Сферы. На шельфе. Часть первая. гл. 2

                СФЕРЫ

Книга вторая. На шельфе
Часть первая

2.

    В Подмосковье наступила время уборки. Поле справа от дороги почти всё убранное топорщится ёжиком стерни. Только в дальнем его углу видна коричневого цвета жатка.
  Мимо пролетел указатель поворота «п/л Заря». Сердце забилось быстро и неровно. Пришлось дать задний ход. Вместо просёлка -  две колеи из бетона. Деревня, к моему удивлению, оказалась по одну сторону от бетонки, тогда как просёлок делил её на две части.
  Из всех деревенских домов мне особенно запомнилась изба под названием «Клуб», в котором крутили исключительно одного «Чапаева». 
   По другую сторону просёлка когда-то было футбольное поле. Иногда на нём устраивались соревнование с деревенскими ребятами, контакты с которыми не очень-то приветствовались лагерной администрацией.
  Ещё с середины деревни стали видны крыша и верхний этаж административного корпуса, по традиции, основанной ещё первым хозяином,  в охряный цвет. 
   Перед лагерем бетонка разделилась на два рукава. Левый короткий закончился площадкой перед воротами, правый по спуску охватил лагерь с фланга.
  Не было ещё и семи часов. Похоже, что я успел не только к завтраку, но даже и к подъёму.  Развернувшись на площадке, я выбрался из машины и сел на лавочку теперь по эту сторону ворот. Ворота и забор были другими.  Место у ворот на территории лагеря администрацией числилось как пост № 2. Однажды мне довелось дежурить на нём.

                _=_

      В тот день после обеда меня остановил наш пионервожатый Толя с большим ртом и широченной улыбкой.
   - Послушай, Чуваев. Мы решили оказать тебе особое доверие. Во время тихого часа подежуришь у лагерных ворот. Стоять будешь до полдника, потом тебя сменят. Если у тебя нет неотложных проблем, можешь отправляться на пост.
    Честно говоря, я не особенно понимал привратной роли, о которой говорил Толя.  Видимо, в ежедневности одних и тех же забот, он забыл озвучит цитату из лагерного устава, а посему я стал домысливать свои права, в основном сводящиеся к преимуществам человека, освобождённого от обязанности дневного отдыха.  Мне представилась даже идиллическая картина моего бодрствования, тогда как все и даже директор будут спать. Перст судьбы, указавший Толе на меня, вдохновлял на подвиги.
   Около ворот стоял Сашка Налётов. При виде его сознание собственной исключительности стремительно пошло на убыль. Сашка стоял, прислонившись к воротам с заложенными за спину руками.  Как только Сашка увидел меня, он сразу бросился в сторону столовой. Что бы он ни делал и где  бы он ни был, первой мыслью его была еда. Славка Гордон, спавший рядом с Сашкой, утверждал, что Сашка даже во сне жуёт, для чего держит свою тумбочку открытой – протяни руку и в рот. Он ел всё, что по его мнению считалось съедобным. Он зорил птичьи гнёзда и ел даже лягушек. Выискивал какие-то травяные лепёшки и сладкие корни. Всеядность  не раз подводила его. Особенно он бедовал в начале первой смены, когда не было ещё достаточного подножного корма.
    Однажды гурьбой мы пошли к пруду, чтобы окончательно решить вопрос с плиткой на дне и ротондой на острове. Пока мы шли, Сашка, увязавшийся с нами, набил все карманы зелепухами и с хрустом что-то жевал.  На нашем пути стояла черёмуха. Мы давно посматривали на её, но на ней не было даже коричневых ягод. И тем не менее, Сашка полез на дерево, и стал набивать свою утробу зелёной черёмухой. Он напоминал голодного птенца, а в роли заботливых  родителей выступали Сашкины руки.
   Наша экспедиция не пришла к единству мнений. Оппоненты остались при своих доводах. На обратном пути Сашку на черёмухе мы не обнаружили.
   Ночью среди лагерной тишины вдруг раздался рёв. Повскакавшие  с коек  в  соседних корпусах оглядывались в поисках душераздирающего звука. И только мы, особенно отмеченные, могли наблюдать источник во всей красе.
 Первое, что я увидел, когда открыл глаза, была фигура на фоне палатного окна. По палате распространялось зловоние, исходившее от Сашкиной фигуры. После нескольких воплей фигура падала на кровать и начинала сучить ногами.
   Зажёгся свет, и в палату вошёл Толя. Вся Сашкина кровать и её содержимое были зелёного цвета.  Из этой массы раздавались вопли.
   Завёрнутого в несколько одеял Сашку отнесли в изолятор.
   На следующий день мы попытались навестить Сашку в изоляторе. Но наша врачиха, по прозвищу Бабуля, к Сашке нас не допустила…
    Сашка удалялся от поста № 2, а у ворот остался один я.
    Первым делом я мысленно очертил границы своего присутствия и за время дежурства ни разу их не нарушил. Естественными границами присутствия  были столбы и полотна ворот, к ним я прибавил полоску лагерной территории шириной не больше метра. Лагерные порядки наложили на меня черты ограниченности. Нас редко выпускали за территорию. Администрация не хотела иметь лишние неприятности и делала всё, чтобы сократить наше присутствие вне лагерного забора. Территориальный режим соблюдался строго. Нарушение его заканчивалось отлучением нарушителя от лагерной жизни. Если признать за автобусами принцип лагерной экстерриториальности, то между двумя свиданиями с родителями всю смену мы проводили в лагере.
   Редкие выходы на свободу в виде походов, военных игр, спартакиад были кратковременны и обычно лимитировались возрастным уровнем.
  За несколько сезонов лагерного бытия могу припомнить несколько случаев выводов к реке. Тем не менее, в программе смены всегда имелись чуть ли не ежедневные речные процедуры. Но каждое утро при объявлении программы на день Бабуля объясняла причину отказа от купания по причине недобора температуры речной водой нормы.
   Пока я размышлял на эти и прочие темы и прикидывал шансы выкупаться завтра, к воротам с внешней стороны подошёл деревенский мальчишка.  В руках у него был здоровенный жёлтый огурец, от которого на щеках юного колхозника прилипли большие, как у арбуза, семечки.
   - Ты чего здесь делаешь? – обратился он ко мне с деревенской фамильярностью. –Ты глухой?
   - Я хранил караульно-выжидательное молчание. Мальчишка, поняв, что со мной каши не сварит, залез на забор и начал что есть мочи орать:
   - Тётя Поля! Эй! Тётя Поля-а-а!
   - Ты чего орёшь? В лагере тихий час, все спят, а он орёт. Кукую тётю ты здесь ищешь?
   - Смотрите, он разговаривает.
   - Слезай с наших ворот, а то у меня кнопка секретная есть. Нажму на неё, и сразу ребята прибегут  и посадят тебя в подвал.
    - Семеро на одного? Ловко! Ты один попробуй. Выходи. Слабо?
    - И вовсе не слабо. Просто так положено. Слезай быстро.
    - А вот и не слезу. Позови тётю Полю. Я ей молоко дневное принёс.
    Только теперь я заметил в траве бидон до верха наполненного малиной.
    - Колька, малину, что ли, принёс?  Ну, заходи, - раздался за моей спиной женский голос.
   - Меня вот этот не пускает.
   - Проходи, он тебя не тронет. А ты, мальчик, стоишь и стой на своём месте. Проходи, Колька. Скажи матери, что вечером забегу. Пойдём со мной. Компот хочешь? Сейчас пирог испечётся, угощу тебя горяченьким.
  Толстая повариха повела Кольку в ту же сторону, в которую час назад убежал Сашка Налётов…

