Серебро Рабиновича

Во второй половине прошлого века в одном закрытом ленинградском НИИ появился и уверенно начал построение научной карьеры молодой, подающий надежды сотрудник. Обзову его известной по анекдотам фамилией, которая не будет истинной, но добавит определённый штрих к портрету - Рабинович.
 
Трудолюбием, цепким умом, вооружённым приличным объёмом знаний, и неуёмной страстью к научному поиску, Рабинович в короткие сроки завоевал расположение научного руководства и подавляющей массы сотрудников. Всё указывало на то, что начало его научной карьеры удачно вписалось в проложенную колею и в будущем его ждёт только успех. Он с завидной частотой генерировал идеи, на которые руководство среднего звена, а порой и высшего, реагировало снисходительной усмешкой, временами озадаченно, а бывало, что то или иное предложение с одобрения Научного совета принималось к реализации, но, естественно, уже в соавторстве и под патронажем какого-нибудь весомого научного имени, благо таковых среди начальствующего состава водилось без недостатка.

Всё было хорошо до тех пор, пока один из приятелей, работающий по экологической тематике и утилизации отходов, на ресторанных посиделках в честь предзащиты своей кандидатской в несколько развязной манере отрезюмировал, что на этой модной тематике кандидаты и доктора вылупляются как из под наседки, а эффективности её приложения ни в производстве, ни в добывающей промышленности как не было, так и нет.
 - Ты возьми вон стоки нашего НИИ - там вся таблица Менделеева. Если бы найти способ отлавливать содержимое, хотя это не проблема, разделить его по элементам - пол проблемы, и чтобы всё это было достаточно дёшево - а вот это уже проблема, - не надо было бы героям Джека Лондона открывать Клондайк на Аляске: добро пожаловать в Россию, обогощайся кто сколько может!
 - А чего бы ради американцев пущщать на эту сточную манну? Мы что, сами не в состоянии вопросик решить?
Приятель разочаровывающе вздохнул, в момент угасло возбуждение, в которое он впал в приливе лекторского искусства:
 - А у нас это никому не нужно: многим помешает спокойно жить и гонорары получать за внедряемые на уровне Госплана фикс-разработки...

Из полупьяных откровений приятеля Рабинович вынес только одно - идею, реализация которой в будущем прошла не вполне благополучно.
Суть разработанного им метода заключалась в улавливании с помощью ионообменных решёток из слабых полиэлектролитических растворов какого-либо заранее заданного элемента.
В соответствии с неписанными правилами и, соблюдая субординацию, он предложил проработку идеи сначала непосредственному начальству, потом — выше… и ещё выше, и примерно через год перемещений от инстанции к инстанции, получил окончательный «отлуп» от высшего органа — Научного совета НИИ с унизительно обидной формулировкой, содержание которой сводилось к следующему: в мировой истории науки и техники достаточно изобретателей каких бы то ни было — физических, химических и энергетических разновидностей «вечного двигателя», и ещё одно имя в этом списке совершенно без надобности. А если младший коллега считает ослами представителей высшего ареопага, ныне здесь присутствующих, то это сугубо его личное дело, как нельзя более характеризующее его умственные способности, о чём ему следует серьёзно задуматься; свои же честные научные имена, звания и репутации, равно как и репутацию родного научного заведения, эксперты позорить участием в антинаучных разработках не желают, да и заблудшему, хотя и весьма способному коллеге, внести непоправимый изъян в репутацию будущего научного имени не позволят.
Столь откровенную отповедь Рабинович получил благодаря тому самому упорству, которое до сих пор помогало ему продвигаться вперёд, только ранее оно удачно направлялось «старшими товарищами» на повышение их научного авторитета, а ныне начало работать наоборот, что в течение целого года вызывало и усиливало чувство раздражения. А упрямый выскочка, устремившись к манящей перспективе, никак не хотел этого понять… а, может, не мог? Но пока ещё баланс того, что он привнёс в кладовые властвующих магистров и может привнести в будущем, и того, что они рискуют потерять при таковом развитии событий, остаётся положительным, а стало быть пока надо указать нарождающемуся «гению-конкуренту» его место и заставить работать на интересы институтской элиты.
Следуя данному совету, наш герой задумался о состоянии своих умственных способностей, но выводы сделал не те, которые от него ожидали и… начал действовать, доказывая свою правоту. Минуя Совет института, Рабинович подаёт заявки и вскоре получает авторские свидетельства на несколько изобретений. Это уже аргумент: патентный институт Союза не будет регистрировать изобретение «вечного двигателя»!
С ликованием в душе и со свидетельствами на руках он заявился к руководству и в очередной раз попросил включить его тему в план работы института, и… получил очередной разнос, причём в этот раз выражения, в которые облекались мысли руководства, не отличались изощрённостью вежливого издевательства, но могли поспорить колоритом с манерой изъяснения питерских портовых грузчиков.
В частности Рабиновичу было указано на то, что план работ составлен на много лет вперёд, что согласно оному НИИ предстоит решить ряд сверхважных задач оборонного значения, финансирование на решение которых выделено из госбюджета и оно не предполагает затрат на какие-то посторонние исследования с негарантированным результатом, а крысы из патентной службы, привыкшие грызть пустые бумажки, в данном случае не указ, поскольку пачками плодят изобретения, не работающие в реальности, и не несут за это никакой ответственности. Напоследок был процитирован плакатный девиз: план — закон, выполнение — честь, и шёл бы ты отсельву вприпрыжку зарабатывать эту честь согласно расписанному регламенту работ. Да!, и не забудь про норму перевыполнения заработанной чести в соответствии со встречным планом к последнему призыву Партии и Правительства…
С этого момента плотность работы у Рабиновича стала странным образом повышаться. Появились поручения, весьма отдалённо касавшиеся направления его исследований, требовавшие дополнительных затрат на изучение вопроса; порой приходилось выполнять задания, имеющие второстепенное значение (с которыми вполне мог справиться работник более низкой квалификации), но находящиеся, тем не менее, на контроле у руководства. Сроки выполнения приходящих со стороны заданий оказывались как правило ощутимо короткими, так что приходилось напрягаться, чтобы рапортовать о выполнении точно в указанный срок. Иногда сваливалось задание (также второстепенной важности), ответственность по которому превышала предусмотренную его служебным положением. В общем, как констатировал приятель, один из немногих, что осмеливались не скрывать дружеских с ним связей, вокруг Рабиновича начало искусственно создаваться поле вероятностных градиентов неудач: начальство создавало для отдельно взятого сотрудника, впавшего в немилость, некомфортные условия работы и в лучших традициях социалистической реальности дожидалось момента, когда он в чём-нибудь проштрафится.
Сам Рабинович повышения интенсивности труда, казалось, не замечал и отчитывался по сыпавшимся на него заданиям с занудной педантичностью: точно в срок, не позже, но и не раньше. Непосредственный начальник, уходя домой по окончании рабочего дня, с показным участием задавал один и тот же вопрос: «Ну, Вы что же не собираетесь домой?» — и испытывал затаённое удовлетворение, получая один и тот же ответ: "Да, надо бы ещё кое-что сделать.»
Удовлетворение испытывало и высшее начальство, когда непосредственный начальник Рабиновича в регулярных докладах рапортовал о степени загруженности подчинённого и согласовывал загрузку на следующий срок: вот и пусть занимается подтиранием соплей за нерадивыми работниками, глядишь, дурацкой инициативы поубавится.
А Рабинович помимо «подтирания соплей» успевал заниматься и своим непосредственным направлением работ, которые также шли точно по плану (однако он уже не форсировал их так, как бывало прежде), и кое-чем ещё, к чему он приступал после окончания рабочего дня, убедившись, что непосредственное начальство благословясь удалилось.
Через несколько месяцев он установил на выходе канализационных стоков института две изготовленные вручную ионообменные решётки. И только теперь начал испытывать сильное волнение. Решётки не требовали никакого дополнительного обслуживания, никакого питания; они должны были просто стоять и пропускать через контактную поверхность кубометры текущей воды. Именно это изначально и смущало учёных мужей: что, макнуть их в раствор — и всё? дело в шляпе??
Ещё через месяц он снял решётки. На одной осело 137, на другой 84 грамма высокопробного, химически почти чистого серебра. Рабинович переплавил серебро в слитки и пошёл по институту, демонстрируя работоспособность его изобретений: вот вам факт!
Институтский актив погрузился в транс: кто-то неподдельно удивлялся, кто-то по-доброму поздравлял с успехом, некто, что называется, «выпал в осадок» от зависти, большинство насупившись помалкивало.
Пару недель Рабинович чувствовал себя победителем и предлагал слитки в подарок всем желающим: теперь он мог их наделать множество, стоило только установить вместо маленьких экспериментальных решёток образцы побольше. Желающих не нашлось. Зато у кого-то из коллег нашёлся знакомый ювелир, который в конце концов и приобрёл у Рабиновича оба слитка по цене драглома.
Это, в отличие от прочих, оказалось роковой ошибкой. К Рабиновичу наведались «гости из компетентных органов», взяли его под «крылышки» и — началась раскрутка.
Изначально наиболее тяжёлым пунктом обвинения было раскрытие секретных сведений для неопределённого круга лиц — Рабинович имел допуск по форме №1. Впоследствии это обвинение провалилось: ведь Научный совет отверг идею как антинаучную, а в описании изобретений нигде не говорилось, что метод предназначен для получения драгоценных и стратегических металлов. Следствие проводило поиск по самым различным направлениям обвинения: превышение должностных полномочий, использование служебного положения в личных целях и т. д., и т. д. и, наконец, остановилось на факте незаконной добычи и операций с драгоценными металлами.
Много позже, когда прошлое стало возможно рассматривать с окрепших позиций настоящего, обсуждая с друзьями те далёкие события, Рабинович бесстрастно отметил, что всего бы этого в его жизни не было, если бы тогда в качестве выбора он остановился на каком-нибудь другом элементе: ну, цирконий там, или ниобий, по крайней мере продать было бы некому. А пока был суд, по решению которого он «схлопотал по всей строгости закона», был направлен для дальнейшего осмысления своих умственных возможностей в места, наиболее к тому располагающие, и «оттарабанил» длительный срок, что называется, от звонка до звонка.
К чести его следует сказать, что Рабинович не опустился до пассивного долготерпения и всё время заключения готовился кардинально перестроить собственную жизнь: по освобождении ему потребовалось совсем немного времени, чтобы покинуть родную державу навсегда.
На сегодняшний день господин Рабинович является гражданином США, имеет высокий гражданский статус, приличные доходы и занимается научными разработками в области генной инженерии. Он перетащил за собой из России нескольких талантливых научных работников, инженеров, техников и основал собственную лабораторию, все работы которой финансируются Пентагоном, а, стало быть, госбюджетом. И кстати, метод улавливания редких и драгоценных металлов с помощью ионообменных решёток используется сегодня в США достаточно широко.





ridero.ru/books/skazki_bezvestnoi_shaluni/