Окунь

Электричка опоздала.
Так что Севе с отцом, почти бегом спешившим на станцию, еще добрых  15 минут пришлось стоять под промозглым, неожиданно начавшимся осенним дождем.
И когда же состав наконец появился парень уже вымок настолько, что каждая капля упавшая на него представлялась холодной металлической иглой, вонзающейся глубоко в его дрожащее от озноба тело.
Раздраженный этим, Сева попытался было обогнать входящего вперед него в вагон Геннадия Петровича( так звали его отца), но неловко налетев на створку двери он задел белое эмалированное ведро в руках родителя , из за чего из под накрывавшей его крышки вдруг выплеснулась наружу мутная зеленая вода и окатила ногу подростка от колена и ниже.
,,Чччерт!,,- выругался Сева.
Но Геннадий Петрович , который все еще никак не мог отдышаться, казалось этого не заметил и продолжил путь в чрево вагона.

Отец долго пытался втиснуть свою ношу под лавку на которой сидел, но уверившись в тщетности потуг просто разместил её у своих обутых в  резиновые сапоги, ног.  Облегченно откинушись на лакированную спинку, он сложил мелко трясушиеся руки на своем животе обтянутом мокрой рубашкой цвета хаки, и закинув назад плешивую голову тяжело задышал.
Сева, севший напротив, даже не посмотрев на манипуляции отца сразу же поставил свои полные темных грибов корзины рядом с собой на скамью, протер запотевшее стекло, и принялся увлеченно рассматривать быстро сменяющуюся местность за окном.
Мимо пробегали деревья ( в основном хвойные). Все они казались парню какими то осунувшимися и грустными, ветви их были  опущены, и казалось будто они уже твердо уверовали в предсказания Осени о приходе её суровой сестрицы, и  склонившись в покорности ждали.
Позже лес сменился полем, и состав остановился.
За время пока одни их попутчики сменялись на других, Сева успел рассмотреть одиноко петляющую поселочную дорогу убегающую от полустанка по затянутому туманной дымкой полю, небольшой лысеющий пригорок вдалеке, и маленького серенького велосипедиста одиноко стоявшего на её вершине. Сева наблюдал на ним, а одинокий велосипедист казалось рассматривал их электричку.
Вдруг по окну вниз поползла позрачная капля, она быстро спускалась, и грозила вот вот  догнать и накрыть своим мокрым тельцем ни о чем не подозревающего наблюдателя.
Парень, заметивший её, начал шептать еле шевеля губами, приказывая одинокому велосипедисту поскорее уезжать, и даже стал указывать направление чуть помахивая указательным пальцем, но путник на пригорке его не видел.
Капля была большая, в велосипедист крошечным.
Скользя и лавируя она приближалась, казалась вот- вот она накроет незадачливого маленького наблюдателя, но в последний момент, будто что то почувствовав, он оттолкнулся ногой от земли и скрылся за вершиной. А капелька ,пронесясь через то место где только что был человечек, ушла вниз...ничего не заметив....она бы не заметила даже если бы он там и остался....

Сева посмотрел на отца.
Дыхание Геннадия Петровича почти пришло  в норму, но грудь все еще тяжело вздымалась.
Глаза по запотевшими стеклами были прикрыты, а на кончике мясистого носа застыла капелька влаги.
Решив что это наверно и есть та самая капля с окна, парень погрозил ей, и мысленно сам себе усмехнулся- ишь ты куда забралась!
Он снова принялся изучать отца.
Распаханный рядами морщин лоб, с прилипшими к нему редкими волосиками, волнистые складки кожи возле плотно прилегающих больших ушей, и чуть разделенный глубокой бороздкой на конце нос.

Сева припомнил семейный альбом который обожал рассматривать в детстве. Альбом был большой и массивный, темно синего цвета, с глубоким оттиском посередине ,,Ленинград 1970,, и изображением шпиля Адмиралтейства.
Он мысленно открыл его и перевернул несколько картонных страниц. Вот отец маленький, он стоит улыбаясь в гимназистской черной форме, короткостриженный и довольный. Уши его так же плотно прижаты, но складок около них еще никаких нет, на лбу ни одной морщинки, а вот нос уже начал раздваиваться на кончике.
Сева еще раз присмотрелся к отцу, он дремал.
Геннадий Петрович сквозь сон поморщился, потом разлепил бледные сухие губы и покряхтел.

Сева мысленно отсчитал еще несколько страниц, вот отец стоит в толпе одногруппников  с ,,инженерного,, , на нем пиджак, узкие брюки ,,дудочки,, и модный длинный галстук. Одной рукой он обхватил за талию кого то из своих подруг, во второй зажата папироса. Пальца у отца тонкие, даже как будто женские. Он молод и уверен в себе. Все на фото улыбаются, все счастливы.

Парень снова взглянул на отца.
Руки того, в закатанной по локоть рубашке, были большими и грубые, сплошь усыпанные застарелыми рубцами, шрамами и темными пигментными пятнами. Пальцы толстые, мозолистые, с некрасивыми деформированными ногтями, вовсе не походили на пальцы того отца которого он видел в альбоме.
ЕГО отец  смугл и загорел, ТОТ отец с фотографий разных лет был бледен и нежен, смотря на него на ум сразу  почему то приходило слово ,,белый,,. Казалось с каждой фотографией, с каждым годом отец становиться все более и более загорелым, конечно по черно-белым фото это нельзя было точно определить, но Севе чудилось что это именно так.
Год за годом....все более и более черный...
Что же с тобой стало, папа? Как же это...?
Ведь это же ты там....и тут тоже ты.....Ты стоишь маленький в новенькой школьной форме, ты выпускником уверенно и жадно смотришь в будущее....и вот....такой.
Открыв в голове альбом с конца, Сева увидел себя маленького, сидящего на коленях отца в их маленькой квартирке. Севе годика два, он боится и не хочет фотографироваться. Отец успокаивает его прижимая к себе, его взгляд смотрящий в обьектив серьезен и официален. У рта стали проступать первые морщинки.


