Лоскутки-1

 


Миниатюры из жизни Николая Рубцова


Сокровенные мини-рассказы Людмилы Дербиной


Идем с Рубцовым по дороге из Троицы. Весна. Посевная уже закончилась. Недалеко над полем кружит и плачет чибис. Плач чибиса я люблю слушать с детства. Эти звуки, такие родные, переворачивают душу.
- Ты знаешь, - говорю я Коле, - у нас на хуторе чибиса называли татарской вороной. Ворона и ворона татарская, а никакой не чибис.
- Это чибис-то ворона? Да еще и татарская?!
И Рубцов захохотал. Я тоже. Мы шли и хохотали.
- Глупою татарскою  вороной чибис называется у вас, - смеясь изрек Рубцов.
И мы захохотали пуще прежнего.
***
Однажды то ли в конце августа, то ли в сентябре, часов в восемь утра, в дверь позвонил Александр Романов и еще с порога сказал, явно волнуясь:
- Симонов приехал. Рубцов дома?
- Дома, дома. Проходите, - ответила я, открыв ему дверь.
Не знаю, о чем они договорились, но Рубцов после ухода Романова сказал мне, что будет встреча с Симоновым в Союзе писателей и что он должен быть там. Конечно, мне тоже было бы интересно послушать Симонова, но сейчас я уже не помню, почему я не пошла вместе с Рубцовым на эту встречу. Но все-таки позже, оказавшись в центре города, я решила зайти в вестибюль здания, где находилась комнатка Союза писателей, и подождать там Рубцова.
Только я вошла в вестибюль, как увидела толпу писателей, шумно спускавшуюся вниз по лестнице. Впереди и в центре шел Константин Симонов, седой, с горящими глазами, и я совсем оробела, когда наши взгляды встретились. Внезапно толпа остановилась, не доходя до меня. Все стали выстраиваться в ряды, собираясь фотографироваться. Кто-то из рядов позвал меня:
- Люда, иди к нам.
Я сдернула с головы голубой капроновый платок, быстро пошла и встала в какой-то ряд, не помню с кем рядом. После фотографирования ко мне подошел Рубцов, и мы сразу же вышли на улицу и пошли, не оглядываясь, по направлению к площади.
Чей-то крик сзади остановил нас. Мы оглянулись. Василий Белов издали взмахом руки указывал на мой голубой с белыми горошинами платочек, который валялся на асфальте. Он выпал у меня из кармана пальто, куда я второпях его запихнула, а сейчас и не заметила, как он оттуда выскользнул. Наверное, Василий Иванович тоже помнит этот момент. Он, видимо, смотрел нам с Рубцовым вслед.
А та групповая фотография с Симоновым в центре - единственная, где мы случайно оказались с Рубцовым в одном ряду. Больше у нас с Рубцовым нет ни одной совместной фотографии. Мы как-то не придавали этому значения.
***
В феврале 70-го года я была у Рубцова, и он преподнес мне свой недавно вышедший сборник "Душа хранит" с такой надписью: "Люде Дербиной, ясному голосу русской поэзии, очень по-дружески и сердечно. Н. Рубцов. Февраль 1970 года". Конечно, я очень обрадовалась. Но сразу тогда еще не осознала всю бесценность щедрого подарка. Коля тут же спросил меня:
- А ты мне свою подпишешь?
(У меня в конце 1969 года в Воронеже вышел маленький сборник стихов "Сиверко".) Книжка тут же лежала на столе. Я взяла ручку и стала думать, что написать. Повертела в пальцах ручку и ничего толкового придумать не могла. Вот сейчас я бы знала, что написать. А тогда Коля был такой близкий, такой свой, такой домашний, что о его всероссийском значении, как поэта, совсем не думалось. И я написала: "Милому другу Коле:" Многоточие означает, что я не помню сейчас продолжения фразы. Ну, наверное, что-то вроде того: ":на добрую память от автора".
Когда Рубцов прочитал мою надпись, он произнес с заметной иронией: "Гм: Милому другу: Милый друг:" Помню, что мне стало стыдно за эту убогую надпись на своей убогой книжонке.
***
Как-то летом идем с Рубцовым в Вологде по Советскому проспекту. Рубцов вдруг говорит: "Люда, я замечаю, что на тебя смотрят". Это означало, что Рубцов замечал именно взгляды мужчин на меня. Я уже не раз слышала что-то подобное из уст Рубцова. И тут я не сдержалась и сказала: "Коля, а в чем дело? Смотри и ты на девушек. Вон какие идут!" Перед нами как раз вышагивали две девицы в мини- юбках.
- Смотри, какие ножки! - продолжала я.
Рубцов скептически хмыкнул: "Ой, Люда, о чем ты говоришь?! Конечно, я согласен, под подолом у них что-то и есть, но ведь и только!" Я была совершенно обескуражена таким ответом и, помолчав, перевела разговор на другое.
***
- Люда, как ты думаешь, что есть неправильного в моем стихотворении "Видения на холме"? - как-то спросил меня Рубцов.
- Не знаю, кажется - все правильно.
- А ты подумай.
- Ну, не знаю. А что все-таки?
- Ну, ладно. Я тебе назову уже конкретные строчки:
Пустынный свет
на звездных берегах
и вереницы птиц твоих, Россия,
затмит на миг в крови и жемчугах
тупой башмак скуластого Батыя:
Я думала-думала, но ни к чему не могла придраться.
- Батый не носил башмаки, он ходил в сапогах, - наконец не выдержал Рубцов.
Я не стала спрашивать, почему Рубцов обул Батыя в башмаки. На то воля поэта.
***
Где-то в феврале-марте 70-го года в соседнем доме, где одну из половин занимал медпункт, освободилась вторая жилая половина. Пожилой паре, которая занимала две уютные комнатки, дали квартиру в городе. По сравнению с моим жильем, где донимали крысы и дуло из-под пола, это был бы для нас с дочкой несомненный комфорт. Я попросила сельсоветскую начальницу дать мне эту освободившуюся квартирку. И она пообещала. Я даже купила у выезжающих диванчик салатного цвета, еще вполне свежий и приятный. Но дня через два я увидела, что диванчик выброшен прямо в сугроб, а квартирку заняли другие люди.
Мы с Рубцовым кое-как по снегу перетащили диван ко мне в комнату. Я упала на диван лицом вниз и разрыдалась. Ревела я долго, никак не могла успокоиться. Рубцов сидел около меня на стуле, гладил меня по голове, вздыхал, успокаивал, как мог.
- Люда, ну не плачь: Я понимаю, тебе обидно, обещали, а отдали другим: Людочка, не надо так много лить слез! Не плачь, все образуется: Конечно, ты заслуживаешь лучшей жизни. Ты талантливая.
Оттого что я заслуживаю лучшей жизни, мне стало еще горше. Я уже вся утонула в слезах.
Наконец, Рубцов берет меня за плечи, встряхивает.
- Люда, а ну, вставай! Нельзя так распускаться! Все это не стоит твоих слез. Знаешь, как в народе говорят: побольше поплачешь, поменьше что?
Но рассмешить меня в этот раз Рубцову так и не удалось. Он ходил по комнате, вздыхал, потом произнес: "До слез тебе нужны родные стены, но как придти к желанному концу?"
Впоследствии я прочту эти две строчки в стихотворении "В твоих глазах для пристального взгляда:".
***
Иногда Рубцов сам заговаривал о моих стихах. Чаще всего не один раз подряд начинал повторять одну и ту же строчку и с лукавой улыбкой на меня поглядывать. И я уже знала, что эти строчки ему чем-то нравятся, как-то его задели.
Из стихотворения "Люблю волков" Рубцов повторял две полюбившиеся ему строчки:
Тебе, любимый,
до скончанья дней
хочу быть верной,
как волчица волку.
И я понимала, что Рубцову хочется, чтобы эти строчки были обращены именно к нему, что мой любимый - это он, что эти слова о нас с ним. Он хочет, чтобы до скончанья дней я была ему верна, как волчица волку. А разве я не хотела, чтобы было именно так? Всей душой я желала только этого. Но, очередное его подпитие снова и снова загоняло в тупик наши отношения.
Судя по тому, как Рубцов нет-нет да и произнесет какие-нибудь мои строчки, я понимала, что он размышляет о моих стихах. А вот что он конкретно думает о них, вслух он никогда не высказывал. Но однажды из него прорвалось:
- Люда, скажи мне, неужели ты сама придумала вот эти строчки:
О, буйство жизни!
Все ж над ним всегда
мелькает смерти грозная зарница.
Я была удивлена такому его вопросу. Даже как-то царапнуло в душе, я даже как-то оскорбилась и ответила ему тоже вопросом.
- А кто же за меня придумал?
- Люда, но это же на уровне Тютчева! У Тютчева нет таких строчек?
Помню, что я больше ничего не стала ему отвечать и вообще отвернулась от него.
- Людочка, не обижайся! Это же космический образ! Под этими строчками я бы сам с удовольствием подписался.