                _=_

  Нужно переставить машину в тень. Холодильник-холодильником, а детский желудок необходимо беречь. Да и садиться потом на раскаленный кожезаменитель удовольствие не из приятных.
   Лагерь постепенно оживал. На аллеях появились ребята. Включалась трансляция, но о чём она сообщала понять было трудно: вокзальный эффект и тут действовал.
   -Дядя, а вы кого ждёте? К кому приехали?
   - К дочери. Она в четвёртом отряде, а ты из какого?
   - Из пятого. Вам её позвать?
   - Пока не надо. Пусть позавтракает. Сколь до него осталось?
   - Сейчас линейка будет, а после неё сразу поведут в столовую. Слышите? Горн! Мне пора.
   - Беги скорее.
   Снова я остался один. Можно пройти на территорию, но почему-то я не мог переступить линию лагерных ворот, как тогда на посту №2. С возрастом ворота, обладая односторонней проводимостью, поменяли знак на противоположный. Только дополнительный точёк мог перенести меня через них.
    Со стороны деревни по бетонки потянулась цепочка родителей. На развилке цепочка разорвалась на две части. Обгоняя пеших, на площадку подъехала «семёрка», из которой вышел наш главный инженер с сыном.
    -Здравствуйте, Евгений Михайлович.
    - Здравствуй, Чуваев.
     -Вы не знаете, кто в этом году начальником.
   - Мухин.
   - Вот чёрт. Теперь наберёт отгулов, раньше Нового года не появится, а у меня 516-ая система горит. Что, Вовка больше не убежишь из лагеря?
   - Там посмотрим.
       Мой побег был более удачным. Никакими силами обратно меня не смогли вернуть. Я был один из немногих, кто побывал в Москве в ребячьем возрасте во время фестиваля, память о котором – никелированная монета с отверстием, полученная мною от негра, который пытался получить от меня ответ на свой вопрос. Понял- не понял, а за услугу у них положено платить. Монета до сих пор попадается мне в письменном столе, наряду с символами фестиваля.
   Опять я отвлёкся. Нужно как-то закончить рассказ о побеге, так сильно повлиявший на мою лагерную жизнь.

