Промысел 1 15 3

Начало:
http://www.proza.ru/2014/04/28/602

Предыдущая страница:
http://www.proza.ru/2015/04/25/1054

Понимая: терять нечего, Ида оплавила силикон и волоконную оптику в арсеналах фотонного оружия обеих действующих баз.
«Стрелять молниями, охотник, Треугольные больше не будут».
 «Почему там, на реке, однажды выстрелив, второй раз не могли?»
 «Я находила и ломала. Сейчас обнаружила места хранения, разоружила полностью».
«Теперь, женщина, Чернобрюхие менее опасны?»
«Не знаю. Ножи остались. Если убрать, у людей тоже отнимутся».
«А другое?»
«Должно быть оружие, шлифующее гранит. Уничтожить не могу. Не знаю достоверно, где находится. Делать надо одновременно. Случайно оставшейся единицы хватит для разрушения главного хребта. Значит, или убирать всё, или не трогать».
Дымовое отверстие засерело. Гул водяных насельников, похожих на тритонов рептилий, указал миг рождения утра. Неотличимый от земного рассвет поднялся, раздвинул плотную облачность. Мимолётное ненастье уходило на запад, оставляя до чиста вымытый мир. Капли снизками висели на листьях, светились мириадами радуг. Птицы выкормили потомство и, свободные от забот, посвистывали, позванивали, не кричали, но обозначали присутствие, отдыхали перед дальней дорогой. Ида, чтобы формально оживить долго пустовавший круг, вышла за водой. Лайп встретилась на тропе, рассказала о грозящей Кину постановке у костра. Жена родоначальника племени Синих камней подивилась непредсказуемости человеческой жизни. То, что Лайп считала опасностью, был пустяк. То, что Ида считала опасным, не могло бы вместиться в голову прошедшей все возможные круги ада Пайти.
«Благодарю тебя, Лайп. Мы жили и не догадывались о такой беде».
Сказала Ида. Искренность успокоила, дала надежду на избавление. Впервые Лайп почувствовала радость. У ставшего родным охотника хорошая жена. Коснувшись худенькой руки, Ида увидела: индикатор не вздрогнул. Здесь одно из двух, подумала умелица оценивать состояние тела, либо женщина совершенно поправилась, либо тряпка отказывается определять опасность здоровья.

Подсуетились и попались все,
Попались в сети бытия.
Мне часто снится апокалипсис:
Земля и пуп -- конечно я!
Такой-то пуп, не шибко связанный,
Такой-то вялый корешок...
Лишь ворох слов, не рядом сказанный,
Да мыслей меленьких мешок.
У них события, как арии:
Архангел, четверо коней
И катаклизмы по сценарию...
Да нужды в этом нету мне...
Я -- пуп земли. Пешком по млечности
Плетусь, ведомая судьбой.
Люблю и верую, и вечностью
Плачу за веру и любовь.
Пока по кайфу, и довольна я,
Что так-то выскочу одна.
Но вот конурка треугольная,
А сзади серая стена.
Себя догадками тревожу я:
Ведь сон не явь, а явь не сон.
Налево дверь, на лаз похожая,
А впереди Господь и он…
Грустят глазами, так-то жалобно
глядят собаки в стылый след.
коли сумела, убежала бы,
Но хода нет. И слова нет.
Да, слова нет. Всё прежде слышано,
Открыто было и прошло.
Уверенность морозом выжжена,
Ветрами выдуло тепло.
Вы настоящим не утешите,
И в будущем напрасен труд:
Грешки, грехи, грешонки, грешики
Подняться выше не дадут.
Чертям пардон! Какую выручку
С меня сумели б поиметь?
Ведь мне ж за малую обидочку
Весь ихний ад перетерпеть!
И погубителям не в кассу я,
И утешителю не в раз...
Но вот по мановенью властному
Открылся тот последний лаз.
Пропали все. Осталась мне черта:
Отмерен миг, и путь готов.
А там огонь ревёт и мечется
Ста восемнадцати цветов.
Страшна его разнообразица,
Неотвратим и звук и вид:
Грозится синим, красным дразнится,
Зелёным жжётся, жёлтым злит...
Что же сказалось на прощание?
Какие вспомнились дела...
Я даже в воду при купании
Войти без крика не могла.
В огне кричать, вообще нелепица:
Из пепла кожи не вернут.
Но стыдно, если стены слепятся
И дуриком туда толкнут.
К стыду питая отвращение,
В мигнувший миг и крайний край
Велю нездешним повелением:
"Ну, коли веруешь -- ступай".
И шаг... И вой, как ветер в осени...
И вонь, и треск, и боли блеф!
И, словно с лука, шкурок до семи
С меня слезают, ошалев.
Восьмая шкурка душу вынула,
Встряхнула, точно мокрый зонт.
Как будто заново раздвинула
сведённый в точку горизонт.
Волной холмы, речонка малая...
Влекусь по влажному песку.
За лесом туча запоздалая
Стучит забором по мешку.
На листьях радуги дрожащие,
Пунктиром капли на спине...
Лохматенькие, настоящие,
Мои ребёнки льнут ко мне».

