Портрет героя в больничном интерьере

                ПОРТРЕТ ГЕРОЯ В БОЛЬНИЧНОМ ИНТЕРЬЕРЕ.


                Если исходить из того, что настоящий герой – это большой, и сильный, и пр…  мужчина,  то доктор Варущенко меньше всего подходит на роль героя: он   невысок,  не широк в плечах, и когда в зеленой медицинской робе  с неизменным фонендоскопом на шее он пробегал по коридорам  отделения, его можно было принять за  одного из студентов-практикантов, которые в большом количестве подрабатывали  здесь ночными дежурствами, т.е.  в зыбкой полудремоте  на жестких топчанах  дежурок  ожидали наступления утра, если не находилось более интересных занятий.
                Постижение особой значимости личности доктора  Варущенко начиналось с того мгновения, когда вы встречались с ним взглядом. Огромные, синие, почти  фиалковые глаза доктора  костром полыхали на его, в общем-то заурядном, лице, и с этого  самого мгновения  вы целиком оказывались во власти его обаяния, если не  сказать   харизмы.  Варущенко был харизматический доктор,  и именно это обстоятельство   во многом способствовало его успеху,  но об этом потом…
                Мое знакомство с доктором Варущенко состоялось далеко  не в лучшую пору моей жизни. Я пришла к нему, имея на  руках  диагноз и не имея  в будущем ничего, кроме бешеной надежды, что он ошибочен. На свою беду  я оказалась шибко грамотной, чего  лечившие меня врачи никак не могли предположить, и, прочитав в направлении – гломерулонефрит, поняла однозначно: будущего у меня нет. Обессиленная, опустошенная, потеряв пятнадцать килограммов веса, я и предстала пред светлые очи  заведующего областным нефрологическим отделением доктора Варущенко.
                Это сейчас, по прошествии восемнадцати  лет, я понимаю, что  день тот и та встреча были судьбоносными, что жизнь дала мне еще один шанс. Тогда же я была  в  состоянии  аффекта, но с обратным знаком: жизнь постепенно вытекала из меня, все вокруг виделось сквозь серое марево, напрочь отсутствовали все нормальные человеческие желания. Никогда не страдавшая отсутствием аппетита, я перестала есть. Глаза ввалились, взгляд погас. Первая моя встреча с  доктором Варущенко    прошла в рамках вялотекущего диалога « доктор – пациент» и никакой харизмы в нем я тогда не увидела, возможно,  потому, что переполнена была своим страданием, ощущением  безысходности  своего  сегодняшнего и бесперспективности завтрашнего дня. Через час после того, как я вошла в  палату, ставшую на три недели моей Голгофой, я поняла, что бывает и хуже. Восемнадцатилетняя девочка напротив меня с прекрасным именем Каролина, уже десять лет, как сообщила мне другая моя соседка, боролась со страшной болезнью, сжигавшей ее изнутри,  и в этой борьбе не потеряла ни любви, ни веры, ни надежды.  Высохшая, почти  мумифицированная,  она почти ничего не ела и  не пила, жила только благодаря аппарату искусственной почки, испытывала  тяжкие муки и при этом страстно желала жить и верила в то, что жить будет.  И эту веру в ней искусно поддерживал доктор. Кому, лучше,  чем ему, было известно, чем закончится эта схватка,  но он вел себя с Каролиной так, будто твердо был уверен, что жить она будет еще долго, главное, чтобы все его рекомендации выполнялись безукоризненно. Каролина верила в него, как в Бога, потому  что в Бога она уже  не верила. Бог вверг ее  в невероятные муки, а доктор  поддерживал в ней жизнь. И он, при всей его  видимой бесстрастности, нежно любил свою пациентку. Как сейчас вижу его  с потерявшей сознание Каролиной на руках, бегущего по лестнице вверх: он не стал терять драгоценные секунды на поиски санитаров, носилок, а сгреб девушку в охапку,  сам отнес ее в реанимацию и спас в очередной раз. Никогда не забуду  и те  три   страшных дня, когда Каролина  вновь оказалась в коме. Она не ходила,  не сидела,  не говорила  и даже голову не могла держать. Варущенко  не было в больнице: куда-то ездил. Приходили другие  врачи, безнадежно качали головами, разводили руками.  На третий день с утра вызвали родных Каролины – проститься.  Жизнь  уходила  из  девочки,  она перестала узнавать близких.  К вечеру третьего дня в отделении появился Варущенко. Зашел в палату.  Родители  бросились к нему с одним вопросом:  сколько ей еще мучаться? Доктор  подошел к девочке и возмутился: кто сказал, что это конец? И громким, « командным» голосом приказал: «Каролина, встать!» Может, кто-то и  не поверит,  но я видела это своими глазами: лежащая в коме девушка поднялась  и села, осознанно посмотрела на доктора и также громко ответила ему: «Да, доктор!» Назавтра  ее одели, обули и отвезли домой: Варущенко одной только своей волей, своей верой подарил Каролине еще несколько месяцев жизни. С этого мгновения он стал богом и для меня.
            Варущенко   -   профессионал  высокого класса. Несмотря на молодость,  он уже имел имя в медицинских кругах. Он мог бы стать ученым, теоретиком,  писать диссертации,  выступать на конференциях, преподавать в ВУЗах,  но избрал  путь практического врача – тернистый, тяжелый,  полный сомнений, риска, бессонных ночей, ответственности за  здоровье, жизнь и судьбу многих людей. Особенно  в той специализации, которою он выбрал себе: нефрология и гемодиализ. Он  сочетал в себе много качеств,  порой противоречивых: бесстрастность  - с импульсивностью, мягкость -  с твердостью, доброту  - с жесткостью, порой  даже жестокостью. Но с больными он всегда  был неизменно ровен, мягок, и порой смешно  и трогательно  было слушать, как, осматривая больную – пожилую, объемную матрону, он разговаривал с  ней, как с ребенком: уговаривал,  успокаивал.
         Для меня, не знаю уж, сознательно ли, бессознательно,  он выбрал метод шоковой терапии. В один  из первых дней моего пребывания у него в отделении в палату во главе с Варущенко ввалилась толпа, состоящая из врачей, интернов, практикантов и даже одного украинского доктора, прибывшего бог весть откуда за опытом  и при этом успевшего  в кратчайший срок  ознакомить  всех больных с главными ценностями украинской  националистической идеи. В течение минуты Варущенко  любезно зачитал им и мне мой диагноз, (читай  «смертный приговор»),  и вся кавалькада  удалилась, стуча копытцами.  Чувства, которые  я  испытала после этого  визита,  описать невозможно,  но самым  главным  было не скорбь,  не тоска,  не страх, а ярость – вначале на доктора, потом на болезнь, а в конце  - на себя. Эта ярость и стала моей точкой опоры в борьбе за собственную жизнь. Я увидела глухую  стену того тупика, в котором оказалась, и отныне  все оставшиеся силы бросила на то, чтобы из этого тупика выйти.

