласился. Маргарита закончила Педагогический институт уже во время войны. Школу, где  работала Рита после техникума и куда собиралась придти учителем географии, эвакуировали на Урал. В Книжную палату женщина попала случайно: увидела объявление, что нужны работники. Зашла спросить, можно ли что-то делать здесь с её образованием и осталась работать.

Этих двоих людей сближало многое. Они могли часами обсуждать какую-нибудь литературную новинку или произведения классиков.( Оба запоем читали книги,  литературные журналы и ещё неизвестно, кто из них больше прочитал за свою жизнь.) И он, и она очень любили природу, животных, знали названия птиц и узнавали их голоса в лесу. Глухой Ложечко мог не расслышать песенку лесного певца, но если птица оказывалась близко, всегда безошибочно называл пернатого. В сумерках весной и летом эти двое людей могли слушать стихи друг друга, возле какой-нибудь маленькой подмосковной речушки, сидя  на траве под деревом или прислонясь к пахучему стогу сена. Его стихи были главным образом философского плана, у неё – лирические. А ещё Маргарита обожала классическую музыку. Он знал её  плохо, но когда по радио исполняли Чайковского, Рахманинова или Бетховена, наполовину глухой Михаил Николаевич замирал, впитывая звуки, казалось всем своим существом.

Удивило Маргариту Иосифовну, что Ложечко  прекрасно рисовал, но стеснялся своих рисунков, так как никогда нигде не учился рисовать. А ещё дядя Миша любил порадовать не только Иринку, но и всех её дворовых друзей множеством самодельных игрушек. Во время войны и сразу после неё игрушек купить было негде, да и не на что. Он же делал всё на свете из обёрточной бумаги и даже из газеты. Все фантики, обёртки от чая, конфет и прочего также шли в дело. Какие чудесные ёлочные игрушки мастерил весёлый дядя Миша! Его за них любили все дети и в доме, и во дворе, потому что дядя Миша щедро одаривал ими ребят.

Ссоры случались главным образом из-за неряшливости Михаила Николаевича. Дело в том, что Ложечко очень много курил. Папиросы  валялись везде, где только можно было их бросить, а одна из них обязательно торчала изо рта. Так как руки Михника, как звала его Рита, были в работе, то есть он либо мастерил что-нибудь, либо писал или рисовал, то пепел свободно падал всюду, куда хотел. Это мог быть пол, стол, диван, стул, чайная чашка, кастрюля с супом или что угодно другое. Окурки, которых тоже возникала ежедневно гора, можно было найти всюду и практически в тех же местах. Обычно на людях Ложечко старался скрывать свою глухоту, ему при беседе с кем-либо удавалось, внимательно следя за губами собеседника, угадывать то, что он плохо расслышал. Дома же во время бурной реакции Маргариты против окурков, найденных в сахарнице вместо пепельницы, он демонстративно изображал полную глухоту и даже поворачивался к «возмущённой стороне» спиной, чем «сильный ветер превращал в ураган». Так как пепел сыпался всегда и везде, то все рубашки, свитер, брюки, конечно же, страдали от этого непрерывно. Многие были с прожжёнными дырами, другие становились такого цвета, что нельзя угадать, каким был их первозданный цвет. Главное всё это создавало море ненужных работ женщине, без того загруженной и дома, и на работе.

В коммунальной квартире, где они проживали, не существовало ванной комнаты. Все мылись в бане, в которую надо доехать транспортом или, нагрев  воды, можно помыться дома, пользуясь тазом, либо  корытом в своей комнате. Копаться с подогревом воды Михник не любил, да и не признавал такой способ «очищения от скверны», а прогнать его в баню было необычайно трудно. На этой почве также случались бурные ссоры. В итоге таких ссор порой происходил «демарш грязнули из чистого места». Ложечко уходил в свой кабинет в Книжную палату на ночь, на два дня, а то и на неделю. Всё зависело от степени взаимных оскорблений во время перепалки. Но возвращался всегда сам, конечно после бани, хотя Маргарита в это время на работе вела себя так, как будто они едва знакомы. Он понимал, что женщина, в общем-то, права. Так прошли четыре года.

И вдруг без ссор и обид Михаил Николаевич собрал все свои вещи и опять поселился в Книжной палате. Рите он ничего не объяснил, а она терялась в догадках: что же случилось? Гордость сначала не позволяла ей спросить, в чём дело. Но так как время шло, а он продолжал жить в Книжной палате, она всё-таки решилась поговорить. Задержавшись после работы и дождавшись, когда из сотрудников кроме них никого в здании не осталось, Маргарита зашла в его кабинет:

-         Ты, может быть, всё-таки объяснишь, в чём дело?

-         Всё очень просто – я решил, что мы должны жить отдельно. Ты меня приютила из жалости, мы друг друга не любим, иначе не ссорились бы постоянно из-за пустяков. Мне же на днях позвонили, сообщив, что, наконец-то, дают комнату в новом доме. Так что спасибо тебе за приют и прости, если, что не так! – всё это было сказано спокойно, без нервов, как давно продуманное.

Маргарита Иосифовна почувствовала себя глубоко оскорблённой. Она даже не могла найти слов, чтобы ответить. Молча вышла из кабинета и весь путь домой изо всех сил старалась не расплакаться. Был конец лета. Дочь ещё находилась в лагере. Поэтому дома  Рита дала волю слезам и эмоциям: «Мы друг друга не любим!?» А что это было между нами? Пошлое сожительство? Тогда зачем восторги мной, куча портретов, почему у него произошло «перепрофилирование», как он выражался,  его стихов на лирический манер, в каждом из которых любовь, любовь, любовь? А я, за какие такие коврижки, не спала по ночам, штопая миллион его прожжённых дыр на свитерах, рубахах и штанах, мне, что заняться, было нечем? Маргарита Иосифовна ещё долго в уме перебирала множество обоюдных знаков внимания их друг к другу, доказывающих, что как раз любовь-то и была с обеих сторон, просто Ложечко её  сейчас решил предать. Но почему? Что-то всё-таки случилось, чего она пока не поняла.

Примерно через месяц после их разговора Михаил Николаевич действительно получил комнату в новом доме, куда и переехал. На работе оба вели себя по отношению друг к другу предельно сухо, а говорили лишь о деле. Заканчивался квартал. Работы, как всегда было пропасть, поэтому Рита то и дело рукописи забирала домой, чтобы успеть что-то доделать. Однажды дома, перебирая страницы принесённой на вечер работы, Маргарита Иосифовна обнаружила, что часть листов рукописи осталась в Книжной палате. Пришлось отправляться туда снова. Тёплый летний вечер настроил женщину на прогулку от дома до работы пешком, но пошла она туда не кратчайшей дорогой, а мимо «Ударника». Вдруг недалеко от кинотеатра она увидела Ложечко под руку с новой молодой сотрудницей, пришедшей в Книжную палату совсем недавно. Они направлялись в кассу, очевидно за билетами в кино. Эта встреча сразу всё расставила на свои места. Удивительно, но Рита не испытала ни ревности, ни обиды, а почувствовала только облегчение. Правда, к нему примешивалось злорадство и какая-то непоколебимая уверенность, что Ложечко очень скоро пожалеет о том, кого он потерял и на кого променял её. Эту сотрудницу Маргарита Иосифовна совсем не знала, но видела, что та  работает у них машинисткой, слышала, что она приехала из какой-то деревни, имеет сына, а мужа у неё нет.

Примерно через две недели спустя Рита на улице встретила своего бывшего сокурсника по институту, который стал уговаривать её перейти к нему в учреждение работать. Им тоже требовался редактор, только технический, зато зарплата была значительно больше. Маргарита, не раздумывая, перешла на новое место. Прошли три года. Эти годы изменили её жизнь. Маргарита Иосифовна встретила человека, которого полюбила, и они поженились. О Ложечко ей напоминали порой рисунки, которые при уборке всё той же комнаты в коммуналке иногда попадались ей в руки, да дочь изредка вспоминала дядю Мишу, если надо было что-то смастерить. С новым отчимом у девочки сложились прекрасные отношения, но какие-то детские поделки, игрушки отчим делать не умел. Вот почему она время от времени вспоминала дядю Мишу. Но воспоминания эти были очень редкими.

