Auto save

Жизнь замаяла тухлою грыжей,
Я с ней делал, что только мог,
Вот и щерится сукой рыжей
Невозможность спустить курок…
               Сальвадора, автор stihi.ru, в качестве рецензии на моё стихотворение

Я оступился и чуть не упал. Главное, чтобы дед не услышал – у него, несмотря на семьдесят с лишним лет, отличный слух. Прислушиваюсь – вроде бы все спят. И снова с упорством палача надеваю верёвку на балку.
Потянуться к воровству меня заставило желание быть как все. Если у моих одноклассников всегда были деньги на мороженое, жвачку, у некоторых – на выпивку и сигареты, то я, живущий с дедом, бабкой и сестрёнкой, денег не видел. Изредка я получал с пенсии «на булочку», а самым счастливым и в то же время мучительным моментом для меня были походы на рынок. Я видел столько нужных мне вещей, но в кармане моём лежали деньги максимум на то, чтобы их понюхать или укусить. Деньги были у деда, который ехал на базар, чтобы одеть нас с Машей. Нет, у него я не украл ни копейки – я украл деньги у незнакомого мне человека.
Наша злобная директриса однажды послала меня с деньгами в типографию. Получив сдачу, я уселся у стенки и стал ждать табеля, заказанные школой. Вдруг я обратил внимание на кассу, не закрытую кассиршей. Перед глазами тут же пронеслись друг за другом велосипед, шоколадный батончик, который я небрежно достаю из ранца, компьютерная приставка и аттракционы в парке. Я взял всё, что лежало в кассе, прикрыл её и стал ждать табеля, подпрыгивая на месте. Схватив данные служащей пакеты, я помчался в школу, торопливо отсчитал сдачу и рванул в туалет. Там, спешно задвинув шпингалет, я лихорадочно пересчитал украденные бумажки: 12 тысяч 900! Хватит не только на велосипед и приставку, но и на модные джинсы, и на кеды, как у директорского сынка, и ещё… я запланировал на завтра кучу вещей, но, едва придя в школу, был вызван к директору.
- Что ты вчера натворил, а? – грубо спросила она. – В типографии, - пояснила директор.
- Я ничего не брал! – спешно протараторил я.
- А кто тебя спрашивал, что ты брал? Я спросила, что ты наделал, а ты сам себя выдал. Где деньги?
- У меня их нет… - опустив голову, ответил я.
- Где они? – более настойчиво спросила директор. – Спрятал?
Я кивнул.
- Где?
Возле нашего дома проходила стройка, где я любил бывать. Было там одно место, куда никто, кроме меня, не влезал – кое-как сложенные плиты образовывали подобие карточного домика, этакий шалаш. В отверстии в торце одной из плит я и спрятал деньги, о чём честно признался.
Однако, когда мы подошли к моему убежищу и облазили трубы, мы не нашли ничего. Мало того – в моём «домике» валялись три пивные бутылки и несколько окурков. Тогда директриса обернулась ко мне и сказала:
- Будешь восстанавливать украденное из денег родителей… А , у тебя же дед с бабкой… Ну, из их пенсии.
Когда весть о том, что из маленькой пенсии надо будет ещё и покрывать украденное мной, дед попросту съездил мне по физиономии:
- Воров у нас в роду ещё не было! – прокричал он в пустоту. «И не будет…» подумал я.
Ночью, в два часа, я встал, оделся в самые старые свои вещи и прокрался на чердак. Там, за трубой, я ещё с вечера приготовил верёвку и вазелин, так как мыло моя бабушка выдавала строго в ванную, с возвратом на выходе. Поднявшись на ящик из-под фруктов, принесённый от двери соседей-таджиков, я стал привязывать верёвку к поперечной балке.
