Глава 1. Наверх, товарищи!

Глава I
Наверх, товарищи!
«Костры сгорели от слов.
Из темноты до утра оков
Никто не готов уйти…»
«Сруб» – «Темно»

Создавалось ощущение, что занятие не закончится никогда. Время текло невообразимо медленно. Секундная стрелка старых часов, висящих на стене, казалось, стоит на месте и лишь изредка позволяла себе продвинуться на одно деление.
Скрипение «шкрябалок», учитель Виктор Сергеевич, монотонным голосом вещающий о нудных вещах, и серьезное выражение лиц товарищей сегодня ничего кроме раздражения у Мишки не вызывали. Водя пальцем по столешнице парты, которая некогда была дверцей шкафа, мальчик думал только о конце своих мучений – ударах часов в главном зале Батареи, звон которых был слышен в любом закутке огромного подземного бункера и сообщал о том, что ребята могут быть свободны. Для Мишки, в свою очередь, это означало скорое возвращение домой и игру с крысой Мартой, пойманной несколько недель назад в дальней галерее убежища. Прирученный зверёк уже не кусался и охотно прыгал через препятствия. Размышляя о том, скольким еще интересным трюкам он сможет обучить свою питомицу, мальчик уже давно забыл об уроке и перестал слушать учителя.
А вокруг кипела работа. За самодельными партами, кое-как сколоченными местными умельцами, сидели все «дети подземелья» – собранные со всей Батареи, ребята жаждали учиться и, как настоящие пионеры, стремились к высотам знаний. Учитель, скрестив руки на груди, ходил между рядами парт и диктовал материал. Ученики конспектировали, старательно водя «шкрябалками» – деревянными трубочками, в которые вставлялись заточенные кусочки угля – по листкам бумаги. Вряд ли где-нибудь еще можно было бы найти выражение лица серьезнее, чем у каждого из этих ребят. Мишкин сосед по парте от усердия кусал тускло-красный пионерский галстук.
Бывало, в классе раздавался стон, когда кто-то из учеников случайно ломал уголёк. В этом случае Мишка усмехался про себя, ведь с ним такого никогда не случалось.
На самом деле ему нравилось учиться, даже очень нравилось. Просто урок сегодня был неинтересным – рассказывали о ловле крыс и их приручении, что Мишка и так знал неплохо. От скуки мальчик уже в который раз начал осматривать знакомый до боли класс. Обводя глазами каждый угол, он то и дело бросал взгляд на часы и считал минуты до окончания урока.
Но Мишка быстро понял: что бы он ни делал, поторопить ход времени он не в силах. Тогда он стал аккуратненько выводить на листке линии, которые через несколько мгновений превратились в некое подобие пистолета ТТ. Мальчику нравилось огнестрельное оружие, поэтому неудивительно, что он почти до дыр затер старую советскую энциклопедию. Посвященную как раз этой тематике. Библиотекарь уже заранее знал, какую книгу выдать Мишке, а все попытки убедить его прочесть что-нибудь другое оканчивались полным крахом.
Вскоре компанию ТТ на бумаге составил пистолет Стечкина. Внимательно посмотрев на свои рисунки, Мишка остался доволен проделанной работой.
- Это еще что такое?! Потрудитесь объяснить, молодой человек!
Тишину, долгое время нарушаемую лишь методичным поскрипыванием угольков, прервал зычный голос Виктора Сергеевича. Душа Мишки в момент перекочевала в пятки, а по спине словно пробежал целый табун мурашек. Все ученики как один повернулись в сторону учителя. Выглядели они не менее испуганными – им еще не доводилось слышать, чтобы Виктор Сергеевич так повышал голос.
- Я… э-эм… ну… - залебезил Мишка, не зная, что ему делать и что говорить. Он в первый раз в жизни попадал в такую ситуацию. Обычно, если он и отвлекался на уроке, то следил, чтобы его не «спалили», но сейчас… Забыл об осторожности.
- Повторите последнее, что я сказал, - Виктор Сергеевич оперся руками о Мишкину парту и стал сверлить взглядом своего нерадивого ученика.
Мальчик вжал голову в плечи, словно боялся, что учитель может ее откусить. Что же делать? Разумеется, он не слышал ни единого слова, сказанного Виктором Сергеевичем в последние минут десять. Мишке было сейчас очень стыдно, но больше всего из-за того, что его вот так просто поймали с поличным.
- Вы прослушали? – несмотря на вопросительную интонацию, это звучало больше как утверждение. – Я так и думал. Тогда, может быть, вы и без меня знаете, как поймать крысу, используя один только моток веревки?
Мишка знал, ведь именно таким способом он и поймал свою Марту. Но страх, никак не желающий отступать, словно парализовал его. Мальчику хватало сил только на то, чтобы беззвучно открывать и закрывать рот, будто рыба в аквариуме.
«Ну же, скажи, дурень, скажи! Ты же знаешь!»
Одноклассники все как один уставились на Мишку, ожидая развязки. А тот по-прежнему сидел, опустив голову, и не мог выдавить из себя ни звука.
Спасением для него стал разнесшийся по Батарее бой часов, возвестивший о конце урока. Мишку словно расколдовали: он рывком вскочил из-за парты, схватил свой листок и стремглав выбежал из класса.