Однажды вечером у дверей своего подъезда Рита увидела Ложечко. Его вид неприятно удивил её. Знакомый прожженный свитер был такого цвета, словно его достали из помойки, грязные брюки, грязные ботинки, папироса в зубах. Пальцы жёлтые от табака пытались пригладить волосы, которые давно забыли, что такое расчёска и мыло. От прежнего Михника остались только умные и внимательные глаза.

-         Я жду Вас уже давно, - сказал он вместо приветствия. - Можно войти в дом?

-         Нет! Сейчас вернётся с работы муж, я не думаю, что ему приятно будет увидеть в нашем доме моего бывшего любовника.

-         Любовника? А разве я не был Вам мужем?

-         Нет, Михаил Николаевич, мы с Вами ни формально, ни фактически супругами никогда не были. Иначе Вы бы от меня не сбежали так легко, Вы бы ощущали ответственность, если не передо мной, то хотя бы перед моей дочерью. А с любовницами не церемонятся. Да, бог с Вами, всё давно забыто. Что Вас опять принесло сюда? Говорите побыстрее, у меня мало времени.

-         Рита! Я не могу без Вас жить!

-         Неужели? Это просто смешно, прощайте, - Маргарита открыла парадную дверь и ушла.

Михаил Николаевич остался на улице. За эти годы он так семьи и не создал. Уходя от Маргариты три года назад, Ложечко думал, что поступает правильно. Рита своей приверженностью к чистоте стала раздражать его. Женщин вокруг было много, вот хоть бы молоденькая машинистка, мать одиночка. У него теперь будет комната, любая согласится быть с ним и не надо подлаживаться под чужие привычки, отвыкая от своих. Так он тогда рассуждал. Потом появилась комната. Женщины сменяли друг друга, но ни в одной из них не было того душевного единства с ним, чего так хотелось Михаил Николаевичу. И он всё чаще стал вспоминать Маргариту, те счастливые дни, когда он радостно бежал домой после работы. Даже её «бани» в прямом и переносном смысле стали казаться чем-то нужным ему лично. А ещё открылось, что ни с кем и никогда, даже с первой женой ему не было так хорошо, как с Ритой. Он тосковал по тем ушедшим вечерам, в которые каждый из них «уткнувшись» в свою книгу, казалось, забывали всё кругом. Ему грезились детские ёлки, на которые Иришка собирала весь двор, а он дарил ребятам свои поделки. Перед глазами вставали их грибные вылазки в лес и волшебные сумерки у реки, где в тиши звучали их стихи, написанные друг для друга. У себя дома, думая о ней, Ложечко брал карандаш, и память возвращала её образ, который он переносил на бумагу, забывая потом эти листы на подоконнике, столе или на книжной полке. Натыкаясь ежедневно на эти портреты, Михаил Николаевич вздыхал и надолго задумывался. Как он мог быть, так слеп, что не понял своего счастья? Где были его глаза? Почему сердце  промолчало, когда она уходила из  кабинета оскорблённая его словами? Он же видел, как задел её тон и смысл того, что он тогда говорил. Нет! Надо всё вернуть, надо объяснить ей, что он  понял, как она ему дорога и нужна. С такими мыслями Ложечко поджидал Маргариту в тот вечер.

Оставшись один на улице после её ухода, он медленно побрёл к метро. «Что делать дальше? Как вернуть прошлое? А вдруг всё кончено? Нет! Этого не может быть. Просто она отвыкла от меня.» И тут в памяти зазвучали слова Риты о муже. «Что же делать? Не может быть, чтобы она любила этого человека.» Перед ним вновь всплыло её оскорблённое лицо тогда в кабинете. «Маргарита, конечно, любила меня. Какой же я чурбан! Буду бороться, я докажу, что стою её любви.»

В комнате, где жил Ложечко у самой двери на подоконнике стояло небольшое зеркало, перед которым он обычно брился. Придя к себе, Михаил Николаевич первым делом уставился в него, желая понять, что может привлечь Маргариту  в таком мужчине. Вид лохматого и грязного человека испугал.  Ложечко понял, что сделал непростительную ошибку, явившись  к любимой женщине через три года разлуки в таком жутком облике. И он ринулся в баню. Оттуда ноги его привели в парикмахерскую, где  вихры подстригли, а щетину на подбородке сбрили. Дома Михаил Николаевич попытался найти хоть что-нибудь из одежды такое, что было целым и не грязным, и чем можно заменить свитер и брюки. Однако поиски ничем путным не закончились. Устав от переворачивания всякого тряпья, засунутого в разных углах комнаты, недовольный собой он сел за стол и стал размышлять. Да, дело принимало серьёзный оборот. Денег на приобретение чего-нибудь нового не было, а идти таким чучелом к ней вторично нельзя. И так уже опозорился. Михаил Николаевич решил, что отложенное, не потеряно. Всё будет, но чуть позже. Главное не забывать, следить за своей внешностью. Два месяца Ложечко копил деньги, чтобы купить себе новый костюм. Перед своим вторым появлением перед Маргаритой он тщательно выбрился, опять побывал в бане и парикмахерской.

Дома Маргариты не было, его встретила Иринка, сказав, что родители ушли в театр. Михаила Николаевича неприятно поразило слово «родители». Это был понедельник. На столе в вазе красовалось «Волчье лыко», растение которое мало, кто знал, а умением его находить в лесу всегда гордилась Рита. Он понял, что вчера в воскресенье они были за городом. Ирина подтвердила, что да, все  вместе  гуляли  в лесу. Услыхав, что не ошибся в своих предположениях, Ложечко ярко представил  лес, маленькую речушку, куда они ездили раньше с Маргаритой, где проводили с ней такие дивные дни и вечера. Значит, теперь она бродила там же, но с другим? У него от ревности помутился разум. Выхватив из вазы прутики «Волчьего лыка» Михаил Николаевич стал их яростно ломать, топтать, разбрасывать по комнате, выкрикивая какие-то гадости о Рите. Не обращая внимания на испуганную Ирину, раскидав все цветы, он грохнул об пол вазу и ушёл. Пришедшие из театра взрослые выслушали рассказ дочери и увидели у неё забинтованный палец. Убирая осколки и вытирая воду,  девочка порезалась. Маргарите пришлось объяснять мужу, кто был для неё Ложечко, и как они расстались три  с половиной года назад. Муж  любил Маргариту Иосифовну, к тому же прекрасно понимал, что молодая интересная женщина могла нравиться многим мужчинам, поэтому он отнёсся к этой истории спокойно.

Ещё до войны, до рождения дочери у Маргариты и её погибшего мужа появилось излюбленное место в Подмосковье, где они проводили свои воскресенья. Надо было доехать до Пушкино или до Заветов Ильича по Ярославскому направлению, а потом просёлочными тропами углубиться в лес. Тут открывались дивные картины природы: горки, перелески, извилистая маленькая речушка Скалба, а вокруг ни души. Так и хотелось пропеть знаменитые слова романса: «Здесь нет людей, здесь тишина, здесь только Бог, да я. Река, да старая сосна, да ты – любовь моя!» В лесу они проводили с мужем весь день, в речке брали воду для чая или, чтобы сварить картошки на костре. В зависимости от времени года либо собирали ягоды или грибы, либо просто загорали, купаясь в той же Скалбе, где она была поглубже. И, конечно же, привозили душистые лесные букеты в Москву. Муж Маргариты был биолог, знал о природе столько, сколько никто из их знакомых не знал. В кругу друзей он имел прозвище - энциклопедия. Своим стремлением знать всё о растениях, животных и птицах муж заразил Маргариту. Она с удовольствием запоминала новые для неё названия, искала в справочниках ответы на свои вопросы, если мужа не было дома. Во время войны и особенно после гибели мужа ей было не до природы, да и дочь была сначала совсем маленькой. С малышкой так далеко не пойдёшь. Однако, как только Иринка подросла, мать стала с ней выбираться на свою любимую Скалбу.