Прочно привязав её, я стал на другом конце навязывать петлю. Сначала я закинул свободный конец наверх, затем обернул его вокруг уже закреплённого и завязал самый простой узел. После этого обильно смазал вазелином верёвку над петлёй и внутри её, проверил скользкость и вздохнул. Пачкая волосы, я всунул голову в круглое жерло верёвки и вздохнул ещё раз. Было страшно, как будто я выпил водки. В первый свой раз я опьянел, но как-то странно – руки и ноги стали какими-то лёгкими, невесомыми, стали подгибаться колени, и я рухнул с высоты собственного тела. Потом мне понравилась такое «расслабление», и я решил попробовать ещё, но мне так и не довелось выпить никогда в жизни. Жизни, с которой я сейчас расстанусь.
Я гордо поднял голову, но ноги стали подкашиваться, а руки – тянуться к петле. Я засунул ладони в карманы, громко заорал «Прощайте, люди!», и после этих слов оттолкнул ящик. Руки рванулись к петле, но гортань уже пластиковой бутылкой выгнулась вовнутрь. Глаза распахнулись, но увидели черноту.
*     *     *
Наша злобная директриса однажды послала меня с деньгами в типографию. Получив сдачу, я уселся у стенки и стал ждать табеля, заказанные школой. Вдруг я обратил внимание на кассу, не закрытую кассиршей. Перед глазами тут же пронеслись друг за другом велосипед, шоколадный батончик, который я небрежно достаю из ранца, компьютерная приставка и аттракционы в парке.
Вдруг у входа раздалось покашливание: в типографию вошёл мужчина, который какое-то время наблюдал за мной. Я, заметивший деньги в кассе, привстал со своего места, мои глаза мечтательно загорелись, и я сделал пару шагов вперёд. Но, заметив наблюдающего за мной человека, я спешно сел обратно и отвернулся.
- Что, деньги нужны? – вдруг произнёс он.
Я обернулся и посмотрел на него. Одет просто, но со вкусом, небогато, однако что-то в нём было от богатого человека. Возможно, его поведение, а может, что-то в лице подсказало – этот человек имеет деньги. Я сглотнул и кивнул в ответ на его вопрос.
- Воровать не советую, а заработать предложу. В школе учишься? – я снова кивнул. – Я издатель газеты «Событие». Могу взять на работу, разносчиком газет. За каждую пачку в 200 экземпляров плачу 20 монет. Загонишь по дороге экземпляр-другой – твои деньги. Согласен? – я опять кивнул в ответ, а он спросил:
- Ты что, глухонемой?
- Нет. А если там, куда я несу газеты, пересчитают пачку?
- Знаешь, твоя сообразительность тебе на пользу. Далеко пойдёшь. А пересчитывать никто не будет, уверяю тебя. Берёшься?
- Берусь.
*     *     *
Почему все хотят адвокатом лишь меня? Скоро уже возьму, да и брошу всё это к чёрту! Нервов на них нет, вот что. Отсюда и импотенция, и бессонница, и сердце пошаливает.
После дела банкира, который стащил три миллиарда, от меня ушла жена. Ушла к лучшему другу, прокурору на том же процессе. Он-то взял предложенные деньги, и вынес судья по его указке условные пять лет с конфискацией… А я – я, адвокат! – заартачился. Не защищал клиента, а наоборот, обвинил. Во взяточничестве, в подкупе, в том, что он на самом деле украл и перевёл на нейтральный счёт где-то в банановой республике те деньги, а подозрения перевёл на зама. Верховный Суд, слава Богу, обвинение поддержал, и впаяли тому банкиру пятнадцать лет «строгача». Мало? Да, мало, но я своего добился. Но вот от Жени я такого не ожидал. Я её любил ещё со школы, когда на все деньги покупал ей её любимые гвоздики нежно-розового цвета. И после института он наконец-то сказала «да». Я был уже преуспевающим юристом, с багажом выигранных дел и солидной репутацией в обществе, она – обычной «математичкой» в школе, где мы оба учились. И вдруг – раз, и бывший «директорский сынок» Мишка, ныне бизнесмен, сообщает, что мой соперник-дружок Дима уехал с Женей на курорт. А мне в квартиру они вселили Димину сестру…
После дела об ипотечном кредитовании и «чёрных» риэлторах у меня случился инсульт. Сидящая у постели Женя (уже бывшая жена, бывшая любовь, бывшая…) журила меня:
- Вот, Ваня, к чему всё пришло! А не разведись мы вовремя – осталась бы я у разбитого корыта…
- Молчи, дура! – орал я, держась за сердце – ещё инфаркта мне не хватало! – Я же тебя из грязи слепил, тварь неблагодарная! Думаешь, пока я в армии был, ничего не знал? Мне Мишка писал, что ты вытворяла! Я думал – плевать, зато любит – меня одного! А теперь – всё, конец…
Женя ничего не сказала, молча встала и ушла. Я еле выкарабкался, вернулся к юриспруденции. Репутация не теряется – до сих пор идут заказы.