Виктор Сергеевич, никак не ожидая такого исхода событий, остался стоять перед партой с видом человека, которого только что обвели вокруг пальца. Ребята стали расходиться, так и не дождавшись от него команды на отбой.

* * *
Мишка сломя голову бежал по коридору, словно удирал от погони. Он остановился только у библиотеки, почувствовав себя в безопасности.
Сердце колотилось как бешеное. Мальчик прислонился спиной к стене, сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Закрыл глаза, стараясь ни о чем ни думать. Но все равно он никак не мог отделаться от мысли, что теперь хорошего отношения со стороны учителя ждать не придется.
«Что ж, я это заслужил. Глупо попался, глупо повел себя… Что же теперь делать? Виктор Сергеевич наверняка расскажет моим родителям и тогда…»
Мишка встряхнул головой, гоня мрачные мысли прочь.
- Может все и обойдется? – мальчик и сам не заметил, как говорит вслух. Эта мысль его немного подбодрила.
И все же ему требовалось высказаться, найти поддержку, возможно, получить совет. Он должен непременно кому-то рассказать то, что случилось сегодня, раскрыть душу, поделиться своими переживаниями. Разумеется, ни папа, ни мама на эту роль не подходили. Вряд ли они бы встали на сторону сына и проявили хоть каплю сочувствия. Сверстники в данной ситуации тоже не очень-то подходили на роль тех, кому можно поплакаться в жилетку. Нужен был кто-нибудь из взрослых, кто-то, кто мог не только пожалеть, но и подсказать, что нужно делать.
Ответ пришел быстро. На противоположной стороне коридора Мишка увидел приоткрытую дверь, ведущую в небольшую комнатку. Во времена Второй Мировой, когда еще существовала 35-я береговая батарея, здесь находилась центральная телефонная станция. Сейчас же в этой комнате живет родной дядя Мишки. Он-то и нужен пареньку.
Можно было не сомневаться, что в его лице мальчик непременно найдет поддержку. Дядя всегда вставал на сторону племянника, нередко даже тогда, когда тот оказывался не прав. Бывало, что за это доставалось им обоим. Мишка не мог объяснить такого покровительства, но считал, что причина тому отсутствие у дяди собственных детей. Хотя и не исключено, что все дело в характере. Дядя всю свою жизнь являл собой полную противоположность своего старшего брата Луки, Мишкиного отца, и нарочно ли или специально, делал все с точностью до наоборот.
Их родители были набожными людьми и, разумеется, воспитывали своих детей по канонам православия. Лука даже после Катастрофы не утратил веры в Создателя и искренне считал, что мир погрузился в пучину хаоса по Его воле. Серафим же отрекся от Бога еще до того, как ему исполнилось десять лет.
Между братьями часто возникали ссоры, особенно на почве религии, но никакие словесные перепалки не могли разорвать их кровные узы и им никогда даже в голову не приходило отречься друг от друга.
Мишке нравилось гостить у дяди, болтать с ним о разных вещах, дурачиться, играть в шахматы или шашки. Мальчик захаживал сюда редко, но эта маленькая комнатушка, в которой всегда чувствовался едва уловимый запах сырости и оружейной смазки, была чем-то сродни островку, куда можно убежать от всех забот и рутины. Здесь он чувствовал себя в полной безопасности. Здесь ему всегда рады.
Мальчик на цыпочках подкрался к приоткрытой двери. Затаив дыхание, он попытался разобрать звуки, доносившиеся изнутри. Из дверного прохода в коридор падал тусклый луч тёпло-жёлтого света. Мишка знал, что так светит дядина керосинка. Глубоко вздохнув, мальчик робко постучал костяшками пальцев по двери и просунул голову в дверной проем. Звуки, доносившиеся из комнаты секунду назад, стихли.
Дядя, увидев мальчугана, добродушно улыбнулся и, как показалось мальчику, подобрел. До тех пор, пока их взгляды не встретились, дядины глаза были холодны, а брови нахмурены.  Но сейчас он изменился в лице, жесты стали менее отрывисты и более плавны.
– Здорово, Мишань! Заходи! – мужчина гостеприимно взмахнул рукой, приглашая мальчика в комнату. Мишка зашёл и закрыл за собой дверь. От дяди не ускользнули Мишкины угрюмость и молчаливость. – Что-то случилось?
– Случилось…– тихо сказал Мишка, садясь на кровать. В таком положении ноги едва доставали бетонного пола. Мальчик опустил голову, нацелив взгляд на носки своих ботинок. 
– И что же? – мужчина пытливо смотрел на Мишку. Мальчик вздохнул. Немного поколебавшись, он протянул дяде листок бумаги с нарисованными пистолетами и пересказал приключившуюся с ним историю. Дядя внимательно его слушал, и когда мальчик закончил свой рассказ, покачал головой и посмотрел на племянника.