           Одним из главных достоинств Варущенко являлось его стремление к самосовершенствованию. Он постоянно изучал новые традиционные и нетрадиционные методики лечения той болезни, борьбу с которой он сделал делом своей жизни. Меня он избрал в качестве подопытного кролика для апробирования  одного из  способов очищения крови от шлаков, так называемого кишечного диализа. Он очень серьезно относился к чистоте эксперимента: сам делал раствор нужной концентрации и температуры, сам  каждый день приносил  и торжественно водружал посреди палаты  десятилитровое ведро, которое я должна была выпить без перерыва, сам тщательно следил   за точным соблюдением этой процедуры, очень похожей на изощренную восточную пытку.  Наградой за муки мне были его сияющие  глаза, когда через три дня он сообщил мне, что анализы мои стали лучше, а значит,  пытку надо продолжить. И ведь он  вымыл, вычистил мою кровь,  а  назначенное им  лечение остановило процесс разрушения  почек.  Я  слышала потом, что  у этой методики было много критиков и скептиков,  но если она помогла даже только мне одной, она имела право   на существование.
      Прошло восемнадцать лет. Было время оценить то, что произошло со мной тогда и оценить мастерство и высокий профессионализм моего Доктора. Очень часто приходится слышать весьма  нелестные мнения о нашей медицине .Я  не поддерживаю такие беседы, а на личном примере стараюсь убедить собеседника, что все не так уж плохо, что есть врачи- энтузиасты и прекрасные мастера своего дела. На личном примере, потому  что мне неоднократно приходилось в критические ситуации своей жизни  в буквальном смысле слова вручать  свою  жизнь  врачам  - и под скальпелем и  без него. И всякий раз благодаря их святым рукам, их  мастерству я вновь возвращалась к жизни и  живу  до сего дня  с молитвой  о них, четырех  Докторах, каждый из которых в разное время подарил мне жизнь: Толкачёве Анатолии Васильевиче, Миньковой Валентине Николаевне, Янкович Раисе Николаевне и Варущенко Андрее Викторовиче.