Вспомнила женщина первого охотника приречья некогда читанное, собрала волю в кулак, настроилась на ожидание. Показалось чрезмерным встречаться с людьми, стала призраком, спустилась вниз туда, где Великая Река рождается снова. Камень обдал влажным теплом. Захотелось, будто в детстве, нагишом распластаться так, чтобы половина тела легла в холодную воду, а другая чувствовала жар, но увидела, что и при отсутствии «тряпки» не получилось бы. Водная кромка упала под край . Там, где весной бушевала неистовая пена, было сухо, отслеживалась сеть глубоких трещин. Складывалось впечатление, что готовый рассесться свод вряд ли простоит долго. По паводку добрая сотня метров склона обрушится, изменит рельеф речного дна. Как поведёт себя гигантский поток и береговые грунты, не имеющей геологических познаний Иде оставалось только гадать или отменить подвижку. Если бы на смотровой площадке Священной Горы оказался внимательный наблюдатель, то заметил бы, что птицы, стремящиеся к реке с южной стороны, далеко облетают область Синих Камней. Опустился сверху гиперпучок, нити концентрированной энергии начали проникать в щели, действовать наподобие сварки. Ида на миг успокоилась. Тысячелетия пройдут прежде, чем вода источит изделие.
Очередная волна страха подкатила к горлу, и вдруг мелькнула шальная мысль: надо, пока есть время, отрастить ноги Моти.
Отец изобретателя колеса сидел возле стекловарной печи. Огонь не хотел разгораться, Ида стволиком прочистила поддувало, дело пошло веселей. Старейший Мойи удивился появлению женщины родоначальника. Мужняя жена идёт в круг, где заведомо не должно быть хозяйки! Для подобного визита нужен серьёзный повод или серьёзная наглость. Родство через сына и дочь было сомнительным, муж позволения говорить не давал.
«Я, мастер, принесла тебе бурые камни, из которых родятся лезвия Чернобрюхих,- сказала Ида, - Твой сын сможет на болотах найти такие же».
«Мы пробовали греть, ничего не получилось».
Моти показал образцы руды.
«Твой сын просил. Я узнала, как родятся лезвия. Чтобы ты не утруждал память, не ошибся, оставлю на глиняной стене слова».
Будто бы остриём палочки, тепловой точкой Ида написала подробную инструкцию по выплавке железа из болотной руды, нарисовала древнюю домницу в трёх проекциях. На другой стенке изобразила молот, наковальню, горн, расписала, как делать поковки.
Мастер понял, руками показал приблизительные размеры изображённых объектов.
«Ты, Моти, добавишь другие камни, сможешь добиться, чтобы изделия были гибкими, прочными, не хуже, чем у треугольных, я знаю».
Жена родоначальника племени Синих камней увидела: отец восемнадцати дочерей глядит полными слёз глазами.
«Ты хочешь умереть, женщина?»
Почему, мастер, говоришь так?»
Ида вздрогнула бы, если б могла.
«Скажу, «уйти», но вижу: твоё сердце полно смертной муки».
«Не хочу, только грань близко».
Моти кивнул, и будто нечаянно Коснулся держащей палочку руки. Таково здесь родительское благословение. Индикатор опять не вздрогнул. Тряпка не признавала мастера больным.
«Вернись к мужу, дочь своего отца, забудь о том, что близко, - человек глядел жадно, желал отнять беду, - я буду просить о тебе, как сумею».
Женщина Нокка повиновалась. Повернувшись, чтобы выйти, заметила на плетёном стеллаже рамки с натянутой кожей. Птицы и облака глянули оттуда, трепетно зашелестела листва, тонкий воздух скользнул сквозь вычурность едва уловимых теней. Главным же явилось чувство, что люди только сейчас шли здесь, сидели, рассматривая не замечающий их мир. Палитра более чем скромна, но понимание живописной Фактуры, грамотность в построении колорита характеризовали широко осведомлённого мастера,  умеющего выбирать художественное направление, близкое его мировоззрению.
«Кто рисовал?»
Спросила Ида.
Жена».
Был ответ.  За картинами в уголке топорщило лопости водяное колесо, притаилась модель парусной лодки.
«Хорошие затеи, славному по силам, я говорю! Тебе, мастер, нужны подручные».
«Да, женщина. В стойбище живёт охотник, именем Волт, имеет много сыновей. Все глядят в мою сторону. Я не останусь один».
Майт выкарабкалась. Случившийся на фоне сизой смерти выкидыш чуть не отправил хозяйку круга туда, где не бывает разлук, так сказал Донни. Первопроходец с Третьего Рукава чрезвычайно обрадовался визиту и решил накормить женщину Кина. Пришлось есть, отсылать стволиком пищу рыбам. Занятие несколько развлекло. Донни после долгого бездействия собрался в лес. Начался сбор ранних злаков и сравнимых с земными желудями хлебных плодов. Майт плелась следом, но работать не могла. Жена родоначальника племени Синих камней взялась помогать сборщику. Донни диву давался. Достаточно было подставить раскрытый зев под дерево, стукнуть по стволу, и мешок тотчас наполнялся золотистыми кругляшками, причём, ни один плод не падал мимо. Притащив полтора десятка парных перевесов, к большому удивлению принимавших урожай соплеменниц, Донни изнемог, улёгся в кругу.
Кин, чтобы дать возможность женщине сверять стабильное мироощущение, ушёл на склон, туда, где паслось приручённое стадо. Генк с женой и сыновьями жил выселком. Старейший Эйи вспомнил детство и хищника, на котором катался, изготовил позволяющую править копытными упряжь. Зверолов радовался изобретению. Животные теперь смогут возить охотников, таскать корягу, рыхлить почву. О такой палке рассказывали бывавшие на болотах люди с рукавов. Там соху впятером тянули охотники. Генк был счастлив. Старшему в роду нравилась жена и женщины сыновей. Упряжь тоже вышла удачной. Кин застал Эйи за странным занятием: охотники ловили подросших самцов, опрокидывали на спину, удаляли семенники. Работа требовала усилий сноровки. Животные были крупными, сильными, несмотря на юный возраст.
«Зачем вы делаете так?»
Спросил Кин, когда очередного бычка пустили оскоплённым.
« Бессемянные звери дают больше мяса и спокойны, - объяснил Динн,- Именно этих следует приучать таскать тяжести».
Кин стал помогать. Занятие увлекло, наполнило время. Ида появилась, когда самцы были обработаны. Охотники спустились к сбегающему со склона ручью, сняли одежду, ополоснули, повесили сушить. Голые люди сидели, любовались голубоватой дымовой струйкой. Огонь не смел соперничать с яркостью полуденных лучей, но дымок, порождение света и тепла, двигался живым столбиком, свивался кольцами, поднимался почти отвесно.
«Лайп предупредила: тебя, охотник, собираются поставить у большого костра за незаконное колдовство».
Сказала Ида так, чтобы не слышали Эйи.
«Ты не пожалела труда передавать вздор, женщина!»
Кин попытался засмеяться, но вышло, точно кашляет , подавившись.
«Ты свободен от работы, которой занимался?»
«Мы выполнили, да. Что нужно тебе?»
«Я хочу быть с тобой, охотник».
До окончания срока службы тряпки осталось десять часов. Возможное было сделано. Захотелось обнять, надышаться, забыться. Впрочем, желаемое вряд ли получится. Ида знала: предупреждалка не даст. Далеко уходить не стали. Соединились в оболочке и, не развязывая войлоков, сквозь дымоход вернулись в круг.
«Что случилось, скажи!»
Первый охотник приречья задал вопрос, но ответить было нечего. На самом деле, случившееся формулировалось так: осталось слишком много времени до того, что должно случиться. Ида поняла: последние часы лишние. В этой реальности от обречённых ничего не зависит. Женщина первого охотника приречья ночью собрала стволиками хлебные зёрна с огромной территории, доверху забила пять пустых кругов, на оставленном под пашню пожарище измельчила в прах недогоревшие деревья, камни. Теперь люди переймут опыт соседей, смогут получать достойную награду за свой труд. Большего для жителей стойбища Синих камней Аделаида Бартон сделать не могла.

Продолжение:
http://www.proza.ru/2015/04/27/615