– Да, нехорошо получилось, нехорошо,– пробормотал он. Мужчина постукивал пальцами по столешнице, наигрывая мелодию, известную лишь ему одному. Наконец, он улыбнулся и заговорил: – Но во всем плохом нужно искать и положительные стороны. Ты и так отлично знал школьную тему, значит, она тебе не так нужна, как остальным. С другой стороны, ты неплохо рисуешь оружие, и ни один мальчишка не сможет с тобой состязаться в этом занятии, - Мишка, до этого не поднимая глаз от пола, взглянул на дядю и улыбнулся, услышав слова похвалы. Как оказалось, радоваться он начал рано. – Однако твоя обязанность – учиться. Ты должен стать образованным человеком и трудиться на благо Батареи. Поэтому, я считаю, ты поступил неправильно…
– И что же мне делать?.. – севшим голосом спросил Мишка. Его ожидания не оправдались. Мальчик думал, что дядя поймет его, поддержит, но Раф остался недоволен поступком племянника.
– Извиниться. Попросить прощения у Виктора Сергеевича. Он мужик неплохой. Серьезный, но незлопамятный. Уверен, поймет и быстро забудет этот случай. – Раф закусил ус. Его слова звучали настолько искренне, что мальчик поверил. В дядином взгляде читались отзывчивость и участие.
– Только извиниться?.. – у Мишки как гора сошла с плеч. Значит, у него есть шанс исправить положение. Значит, не всё ещё потеряно.
– Только. Ошибаться могут все. Но покаяться в ошибке и, тем более, попросить за это прощение, могут немногие. Поэтому, – дядя развёл руками, – нужно извиниться. Покаяние – самое лучшее, что есть в душе человека. Это вовсе не совесть. Совесть даёт понять, что ты поступил неправильно. А покаяние заставляет исправиться. Совесть – это всего лишь маячок, стимулирующий твою душу на добрые поступки и изменения в характере. У кого её нет – у того нет души…
Мишка невольно заслушался дядиными размышлениями. Бывало, они говорили на философские темы до вечера, за что мальчику нередко попадало от отца. Дядя изливал поток красноречивых выражений, которые воспринимались слухом, как сладкая мелодия. На это был способен только он, поэтому Мишка и любил болтать с ним.
Вскоре они сменили тему разговора. Мальчик не собирался пока уходить и лег на бок на кровати. Внимательно слушая дядю, он рассматривал убранство комнаты. Совсем небольшая, она казалась самой уютной и самой родной в целой Вселенной. Мишку всегда удивляла ее компактность – он ума не мог приложить, как столько всего поместилось в совсем небольшое помещение.
Раф сидел за старым деревянным столом. Перед ним на куске брезента лежали шомпол и револьвер, вычищенный до блеска и отливающий вороной сталью. За ним, словно оловянные солдатики, стояли шесть патронов. Свет от керосинки создавал им диковинные тени, будто это и вправду выстроилось небольшое войско. Над столом висела книжная полка, полностью забитая множеством старинных томов различной высоты и толщины. Большинство из них – про стрелковое оружие и тактику боя, но здесь нашлось место и для художественной литературы: Дюма, Бэрроуз, Верн, Беляев. Все эти книги Мишка прочитал от корки до корки и не по одному разу.
Как любил говорить дядя, самые ценные книжки в наше время – пособия по выживанию. Бесценнее этих «фолиантов» был, разве что, «Капитал» Маркса, очень ценившийся в Батарее. Ведь именно эта книга была идеологическим наставлением батарейцам. Поэтому почти всегда руководство заказывало у караванов и отдельных групп челноков именно эти книги. К пособиям по выживанию люди относились скептически: зачем им, кротам из подземелья, эти книги? Гораздо ценнее художественные и идеологические вещи. Но Раф с ними не соглашался. И Мишка знал, почему.
Ведь дядя – не подземная крыса. Он – разведчик, и каждый батареец это прекрасно знал. Его взгляды на жизнь разительно отличались от мировоззрения других жителей колонии. И люди понимали, что он не такой, как все. И сторонились вечно мрачного и угрюмого мужчину.
А ещё очень ценились учебники и книги о механизмах. Однажды челноки притащили с поверхности потрёпанную книжку по инженерному делу. Продавалась она почти за бесценок, и один старичок её приобрёл. Все сослались на дедушкино чудачество, но через месяц в Батарее появилась водяная мельница, ещё через месяц – механические бронированные ворота. После этого случая почти все мужчины искали у бродячих торговцев подобные книги.
Наконец, вдоволь наговорившись, они замолчали и некоторое время просто сидели, погрузившись каждый в свои мысли. Было слышно, как тикают наручные часы Рафа, бывшие предметом зависти многих батарейцев. Мишка собрался с мыслями и готов был спросить у дяди о Боге, что стопроцентно вызвало бы долгий спор, но вдруг в дверь глухо постучали. Раф мельком взглянул на Мишку, и мальчик заметил, что дядя снова недовольно сощурился. Стук повторился.
– Войдите! – дядя быстро завернул револьвер в кусок брезента. Дверь со скрипом открылась. На пороге стоял мужчина в кожаной куртке. Миша сразу узнал в нём комиссара Бугрова. Тот метнул жесткий взгляд в Мишку, а потом повернулся к Рафу. Казалось, комиссар пытался глазами высверлить в дядиной голове отверстие. Лепский же ответил на это своим холодным взглядом, колющим в сердце, как игла. Мальчик вспомнил, как дядя учил его правильно смотреть на людей, которым симпатизируешь, и на тех, которые тебе не нравятся.
В «гляделки» мужчины играли около минуты. Первым не выдержал Бугров. Он отвёл взгляд и сухо заговорил:
– Ну, здравствуй, Раф.
– И тебе не хворать! – отозвался Лепский.
– Я пришел к тебе с приветом. Тебя Эдуард Петрович вызывает. Что-то очень срочное и важное. Так что, ноги  в руки и бегом.
– На кой ляд я ему понадобился? – угрюмо поинтересовался Раф. Бугров покосился на Мишку.
– А это уже тебе он сам объяснит. Советую не затягивать,– комиссар провернулся на каблуках и, выйдя из комнаты, зашагал прочь. Раф покачал головой. Затем повернулся к племяннику.
– Слышал? Беги домой, передавай привет папе. Еще свидимся…
Мишка шуточно отдал честь, рассмеялся и убежал. Раф цвыкнул губами и развернул брезент. Взял револьвер, снарядил его патронами, стоящими на столе, взвесил его на ладони и вдруг почувствовал, что тело наполняется энергией. И не мудрено – Лепский считал свой «Кольт Питон» чем-то вроде заветного талисмана-оберега. Раф сунул револьвер в подплечную кобуру, надел куртку и вышел из комнаты, предварительно заперев ее на ключ. Он не доверял никому, кроме себя.

* * *
Жизнь в Батарее кипела. В коридорах, кто по делу, а кто без дела, ходили люди. Раф старался не замечать их, а приветственные возгласы и вовсе игнорировал. Ему было все равно, что о нем будут думать. Он и так уже несколько лет вел жизнь нелюдимого затворника: постоянно сидел в своей комнате и ни с кем, кроме Мишки и своей подруги Маши не разговаривал.
Сейчас мысли Лепского занимал только один вопрос: зачем он понадобился начальнику Батареи? «Что-то очень срочное и очень важное» – так сказал Бугров. Уж не придумал ли он это, чтобы вытащить Рафа из его берлоги?
«Нет, на него не похоже. Да и зачем ему это? Врать он не умеет, и сейчас не врал. Значит, действительно что-то случилось. И если вызывают меня, то, зуб даю, придется снова лезть на поверхность. К чёрту на куличики».
Раф передернулся от этой мысли. Ему совсем не улыбалось покидать Батарею. Он уже привык к своей тихой, размеренной жизни. Почти забыл запах пороха, стрекот автоматной очереди, вкус крови. Возвращаясь со своей последней вылазки год назад, Лепский надеялся, что это в последний раз и все останется позади. Он больше не желал вспоминать все ужасы войны; не желал больше никогда нажимать на спусковой крючок; хотел, наконец, наладить отношения с Машей. Хотел быть как все.
Подходя к кабинету Кунина, Раф скрестил за спиной пальцы, надеясь, что его переживания напрасны. Он с трудом отогнал плохие мысли прочь и постучался.
- Да-да, входи, Серафим.
Лепский оказался в помещении, по размеру больше напоминающее кладовку, если бы не внутреннее убранство. По центру стоял небольшой круглый стол из красного дерева, за которым проходили важные собрания руководства Батареи. На стенах висели агитационные плакаты, выполненные в бело-красной гамме, портреты с изображениями Сталина, Берии и пресвятой троицы коммунизма: Ленина, Маркса и Энгельса. И освещалась эта комнатушка не керосинкой, а целой люстрой с тремя лампочками. В комнате помимо Эдуарда Петровича находился Бугров.
Кунин, как показалось Лепскому, пребывал в приподнятом настроении. С чахоточного цвета лица не сходила довольная улыбка, глаза горели. Обычно он чувствовал себя в подобном расположении духа, когда задумывал какую-нибудь авантюру, которая, по его мнению, была обречена на успех. В редких случаях планы начальника Батареи терпели крах.
Раф был почти уверен, что о спокойной размеренной жизни можно позабыть. Взгляд его потускнел, руки безвольно повисли. От Эдуарда Петровича, впрочем, перемена настроений подчинённого не ускользнула. Он нахмурил лоб, но вслух ничего не сказал.
- Присаживайся, Серафим,– Кунин гостеприимным жестом указал на треногий табурет, стоящий у круглого стола. Раф не заставил себя долго ждать и сел.
Начальник Батареи достал из кармана деревянную трубку, насыпал туда табаку, закурил и пустил в воздух клубы сизого дыма. Он изучающе смотрел на Лепского, а тот, в свою очередь, исподлобья рассматривал его.
Старик ничуть не изменился. Все те же роговые очки с перемотанной изолентой дужкой, седая шевелюра, кожаная куртка, вязаный свитер под ней. Казалось, что они расстались вчера, ибо никаких перемен в начальнике Батареи Раф не заметил. С точностью до наоборот рассуждал Кунин.
В Лепском он больше не видел пушечного мяса или машины для убийств. Он видел осунувшегося, отрекшегося от мира и уставшего от жизни человека. Жесты и мимика разведчика изменились – стали более раздражительными и усталыми. Но холод и сталь его взгляда не исчезли. Напротив, его зелёные глаза стали ещё больше колоть и жалить. Этот взгляд вселял страх и угнетал. Когда же Раф успел так измениться? А ведь прошло не более полугода после их последней встречи.
В тот раз с поверхности Раф вернулся один, угрюмый и молчаливый. Без противогаза, в разорванном плаще. С одним патроном в револьвере. Казалось, он пережил бурю. Он никому не сказал ни слова. Все чурались его – одним только видом он отталкивалот себя людей, отбивал желание вдаваться в расспросы. С тех пор он стал нелюдим. Выходил из своей каморки только для того, чтобы забрать дневной паёк, а у себя принимал только Мишку. И никому не говорил, что же тогда произошло… о том дне, когда Лепский вернулся без своего напарника, прошедшего с ним и огонь, и воду.
Эдуард Петрович тяжело вздохнул.
– Наверное, ты понимаешь, Серафим, что просто так мы бы не вызвали тебя? Нам нужна твоя помощь. И на это, поверь, есть весомые причины, – начальник Батареи выпустил в воздух клуб серого дыма.
– Яснее ясного. Не первый день живу, – угрюмо ответил Раф. Кунин поёжился. Голос и взгляд Лепского могли заставить даже самого сильного духом человека почувствовать себя не в своей тарелке. – Что нужно делать?
Комиссар Бугров покачал головой. Не каждый смел вести себя таким образом с начальником Батареи. Точнее сказать, никто, кроме Лепского. Подобная дерзость не нравилась комиссару. Но, если терпел Кунин, потерпит и он. Возможно, в этой наглости и прямоте разведчика скрывалось что-то, что отличало его от других людей. Бугров покосился на начальника. Взгляд того явственно говорил: «Выкладывай». И комиссар начал:
– Буквально несколько дней назад Вавилон захватил инкерманские штольни…
– Соль… – задумчиво произнес Раф.
– Она самая. – Бугров почувствовал, что начинает терять самообладание, но быстро взял себя в руки и продолжил. – Пока что они там держатся. Установили ветхую защиту, как о ней сказали челноки. Твоя задача, – Бугров принял торжественный вид, – пробраться внутрь штолен и узнать расположение войск врага. Любой ценой.
– Так точно! – Раф поморщился и поскрёб пальцами по ребристой рукояти револьвера. Делать было нечего. Задание нужно выполнять. Не всю же жизнь сидеть затворником и есть хлеб за так. Его бывшие подвиги еще не обеспечивают его грантом на пожизненное питание. Как говорится, кто не работает, тот не ест. Нужно оправдать надежды Кунина и Бугрова. – Когда выдвигаться?
– Сегодня же.
– Без подготовки? Вы в своём уме? – Лепский стукнул пальцами по виску, давая понять, что эта идея абсурдна.
– В своём! – крикнул Бугров и увесисто ударил по столу кулаком. – Нельзя терять ни секунды. Пока мы тут прохлаждаемся, враг укрепляет свои позиции. Иного выхода нет. Сейчас или никогда!
Раф закрутил на палец ус. Эдуард Петрович замер. Как хотел он себе такие же, изящные венгерские усы! Но, увы, он смотрелся в них, как клоун в Вавилоне в ярмарочную неделю. Кунин вздохнул.
– И зачем нам штольни? – спросил Лепский, облизнув губы.
– Что значит «зачем»? С ними мы, в прямом смысле слова, горы своротим! Нас будут слушать и уважать; мы займём весомое место в Союзе Вольных Городов Крыма! Мы будем импортировать соль и сплачивать селения! Да и, в конце концов, сделаем нашу колонию еще более развитой! – Кунин, казалось, забылся в своих мечтах.
– Вы начальство – решать вам. Я иду один? – спросил Раф, вставая. Табурет громко упал на каменный пол. Лепский поднял его и поставил в исходное положение. Бугров покачал головой.
– Нет. С тобой идёт наш лучший картограф – Руслан Бергин…
– Или просто – Берг! – сказал звонким голосом высокий юноша, выходя из тёмного угла кабинета и протягивая Рафу руку. Тот взглянул на новоявленного напарника с неприязнью. Бергин был тощим молодым человеком с тонкими чертами лица и нежной кожей, как у девушки. Лепский поморщился. Отвернувшись от лучезарно улыбавшегося Бергина, он посмотрел на комиссара, так и не пожав руку новоявленному напарнику.
– Интересное кино… Вы издеваетесь? Я с ним никуда не пойду.
– Значит, пойдёшь под трибунал! – отрезал Бугров, – У тебя нет выбора.
Раф удивленно сдвинул брови, никак не ожидая такой реакции. Он перевел взгляд с Бугрова на Кунина, ища у того поддержки. Эдуард Петрович, однако, лишь тихонько кивнул, подтверждая слова своего зама. Лепский проглотил подкативший к горлу ком.
– Хорошо, уговорили. Но вы уверены, что мы закрепимся в шахтах?
– Уверен, как никогда. Серафим, ты вспомни, с чего мы начинали в Батарее…

***
Раф помнил все очень хорошо, словно это было вчера. Помнил, как он в Петербурге прощался с матерью. Помнил, как с отцом и Лукой купался в море, а потом, в один летний день, они решили пойти на экскурсию в тридцать пятую береговую батарею, вокруг которой во время Великой Отечественной войны шли ожесточённые бои и где укрылись последние защитники Севастополя.
Эдуард Кунин, молодой экскурсовод, увлекательно рассказывал о защитниках города в подземной батарее, когда земля содрогнулась, а со сводчатого потолка Батареи посыпалась пыль и крошка. Люди испуганно переглядывались. Но экскурсовод успокоил их, будто это явление совсем ординарное; мол, пласты земной коры сдвинулись и произошло небольшое землетрясение. Туристы понемногу успокоились. Под этим предлогом Кунин повёл людей наверх. Поднимаясь по винтовой лестнице, люди ощущали, что воздух становился жарче и тяжелее. Почти подойдя к выходу из Батареи, туристы увидели обессиленного музейного сторожа, лежавшего на обочине туннеля. Тот нёс какую-то бессмыслицу: будто наверху всё сгорело, и мир в момент превратился в пыль. Сказав это, он испустил дух. Страх снова овладел людьми. Некоторые мужчины, ушедшие на разведку, вернулись очень скоро со страшными вестями. Хотя и слова музейного сторожа не подтвердились – мир не обратился в пепел, все же поверхность теперь стала непригодна для жизни.
И тогда люди остались жить тут. Мужчины делали вылазки за продуктами, но нередко погибали. Один из туристов, врач по специальности, говорил, что люди умирали от лучевой болезни.
Первое время подземный народ жил неплохо. Питались всем тем, что забирали из соседних магазинов. Даже воровством это не считали. Понимали, что теперь эти продукты не пригодятся никому, кроме них. Так они прожили около года, вместе создавая новое селение. Женщины занимались бытом, мужчины добывали с поверхности всё то, в чём нуждался подземный народ. И всё равно многие погибали от радиации. Нужно было что-то с этим делать.
Из кусков автомобильной резины и свинцовых опилок умельцы сделали первый костюм, худо-бедно защищавший от облучения. Выходящий на промысел добытчик приносил, конечно, меньше, чем раньше приносили все мужчины вместе, но зато оставался здоров. Продукты из соседних магазинов регулярно перекочёвывали в подземный бункер. Но, когда последние магазины исчерпались и остался совсем небольшой запас продуктов, встал вопрос, как быть дальше. И помог как раз молодой экскурсовод.
Эдик Кунин знал батарею как свои пять пальцев. Всё свободное время он проводил тут, изучая помещения подземелья и отдаваясь истории и археологии. Лучше всякого другого экскурсовода он знал, где можно уединиться, где можно попугать туристов, а где можно заставить их пустить слезу по трагическим событиям Второй Мировой. Именно Эдик показал голодающим людям далёкую галерею, в которой однажды обнаружил фосфоресцирующие грибы. Ещё тогда, в студенческие годы, он заинтересовался ими и отнёс знакомому биологу, но тот лишь развёл руками, говоря, что этот вид не известен науке. Тогда Кунин решил узнать, пригодны ли грибы в пищу. Скормив их голодающим дворовым псам, мужчина заметил, что хуже им не стало. На следующий день он попробовал грибы сам. По вкусу они напоминали соевое мясо и очень хорошо утоляли голод. Спустя три часа Эдик ничего, кроме насыщения, не почувствовал. Это означало, что грибы оказались съедобны. И сейчас его маленькое открытие помогло обитателям молодой колонии, благодарящих судьбу и молодого экскурсовода за этот подарок судьбы.
Казалось бы: еда есть, кров есть. Но питаясь светящимися грибами и запивая их водой из подземного источника, по стечению обстоятельств найденного также Куниным, люди не забывали о старой жизни. Не могли не возвращаться к прошлому, жалели, что все столь ужасно обернулось и проклинали тех, по вине которых оказались в таком положении. Если и был кто-то, кто считал, что до Катастрофы жизнь поступила с ним не самым лучшим образом, то теперь этот человек понял, как сильно заблуждался.
Тем не менее, люди не сдались и продолжали жить дальше, невзирая на все невзгоды, выпавшие на их долю.
Однажды один из добытчиков, отец Рафа и Луки, вернулся в батарею с хорошими новостями. И не с пустыми руками.
Явившись с поверхности, он принёс несколько общевойсковых защитных костюмов и поведал подземному народу о найденном военном складе с огромным запасом всего необходимого: консерв, одежды, защитных костюмов, топлива. Облачившись в добытые костюмы, четверо добытчиков отправились туда.
В течение месяца они перенесли всё, что смогли найти на складе, обчистили каждый угол. Заодно перенесли и оружие, пока, правда, не найдя ему применения. Но нужда в нём пришла буквально через несколько лет. Тяжёлых и долгих, невыносимо долгих.
Тогда добытчики впервые увидели их – страшных птиц, смутно напоминающих чаек, с мощными клювами и большим размахом крыльев. В первой же стычке с ними одна из этих тварей пробила сталкеру голову, отчего тот скончался на месте. Остальные батарейцы еле спаслись бегством, окрестивши новых хозяев воздушных просторов валькириями. И действительно, они очень напоминали мифических воительниц, особенно тем, с какой легкостью они отправляли батарейцев в «небесные чертоги».
Потом появлялись все новые и новые исчадия нового мира, походившие на монстров из фильмов ужасов и фантастических рассказов о пришельцах. Раз за разом нападали они на батарейцев, выходящих на поверхность. И тогда люди брали с собой оружие и уже не выпускали из рук штурмовых винтовок и пистолетов. Новый мир оказался ещё более опасен, чем предполагали обитатели батареи. Люди больше не были его хозяевами. Ведь главный тот, кто стоит на вершине пищевой цепочки. А человек, судя по всему, стоял в самом низу.
Позже один старичок с аккуратной бородкой и очками в роговой оправе заметил, что было бы неплохо идеологически развиваться. Это был профессор кафедры истории Севастопольского Технического Университета. Дедушка предложил встать на путь коммунизма, с которого сошли люди за двадцать лет до Судного Дня. И, что удивительно, многие его поддержали.
Главой колонии Батареи  выбрали Кунина, как человека, не раз спасавшего подземный народец и имеющего огромные заслуги перед людьми. Сначала он управлял Батареей неумело, но со временем его рука стала твёрже, мысли выровнялись, и молодой человек на посту стал опытным предводителем. Благодаря нему выжившие связались с другими очагами жизни в руинах города, наладили торговые связи и начали жить, как не жили давно. Стабильность, работа на всеобщее благо, уверенность в завтрашнем дне – эти слова стали своего рода девизом Батареи. Но будущее, как известно, туманно и вскоре всем в этом снова пришлось убедиться…



***
Предаваясь воспоминаниям, Раф вполуха слушал инструкции к заданию. План был такой: под видом челноков они с Бергом, не привлекая внимания, двигаются до Вавилона, где их встретит связной. Тот известит их о происходящем в городе и поможет с экипировкой и транспортом. Добравшись до Инкермана, разведчики проникают в штольни, схему которых зарисует Берг. И, наконец, возвращение в Батарею для обсуждения дальнейших действий, исходя из полученных данных.
Казалось бы, все просто и понятно. Но Раф серьезно задумался. Опасная выдастся экспедиция. Ведь несколько суток на поверхности, а именно столько займет их путь, был равносилен пребыванию в гостях у дьявола. Лепский закусил губу и провел ладонью по острому ежику своих волос. Это действие его немного успокаивало.
Никаких дополнительных вопросов Раф не задавал – все и так предельно ясно. Его даже совсем не интересовало, для чего понадобилось Кунину инкерманские штольни. По мнению Лепского, их захват, который непременно последует после возвращения разведчиков, мог навлечь беду на Батарею. Неизвестно, во что может вылиться эта авантюра. Но Эдуард Петрович был уверен в своем плане и наверняка знал, что делает. Еще ни разу до этого чутье его не подводило, так почему же должно подвести теперь?
Попрощавшись с Куниным, Бугровым и Бергиным, Раф быстро покинул каморку. Он хотел побыть один – ему требовалось время, чтобы морально подготовиться к предстоящему путешествию. В душе он даже радовался, что сможет наконец-то покинуть уже изрядно поднадоевшие стены родной Батареи. Лепский понимал – встряхнуться ему совсем не помешает. Угнетало лишь то, что в напарники ему дали какого-то жеманного юношу, а не настоящего бойца.
- Лучший картограф, етить его в качель… - вздохнул Раф. – Уж лучше бы Бугрова со мной послали…
Погрузившись в свои мысли, Лепский шел к своей комнатушке, не видя и не слыша ничего вокруг. В голове, как заезженная грампластинка, крутилась фраза, сказанная Эдуардом Петровичем: «Вперёд, к приключениям! Наверх, товарищи! Наверх!». Тот любил сказать что-нибудь эдакое, ободряющее, чтобы люди не боялись, делали и хотели делать то, что нужно.
Вдруг на его плечо легла чья-то рука. Раф резко крутанулся на каблуках ботинок и рефлекторно чуть было не заехал кулаком в лицо Бергину.
- Воу-воу, тише… – Руслан поднял руки вверх, делая вид, что сдается. – Куда ты так быстро ускакал?
- Что надо? – хмуро спросил Лепский и, не дожидаясь ответа, пошел дальше.
- Как это что? – Бергин засеменил за ним следом. – Мы же не обсудили план действий, когда выдвигаемся…
- Встречаемся в «предбаннике» через час, к этому времени я буду готов. Возьми с собой все необходимое – что именно, тебе скажет Бугров. Учти…
- Берг, можно просто Берг! – добродушно подсказал Руслан.
- Учти, Берг, я цацкаться с тобой не буду. Интуиция подсказывает, что ты мне будешь обузой. А в людях я разбираюсь, уж поверь. Так что выход у тебя только один – во всем беспрекословно слушаться меня. Выполняешь это простое правило и все у нас будет в ажуре. Целы и мои нервы, и твоя жизнь. Усек?
Бергин выдавил из себя вымученную улыбку и кивнул.
- Вот и чудненько! Молодцом! – Раф показал своему напарнику большой палец. – Теперь дуй давай, у тебя час на все про все.
Раф снова оказался в своей комнате.
На автомате закидав нужные вещи в рюкзак и переоблачившись в защитный костюм, состоящий из прорезиненного плаща, противогаза и комбинезона, Раф надел разгрузочный жилет и присел на кровать, обводя взглядом его комнату. Увидит ли он её ещё когда-нибудь? Почитает ли книжки, поболтает ли с племянником? Раф вздохнул. Он не знал. Лепский помотал головой, прогоняя наваждения, и встал, готовясь уходить. Дотронувшись пальцами до корешков книг, Раф пробормотал:
– Мы ещё свидимся. Я вернусь.
«Обязательно вернусь!»
Лепский вышел из комнаты. Отдав ключи уборщице тёте Гале, моющей бетонный пол неподалёку по коридору, Раф пошёл прочь по направлению к выходу. Он был уверен, что старушка позаботится о его комнатушке. Как всё-таки жаль, что он не успеет ни с кем попрощаться. Сказать пару тёплых слов, обнять и проститься.
Но Серафим ошибся. Один человек знал об его уходе. Человек, который был ему несказанно дорог. Человек, который красил его серые будни. Яркий луч света в его тёмной жизни. Девушка, которую он любил, хотя думал, что на это не способен.
Она стояла, прислонившись к стене, и в слабом свете свечей смотрела на него. Её глаза блестели, то ли от слёз, то ли от освещения. Раф неожиданно для себя обрадовался, увидев её тут. Возле выхода наверх, в другой мир. Услышать от неё последние слова, которые останутся в памяти надолго, когда он будет там, в гостях у нового мира – как это дорого его сердцу, холодному и окаменевшему.
– Маш…– позвал он её и приблизился к хрупкой фигуре. Её силуэт он знал и мог различить среди десятков, сотен, тысяч других девушек и женщин. При виде её его сердце начинало стучаться быстрее, настроение приподнималось, хотелось жить и нести добро. И всё это только ради неё одной.
Он не видел её светлых голубых глаз, не видел светлых прядей волос, но чувствовал и знал, что она смотрит на него. Серафим знал, что она не будет говорить долгих трагических речей, а скажет что-нибудь короткое, точное и запоминающееся. Знал, что Маша будет ждать его, и на душе становилось теплее. Хоть кому-нибудь он нужен в этом жестоком мире. Знал, что она будет горевать по нему, и хотел удавить своими руками тех, кто устроил их разлуку.
– Раф… Изменись. Прошу тебя. Прекрати делать то, что противно людскому. Стань на путь добра, хорошо? И возвращайся… – прошептала девушка, и Лепский услышал, как она негромко всхлипнула. Со стороны «предбанника» на них косились часовые. Раф еле сдерживался, чтобы не наорать на них за вторжение в их личное с Машей пространство.
Девушка встала на носки, приобняла его за шею и поцеловала в щёку. Потом уткнулась ему в плечо. Он не хотел разводить трагедий, но знал, что ей будет тяжело без него, без его колких замечаний, слов, рассуждений. Раф закрыл глаза, запоминая и наслаждаясь каждой секундой прощания.
– Я вернусь. Ты только жди.
Раф отстранил Машу от себя и посмотрел в её глаза. Она плакала. Не желая растягивать тяжелую минуту, Лепский пошёл к решёткам «предбанника». Она смотрела ему вслед, но Раф так и не обернулся. Знал, что если обернется, то уже никуда не уйдет.

** *
В «предбаннике» ему выдали семьдесят четвертый калаш и два магазина к нему. Лязгнувшие решётки за его спиной, учащённое дыхание часовых, сидевших за пулемётом Максима, направленным на тяжёлые ворота – всё угнетало и накаляло обстановку.
Берг, как и было условлено, пришел точно в срок, со стареньким «Шмайсером», перекинутым через плечо. Такого оружия, в больших количествах хранившегося в музейных запасниках, в Батарее имелось в избытке. Сложнее было с патронами к нему, но это лишь вопрос времени. А вот АК-74 Лепского был единственным на всю Батарею. Оружие здесь ценилось, но тут его и так было вдоволь. А иметь личное никто не запрещал.
А вот Берг со своим пистолетом-пулемётом выглядел более чем комично. Раф даже не сдержался и усмехнулся. Руслан только виновато пожал плечами и улыбнулся в ответ.
  – Открывай! – махнул рукой Раф. Часовые за спиной напряглись, защёлкали предохранители. Лепский сжал рукоять калаша. Берг засуетился, надевая противогаз, и, что было предсказуемо, у него ничего не получилось. Раф показал, как следует надевать противогаз, и натянул немецкий М-35 себе на голову. В нос ударил запах резины, пробудив ностальгические чувства.
Послышался звук, напоминающий трение выкручивающихся болтов. Тяжёлая створка ворот, напоминающих стальную стену, начала медленно откатываться в сторону, открывая широкий проём в стене. Луч света, упавший на бетонный пол, начал расширяться. Разведчики прикрыли стёкла противогазов ладонями – яркий солнечный свет слепил привыкшие к темноте глаза.
Раф сделал первый шаг наружу, щурясь и всматриваясь в окрестности. Пантеон Памяти, стоящий напротив входа в Батарею, наполовину разрушился, и теперь любая тварь могла засесть там. Но никакого движения Лепский не заметил. Он поднял ладонь и поманил напарника за собой. Ворота за их спинами с тяжёлым лязгом закрылись. Экспедиция началась.