4-5-летняя девочка чаще шла сама, иногда ехала верхом на маме, но тоже воскресенья стала проводить в лесу. Рита рассказывала  ей об отце, показывала растения, насекомых. Они вместе несли домой букеты. Муж всегда незримо был рядом с женой и дочерью. Когда в жизни Маргариты появился Ложечко, она в одну из первых поездок с ним за город рассказала о том, что всегда сама любила природу, и что муж развил, углубил эту любовь, за что она ему очень благодарна. Они вместе с Михаилом Николаевичем и Иринкой побродили по всем тем красивым местам, где прежде Рита гуляла с мужем, вспоминали каждый своих ушедших родных. Ложечко рассказывал, что его жена тоже любила природу, но дальше Нескучного сада никуда её вытащить не удавалось, он же очень любит лес и безлюдные места.  Красивая Скалба стала излюбленным местом проведения выходных и для Михаила Николаевича.

 За те три с половиной года, что они с Ритой не виделись, Ложечко ни разу о Скалбе не вспомнил. Теперь же он был уверен, что она воскресенья проводит с новым мужем именно там. Ему мучительно захотелось поломать это. В первое же воскресенье Михаил Николаевич доехал до Пушкино и по просёлочной дороге направился в сторону Скалбы. Дорога казалась сначала знакомой, но минут через сорок он понял, что заблудился. За эти годы разрослись кустарники и подлесок, закрыв ту перспективу, которая он думал, доведёт его быстро к знакомой реке. Проблуждав несколько часов по лесу, Ложечко вышел к зверосовхозу, находящемуся примерно в 5 км от того места, куда он собирался попасть утром. Хотелось есть, кончались папиросы, приходилось возвращаться домой «не солоно хлебавши». «Надо в следующее воскресенье взять еду и курево, а уж потом бегать за счастливыми воспоминаниями», - ругал себя мысленно Михаил Николаевич, садясь в переполненный поезд на Москву.

В следующую субботу, вернувшись с работы домой, Ложечко достал свой вещмешок, купленный ещё во время войны по случаю. Засунул в него телогрейку, старое шерстяное одеяло, кружку, ложку, солдатский котелок. Этот котелок служил своему хозяину и тарелкой и кастрюлей всё то время, что Михаил Николаевич жил в Книжной палате. Ложечко забрал весь хлеб, что был дома, папиросы, прихватил соль, спички, чай, сахар. В коробке у двери нашёл 5 картофелин и одну луковицу, их тоже положил в мешок. Примерно через час он доехал до Ярославского вокзала. Когда поезд остановился на станции Заветы Ильича, было ещё светло. Ложечко бодро зашагал к лесу, стараясь не сбиться с направления.

Солнце садилось, озаряя верхушки деревьев ярким и торжественным светом. Он вышел к полю, огляделся, любуясь  багрово-алыми оттенками заката. Вдруг впереди, у самого леса заблестела, отражая красные блики солнца,  змейка Скалбы.

-         Ну, теперь не заблужусь, - сказал сам себе Михаил Николаевич и почти побежал к реке.

Подойдя ближе, на пригорке он нашёл кострище и рогульки с перекладиной. Огляделся. Чуть слева раскинула свой шатёр огромная ель.

«Вот мне и ночлег», - подумал Ложечко. Никогда прежде ни один, ни с Ритой, ни с кем-нибудь ещё Михаил Николаевич не проводил ночь в лесу.

Это был его первый опыт и на удивление себе всё ради того, чтобы завтра не пустить сюда её мужа, если они явятся на Скалбу.

Весь субботний день солнце грело по-весеннему тепло, но сейчас в наступающих сумерках сразу стало прохладно. Ложечко достал телогрейку и с удовольствием надел её. Вытащил одеяло, расстелил его возле ели и отправился собирать хворост. Когда вода в котелке закипела, Михаил Николаевич бросил туда заварку, забыв, что это котелок, а не чайник. От этого чай получился очень крепкий. Колотый сахар пришлось постоянно опускать в кружку, чтобы снять горечь напитка, откусывая, таким образом, кусочки сахара. Сладкий чай Ложечко не пил, во время войны он привык  пользоваться сахаром вприкуску. Даже повторял шутку, что если сахара мало, а людей, желающих пить чай много, надо заставить их сахар есть «вприсоску». Это значит надо вывесить на абажуре под потолком на ниточке кусок сахара, и каждый  гость должен пососать его, а потом передать соседу. Самые же сознательные гости  должны есть сахар «вприглядку». (Во время войны сахар, как и все  другие продукты, москвичи получали по карточкам. Бездетным же служащим его «отоваривали» очень  редко. Поэтому в народе  родились такие шутки.)

 Даже теперь, когда Михаил Николаевич покупал в магазине  кусок от «сахарной головы», он приносил его домой и колол  на максимально большое число кусочков, чтобы дольше иметь возможность пить чай с сахаром. Эта привычка пить чай вприкуску осталась, хотя сахар  можно было купить в любом магазине.

Сидя в тишине в одиночестве с кружкой горячего крепкого чая, Ложечко невольно  перебирал в памяти свою жизнь. Вспомнилось, как легко перед войной взлетел он на литературный Олимп. Как приятно было видеть свою фамилию в различных литературных журналах и сборниках. Как льстило самолюбию, что с ним мальчишкой почтительно здоровались седовласые известные всей стране писатели. Возникла в памяти маленькая дочка, с радостным криком кидавшаяся к нему на шею, лишь он переступал порог дома. Встали перед глазами лица жены и матери, весело смеющиеся в день его рождения, который совпал с днём выхода в свет его большой книги. Потом всё хорошее надолго пропало из жизни. Разрушенный дом, госпиталь, болезни, глухота. Бессмысленные хождения с просьбой о фронте, однообразные дни работы и щемящая тоска одиночества по ночам в Книжной палате. И вдруг – она! Тогда, когда он уже смирился, что ничего хорошего в его жизни больше не будет. Это же было настоящее счастье! Как теперь всё ясно видно.

Сумерки сгустились и незаметно превратились в ночь. Костёр тлел угольками. Ложечко завернулся в одеяло под своей елью и попробовал заснуть. Но не спалось. То ли был виноват крепкий чай, то ли воспоминания, но сон не шёл. Михаил Николаевич перевернулся на спину и поразился множеству звёзд над ним. «Как давно я не видел звёзд, даже забыл, что они есть на свете. Как это у Ломоносова? «Открылась бездна звезд полна; звездам числа нет, бездне дна». Всё-таки умница Ломоносов, надо же так выразить восторг перед творением природы!» - подумал он и вместо того, чтобы снова попытаться заснуть встал. Захотелось лучше рассмотреть звёзды. За елью, которая отделяла пол неба, оказался месяц. В голове почему-то зазвучала песенка: «Светит месяц, светит ясный…» Это Ложечко развеселило, и какой-то ком, душивший его весь день, вдруг растаял. Михник почувствовал себя легко, приятно в этой забытой  богом и людьми глуши. Заглядевшись на звёзды, он поймал себя на желании слагать стихи, в которых говорилось бы о красоте мироздания, бренности бытия и краткосрочности  существования всего живого. Во внутреннем кармане всегда лежала записная книжка, а в ней карандаш. Восторженный поэт начал лихорадочно записывать строчки, возникавшие сами собой. Света почти не было, костёр еле тлел. Ложечко подбросил хвороста, строки налезали друг на друга, зато вдохновение лилось через край.