                _=_

    … Разбудил меня трактор. За время сна солнце передвинулось с задней стенки остановки на боковую. Сколько я проспал, который был час, определить было невозможно. Оставаться на месте было крайне опасно, а отсутствие Витьки только усиливало эту опасность. Но для начала я решил осмотреться. Больше всего меня интересовало направление на лагерь. Но в той стороне всё было спокойно. Из деревни доносились обычные для неё звуки: рёв коров, крики петухов. Мне почему-то казалось, что стоит мне выйти из остановки, как меня сразу же схватят и потащат в лагерь. Но и оставаться в ней было глупо. Надо было покидать временное убежище и куда-то начать двигаться. Но одно дело добираться до Москвы с Витькой, а другое – одному. Моя затея с побегом с каждой минутой представлялась мне всё менее привлекательной. Особенно меня беспокоило приближение ночи.
    Пройдя какое-то время, я сошёл в лес, из которого дорога просматривалась во всех подробностях, что позволяло мне не её не потерять, и с которой я невидимым.
    С припасами я расправился быстро, нисколько не заботясь о завтрашнем дне. Придёт завтра, разберёмся и  с ним. Так говорила моя мать, никогда не планирующая завтрашний день.
   Деревни и поля я проходил по шоссе, но как только показывалась машина, я быстро спрыгивал в кювет в ожидании её проезда. 
    Ища места для ночлега, я натолкнулся на опушке на людей, садившихся в машину, кузов которой был наполовину закрыт брезентовым тентом. Я хотел было убежать, но заметив, что никого знакомых не видно, я смело зашагал мимо машины.
   - Мальчик. Сделал свои дела? Почему ты не сел в автобус?
   - Какие дела? Какой автобус?
   - Вечно эта Марья Сергеевна что-нибудь напутает или кого-нибудь потеряет. Садись быстро в машину. Автобусы уже уехали.
   И ничего не понимая, да и мне ничего не нужно было понимать: я снова оказался во власти взрослых,  и мне оставалось только повиноваться.
   В кузове под тентом были лавки. Женщина, окликнувшая меня, протиснулась среди сидящих, держа меня за руку и усадив рядом с собой рядом с кабиной.
      -Есть хочешь? Может, яблоко съешь?
      - Спасибо, не надо. Не хочу.   
   Машина выбралась на шоссе и помчалась в неведомую мной сторону. Я ничего не видел за фигурами сидящих. Куда меня везли? Что со мной будет? Главное – я не один и меня не бросят. Это я знал наверняка.
   В кузове становилось всё темнее. Машина делала повороты, тормозила, набирала ход, изредка останавливалась. На одной остановке она долго простояла в ожидании паровозного гудка. По пути в лагерь был  тоже какой-то железнодорожный переезд. Я стал подрёмывать. Немного мешал остры й угол стойки, к которому была пришита фанера, но пеший переход, треволнения проходящего дня – всё тянуло в сон.

                _=_

   - Парнишка, да проснись ты. Вот разоспался. Приехали, - разбудил меня голос женщины. – Лезь к борту.
   -А? Что? Куда приехали?
   - Как куда? В Москву. Слезай с машины. Тебя кто встречает?
   Меня подхватили чьи-то руки и поставили на асфальт.
   - Марья Сергеевна, принимайте своего подопечного. Вы его чуть в лесу не оставили.
   - Моих всех разобрали. Мальчик, ты чей? 
   Меня повели к свету.
   - Ниночка, иди скорее сюда. Ты кого и в каком лесу подобрала?
   - Что, не наш? Ты откуда?
   - Из «Зари». Я из лагеря сбежал.
   - Где ты живёшь?
   - На Пятницкой.
    - Вот что Нина. Бери пацана пол мышку и лети с ним на Пятницкую. Если никого дома не будет, отведёшь в отделение милиции. И хоть ночью позвони мне.
   Нина снова ухватила меня за руку,  и мы пошли искать попутного водителя.
   - Никто на Пятницкую не едет. Беглеца поймали.

