Два деш твоих слез. Глава 5. Не видно всех камней

Я снова бегу босой по черному асфальту в коридоре девятиэтажек, но теперь меня это все не так пугает, я даже хочу взглянуть на то, что за мной гонится, понять, что же издает такое мерзкое хрипящее дыхание. И я просыпаюсь.
Я все еще лежу на шезлонге, грязь под ногами, сиропы на джинсах превратились в твердые такие разноцветные пятна. Примерно часа три по полудни. На втором шезлонге никого нет. Видать, ушел Филипп, и вообще, никого не вижу рядом. Я встаю, отмываю ноги под водой из шланга, надеваю носки и кеды, умываю лицо.
Я прогуливаюсь по саду, обхожу по кругу дом в японском стиле, подхожу к саду камней. Никогда раньше не видел их в живую. Красивое умиротворяющее зрелище. Я сажусь на землю рядом с грядкой камней, смотрю на нее и успокаиваюсь, стараюсь ровно дышать и принять пустоту. Наполняюсь пустотой.
Ко мне сзади подходят, я резко оборачиваюсь и вижу грузную фигуру Филиппа. Он говорит:
- А ты знал, что сад этот сделан таким образом, чтобы, где бы ты ни стоял, хотя бы один камень для тебя будет незаметен. Это японская философия такая. Невозможно знать все. Наверное. Ладно, пора тебе, проваливай. - Он делает характерный жест рукой.
Я поднимаюсь, отряхиваюсь и говорю:
- Я бы очень хотел вернуться сюда еще раз, если вы позволите.
- Посмотрим. Жизнь - она вон какая, какого-нибудь камня все равно видно не будет. Может, я до следующего раза и не доживу... Но, раз такое дело, я завтра, скорее всего еще раз позвоню. Запой у меня начинается, не могу сидеть здесь в тоске, один.
- Так а что сидите? Уезжайте.
- Ха-ха-ха. Ты это, камней всех не видишь, малыш. До завтра. Вали.
На выходе я забираю у Черного свои бумажки с номерами, и думаю: "Как же я сюда вернусь без приглашения-то? А как они мне вообще приглашение вышлют, если у меня даже мобильного нет?"
- А это, я тут спросить хотел... - Говорю я Черному, который смотрит на меня без особого энтузиазма.
- Ну спрашивай, раз хотел.
- Я тут договорился еще вам доставку привезти. А как мне узнать, когда и во сколько везти, вы же не знаете, где я живу, и мобильного у меня нет.
- Я уверен, наша Тучка разберется. И не таких находили. Держи, подпиши.
Он протягивает мне бумагу, я читаю:
"Я, Тарасов Марк Евгеньевич, обязуюсь не разглашать ни случайно, ни с умыслом никакой информации, которую я узнал из первых или третьих рук о чем либо, что происходит по адресу г. Санкт-Петербург, Пляжная 142, а так же обязуюсь не разглашать планировку участка, дома и прилегающих территорий, количества и имен или описания жильцов." Подпись, дата.
Я расписываюсь и говорю:
- Составлено как-то криво.
- Зато в суде работает. Не советую проверять. - Говорит Черный, забирает у меня бумагу и отдает какой-то конверт. Я  сразу понимаю, что в конверте деньги.
В общагу я приезжаю вечером, раздеваюсь и валюсь спать. Примерно часам к трем следующего дня меня будят стуком.
Я поднимаюсь, открываю. А там, за порогом, комендант общежития, злобная старая бледная тетка, явно прожившая в этой Питерской общаге больше лет, чем может уместить мое воображение.
- Тарасов, вас исключили из университета, покиньте комнату в течении трех рабочих дней.
Она такая, с ней не договоришься. Если она говорит, что нужно покинуть комнату, нужно покидать, или она сама вас покинет. Такая вот женщина безапелляционная, мало таких осталось. Я тут же, при ней, собираю свои вещи. Мне стыдно, я вообще-то хорошо учился, а теперь вот меня выгоняют. Еще я чувствую себя каким-то уязвленным, будто нерв мне щекочут голый. Мерзко мне как-то под ее взглядом, неуютно.
- Вы меня простите, прошу вас. - Говорю.
- Да плевать мне на тебя. У меня таких как ты за сорок лет сотни были, каждый норовит пожить на халяву, наркоманы долбанные. Просто собирай вещички и покинь помещение. На улице наркоманить будешь, там вам самое место, отребье.