Телефон звонит. Располневшей рукой беру трубку, заранее зная, кто звонит.
- Ваня, я тут нашла в квартире свою коробочку с ювелирными украшениями, которые ты мне подарил. Думала – верну, а тебя дома не застать. Может…
- Знаешь, Женя, засунь-ка себе эту коробочку… знаешь, куда? Я громадные деньги заколачивал, когда твой Дима ещё в штаны гадил! Он у родителей мелочь на булочку клянчил, когда я сам, на свои деньги купил себе мопед! Я газеты продавал, а он в это время «Спокойной ночи, малыши!» смотрел! – орал я уже гудящей трубке, а не бывшей жене. Со злости я выдвинул ящик стола и забросил трубку радиотелефона туда. Моё внимание привлёк подаренный мне бывшим начальником, сейчас уже шефом медиа-холдинга «Событие», у которого я начинал продавцом газет, «Кольт». Воронёная сталь, слоновая кость рукоятки… Красота!
Не раздумывая, я засунул ствол «Кольта» в рот и легко щёлкнул курком. Патронов нет! Я достал из того же ящика один патрон и вставил в барабан по ходу движения. Ещё одно нажатие – и по моему языку полыхнуло копотью, а гортань сжало, как от кашля. Боли не было…
*     *     *
Диск-жокей поставил медленную композицию, и я пошёл к стайке девчонок. Самая красивая, конечно же, моя Женя, остальные не привлекают моего внимания, да и не должны.
Взгляд упал на Мишку, директорского сына. Я вспомнил, как он живописал мне её шашни с моим бывшим однокурсником Димой, и вдруг что-то как будто оборвалось внутри меня. Я драил унитазы в тот момент, когда она окрутила этого мелкого, хлипкого очкарика! Он – прокурор, я – адвокат, она – учительница. У меня после армии начиналась карьера, он устроился «по блату», а Женя вкалывала уже четвёртый год в нашей математической школе.
Я уже подошёл к группе девчонок, и они все уставились на меня. Каждая знала, что я выберу Женю, потащу к центру площадки и буду влюблённым взглядом смотреть, как она танцует. Танцует красиво, стильно, но будто делая одолжение мне и другим зрителям, во всяком случае, выражением лица показывая это.
- Ну, Вань, чего застыл, как истукан? – не выдержала подружка Жени, вертлявая Яна. – Приглашай Евгению!
Евгению… как будто она не двадцатичетырёхлетняя девушка, а солидная матрона в годах. Презрение к себе самому и отвращение к ней росло внутри, как опухоль. Так, значит, Дима… Мишка, с которым мы вместе за ней бегали, сын директрисы, лучший друг с 10-го класса, когда я вытащил его из проруби и сам чуть не утонул; Мишка, самый честный друг, отговаривал меня от всей этой ерунды со сватовством. Дима наверняка сейчас сидит у неё дома и пьёт кофе с её матерью, а я, истукан, стою перед ней и смотрю. Мы поменялись с ней ролями – оценивающий взгляд перекочевал от неё ко мне.