Лёг спать он почти на рассвете, а проснулся  оттого, что затекли и замёрзли ноги. Было 10 часов утра. Солнце сияло, обещая чудесный весенний день. Душил кашель, вечная расплата за курение, болела голова. Костёр, к счастью, загорелся легко, кое-какие угли были ещё тёплыми. Так как есть совсем не хотелось, он согрел чай и пил его медленно, обжигаясь, чтобы взбодриться. Потом, собрав вещи и затушив костёр, отправился вдоль речки по тропинке в лес. Вчера думалось, что не надо пускать их с мужем сюда, сейчас показалась эта мысль глупой и какой-то детской. «Пускать, не пускать? Всё это мелочи. Будет ли эта женщина со мной? Вот вопрос, который не даёт мне покоя. Что же делать?» Часа через два, три река привела его к мостику, за которым начиналось шоссе. Ложечко понял, что где-то рядом станция Пушкино и пошёл к ней. Гулять больше не хотелось. «Так я и не увидел, какое сокровище она себе отхватила. А жаль, любопытно всё-таки», - размышлял Михаил Николаевич, шагая к станции, внимательно разглядывая людей попадающихся на пути, как будто те, кто его интересовали, должны были обязательно встретиться сейчас по дороге. Поезда пришлось подождать. Ложечко этому был рад, так как ещё надеялся, что вдруг «они» окажутся здесь на платформе. Однако чуда не случилось, и он уехал в Москву.

 С этого воскресенья какой-то магнит  силком тащил Михаила Николаевича на Скалбу все субботы подряд. И всё повторялось. Сначала ночь в лесу, потом прогулки по берегу реки и лесным тропинкам. При этом он шагал каждый раз в новом направлении, стараясь вспомнить все те дорожки, на которых ему было так хорошо с Ритой. Он гулял так и месяц, и два. Весна кончилась, наступило лето, а встречи, как бы нечаянно, о чём Ложечко мечтал, так и не случилось. Контузия снова дала о себе знать, видно ночные  прохлады не очень помогали  здоровью. Врач требовал поехать подлечиться в санаторий на юг. Михнику ехать не хотелось. Доктор настаивал. В конце концов, пришлось согласиться. Перед отъездом из Москвы Михаила Николаевича невыносимо  потянуло к дому Маргариты, чтобы хоть издали посмотреть на неё. Окна комнаты выходили во двор, а так как соседний дом стоял очень близко, то даже днём всегда приходилось зажигать свет.  Помня это, Ложечко встал так, чтобы видеть и подъезд, и окна сразу. Сейчас света в окнах не было, значит, дома никого нет. Стоять всё время у входа не хотелось. Ведь очень многие дети с этого двора знали дядю Мишу, не говоря уж о соседях коммунальной квартиры. Ему же хотелось сегодня остаться незамеченным. « Посмотрю хоть ещё разочек на неё, а потом уеду». Примерно минут через пятнадцать ожидания он увидел Маргариту. Женщина шла одна, не спеша. В руках её был большой букет пионов. Кровь прилила к сердцу Ложечко, какая-то волна понесла его к двери: он должен был заглянуть ей в глаза. Оттого, что он возник перед ней так неожиданно, Рита вздрогнула, а, поняв, кто перед ней спросила:

- Что это значит?

- Очень захотелось посмотреть на Вас, - ответил он каким-то совсем чужим голосом. Она окинула его с ног до головы взглядом, отметила про себя, что он уже не выглядит таким чучелом, какое она видела несколько месяцев назад, и, не сказав больше ничего, исчезла за дверью. Тут же загорелся свет в знакомом окне. Маргарита Иосифовна подошла к нему, чтобы задёрнуть штору. Михник стоял под  окном, дожидаясь, когда она  появится там.  Увидев, что Ложечко стоит под её окном, женщина не испытала никаких чувств, кроме разочарования:

-         Засватанная невеста стала всем хороша, смешно, - сказала Рита, отходя от окна. В душе её не шевельнулась даже жалость.

Михаил Николаевич ехал домой во «вздёрнутом состоянии», он ругал себя за несдержанность. Позже в поезде, забравшись на верхнюю полку и глядя в окно, он в тысячный раз перебирал свои ощущения от этой встречи и не мог успокоиться.

В Ялте его поселили у самого берега моря вместе с рабочим из Воркуты. Мужчины подружились. Целыми днями они вместе ходили на процедуры, на завтраки, обеды и ужины, гуляли по вечерам у моря. А однажды  забрели на окраину города, чтобы посидеть в кафе, где очень мило посредине зала бил маленький фонтан. Об этом кафе им рассказал один отдыхающий из санатория. Там за столиком друзья увидели двух симпатичных девушек, подошли, спросив, можно ли сесть с ними вместе. Девушки не возражали. С этого вечера новые знакомые  теперь гуляли только  вчетвером. Подруги приехали из Ленинграда. На юге они были впервые. Здесь их радовало всё, а больше всего  восхищало море. Узнав, что мужчины ещё  ни разу не были даже на своём пляже, девушки ужасно удивились и потребовали, чтобы те обещали им буквально завтра же  в шесть утра явиться на пляж.

-         Вы нам займёте «лежаки», чтобы мы загорали с комфортом, - заявила Нина, белокурая стройная девушка, которую про себя Ложечко называл  статуэткой.

-         Да, да, ваш санаторий рядом с пляжем, а нам ещё надо добираться

туда ,- поддержала подругу Зина.

 Но, придя назавтра на пляж, любительницы утреннего загара и купания никого не нашли. Пляж был пустой, свободные «лежаки» в изобилии ждали желающих. Девчата выбрали два, стоящих подальше от всех, разделись и улеглись наслаждаться  не жарким утренним солнцем. Только через два часа их новые знакомые, наконец, появились на пляже.

-         Ну, и как это называется? – спросила Нина подошедших мужчин.

-         Зато мы сами позавтракали и принесли  вам поесть, - ответил  Ложечко, протягивая кулёк, в котором оказались пирожки.

-         Правда же, девчонки, ведь вы наверняка рванули на пляж, даже не выпив чаю, ну, признавайтесь, -засмеялся Фёдор, подходя ближе.

-         Эх, вы сони и обжоры! Проспать такое чудесное утро и гордиться какими-то пирогами, -  ворчала Нина,  вытаскивая из кулька пирожок и с наслаждением откусывая его.

-         Да, мы не завтракали, но зато уже и загорели, и искупались, - вторила подруге Зинаида.       

-         Ничего, мы сейчас вас и догоним и перегоним по всем статьям, верно, Миша?

-         Конечно.

Михаил Николаевич снял рубашку, брюки и заметил, как изменились лица девушек, увидевших его шрамы на руке и ногах.

-   Это война? – Нина сразу стала  серьёзной.

-         Да, -  не захотел ничего объяснять  Ложечко.

Когда четвёрка накупалась и навалялась «чем-то вверх, а чем-то вниз» мужчины пригласили девушек к себе в корпус.

-         Вы там в нашем душе сможете смыть  с себя соль морской воды, а заодно посмотрите наши апартаменты.

На их этаже было два душа: мужской и женский, но так как в этом корпусе жили почти одни мужчины, то женский душ часто пустовал. Это и имели в виду друзья, приглашая девушек к себе.

Все четверо поднялись на третий этаж. Зашли в комнату. Здесь кроме двух кроватей, стояли ещё два дивана. Один был расположен вдоль окна, а другой сразу за дверью.

Зина с Фёдором прошли к окну, на диване положили одежду, оставшись, она - в купальнике, он - в плавках, взяли полотенца и первыми отправились принимать душ. Ложечко с Ниной сели на второй диван и тоже разделись, чтобы потом пойти туда же. Близость молодой, полураздетой женщины с такой дивной золотой кожей, её невольные прикосновения, пока она раздевалась рядом, вызвал в поэтической душе Михаила Николаевича неописуемый восторг. Он весь захваченный этим порывом наклонился над Ниной и поцеловал её в губы. Она не сопротивлялась, мужчина сразу понял, что «статуэтке» это приятно. И тогда Ложечко стал целовать её шею, руки, плечи, живот, сорвал с неё лифчик и ощутил во рту солоноватый морской вкус, похожих на виноград маленьких сосочков. Она вся задрожала, когда его губы взяли её грудь. Дальше произошло то, что было уже неизбежным. Оба тела наслаждались друг другом до полного изнеможения. Она первая сообразила, что вторая пара сейчас вернётся. Правда, диван их находился за дверью, поэтому увидеть лежащих можно было лишь, зайдя в комнату, но зачем кому-то знать, что им было хорошо. Нина встала, надела халат. Он тоже привёл  себя в такой вид, чтобы можно было выйти в коридор.