Я вышел на улицу, на плече сумка, в пиджаке, солнце жарит еще хуже чем вчера. Я сажусь на лавочку, ищу в кармане сигареты, но не нахожу. И просто утыкаюсь взглядом в пустоту перед собой. Мне ничего уже не хочется, я просто чувствую себя каким-то раздавленным, что ли. Теперь Филиппу меня точно не найти. Последние мои координаты пропали с карты Питера. А я так хотел вернуться в этот сад камней.
Я покупаю в магазине пачку сигарет, закуриваю, и иду просто без цели куда-то в сторону метро. Сажусь на первый же поезд, еду куда-то. Все как в тумане, от ужасного режима сна и подавленного настроения я будто пребываю в аквариуме, где давление выше чем за его стеклянными стенами. Я катаюсь так целый день от одной станции до другой, пересаживаюсь, еду обратно, я вижу тысячи разных людей: бомжа с полиэтиленовым пакетом на голове, старушку, которая пахнет кошачьей мочой, студентов, целующуюся пару, школьников, которые вечером возвращаются домой, громко обсуждая компьютерные игры. В общем жизнь движется мимо меня, а я будто сижу на станции метро, а она все проходит и проходит, вагон за вагоном. Потом поезд приезжает, из динамиков слышится "Девяткино, конечная, осторожно, двери открываются", я выхожу, и понимаю, что дальше уже никуда не поеду. Настало двенадцать часов, метро закрылось, я выхожу на улицу, а там идет такой противный моросящий дождик. Я понимаю, что я отчаянно хочу надраться.
Я иду в ближайший ларек, беру бутылку американского виски, думаю, какой же я все-таки идиот, если трачу половину своего бюджета на бутылку, которая мне не нравится. Но что тут уже поделать, если я решил нажраться стильно.
Выйдя из ларька, я перехожу дорогу на красный, надеясь, что из-за угла выскочит Петя, бармен из клуба "номер 69", и размажет меня по асфальту. Но этого не происходит. И я иду в сторону сквера, освещенного теплыми фонарями, под светом которых блестят крошечные капли дождя.
Я сажусь на лавочке в сквере, откупориваю бутылку и в течении получаса просто отпиваю маленькими глотками. и смотрю себе под ноги. Справа от меня лежит черная дорога, как спящая змея, совершенно пустая, слева вглубь сквера уходит тропинка, освещенная фонарями. Один из фонарей перегорает, и часть тропинки будто проваливается в бездну.
- Маркуш, ну ты чего? - Вдруг слышу я до боли знакомый голос.
Я поворачиваюсь и вижу, как слева от меня на лавочке сидит Юля, в белом сарафане, настолько промокшем, что я вижу розовые кружочки ее сосков. Для призрака она какая-то уж слишком настоящая. Я смотрю в недоумении на бутылку с немым вопросом, который крутится у меня в голове: Что же такого подмешали в эту гребаную паленку?
А Юля смотрит на меня и улыбается. Мило так, по домашнему. Я бы прямо сейчас женился на ней, не будь она только лишь плодом моей отравленной фантазии.
- Ну что молчишь, Юль?
- Так я тебе вопрос задала. Отвечать будешь?
- Ну это, я как-бы расстроился, что все из рук валится. Вот работа не получилась что-то, все об меня ноги вытирают, вообще как-то не очень мне хорошо в жизни.
- Маркуш, ты же сам понимаешь, что ты сам накосячил. Тебе надо было просто жить и все. Получать образование, успокоиться, жить. А ты строишь из себя мученика, позоришься только. Страдал бы тихо по полчаса в день дома у себя, а все остальное время учился бы и не вякал. Ты же мальчик умный у меня, да? Как там твой папа говорил? Нужно отвечать за свою дурь.
Я покивал и она продолжила:
- Так вот, знаешь, что тебе нужно сделать? Найти, где переночевать. Иди в "69" и найди там себе какую-нибудь хищную бабенку постарше. У них обычно кровати мягче и теплее. Давай-давай, не тупи. Пошел. - Она замахала на меня руками, и у меня просто не осталось выбора.
На выходе из сквера в мусорке копался бомж. Я спросил его:
- Синьку любишь?
Он посмотрел на меня напуганными глазами и сказал:
- Я хлеб больше люблю.
- Хлеба нет, уж прости, только виски.
- Ну давай виски, говорят, он тоже калорийный.
- Смотри не растолстей. - Я отдаю ему бутылку и ухожу.
