Как я 30 лет назад летел через Донецк

В апреле 1986 года я работал прорабом на строительстве УКПГ-15 (установки по переработке газа) между Новым Уренгоем и Ямбургом. Уренгой тогда всё ещё был связан с Большой Землёй только по воздуху. Огромные лайнеры перетаскивали туда-обратно бригады вахтовиков, и эти люди всегда летали в полуобморочном состоянии - напивались до чёртиков.

Кстати, как-то видел такого, напившегося до чёртиков, в посёлке строителей, соседнем с нами. Он сидел внутри гусеничного вездехода, и не хотел вылезать. Орал что-то невнятное. Вокруг на много километров голая тундра, ранняя весна, холодно ещё. Возле машины его товарищи, все уговаривают:
- Серёга, выходи! Ну чё там сидеть? Вылезай, давай!
А он истерически, визгливым таким голосом орёт изнутри:
- Уйдите все! Отстаньте! Я больше не могу! Я убью себя!
И что-то бормочет, как будто продолжает прерванный разговор.
Ему снова добродушно так:
- Да ладно тебе, да чё ты, да выйди уже, пойдём, выпьем!
А он ещё истеричней:
- Уйдите, суки, ненавижу вас! Я убью себя!!!
В общем, каким-то чудом его друг сумел влезть в этот вездеход через верхний люк и вытянул заряженную охотничью двустволку и этого самого Серёгу. Говорили, он потом повесился. Но сейчас не об этом.

11 апреля, как сейчас помню, у меня начался длинный 42-дневный отпуск. /Я приехал в аэропорт, где ждали погоды (в прямом смысле - потому что вовсю мела метель) несколько рейсов. Я знал, что это может быть и надолго, и на пару часов. Откроется просвет - выпустят пару бортов. Среди прочих - подвыпивших, сильно выпивших, откровенно пьяных и уже лежачих - я заметил Сашу, бригадира одной из бригад вахтовиков с нашего участка. Его люди только что отработали двухмесячную вахту и должны были вылетать на месяц отдыха. Только у меня был билет на Москву, а у них на Донецк. Через несколько часов "окно" открылось, объявили посадку на Тюмень, на Сургут и на Донецк. Москва была по-прежнему закрыта. Саша, уже изрядно "подогретый", посмотрел на меня и вдруг возбуждённо сказал:
- Слушай, а полетели с нами!
- В Донецк? Зачем? А оттуда как?
- Да какая разница?! - горячился он, - Главное же на Большую Землю попасть! А оттуда - хоть самолётом, хоть поездом, хоть на автобусе! Выберешься! Куда угодно! Все пути открыты!
Я подумал и решил, что он прав.
- Полетели!

Через несколько часов мы приземлились в Донецке. Первое, что я узнал, - на Кишинёв билетов нет и не предвидится в ближайшие две недели. Второе - прямые поезда на Кишинёв из Донецка не ходят. Нет, можно, конечно, добраться до Киева или до Харькова, но там проблемы с билетами ещё хуже (в этот момент я впервые помянул бригадира Сашу недобрым словом). Опыта долгого сидения и ожидания в аэорпорту мне было не занимать, но главное - билет! Его-то как раз и не было. И сидеть БЕЗ билета - совсем не то же самое, что сидеть С БИЛЕТОМ.

А тут ещё апрель, в Донецке распускаются листочки, расцветают деревья, тепло и солнечно. Я вылетал из зимы, метели и минус 10-ти, а прилетел в весну, солнце и плюс 20. В своём меховом тулупе и меховых сапогах я чувствовал себя одновременно суперменом, покорителем северных широт, который свысока поглядывает на обычных людишек, и полным идиотом, потому что все вокруг были в рубашках и чуть ли не в сандалиях.

Я подошёл к кассе, возле которой держали круговую оборону три тётки и пять мужиков. Я начал интеллигентно:
- Позвольте, я только спрошу...
На меня смотрели молча, угрюмо и тяжело. Потом кто-то из мрачных мужиков сквозь зубы ответил:
- Тут всем только спросить.
Я понял, что надо по-другому. Я широко улыбнулся мрачному, сдвинул меховую шапку на затылок и радостно и громко заговорил:
- Слышь, браток, мне в Кишинёв! Тут разве кому-то ещё надо в Кишинёв? Туда же три рейса в день летают, все молдаване уже улетели давно!
- Мы все в Кишинёв, - устало сказала молодая женщина. - Мы с детьми, вот, второй день ждём.
- А чего ждёте-то?
- Билетов, чего...
- Вы же говорите, что нет!
- В брони есть. Бронь снимут, начнут продавать. За час до вылета обычно.
- А сколько их там, билетов?
Наступила пауза. Все молчали. Я понял, что задал очень неприличный вопрос. Даже опасный. Ведь каждый, кто стоял у кассы, считал себя первым, ну, в крайнем случае, вторым. А билетов всё равно больше двух быть не может. Кто оттеснит остальных, тот и полетит.