Время близилось к обеду, а мужчинам следовало ещё побывать на процедурах. Договорились встретиться после ужина на том же пляже.

Когда мужчины остались одни, Фёдор вдруг  рассказал приятелю, что ему очень нравится Зинаида.

-         Вы целовались?

-         Нет, что ты, Миша, она может обидеться.

-         Если ты ей понравился, то не обидится.

-         А как это узнать?

-         Очень просто, сегодня вечером давай погуляем парами: ты с Зиной, а я с Нинон. Вот и спросишь, всё, что захочешь.

Так прогулки парами очень скоро заменили им прежние путешествия вчетвером. Фёдор, который был намного моложе Ложечко, вероятно, увлёкся  женщиной всерьёз впервые. Он то и дело спрашивал Михаила Николаевича, правильно ли поступил, не обидится ли Зина, если он сделает то или это. Ложечко чаще отвечал, иногда высмеивал приятеля.  Сам же Михник с радостью отдавался солнцу, морю, женской ласке. Они с Ниной нашли бухту, закрытую от посторонних глаз  огромными валунами, и всё свободное время проводили в ней, наслаждаясь морем и любовью. Нина твердила, что такого замечательного, нежного мужчины у неё раньше никогда не было. Ложечко был горд её похвалой и  счастлив тем, что на этом чудесном солнце, возле тёплого моря с приятной женщиной он, почти пятидесятилетний человек, ощущает себя совсем молодым, готовым доставить ей любое удовольствие.

Отпуск пролетел. У мужчин были билеты на обратный путь уже на завтра, девушки же оставались  ещё на неделю. Вечер решили провести вчетвером. В последний раз  гуляли до утра у моря, Михаил Николаевич читал стихи Пастернака, Ахматовой, Есенина, потом  перешёл на свои. Но почему-то не признался слушателям, что это его вирши. А на другой день подружки, поцеловав на прощание отъезжающих, остались на перроне.   

В Москве Ложечко привычно окунулся в обязанности главного редактора Книжной палаты. Одновременно он получил приглашение участвовать в выпуске в Детгизе многотомной Детской энциклопедии, словом,  дел было столько, что он опять неделями жил в своём кабинете. Впечатления от моря и Ниночки остались где-то далеко и не имели к его повседневной жизни  теперь никакого отношения.

Примерно через месяц после возвращения из Ялты, придя домой после длительного отсутствия, Михаил Николаевич обнаружил в почтовом ящике письмо из Ленинграда. Нина сообщала, что беременна. Ложечко тут же телеграфировал: «Приезжай! Узаконим наши отношения».

Спустя ещё месяц они расписались. Работу Нине в Москве найти было сложно. Специальность у неё имелась, но требовала работы на реке: его новая жена окончила речное ремесленное училище в Ленинграде. Ложечко решил, что до родов работать жене не надо, а потом будет видно. Зато он считал, что и матери, и будущему ребёнку полезны приятные впечатления. Надо ходить в музеи, много гулять в парках. А так как Нина раньше в Москве не бывала, то Михаил Николаевич составлял ей программу действий на то время, что он должен быть в Книжной палате. Около недели Нина действительно посещала музеи, но они ей скоро наскучили. Ещё неделя ушла на приведение в порядок «берлоги», где должен в скором времени поселиться малыш. Потом её прогулками стали, главным образом, походы на рынок, для покупки чего-нибудь подешевле для обеда или ужина. Денег катастрофически не хватало. Вечно занятый своими проблемами муж не возражал, что она проводит время, как ей нравится. Но изменить что-то в материальном их состоянии он не мог. И тут Нину осенило. В «берлоге» почти ничего не было из мебели, одежды тоже практически Ложечко не имел, но на полках, подоконнике, столе и рядом находилось много книг. Сравнительно недалеко от их дома в букинистическом магазине Нина узнала, что их можно продать. И она отнесла первую партию в магазин. На вырученные деньги купила продукты и приготовила обед.  Михаил Николаевич в этот день пришёл очень поздно, ничего кроме чая и куска хлеба есть не стал, сказал только, что очень хочет спать. Едва раздевшись, муж заснул уже через минуту. Нина не успела ему рассказать, откуда продукты и какой сегодня дома обед. Перед своей работой он обычно её не будил. Завтракал Ложечко  кое-как ещё и потому, что всегда много курил, из-за чего по утрам его мучил кашель. Есть утром совсем не хотелось. Приготовленного накануне супа и второго Нине хватило на три дня. Муж к еде так и не прикоснулся, обходясь на работе, чаем и хлебом, уверенный, что денег дома нет и надо жить экономно. Зарплату дадут только через пять дней. Следующая стопка книг  позволила закупить провизии на неделю. Другими словами они спокойно доживали до получки. В воскресенье муж обратил внимание, что дома есть целый обед и стал расхваливать Нину за экономность. Она, искренне считая, что поступила очень находчиво, открыла ему свой секрет источника «богатств». Реакция мужа её поразила: он вскочил из-за стола, схватил книги с полки, лихорадочно прочитывая названия томов, перебрал всё, что было на окне и голосом человека, только что потерявшего родственника  спросил:

-         Ты, хоть можешь назвать мне, что ты отнесла букинисту?

-         Да, вот список,  – она протянула кусок бумажки, где были выписаны названия книг, которых уже дома не было.

-         Кошмар! И сколько же тебе дали за эти бесценные книги?

Нина решила, что муж боится, не продешевила ли она, поэтому гордо назвала общую сумму за два похода к букинисту. Она уверена была, что он сразу перестанет нервничать.

-         Да, отдать уникальный, многолетней выдержки коньяк по цене пустой посуды и ещё гордиться этим! Как я не подумал раньше, что живу с недоучкой, мнящей себя хозяйкой и считающей, что имеет право обменивать человеческий разум на селёдку?

Ложечко ещё долго ругал жену в таком же духе, но она лишь поняла первую часть этой речи – о коньяке. Нина приняла его слова буквально и возмутилась вместе с мужем, что её обсчитали, заплатив во много раз меньше, чем следовало. Женщина решила завтра же отправиться в магазин требовать доплаты.

-         Почему ты меня не спросила о книгах, можно ли их продавать? – Михаил Николаевич в изнеможении сел на стул.

-         Не волнуйся, Миша, они завтра  мне всё доплатят или я устрою такой скандал, что чертям станет тошно.

-         О чём ты, Нина? Этим книгам цены нет! Я купил их во время войны у одного чудесного старика на рынке, отдав за них все оставшиеся карточки за продовольствие на месяц. Хорошо, что  тогда у меня в кабинете завалялся небольшой пакетик крупы, иначе я умер бы от голода. Но я ни минуты не пожалел, что пришлось затянуть потуже пояс. А ты эти бесценные книги сменяла на картошку! Знаешь ли ты, что книги для меня – это моя жизнь, профессия, увлечение на всю жизнь? Здесь в моём доме никогда не было, и нет ни одной случайной книжки. Трогать их без моего ведома нельзя! Запомни  это раз и навсегда, иначе мы с тобой вместе жить не сможем.

-         Что же мне теперь делать? – Нина чувствовала себя неуютно: её ругали, на неё кричали, как ей казалось  из-за ерунды.

«Другой на его месте радовался бы, что жена вышла из положения и нашла деньги на еду, а этот разорался», - подумала Нина, но сказать это вслух побоялась. Не поняла она и, почему муж сказал: жить не сможем вместе?