Я ловлю такси, еду к клубу, молча смотрю как капот машины с шипением и аппетитом пожирает черный асфальт перед собой. Я подумываю о том, чтобы развернуть таксиста, отправить его в одну из тех гостиниц, где мы с Юлей проводили очень влажные ночи, когда она приезжала в Питер. Сейчас в таких номерах, наверное, слишком холодно, слишком много воздуха для одного, слишком большие кровати, слишком холодные полы, все слишком чисто.
Такси подъезжает к клубу. Сегодня тихая вечеринка, специально, чтобы скучающие бездельницы подцепили для себя парней с деньгами. Сегодня в клубе скучно, и особенно мерзко. Когда-то потом мне будет особенно нравиться именно это время, в понедельник. В клуб в это время приходят самые сложные жертвы нашей эпохи, самые слабые, бездельники от основания ногтей. В понедельник в клубе даже парни с маникюром. А еще в этот день часам к трем начинается так называемая стафф-пати, бармены вечерних заведений всего города собираются в клубе, чтобы обнюхаться спидов, заставить ди-джея врубить музыку помощнее, и трастись до девяти утра, чтобы потом разъехаться на метро по домам, ощущая зуд на стертых лодыжках и стыд за собственное поведение.
Я надеюсь дожить до трех часов ночи, потому что как раз в это время среди остальных барменов в клуб придет одна девушка. И мне она особенно интересна. Она красива, живет одна, и очень любит свободные отношения. Так что ее кровать почти не остывает. А мне сейчас как раз она и нужна.
На улице перед клубом накрапывает мелкий колючий дождик. Я отстаиваю свою очередь среди бабников в светлых пиджаках и девочек в лосинах, меня впускает без досмотра охранник, здоровается со мной за руку. Он знает, что я уволен, но пускает внутрь, значит, ему разрешили, и это очень льстит мне. И это может сыграть мне на руку. Я сразу поднимаюсь наверх, в помещение центрального зала клуба, где играет музыка потяжелее, все сверкает. Клуб занят наполовину, но основной народ еще только заканчивает свою работу, так что клуб успеет заполниться до отказа, он станет сыт, как жуткий гиперактивный Гаргантюа под метамфетамином, просто выблюет в ночь излишки и продолжит танцевать до самого утра, пока не заснет на весь день, подобно своим собственным посетителям.
По правилам клуба, на входе милая девочка Лариса, с точеной талией и в красивом нижнем белье, выдает посетителям карточки. Это минимальный заказ сегодня, тысяча рублей. Я отдаю Ларисе деньги, улыбаюсь, беру свою карточку и прохожу в клуб, стараясь не думать как еще полгода назад зажимал ее, целуя ее пышные лакомые губки в ее собственной кровати, пытаясь не разбудить ее трехлетнюю дочь, результат случайной клубной пьянки. В своем воображении я иногда прокручиваю сценку, где при целой гвардии разных тиранов, нечестных бизнесменов и психов, выдаю Ларисе приз "Мисс Общественная Сознательность". А еще я никогда не надевал презерватив, когда спал с ней. Сегодня в этой сценке рядом с ней на сцене я получаю приз "Мистер Общественная Сознательность".
Я молча прохожу к боковой стойке, стараясь, чтобы меня не заметили за центральной, заказываю у Кирюши виски, залпом выпиваю и заказываю еще. Когда я вытаскиваю из кармана деньги, он жестом показывает мне, чтобы я убрал их. улыбается мне и кивает как-то по домашнему тепло и уютно. Мне будет не хватать этого парня.
Я сажусь к нему за стойку, и мы разговариваем еще часа два, с перерывами на заказы, мы смеемся, шутим, расслабляемся, мы пьем, и ждем трех часов ночи, чтобы он смог начать работать, а я свалить отсюда и больше не надоедать ему своей болтовней.
Настает три часа, в клуб заходят четверо, я вижу их через зеркало за Кирюшиной спиной. Он кивает мне и говорит:
- Твои.
- Должно быть пятеро. Мне нужна их девица.
- Может, заболела или еще что. Выбери другую.
- Не могу Кирюша, тут дело принципа.
Я не стал выяснять, куда она делась, и почему не пришла сегодня. Я просто поднялся, допил свой виски, попрощался с Кирюшей и вышел.
Я никогда не мог изменять Юле с кем попало. Во первых, это должна была быть девушка невероятной красоты. Хотя бы такой, которую можно было бы сравнить с Юлиной. Она должна быть определенного роста, выше ста семидесяти. Определить рост для меня не проблема, я сам ростом метр семьдесят. У нее должны быть темные волосы и карие глаза. Натуральные. И она должна быть уверена в себе и спокойно воспринимать, если я вдруг скажу, что изменяю с ней любви всей моей жизни.