В окно вагона ударил сильные поток ветра  и принес с собой холодный неприятный запах. Запах метала и чего то химического. Сева знал его, он уже чувствовал его, так пахло в прошлом из их старого холодильника  ,,Свияга,, когда тот стоял на их кухоньке. Так пахло когда хоронили маму.
В тот день пришел бальзамировщик и попросил всех выйти из квартиры.
Они с отцом и младшей сестрой долго молча сидели у подьезда. Мимо спешили прохожие, гудели на дороге машины, а ясное солнце пекло так сильно, что мальчик подумал что сейчас бы они могли пойти все семьей на пляж....
Люди шли, смеялись и переговаривались....а мальчик все никак не мог взять в толк- как могут они смеяться, шутить, улыбаться..сейчас! В такой день! Казалось каждый должен перед подьезом замедлять ход и почтительно идти склоня голову. Они идут, а у него с папой и сестрой....мамы нет...
Отец прижимал их к себе.
Позже, когда они поднялись обратно в квартиру, низенький пузатый бальзамировщик отозвал отца в сторону и украдкой передал темный пакет.
Сева с сестрой это заметили, вот только вот мальчик знал что там, а маленькая Маша нет...
Она подошла к мужчине и спросила- ,,А что вы дали папе?,,
Геннадий Петровичс волнением спешно убрал пакет за спину ,а бальзамировщик рассеянно улыбнулся втянул раскрасневшую лысую голову в плечи, и чуть присев выдал- ,,Это от твоей мамы, девочка... собачкам подарок....собаааачкам,,- пискляво протянул он.
Потом выпрямился, и виновато выскользнул из комнаты.
Там тогда пахло как сейчас в вагоне.

Геннадий Петрович опять покряхтел. Его дыхание уже выровнялось, но смуглые руки все еще двигались в мелкой дрожи.
Сева хотел было встать и закрыть окно, но его остановило резко лязгнувшая металлическая крышка ведра у отцовских ног.
Это единственный пойманный ими окунь, видимо задел хвостом в отчаянной попытке выбраться.
Хотя конечно сегодня ловили они и других, но отец каждый раз бережно вынимая острый крючок из их безгубых рыбьих челюстей приговаривал- ,,Нет, молод ты еще. Поживи, подматерей дружок..тогда уж и к нам,,. Окунь в ведре был большой и видимо уже матерый, его отец не отпустил.
Внезапно Сева подумал, как там окунь, пригодна ли вода, не тесно ли ему в железной темнице..... доживет ли он  до дома?
Наверно нет. Долго не проживет.
Долго не проживет.
Долго не проживет.
Парень осторожно придвинул к себе потертое ведро, и открыл крышку. Окунь был жив. Лупоглазый, с кровавыми ошметками на губе, он казалось смотрел на  Севу осуждающе и обреченно.
Долго не проживет.
Долго не проживет.
Сева взглянул на спящего отца, в запотевших очках и застывшей каплей на носу.
Долго не проживет.
Долго не проживет.

Состав стал замедляться, по вечно простуженному динамику, хриплый голос обьявил название станции. Всего лишь одна из маленьких проходящих остановок, на памяти Севы серый полустанок, кое где уже захваченный прорастающей сквозь камень бледной травой, всегда пустовал. Вагон остановился, из тамбура раздался грохот  натужно распахивающихся створок дверей.
,,Бежать, только бежать…,,- Парень сидел на самом краю , готовый в любой момент вскочить, и удерживаемый от этого  лишь плотно сомкнутыми на краю лавки ладонями- ,, нет..нет…не снова, только  бы этого не случилось….лишь бы обошло стороной.,,
Он пошарил по груди в поисках крестика, но тут же вспомнил что поймав на нем однажды насмешливый взгляд одного из приятелей ,не носить его уже как две недели.
,,Никто не спасет,,- с ужасом прошептал Сева-,, ОН не спасет!!!!!! Отец….папа!!! Нет, прошу….,,.
Долго не проживет.
Долго не проживет.
Бессилен…бессилен…бессилен….
Он умрет, обязательно умрет….но…. вот бы уметь проматывать время, перенестись сразу на год вперед после смерти отца….или хотя бы пол года….но не испытывать, не чувствовать того что уже довелось однажды…тогда бы все заросло, было бы не так больно….Нет..не возможно….,,
Уйти?… уйти что бы никогда не видеть….Отвернуться как в детстве…не смотреть….а пока не смотришь ничего не происходит, кажется само время замирает, застывает без твоего взгляда, ожидая когда ты снова повернешься что бы на твоих глазах продолжить свой бесстрастный ход.
Уйти.
Уйти. И ничего не случиться.
Уйти. И пока не вернешься, ничего не произойдет.
Прощай папа. Окунь…ты тоже оставайся…без меня вам ничего не грозит, а губа…губа она зарастет.
Сева рывком встал на ноги, и не оборачиваясь вышел из вагона.

Вот он уже одиноко стоит на перроне, и тщетно пытается ухватиться взглядом за еле различимый силуэт в запотевшем окне уходящего вперед вагона.