День был воскресный, на работу идти  не надо, но «взъерошенный» Ложечко не хотел больше оставаться дома. Он поехал в Книжную палату. «Там дел всегда много, работа отвлечёт меня от грустных мыслей о жене», - подумал Михаил Николаевич, шагая к метро. И вдруг, как молния озарила Ложечко. Он вспомнил, что Скалба и её удивительные по красоте окрестности всегда приводили «вздёрнутость» его чувств, к покою и философскому осмыслению жизни. Михаил Николаевич отправился на Скалбу. Ноябрь в этом году был прохладный, но ещё ни разу не было снега даже вместе с дождём. Под ногами шуршала листва. Лес стоял тихий, сумрачный и пустой. Ложечко вышел к реке. На старом месте у ели-шатра сверкал костёр, а рядом на бревне сидели трое и что-то ели, наклоняясь к мискам.

-         Ой, дядя Миша, здравствуйте, - подбежала Иринка, - откуда Вы?

-         «Из леса, вестимо», - пошутил Ложечко, глядя не на девочку, а на того, кого так давно мечтал увидеть. Их глаза встретились. Её муж тоже понял, кто перед ним. Маргарита молчала.

-         Здравствуйте и приятного аппетита, - добавил Михник, обходя костёр.

Он двинулся дальше вдоль реки, ощущая  спиной любопытные взгляды оставшихся сзади людей. Ложечко понимал, что там, у костра наверняка идёт обсуждение его персоны, но странно: ему это было приятно.

Перед Ялтой у дома Риты Михаил Николаевич ощущал себя старым, больным и немощным нищим, который весь день простоял на паперти, а на хлеб так и не подали.   Сейчас же он имел молодую красивую жену, которая вот-вот подарит ему наследника, о чём старый Михник и мечтать не мог каких-нибудь полгода назад. «Что мне теперь мнения бывшей возлюбленной и её мужа, человека явно старше Маргариты  лет на 15, если не больше. И пусть Нина пока мало понимает, чем я живу, я буду её воспитывать», - примерно такие мысли теснились в голове Ложечко, спешившего  теперь на станцию, чтобы скорее возвратиться в Москву. Эта встреча изменила его настроение. Добрый Михаил Николаевич вдруг впервые за эти месяцы посмотрел на жизнь Нины другими глазами. Беременная женщина живёт в условиях вечной нехватки денег, мужа то и дело нет дома даже по ночам. Что значат для мужа книги, проданные ей, ради хлеба насущного, он только сегодня объяснил, вернее, прокричал бедной «статуэтке». Разве можно на неё за это сердиться?

Вернувшись домой, муж сел рядом с Ниной и тихим добрым голосом ещё раз объяснил ей, как дороги для него книги, как они важны для его работы. Он понимает, что нет денег, но пусть жена не волнуется - в первую же получку они вместе сходят в магазин и купят всё, что надо малышу: одеяльца, простынки и так далее. На этих словах Нина расплакалась. Ложечко подумал, что она сражена его великодушием, несмотря на продажу дорогих изданий, и обнял жену, успокаивая. Она же плакала, так как боялась родов. Все её подруги в Ленинграде, пережившие блокадное детство, не могли родить. Кто-то из них умер при родах, а у других родился мёртвым ребёнок. Сказывался голод, болезни и нервные перегрузки. Семья Нины приехала в Ленинград уже после войны, но женщина панически верила, что умрёт при родах. Когда ещё месяц назад жена рассказала о своих страхах Михнику, он успокоил её и даже обозвал трусихой, поэтому сейчас Нина промолчала о причине своих слёз.

Мир был восстановлен. А весной 1954 года родилась очень милая девочка, которую назвали Наташей. Михаил Николаевич опять целыми днями пропадал на работе. Жена не работала, занимаясь ребёнком. Денег снова не хватало. Нина потихоньку время от времени спасала семейный бюджет книгами, относя их теперь в другой букинистический. Она боялась, что муж может в ближний магазин ненароком заглянуть. Жена  решила больше не посвящать его в источник своих «выходов из положения», чтобы не слушать упрёки.

Работа над Детской энциклопедией шла к концу, когда  Ложечко получил на редактирование четвёртый её том, который назывался: растения и животные. В разделе о животных были ссылки автора данного раздела на Брема, но тот называл его зоологом Америки, когда Михаил Николаевич точно помнил, что Брем изучал  животных Северо-Восточной  Африки. Чтобы проверить, прав ли он, Ложечко пошёл домой, так как  ещё в 1946 году купил  полное собрание А.Э. Брема. Он решил раз в жизни дома  нормально пообедать  и заодно прочитать то, что ему сейчас необходимо для работы. К тому же сегодня дали зарплату, поэтому муж и отец захотел побаловать своих «девочек». Михаил Николаевич купил конфет, пряников и направился к метро. Дома никого не было, вероятно, «девочки» гуляли. Ложечко согрел суп, налил  его в тарелку и пошёл взять книгу, чтобы есть и читать одновременно. Брем раньше стоял на этажерке, но при перестановке мебели в связи с тем, что нужно было место кроватке для Наташи, многие книги оказались в платяном шкафу. В маленькой комнате, где они жили, на  этажерку Нина из-за тесноты стала ставить посуду. Но в шкафу Брема тоже не оказалось. Книги были ещё под кроватью и на подоконнике. Он поискал их. Томов Брема нигде не было.  «Неужели Нина опять занялась продажей книг, несмотря на мой категорический запрет?» - подумал муж. «Как я теперь отредактирую том, когда простую вещь не могу проверить? Нет справочника. Ехать в «Ленинку» бессмысленно, там сначала литературу заказывают, а я не могу терять целый день, сроки поджимают». Ложечко ещё раз перевернул в комнате всё, просмотрел каждый том уже уверенный, что его поиски напрасны. Так и не поев супа, он отправился в букинистический магазин в надежде, что книги там. Но этих книг не было. Продавец предложила спросить Брема в других магазинах и назвала адреса нескольких из них. Только в третьем магазине Михаил Николаевич нашёл, что искал. Книги стоили дорого, но он уже не рассуждал. Расплатившись за них почти  всей зарплатой, Ложечко повёз драгоценные тома на работу.

Нина, вернувшись с дочкой после прогулки домой, нашла на столе полную  нетронутую тарелку холодного супа, разбросанные  книги и вещи. На столе ещё лежали конфеты с пряниками, но ни зарплаты мужа, ни записки от него не было. Она поняла, что он что-то искал, возможно, какие-то книги и приготовилась к ссоре. Но вечером муж с работы не явился. Обычно, если Ложечко оставался с ночёвкой на работе, он всегда предупреждал, а тут случилось что-то непонятное. Утром следующего дня Нина с Наташкой на руках поехала в Книжную палату. У дверей новый вахтёр не пропустил их в здание, а стал звонить  Михаилу Николаевичу. Муж спустился вниз:

-         Вот возьми. Это 25% от моей зарплаты, другими словами алименты на дочь, больше я тебя своей женой не считаю, - протянул он  ей деньги.

Эти деньги я занял, так как свою зарплату всю затратил на покупку  книг, отнесённых тобой в магазин, без которых  сейчас не могу работать. Я предупреждал тебя, что без моего ведома из дома не должна уйти ни одна из них, но ты продолжаешь разбазаривать то, что я берёг и приобретал много лет.

     Нина не успела ничего сказать, как муж исчез на лестнице. Она надеялась, что вечером можно будет поговорить, но он не пришёл ночевать. Не было Михаила Николаевича и на другой день и через день. А к концу недели, забежав на полчаса, Ложечко достал старый вещмешок, набил его полностью книгами и снова ушёл, без единого слова жене. Так повторялось несколько раз. Потом он пропал надолго. Нина опять поехала с дочкой к нему на работу. Муж вышел  на минуту, предупредил сразу,  что очень занят. Нина попросила его придти домой, чтобы поговорить

по-человечески. Михаил Николаевич пожал плечами, мол, о чём?

-         О дочери, например!

-         Хорошо, до вечера.

И опять пропал на лестнице. Нина стала размышлять: как быть?