- Ну? – как корова, взревела Яна. Я коротко взглянул в сторону, и Мишка оттащил Яну от остальных на танцпол.
- Пригласишь? -  нахально осведомилась она, будто спрашивая нечто очевидное.
- Нет, – вдруг ответил я. Неожиданно для себя, неожиданно для неё и её стайки. У Жени даже челюсть отвисла. Судя по её лицу, она удивилась, словно ей сказали, что апельсины синие.
- Нет? – вздёрнула она бровь. Идеально выщипанная дуга, как и всё на этом красивом лице. Я кивнул и развернулся, слыша за спиной перешёптывания.
- Значит, между нами всё кончено! Я ухожу от тебя! – высокомерно провозгласила, явно на публику, Женя. Девочки-прилипалы удовлетворённо зашептались.
- Я ухожу, - подчеркнув первое местоимение, обернулся я. – Я. А между нами и не было ничего.
- А как же цветы, ежедневно с седьмого класса и до диплома?
- А деньги некуда было девать. Транжира я, Женя, а не кавалер! – рассмеялся я в лицо некогда любимой девушки и зашагал к выходу.
Когда я вышел из клуба, я услышал крики о помощи. Женский, девичий, точнее, голос, безрезультатно взывал к кому-нибудь, и я, прорвавшись сквозь заросли акации, вылетел на полянку.
Двое амбалов держали девушку примерно лет 20-22-х, а третий потрошил её сумочку. Судя по разорванной блузке, это был не банальный «гоп-стоп», а изнасилование с ограблением.
- Э, братан, чё хотел? – осклабился третий из бугаёв, расставив руки. Не знаю, откуда у «всадников ночи» этот жест гостеприимства, но им, наверное, кажется, что это знак крутизны и преимущества перед такими, как я.
- Девушку пусти, - пояснил я своё появление. Одновременно с этим я бросился на него, но в последний момент он свёл руки, и в правой оказался нож. Лезвие лязгнуло по ребру, и я осел на руках парня…
*     *     *
Когда я вышел из клуба, я услышал крики о помощи. Женский, девичий, точнее, голос, безрезультатно взывал к кому-нибудь, и я, прорвавшись сквозь заросли акации, вылетел на полянку.
Двое амбалов держали девушку примерно лет 20-22-х, а третий потрошил её сумочку. Судя по разорванной блузке, это был не банальный «гоп-стоп», а изнасилование с ограблением.
- Э, братан, чё хотел? – осклабился третий из бугаёв, расставив руки. Не знаю, откуда у «всадников ночи» этот жест гостеприимства, но им, наверное, кажется, что это знак крутизны и преимущества перед такими, как я.
- Девушку пусти, - пояснил я своё появление. Одновременно с этим я бросился на него, но в последний момент он свёл руки, и в правой оказался нож. Я поднырнул под него, взял на излом руку с ножом и приложил противника головой оземь. Один из держащих девушку громил рванулся ко мне, но получил в нос. Брызнула кровь, и его подельник сорвался с места и убежал. Оставшиеся двое последовали его примеру.
- Не поранили? – спросил я у девушки, закутывающейся в остатки блузки. Та помотала головой.
- Как зовут?
- Маша… - ответила она. Моя сестрёнка, тоже Маша, её возраста. Боже, дай ей защитника в жизни!
*     *     *
Я потянулся к стакану с водой, но рука безвольно рухнула, обдав меня брызгами. Тут же на грохот прибежал внук Миша, и, проверив капельницу, присел.
- Дед, ты чего гремишь?
- Да вот, попить захотелось… - проскрипел я. – Перед смертью.
- Ты чего, дед? – испугался он.
- Чую я её, - ответил я. Со смертью у меня особый разговор. Я повесился в четырнадцать, застрелился в пятьдесят один, меня зарезали в двадцать четыре и сбила машина в тридцать, я сгорел заживо в сорок два и загнулся от рака в девяносто. Умирать сейчас, в восемьдесят три, даже интересно. