Книга о прошлом. Глава 20

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.
«КОШКИ-МЫШКИ» И ДРУГИЕ ВЗРОСЛЫЕ ИГРЫ.


1.
– Радзинский! – Понять, кто окликнул его в этом плотном потоке людей, которые спешили сейчас по галерее, ведущей с «Комсомольской» радиальной на «Комсомольскую» кольцевую, было непросто. Радзинский заозирался и встретился взглядом со странным типом, прислонившимся к перилам напротив лестницы – вокруг его шеи была повязана чёрно-белая «арафатка». Незнакомец смотрел насмешливо и разве что не подмигивал.

Радзинский вопросительно поднял бровь, пытаясь припомнить хоть кого-нибудь из своих знакомых с такой вот глумливой физиономией, но тут чья-то настойчивая рука выдернула его из толпы. Оказалось, что звал его однокурсник, а подозрительный гражданин в чёрно-белом платке был тут совсем ни при чём. Так ведь? Радзинский на всякий случай ещё раз оглянулся, но колоритного незнакомца возле перил уже не было.

С однокурсником попрощались быстро – тот спешил на работу и, наскоро удовлетворив своё праздное любопытство, побежал дальше. А Радзинский направился по своим делам: и в посольство надо было забежать, и костюм забрать из химчистки, и в издательство вычитанные гранки отнести.

Когда он, нагруженный авоськами с продуктами, подходил вечером к квартире, входная дверь распахнулась сама. На пороге его встретил сияющий Аверин с миниатюрной чёрно-белой кошечкой на руках.

В том, что это именно кошка, а не кот, Радзинский почему-то не сомневался ни секунды. А вот какого лешего это животное делает в его квартире, ему было не совсем понятно.

– Коль, ты что – кошку притащил? – осторожно поинтересовался Радзинский, пряча в карман пиджака ненужные больше ключи. Меньше всего на свете он хотел обидеть аспиранта. Если ему так хочется кошку, пусть лучше будет в доме кошка, чем слёзы разочарования и обиды.

– Нет, – засмеялся Николай. – Она на балконе сидела.

– Где?! – ошалел Радзинский. – Коль, мы на третьем этаже вообще-то живём. Как она могла туда попасть?

– А я знаю? – пожал плечами аспирант. – Может, с дерева спрыгнула. А, может, с балкона соседнего…

– Точно! – обрадовался Радзинский. – Я видел на балконе, который слева от нашего, такая кошка сидела! Давай сюда эту альпинистку. Придётся в соседний подъезд идти…

Аверин со вздохом передал кошку товарищу и волоком затащил в квартиру сумки.

– Давай. Я запирать тогда не буду.

Предполагаемые владельцы кошки оказались дома, питомца признали, поохали, поахали, поблагодарили и киску охотно забрали. Но, когда пару часов спустя Радзинский вышел на балкон покурить, под ноги ему метнулось что-то чёрно-белое и пушистое. Та же самая кошка уже по-хозяйски шмыгнула в квартиру и направилась прямиком к аспиранту. Запрыгнув к Аверину на колени, она принялась тереться об него и громко, как трактор, мурлыкать.

– Мёдом ей, что ли, тут намазано? – мрачно пробурчал Радзинский, наблюдая, как Николай милуется с кошкой. Выглядел Аверин в этот момент абсолютно счастливым.

– Покричи им с балкона, – посоветовал довольный аспирант, прижимаясь к пушистой гостье щекой и тут же снова отстраняясь, чтобы почесать кошечку за ушком. – Они же дома наверняка. Вдруг услышат.

На зычный окрик Радзинского «эй, соседи!» те откликнулись не сразу. Но услышали-таки, прибежали, питомца своего забрали. Извинялись, обещали следить за прыткой киской получше.

– А может, телефончик свой оставите – на всякий случай, – вежливо намекнул Радзинский. Он уже не сомневался, что обнаружит соседскую кошку на своём балконе ещё не раз.

Ночью Радзинский несколько раз просыпался и ходил курить: во сне на него нападали какие-то люди и пытались ударить – в живот и особенно активно в пах. Радзинский драться не любил, но разозлился в конце концов и ответил чётким и резким ударом, в который вложил всю свою ярость. Только после этого ему удалось спокойно уснуть.

Утром за завтраком Аверин выслушал его жалобы и погрустнел:

– Твою защиту пытаются пробить, – констатировал он. – Кеш, ты б молитвы на сон грядущий читал, не забывал бы – это не пустая формальность. Пойми, любая религия – это практика. В ней нет ничего случайного, ничего пустого. Иди сюда. – Радзинский покорно приблизился и Аверин его перекрестил: широким, уверенным жестом, почти впечатывая в него пальцы, прошептал короткую молитву и улыбнулся.

– Ну, теперь ступай с Богом. И помни, что я тебе сказал.


2.
– Помните, Викеша, я Вам говорил, что Вы слишком заметный? – спросил вдруг Мюнцер, откладывая в сторону очередную схему перестановки букв при медитации.

– Помню, – сокрушённо вздохнул Радзинский. – Помню.

– Знаете, если бы я был помоложе и мне бы не жалко было времени, я бы над Вами подшутил, – неожиданно подмигнул Исаак Израилевич.

– Это каким же образом? – насторожился Радзинский.

– Я бы постарался привлечь Ваше внимание. Так, чтобы Вы точно мимо не прошли.

– Для чего?

– Чтобы поиграть с Вами. Вытянуть из Вас – что Вы можете, чего не можете. Подталкивал бы Вас к таким ситуациям, в которых бы Вы раскрывали и выдавали себя.

– А смысл?!

– Так. От скуки.

Радзинский откинулся на спинку стула и очень-очень внимательно посмотрел на своего наставника.

– Вы ведь не просто так это говорите, Исаак Израилевич, – уверенно сказал он.

– Конечно, – охотно подтвердил Мюнцер. – Вы должны были и сами уже заметить, что вокруг Вас постоянно кто-то вертится.

Радзинский усмехнулся:

– Не хотелось в это верить.

– Ну, да, ну, да, – понимающе покивал Мюнцер. – Вроде как: «Да кому я нужен? Показалось».

– Значит, не показалось?

– Увы, Викешенька, увы…

– И как теперь быть?

– Поиграйте с ними, – улыбнулся Исаак Израилевич. – Оставляйте им хвостики-подсказки, шагайте в расставленные ими ловушки. И они развлекутся, и Вы пользу получите. Ведь игра – это способ учиться, отрабатывать множество сложных вещей.

– Да я не сомневаюсь, – грустно усмехнулся Радзинский. – Мне только непонятно – это как же надо скучать, чтобы таким образом развлекаться? Они бессмертные что ли?

– Мы все бессмертные, Викеша, – ласково напомнил Исаак Израилевич. – Чаю хотите?


3.
Разувшись, Радзинский заглянул в гостиную и обречённо отметил, что Аверин снова сидит на ковре и играет с кошкой, а та с азартом бросается на шуршащий бумажный бантик на верёвочке.

– Опять? – вздохнул он.

– Опять, – радостно кивнул аспирант и вернулся к своему развлечению.

– А чего ж хозяевам не позвонил?

– Я позвонил. – Аверин поднял верёвочку повыше, и кошка встала на задние лапки, чтобы дотянуться до ускользающей цели. – Сейчас придут.

– Ну-ну. – Радзинский вдруг твёрдо решил проигнорировать это возню с кошкой – пусть что-нибудь поинтереснее придумают. Поэтому, когда соседка, наконец, явилась, он очень сурово её предупредил, что в следующий раз, он звонить уже не станет и просто выкинет кошку на улицу прямо с третьего этажа. – Взрослые же люди! – рявкнул он на обиженную девицу. – Неужели не в состоянии дверь на балкон закрыть?!

– Так жарко же, – попыталась оправдаться обескураженная дама.

– Ваши проблемы!! – И Радзинский выразительно захлопнул дверь прямо перед носом ошалевшей соседки.

– Чего это ты так разбушевался? – сочувственно спросил Аверин. Он стоял на пороге комнаты и смотрел на товарища с некоторой опаской.

– Надоели, – зло процедил сквозь зубы Радзинский. Он ещё у Мюнцера вспомнил, как в самом начале лета, увидел одного нахального «визитёра»: проигнорировав хозяина дома, который сидел за письменным столом, парень зашёл в комнату, оглядел её внимательно, отвёл рукой занавеску и выглянул в окно. «Эй! – возмутился тогда Радзинский. – Повежливей нельзя?». Но незваный гость только ухмыльнулся, даже не глянув в его сторону, и удалился также спокойно, как и вошёл. Радзинский был уверен, что именно этот тип решил развлечься за его счёт таким затейливым способом.

– Ты правильно думаешь, Кеш, – грустно усмехнулся Аверин.

– Что?! – изумился Радзинский. Он решил, что ослышался.

– Правильно думаешь, – раздельно повторил Николай. И добавил. – И очень громко.

– Ты слышишь мои мысли? – Радзинский прищурился подозрительно. – Ты слышишь, о чём я думаю, а я ничего об этом не знаю?!

– Не всегда, Кеша. – Аверин поднял кверху руки, как будто сдавался. – Я полагаю, что слышу тебя тогда, когда ты сам этого хочешь. Что это воздействие с твоей стороны, а вовсе не с моей.

– То есть это я к тебе постучался, а ты просто дверь на мой стук открыл? Так что ли?

– Я в этом почти уверен, – подтвердил аспирант.

– Тогда давай так, – Радзинский оживился и затолкал аспиранта в комнату. – Давай проведём эксперимент. – Аверин, посмеиваясь, расположился в кресле и, как примерный мальчик, сложил руки на коленях. – Я попытаюсь донести до тебя определённую информацию, и посмотрим, что получится. – Радзинский задумался, что бы такого сообщить аспиранту, да так крепко, что даже про респондента своего забыл. Опомнился он только тогда, когда Николай кашлянул и вежливо сообщил:

– Ты всё время спрашиваешь только одно: «Чего они привязались?». И сам же верно отвечаешь, что Мюнцер прав – скучно им. А ты их раздражаешь. Твой психический аромат из себя их выводит. Не нравится им, чем ты живёшь, чем дышишь. Они хотят это разрушить: и в тебе разрушить, и – вообще – по ветру развеять. Для них всё, что касается Бога, как красная тряпка для быка. Если ты хочешь знать, как я это вижу, то они на уровне второй чакры существуют, за счёт этой энергии живут. Поэтому используют их сущности самого низкого порядка. Они этого не осознают, конечно. Считают, наверное, что ты свой, а я тебя с пути сбиваю…

– А чем нам это грозит? В глобальном смысле? – с тревогой спросил Радзинский. Переживал он, конечно, в первую очередь за аспиранта и за их общее дело.

– Ну, во-первых, они крови тебе, конечно, попортят изрядно, нервы тебе помотают. А потом через них на тебя нападать будут – это уже посерьёзней. Причащаться тебе надо, Кеш. Иначе замордуют они тебя. Поехали на выходные к отцу Паисию?

Радзинский глянул задумчиво на аспиранта – аверинские глаза почему-то были сейчас не серыми, а небесно-голубыми – и решительно выдохнул:

– Поехали.


4.
Небывалое умиротворение ощущалось в этом тихом деревенском доме. И пространства вроде внутри немного, и окошки махонькие, да и те заслоняют густо разросшиеся кусты сирени. Но Радзинскому было здесь не тесно – на узкой лавке, зажатому между бревенчатой стеной и ребром стола – ему всё равно было уютно.

Чай с травами, пирожки немного присыпанные печной золой – всё так сладко, так ароматно, словно вкусовые рецепторы дремали до этого мгновения, а тут наконец-то пробудились. Радзинский чувствовал себя живым в этом доме, по-детски счастливым. Вся шелуха с души опадала, и зуд мирской утихал. У Радзинского мелькнула даже мысль – а не оставить ли суетный мир навсегда, чтобы посвятить свою жизнь Богу, как отец Паисий, что приютил их в своём доме на выходные.

– Не о том думаешь, – пресёк в зародыше его сомнения старец. – Легко отделаться хочешь? У меня свой путь, у тебя – свой.

И Радзинский, вздыхая, согласился, но мечтать не перестал – как было бы здорово, если бы… Эти вымышленные пасторальные картины грели его сердце. Немного жаль было прежней беззаботности, тех времён, когда правда жизни не стояла перед внутренним взором во всей своей беспощадной простоте и ясности. Всё казалось прежде игрой, а теперь игра казалась кощунством. Потому что последствия не смешные и жертвы – реальные.

Это не значит, что Радзинский жалел, что вцепился в аспиранта тогда – три с лишним месяца назад. Просто теперь он, наконец, прочувствовал в полной мере, что закончился определённый этап в его жизни. Что детство кончилось – а оно было счастливым, беззаботным и солнечным. Как тут не загрустить?

– У христиан есть Таинства – это великая милость, когда Бог таким образом человеку помогает, – наставлял Радзинского отец Паисий, подливая ароматный чай в его кружку, в которой кружились, всплывая, разные лепестки и листочки. – Христианский путь самый короткий, самый верный. Ты нашёл, что искал. Ясная у тебя голова и сердце горячее и чуткое. Вот людям и помогай. И ему вот, – он указал на мгновенно смутившегося Николая, – в первую очередь. Нелёгкое дело на ваши плечи возложено – так и вы не дети. Справитесь. И не суетитесь: Бог Сам приведёт к вам, кого надо. И если человек этот достоин помощи, вы ему поможете.

 Возле машины Радзинский вдруг крепко обнял Николая и горячо поцеловал куда-то в макушку.

– Ты чего? – разулыбался аспирант.

– Ты моё сокровище, – с чувством выдохнул Радзинский, прожигая Аверина страстным взглядом, и снова стиснул товарища в объятиях.

– Аналогично, – усмехнулся аспирант, обнимая Радзинского в ответ.


5.
– Звонила Наташа, – бесцветным голосом сообщил Николай, когда они сели ужинать.

Радзинский  сразу заметил - как только переступил порог - тут же почуял, что с Авериным что-то не ладно. Сердце заныло, вспомнились недавние события и предостережения Покровского. Но мучить вопросами аспиранта не стал – сам расскажет, что его тревожит.

– Чего хотела? – Радзинский тут же подобрался и принялся так сосредоточенно отпиливать ломтик сыра, как будто значение имела даже сотая доля микрона в его толщине.

– Сказала, что я должен подписать разрешение. Дочери. На выезд, – скупо информировал товарища Николай, не поднимая глаз от тарелки.

– Коль! – Радзинский в сердцах оттолкнул нож и тот проехался по всему столу и замер, покачиваясь на самом краю. – Коль, ну позволь мне – просто разреши – парочку лёгких манипуляций. Безвредных. Во имя благого дела! – Радзинский решил быть с аспирантом честным, понимая, что всё тайное рано или поздно становится явным, поэтому глупо вмешиваться в ситуацию без ведома Николая. Что Аверин не простит, если о подобном узнает.

– Ты думаешь, я не хотел? – холодно поинтересовался аспирант. И Радзинский замер на полуслове. – Думаешь, мне легко было удержаться?! – аверинский голос уже звенел от еле сдерживаемых эмоций. – Они оба слабее – понимаешь ты или нет?! Мне не составило бы труда… – Аверин стиснул зубы, и замолчал, чтобы отдышаться и сдержать уже блестевшие на глазах слёзы.

– Но что-то же надо делать, – с тоской простонал Радзинский. – Коленька, ну не может быть, чтобы совсем ничего…

– Я сделал. – Аверин вдохнул поглубже и залпом выпил весь оставшийся чай. – Я спросил. И мне сказали, что всё будет, как надо. КАК НАДО – понимаешь – а не как хочется. – Он поднялся и направился к выходу. – Я пойду, прилягу, – небрежно бросил он через плечо. – Ты не входи, ладно?

– Как прошлый раз приляжешь?! – рявкнул Радзинский, вскакивая и роняя стул. В два шага оказавшись рядом, он схватил ошалевшего аспиранта за шиворот и втянул его обратно в кухню. – На три дня приляжешь, да?!!

Аверин запыхтел обиженно, но почему-то не стал вырываться или хотя бы возражать.

– Ты в карты играешь? – спросил неожиданно Радзинский.

– Нет, – коротко ответил Аверин, приглаживая упавшую в пылу борьбы на лоб чёлку.

– Значит, научишься. – Радзинский поправил воротничок аверинской рубашки и, обняв аспиранта за плечи, потянул за собой. – В карты будем с тобой играть. Весь вечер, – твёрдо сказал он.

– На деньги или на раздевание? – уныло пошутил Николай, позволяя Радзинскому вести себя, куда тот пожелает.

– Ну, поскольку дело к ночи, можно и на раздевание. Всё равно скоро спать ложиться, – рассудил Радзинский.

И Аверин улыбнулся. А потом засмеялся. И Радзинский почувствовал, как с души, словно камень свалился. Второго захода аверинской депрессии он бы, наверное, не пережил.