***
Осенью 70-го года в Вологде проходил семинар молодых прозаиков и поэтов. Я не присутствовала. Рубцов выслушивал стихи молодых поэтов, высказывал свое мнение, делал замечания. Вечером дома высказывал свое впечатление от семинара.
- Знаешь, мне один парень понравился. У него есть стихотворение о щенке и такое смешное-смешное! Сразу так и начинается: "Его поймали где-то у сарая:." Рубцов смеется от всей души.
- Нет, Люда, ты представь, как его ловят, а он от них убегает за сарай. Правда, смешно? А он такой еще маленький, глупенький. Хочет убежать, спрятаться, но его все-таки поймали. Наверное, он так испуга-а-ался!
Мы смеемся вместе.
- Его поймали где-то у сарая, велели паспорт показать, - низким голосом говорю я.
Мы уже взрываемся от хохота. Рубцов перегнулся пополам, схватился за живот.
- Ну, а что еще-то было интересного? - наконец спрашиваю я.
- Ничего выдающегося. Правда, из прозаиков Володя Шириков, пожалуй, самый перспективный.
***
Как-то мы с Рубцовым оказались на площади у железнодорожного вокзала. Было это ранней осенью солнечным днем. Народ, как обычно, идет по своим делам, но суеты никакой нет. Рубцов вдруг мне говорит:
- Смотри, вот стоит настоящая вологодская девка.
Конечно, я сразу же обратила внимание на спокойно стоящую у привокзального скверика молодую особу. Мой взгляд был мимолетным, но я сразу же уловила ту особенность девушки, которую мгновенно отметил Рубцов, и поразилась острому рубцовскому глазу. Да, девка была, несомненно, вологодская. Наверняка, из какого-то вологодского уезда. Не красавица, но приятная, скромно одетая: обычный черный жакет, светлая расклешенная юбка чуть ниже колен, стройные полноватые ноги в простых чулках и в самых обычных ширпотребовских туфлях на среднем каблуке. Густые темно-русые волосы, приподнятые волной надо лбом и схваченные на затылке, тяжелым жгутом спускались на грудь. Девка как девка. Но что же заставило Рубцова сказать о ней "настоящая вологодская"?
В девке чувствовались основательность и достоинство, застенчивая сдержанность и доброе внимание к окружающему миру, несуетность, неторопливость и чистосердечие. Тогда, в наше время, много было таких девок на вологодских просторах, когда еще почитались среди россиян девичья гордость и честь, целомудрие и порядочность.