Как я неожиданно стал владельцем велосипеда

Как я неожиданно стал владельцем велосипеда
 
В 1964 году, когда Никита Сергеевич Хрущев всех посадил на кукурузу, было не слыханным делом стать владельцем дорогого для того времени велосипеда. Его могли позволить себе только дети граждан с высокими доходами. Тогда уровень жизни определялся размером получаемой зарплаты. А таковыми в ауле могли быть только единицы - директора совхозов, школ, высокооплачиваемые сельскохозяйственные специалисты, бухгалтера. Так что неожиданное появление в моем доме нового, еще сверкавшего велосипеда, было почти сенсацией для моих школьных сверстников, да и для всего аула. Как же я неожиданно стал владельцем?
Кажется, на каникулах между осенью и зимой, я вздумал съездить к своему племянику, жившего в 45 километрах от нас в каком-то пустыннем поселке, которого называли Питомником, рядом с большим искусственным водоемом для летних поливов. Я у него давно не бывал. К тому же он был достоточно состоятельным для того времени человеком. И когда я к нему приезжал на летние каникулы, он никогда не отпускал меня с путыми руками. Чем-то одаривал. И когда я вспоминал о нем, то в моей душе просыпался этот расчет. А вдруг он и на этот раз меня чем-то обрадует. Но я и не предполагал, что он осчастливит меня прямо велосипедом. Сколько я помню, он был страстным любителем велосипедов. И ездить на велосипеде меня научил он, где-то еще в пятом классе. Правда, тогда я вернулся домой с разбитыми ногами и пол месяца в школу не мог ходить, а может быть месяц. Потому что не мог отсанавить велосипед вовремя на спуске. А велосипед-то был большой, и мне далеко было до сидения.  Я сидел там где-то между рамами и не справился с рулем. Племяник тогда раздумал подарить велосипед и сказал, что я должен дорости до сидения, И вот прошло три года, пока я дорос.
Когда я приезжал к нему домой, дома все радовались моему приезду. у него были детишки одно меньше другого, потому что жена рожала чуть ли не каждый год. И я никогда ее не видел с маленкой пузой. А им было не более традцати. Особенность этого поселка состояла в том, что он назывался "русским". В свое время, когда меня еще не было на белом свете, там выращивали саженцы для всего района, и этим ремеслом занимались только русские семьи. Вот потом сохранилось название поселка "Питомник". Так что в этом поселке было много русских девочок, с большинством которых я был знаком, и они особенно радовались моему появлению. Интересное тогда было время, я как-то свободно заходил к Наташке, и мы вместе уходили на озеро, заросшее вокруг камышом, где можно было спрятаться и исчезнуть. Наташку я никогда не забывал. А вот в своем ауле попробуй подойти ближе к двору приглянувшейся девочки, не говоря о прогулке на озеро, к тому же с густыми камышевыми зарослями. Нет, это было невозможно!
 Это было самая интересная пора. И племяник мой отличался удивительным вольномыслием и был свободен от строгости. Общался со мной он всегда как с равным. Он был родным братом той моей матери, которая меня кормила своей грудью ровно девять месяцев, а потом меня отдали другому моему, приемному отцу (Его звали Нургали). Но он не помнил своего отца, воспитала его мать. У него характер был поэтому женским и очень мягким. И я не помню, чтобы он когда-нибудь кому то грубил, хомил. С начальством он всегда ладил и соглашался и никогда не перечил, шел туда, куда направляли и посылали. И дирекция оценила эти его способности. К моменту, когда в ноябре я ехал к нему домой, ему доверили совхозные племенные быки, И Питомник этих быком поставлял то ли всему району, то ли всему Казахстану. В общем, он занимал очень видную должность и имел нескольких  помскотников. Да он еще ухитрился вступить в сговор с русскими, жившими в этом поселке, и при их помощи завел свою собственную небольшую свиноферму. Племенным быкам-то каких кормов не давали. И вот при помоши Вани, отца Наташки, они и завели такое тайное дело. И никто их не мог разоблачить. Иван будто себе построил закрытую свинбазу с большущим псом во дворе, так что не каждый мог сунуться к нему даже во двор. Кабел на цепи любого мог разорвать. Но меня он всегда встречал ласково и узнавал сразу, если я даже не появлялся долго.
В общем, мой племяник был достаточно состоятельным для того времени. И мне посчастливился появиться как раз в тот момент, когда он для себя лично купил новенький велосипед, старого подарив Ивану, своему сообщнику. Конечно, тогда я был уже достаточно взрослым, чтобы иметь совесть. И в основном на нем катались с Наташкой. Уезжать как-то не хотелось, мой аул по сравнению с Питомником был унылым. В тот день утром, когда я собирался уезжать, племяник мне неожиданно сказал, что этот велосипед мой. И я могу увести его с собой. Он говорил это таким тоном,  будто наконец-то выполнил свой долг передо мной, возложенный на него не знаю кем. Но такое чувство меня никогда не покидало, к кому бы я не приезжал проводить каникулы летом и зимой. Ни отец, ни мать (по счету третие) никогда меня не оставляли дома на каникулах, и я обязательно куда-нибудь уезжал. И выбор всегда был за мной. И никто на меня не претендовал. Я всегда парил по земле свободно, ни к кому не не принадлежа,  привязываясь и не испытывая глубокого чувства родства, близости ни к кому. У меня никогда не было своей собственности, я никогда не мог предъявлять какие-либо деткие требования никому, какие предъявдяют дети своим родителям. Все были моими папами и мамами, братьями и сестрами, и в то же время все были чужими, и я всегда находился не в том пространстве, в котором находились другие дети со своими папами и мамами. Вот почему меня обрадовал этот велосипед, ставшей моей собственностью, которой я отныне мог распоряжаться сам. Наташа меня проважала долго, пока из глаз не скрылся поселок, и мы расстались за каим-то холмом. И тогда, удаляясь от нее, я даже не подозревал, что я ее, эту прелестную девчонку,  больше никогда не увижу.
В те годы не все дети заканчивали десятилетку, большинство детей после восьмилетки уходили  в пров училище или в техникумы. После восьмилетки она поступила в техникум и с группой попала в Дальний Восток и находилась то ли в Находке, то ли на каком-то острове, в общем оттуда вернулась домой с неизлечимой лучевой болезнью и умерла на руках у матери. Мать ее рассказывала, как она не хотела умирать и плакала, часто вспоминала меня. Тяжело было уходить из поселка Питомник. И тогда я уходи с тяжелым сердцем,  не имея желания сюда вернуться. У меня было такое чувство, будто меня ничто не связывало с жизнью. Я, кажется, в миг опустел. Это чувство у меня сохранялось долго. Я смутно помню ее лицо, глаза. И никакая собственность потом меня не радовала долго. Что-то есть зловещее в смерти, останавливающее кровоток в нашей жизни, даже если мы не дети.

Коргамбае6в Ж.