Весь путь домой из головы не выходили его слова, а главное удивительно ледяной тон, каким муж с ней говорил. Неужели какие-то книги могут их на самом деле развести? Нина не могла и не хотела этому верить.

 Ей, 35-ти летней женщине молодой и красивой, которая только что родила пятидесятилетнему Михаилу дочь, было совершенно не понятно, как их можно променять на какие-то книги. Ведь она любит мужа, верна ему, прощает ночные бдения на работе, готова убирать его бесконечные окурки и штопать, рваную из-за них одежду. Она поняла бы, если бы на её пути появилась соперница, но муж ни на кого не глядел, да ему и некогда было интересоваться женщинами. Всегда с книгами, он даже ел,  не выпуская литературу из рук. «Нет, Михаил меня просто пугает. А вдруг нет? Он ведь совсем помешан на этих книжках!», - подумала жена и приготовилась встретить его во  всеоружии. Купив мяса и картошки, Нина зажарила то и другое, привела в образцовый порядок комнату. Надела то платье, в котором  была тогда летом в кафе, когда они впервые увидели друг друга в Ялте.

Как только Ложечко вошёл в дом, жена бросилась к нему и, не дав снять пальто, стала целовать. С момента их ссоры прошло чуть меньше месяца, оба уже соскучились друг без друга. Михаил Николаевич невольно ответил на ласку жены. Она ободрённая этим, сдёрнула с него пальто и шапку, потащила к столу. Отсутствие нормального питания на работе опять-таки позволило Нине заставить его оценить её кулинарные старания. В это время проснулась дочь. Жена, как бы случайно, посадила ребёнка отцу на колени. Ложечко всегда скучал без дочки и очень гордился тем, что она у него есть.  А после такой тёплой встречи и сытной еды  отец с удовольствием стал общаться с малышкой.  Нина убирала посуду со стола, наблюдая, как всё больше тает лёд в его глазах. Но супруги понимали: неприятный разговор неизбежен. Чтобы свести его до минимальных потерь для себя, Нина решила пойти на хитрость. Она, совершенно ни во что не ставившая все эти книги, из-за которых они поссорились, изобразила перед мужем ужасное раскаяние в связи с их утратой. Жена любила Ложечко, поэтому ей легко было взглянуть на проблему его глазами.

-         Дорогой мой! - Начала Нина грустным голосом. – Я понимаю, что сделала тебе очень больно, когда унесла твои замечательные книги букинисту. Но я сначала мать, а уж потом жена. Мне надо, чтобы не пропало молоко, поэтому мне требуется полноценное питание. Конечно, если бы не было Наташи, я никогда не сделала бы то, что сделала. Прости меня, пожалуйста, ради нашей малышки.

Михаил Николаевич, у которого на руках сидела дочка, глянул в милое детское лицо и устыдился того, что во время их ссоры с женой ни разу не подумал о Наташке. Всё его возмущение Ниной крутилось вокруг её невежества, но что она могла это сделать ради ребёнка, у него и в мыслях не было. А так как Ложечко был человек добрый, то остатки гнева сразу растаяли. Битву выиграла Нина и научилась хитрить с ним, чтобы делать всё по-своему, но при этом не ссориться.

Пролетели десять лет. Два года назад Ложечко перешёл работать в Детгиз, где его обязанности были много проще, а зарплата почти вдвое больше. Наташка ходила в школу. Там же в столовой работала Нина. Из маленькой коммунальной комнаты вот уже три года, как семья переехала в отдельную двухкомнатную квартиру  в новом районе Москвы. Кроме самих комнат и десятиметровой кухни им принадлежала теперь ещё лоджия, где Нина устроила цветник и поставила туда диван, здесь же оказалась старая этажерка. На ней отныне лежали игрушки и книжки дочери. Но больше всего  супругам нравилось, что у них есть ванная комната. Все бани теперь остались в прошлом. Жена, которая вечно ворчала из-за необходимости стирать наспех, кое-как, мешая соседям, теперь наслаждалась свободой и неспешностью процесса. А ещё ей нравилось, что можно сушить постиранные вещи  на лоджии. Ложечко тоже радовался новой квартире, полученной им за многолетнюю работу в Книжной палате. Но квартира по его понятиям была слишком большая, и хоть они проживали в ней уже три года, Михаил Николаевич всё ещё чувствовал себя  в  ней  в  гостях. Это ощущение усиливалось вечным криком Нины по поводу неаккуратности мужа. В старом доме она обычно молча убирала окурки и пепел, а ругала его лишь из-за прожжённой одежды. Здесь же территория увеличилась во много раз, если учитывать все помещения квартиры, где можно найти пепел и оставленные окурки, а они появлялись везде по-старому. Нина, вернувшись с работы, где в её обязанности входило много различной уборки в  помещениях школьной столовой, отчего она, конечно, уставала, вынуждена была и дома не отдыхать. Ей вновь приходилось заниматься делом: готовить, бегать по магазинам, стирать и опять-таки убирать бесконечные окурки и пепел. Эти последние доводили женщину до бешенства. Её возмущало, как  человек не понимает, что в такой замечательной квартире надо вообще бросить курить! Ссоры повторялись ежедневно. Этим летом дело дошло до требований со стороны жены, курить только на лоджии, а больше нигде в квартире. Рассердившись на такой ультиматум, Михаил Николаевич перенёс на лоджию свои книги, журналы,  торшер, спальные принадлежности и фактически поселился там, благо летом погода позволяла жить на улице. С женой он перестал разговаривать. Их молчаливая война была в самом разгаре, когда пришло письмо из Ленинграда с сообщением о болезни матери Нины. Жена оформила отпуск, взяла Наташу и уехала в Ленинград. Муж праздновал свободу. Его никто не пилил, он жил, как хотел и курил, где хотел. Через месяц жена прислала письмо, что мать нуждается в уходе, и они с дочкой задерживаются, просила оформить её увольнение с работы. Он всё сделал. По Наташке Ложечко скучал. Но думать об их возвращении не хотелось. «Статуэтка» давно разочаровала, некогда восхищённого ею поэта. Она была очень примитивно устроена, никогда ничего не читала и не хотела  читать. Когда муж заводил разговоры о чём-нибудь для него интересном, она, совсем как чеховская «Попрыгунья» засыпала, а он всё чаще чувствовал одиночество вдвоём. К тому же новая квартира поглотила жену целиком. Создание «гнёздышка»  стала её целью в жизни. Для кого и зачем она накупает вещи, Нина не задумывалась. То, что мужу все её хрустальные вазы, слоники, какие-то аляповатые чашки совсем не нужны, женщине и в голову не приходило.  Она не понимала, что каждая подобная новая покупка отдаляла супругов друг от друга всё больше. Оставшись один, Михаил Николаевич сначала просто отдыхал от её криков, а потом ощутил настоящую свободу: он больше не зависел, от давно чужой ему женщины. Вот теперь в её отсутствии Ложечко  ясно понял, что разлюбил жену. Мысль о разводе  посетила Михаила Николаевича. И вдруг снова, как когда-то давно его сильно потянуло на Скалбу.

Лето кончалось. Погода обещала много грибов. Взяв корзину, он отправился на вокзал. Лес встретил весёлым птичьим гомоном, комарами, белкой, скачущей так близко, что казалось, можно её схватить за хвост. Грибы и, правда, были. Он набрал сыроежек, подберёзовиков, лисичек и, сев на поваленное дерево, закурил. Вдруг прямо на него из леса вышли двое – парень и девушка.

- Вот так встреча! Михаил Николаевич, здравствуйте! Что не узнали? Я -Ирина, -  девушка тряхнула головой и засмеялась. Михник вспомнил, как, смеясь, запрокидывала голову Маргарита, и на душе его стало тепло и грустно.

-         Это мой муж Володя, знакомьтесь, - сказала Ира,  молодой человек протянул Ложечко руку.

-         Очень приятно! – пожал руку Михаил Николаевич, разглядывая Ирину, которую сначала совсем не узнал.

-         Вы за грибами приехали? Мы тоже. Но грибов что-то мало.