      Трудно описать моё появление дома. Охи моей матери, благодарности Нине. Мать, оставив меня в лагере, уверилась в моей относительной безопасности и отдалённости от всех шприцев, нацеленных некоторыми гостями фестиваля в мою попку.
   Когда мать более или менее успокоилась, чадо было с ней, целёхонько и здоровёхонько, она обеспокоилась о его пропитании. Как же ж, бедный ребёнок ничего не ел с обеда. Стол был накрыт как на первое мая, за исключением, конечно, горячительных напитков. На десерт было выставлено только что прямо перед моим появлением вишнёвое варение. В разгар пиршества раздался звонок. Мать пошла открывать, оставив меня поедать бутерброд из половины городской булки, густо обмазанной вареньем.
  Из прихожей донеслись возгласы удивления.
  - Показывай, Анюта, где этот обормот?
 В комнату вошёл старший пионервожатый Володя Мухин.
 - Мы его по всем лесам ищем, а он у мамочки чаи распивает. Отвечай, как ты до Москвы добрался.
   Что я мог ответить? Мой рот был забит вареньем с булкой.
    - Нам отдашь, или дома оставишь?
   В лагерь меня не оправили. Доверию к нему у матери  пошатнулось. Обе стороны испугались менее удачных рецидивов. Но и на море тем летом я не попал, Встреча с ним состоялась через несколько лет.

                _=_

    Только через два года мне удалось встретиться с Витькой, рассказавший о своей части истории с побегом.
  В отличие от меня он спрятал провизию в кладовке, в чемодане, рассчитывая по пути к стадиону забежать за ней. В кладовке никого не было. Витька открыл чемодан, взял сверху свёрток и фуфайку.
  - Сбежать решили с Чуваевым?
  За спиной Витьки стоял Славка Гордон.
  - Я за вами с вчерашнего вечера наблюдаю. 
   В наблюдательности Славке не было в лагере соперников. Плохими мы с Витькой оказались конспираторами.
   - Возьмите меня с собой.
   - Ладно, Славка. Только из лагеря выберешься один. Встретимся на заброшенной конюшне.
   - Не обманешь? Будете ждать? Я только в палату сбегаю и сразу на выход.
   - Сказал же. Только давай быстрее.
   Витька своё слово сдержал. Ждал славку до самого момента, когда в конюшню вбежали вожатые. Не знал Славка только, где должен был ждать их я, а Витка молчал как партизан, благодаря чему я хорошо выспался перед дальней дорогой. Славке же Гордону в последнюю сменную ночь устроили тёмную, выдавив в его постель все остатки зубной пасты.

                _=_

   - Папка! Папка! – Ленкин призывной крик вывел меня из задумчивости. – Папка приехал!
   Ленка бежала ко мне по аллее. За ней спешили её подружки по отряду, по лицам которых читались их фамилии. Вот дочка нашей табельщицы. Рядом – дочь главного энергетика. А справа – Катя Васина, или как её в шутку называли Вася Катина.
  - Пап, ты на машине приехал?
  - На машине, на машине. Здравствуйте девочки. Не пойму, то ли ты похудела, то ли вытянулась. Уже поели? В сумке клубника. Доставай и угощай подружек.
  - Пап, ты надолго?
  - Навсегда. Останусь здесь на зиму и тебя с собой оставлю. Мама тебе джинсы прислала.
  - Вот, я же говорили, что мне джинсы привезут.
  - Зачем они тебе в такую жару.
  - А мороженое привёз?
  - В холодильнике.
  За две недели у Ленки появились новые жесты и интонации. Интересно, о чём они разговаривают?
   - Ленка, я пойду начальника поищу, а ты пока побудь у машины. Может, отпустит тебя на часик-другой.
  - Ой, девочки. Мой папа был в нашем лагере. Только давно. Когда был пионером.
  - А бассейн у вас был? А дискотеки? А кто их вёл?
   Кто у нас дискотеки вёл? Они и представить не могут лагеря без дискотеки. А в наше время, если и была «тека», только с приставкой «библио», а диск мы видели только в руках гипсового атлета на главной аллее. Они, наверное, и не догадываются, что слова,как и люди, имеют дни рождения и смерти.
  Что общего между механизмом, отсчитывающим время, средством передвижения и выходом нескольких солдат на крышу   дома посредине Европы? Отбросьте от этого слова предлог, и сразу вернётесь  на четыре года назад. Четыре года, перековавших величайшую БЕДУ в великую ПОБЕДУ.
Участников тех событий становится всё меньше. Они постепенно передают право отмечать ПОБЕДУ всё новым поколениям. Теперь эта эстафета перешла в руки моего поколения, родившегося после войны. Мы дробим праздник, столь он кажется нам огромным, на этапы: Москва, Сталинград, Курск, граница, Берлин. Мне досталась Москва, в которой я живу почти с самого рождения.