Я отошёл, потому что понял: в этой войне мне не победить. Против женщин не пойду, а мрачные мужики, простоявшие уже сутки в ожидании лишнего билетика - довольно опасная сила. Встал у большого окна и стал смотреть куда угодно, только не в сторону кассы. За окном дул очень сильный ветер, он гнал по дорожкам пыль, бумажки, мелкий мусор и клонил деревья почти к земле. Так прошло около получаса. В течение всего этого времени я чертыхался, вполголоса склонял бригадира Сашу по всем падежам и неоднократно поминал его мать.

Когда я обернулся к кассе, там никого не было. Видимо, всем объяснили, что билетов нет и не будет. Чёрт с ним, что не будет, но вопрос "когда" задать я могу?! Не торопясь, пошёл к кассе. Окошко оказалось открытым. Внутри сидела милая женщина средних лет. Как только я наклонился и открыл рот, чтобы спросить про Кишинёв, она вполголоса безразлично сказала:
- Паспорт давайте.
Я достал и дал. Молча. Она открыла его и начала заполнять билет.
- Я... эээ... мне...
И в это мгновение волшебный, нежный, тёплый женский голос на весь аэропорт по трансляции произнёс:
- Желающие вылететь в Кишинёв, приглашаются к кассе номер два.
Я отошёл на шаг и посмотрел на номер кассы. Два. Всё правильно. Тем временем кассир так же безразлично произнесла:
- Деньги давайте.
Я сунул руку в карман, вытащил пачку денег, выдернул из неё сколько-то десяток, протянул ей. Она выудила нужное количество, отсчитала сдачу и дала мне билет на Кишинёв. В этот момент подбежали те, кто держали круговую оборону.

Я посмотрел в сторону - за окнами продолжал бесноваться ветер, - потом незаметно спрятал билет и паспорт в карман и, не торопясь, вразвалочку - мол, я просто погулять вышел - направился в туалет. Сердце пело и плясало в груди. Сгоряча я всё простил бригадиру Саше, и мысленно пообещал ему проставиться при следующей встрече. Пока я рассупонивался в кабинке, расстёгивал тулуп, ремень, пуговицы на брюках, вошёл кто-то ещё. Двое. Они обменялись парой фраз, из которых я понял, что это лётчики. Зажурчало.

Потом один из них как бы нехотя спросил:
- А ты при сильном боковом взлетал?
Второй сделал небольшую паузу, раздумывая, говорить или нет. Потом решил - говорить:
- Не-а. Только на тренажёре... А ты?
- И я...
- И как же мы тогда?
- Да как-нибудь. Главное, не опрокинуться при взлёте. А над облаками уже всё нормально будет.

Я окоченел. Заледенел. Застыл. Забыл, как дышать. Мне почему-то сразу стало ясно, что это мой самолёт! И тут же, как бы в подтверждение моих мыслей всё тот же нежный голосок объявил посадку на рейс "Донецк - Кишинёв". Я стоял и думал: рискнуть или нет? Лететь или остаться в Донецке? Жить или умереть? В этот момент девушка ещё раз объявила посадку, и я решил рискнуть, лететь и умереть.

В самолёт я сел предпоследним. За мной вошла та уставшая женщина с ребёнком, дверь закрылась. Я смотрел на бедных, несчастных, обречённых людей и думал, что это последние люди в жизни, которых я вижу. И, может быть, стоит вскочить и заорать на весь салон, что мы все умрём, и это произойдёт буквально через 5-10 минут! Но я малодушно молчал. Молиться я не умел, и всё, что мне оставалось, - это снова слать самые страшные проклятия бригадиру Саше. Я делал это предельно искренне и со всей страстью!

А потом самолёт взлетел (правда, слегка заваливаясь налево, сильно подрагивая и дребезжа всем корпусом), поднялся на нужную высоту, выровнялся и полетел. Через два с половиной часа мы приземлились в Кишинёве. И это был один из нескольких случаев, когда я счастливо избежал глупой смерти.