-         Я кое-что насобирал, вот посмотрите. Ну, расскажи, как вы живёте?

-         Как живём? По-всякому.  Мы, например,  с Володей закончили в этом году МГУ, родители в 1956-ом отхватили садовый участок и заняты выращиванием клубники с картошкой, а ещё наша кошка только что родила четверых замечательных котят. Возникает проблема, как их пристроить, - Ира опять засмеялась, встряхнув головой совсем так, как это делала когда-то Рита.

-         Да, изменений много. А я живу теперь в новой квартире, приходите с Володей в гости, - он продиктовал адрес.

-         Ладно, до свиданья, мы пошли искать грибы, а то стыдно возвращаться с пустой корзинкой, - улыбнулась на прощание Ирина.

Ложечко встал с бревна. Кругом была прежняя красота летнего леса, но на неё как будто набросили пелену. Собирать грибы уже не хотелось. Он пытался понять, что случилось. Почему у него так резко испортилось настроение? Перебрал весь разговор с Иришкой, и вдруг  дошло: он никогда больше не увидит Маргариту. Она теперь  сидит на своём участке и летом, и весной, и осенью.  Получалось, что старая боль ещё жива? Удивительно. Ведь лет десять всерьёз не вспоминал о Рите, так лишь изредка наплывало вдруг настроение, но легко  всё отгонялось. И вдруг сейчас разом нахлынуло, как прорвало трубу в чувствах и воспоминаниях.

Дома, перебирая грибы, чтобы потом их зажарить, Михник размышлял о том, что видимо, после развода  до конца своих дней он обречён будет жить бирюком.  Эта перспектива не смущала, одиночество вдвоём хуже, но грусть заполнила душу.

Жена не писала полгода, он тоже. Потом пришло даже не письмо, а сообщение, что Нина просит развода, потому что встретила другого человека. Ложечко послал всё, что от него требовалось, и оформил алименты на дочь. Так их брак распался, как бы в нужное для обоих время. В середине зимы, в воскресенье к Михаилу Николаевичу заехали Ирина и Володя. Они нашли хозяина дома в прожжённом грязном свитере, везде по квартире валялись окурки и пепел. Ире пришлось сначала поинтересоваться, где в его доме веник и тряпка, а потом только гости смогли сесть на стулья и облокотиться о стол. Принесённый ими торт пришлось попробовать лишь после освобождения раковины от грязной посуды, чтобы нашлись ложки и чашки. Зато Ложечко весь вечер читал гостям новый цикл своих стихов, опубликованных недавно. Одну книжку Михаил Николаевич подарил Ирине, в тайне надеясь, что Маргарита прочитает его вирши. Об этой женщине он теперь всё время  тосковал. Иногда, лёжа на диване и перебирая в памяти прожитое, он придумывал счастливый конец их взаимоотношениям, выбрасывая вон те, обидные слова, которые решили, по сути, его собственную судьбу. «Как нам могло  быть хорошо! Но, увы, я сам всё погубил», - с грустью подводил итог своим размышлениям Михник.

Года через три,  случайно оказавшись в том же районе Москвы, где жил Ложечко, Ира решила навестить старого знакомого. На её звонки дверь долго не открывали. Потом появился встрёпанный, плохо одетый человек, в котором она с трудом узнала Михаила Николаевича, так он постарел. Ложечко тоже не сразу узнал Ирину. А, узнав, схватил её за руку, как будто она собиралась немедленно сбежать и потащил в комнату.

Внутри опять как тогда, давно было грязно, повсюду окурки и пепел. Ира сразу же решила навести хоть какой-нибудь порядок, но Ложечко не позволил:

-         Сначала главное, а всё остальное потом. Вот, возьми, - протянул ключи Михаил Николаевич.

-         Что это? Зачем?

-         Я на этой неделе ложусь в больницу. У меня стали отниматься ноги, говорят, возможно, операция. Сама понимаешь, исход её неизвестен, если врач из поликлиники подозревает гангрену. Здесь в этом ящике стола мои распоряжения на случай смерти. Обещай, что всё исполнишь. Ведь судьба не зря привела тебя сюда именно тогда, когда ты мне больше всего нужна.

Ирина взяла ключи, не зная, что и сказать. Её удивил сегодня дядя Миша. Он был грязен, лет на десять постаревший с тех пор, как они виделись, но глаза сияли от счастья, что  пришла именно она. Когда Михник закончил свою речь о больнице, Ира всё-таки взялась за уборку. Ложечко сразу стал  безразличным, ему было всё равно, чем она занялась. Лицо больного побледнело, глаза потухли, будто кто-то спустил внутри него шарик, который теперь сдулся.

Убрав квартиру и вымыв его посуду, Ира нашла груду белья в ванной. Она выбрала  одну рубашку, на которой было поменьше дыр, от папирос, майку, пару носков и выстирала их, чтобы он мог поехать в больницу в  чистом.  Пока Ирина занималась хозяйством Михника, он лежал на диване. Очень болели ноги, но ему не хотелось признаваться  в этом. Михаил Николаевич  уже мечтал, чтобы женщина поскорее ушла, тогда можно будет опустить больные ноги в холодную воду. В последнее время такая процедура снимала боль.

Когда Ложечко лёг в больницу, Ире долго не удавалось вырваться из дома, чтобы  навестить там Михаила Николаевича. Они с мужем и маленькой дочкой жили на другом конце города. Только через две недели попала она к нему. Состояние Михника было тяжёлым. По телефону Ирина рассказала матери о Ложечко и своём посещении его в больнице. Маргарита очень удивилась, что они хоть редко, но видятся. Ира надеялась, что мать  тоже поедет в больницу, но она категорически отказалась ехать. Вскоре заболела   дочь Ирины. Девочка болела долго. Больше в больнице у Ложечко никто не был. Когда ребёнок поправился, Ира позвонила в регистратуру, чтобы справиться о здоровье Михаила Николаевича и  узнала, что он вчера умер. Ирина вместе с мужем поехали на квартиру Ложечко. Там, судя по всему,  никого  до них не было. Ира нашла всё, как тогда, в последний свой приход. Открыв ящик стола, они прочитали что-то вроде завещания дяди Миши. Он просил написать в Ленинград о его смерти Наташе и бывшей жене, чтобы они, похоронив хозяина, распорядились квартирой  и вещами в ней. Только теперь Ирина узнала, что у Михника была дочь. В ящике лежало фото девочки, очень похожей на отца и её ленинградский адрес. Все свои книги Михаил Николаевич завещал соседней детской библиотеке. А ещё Ирина с Володей прочитали: «Свёрток, обёрнутый в газету и находящийся под столом, для Маргариты Иосифовны, ( далее шла её старая фамилия до второго замужества)». Свёрток был большим, тяжёлым, но открывать его без  мамы Ирина не стала. Маргарита с мужем жили отдельно от семьи дочери и довольно далеко друг от друга по московским понятиям. Поэтому Володя отвёз сначала свёрток к себе домой, а Ирина позвонила матери, рассказав о завещании. Маргарита Иосифовна попросила развернуть свёрток и сказать, что в нём. Когда сняли газету, под ней оказались книги: новые стихи Ложечко, его новые повести и рассказы, тома Детской энциклопедии под его редакцией. Кроме того, там был увесистый альбом с рисунками. Все они изображали  окрестности  Скалбы или  портреты Маргариты. Правда, портреты повторяли молодой её облик, это, видимо, объяснялось тем, что Михник рисовал свою музу по памяти, но сходство было разительное.

Книги и рисунки Михника  Маргарита Иосифовна хранила до конца своей жизни. В стихах и прозе Ложечко она нашла много о себе, о его преданной любви к ней, пронесённой им почти через всю жизнь. Рита была благодарна ему за такое к себе отношение, но она ни разу не пожалела о том,  что судьба её сложилась иначе, чем мечтал в одиночестве Ложечко, спустя годы.

     «Наследство»  же Михаила Николаевича до сих пор  можно найти у детей и внуков Маргариты Иосифовны.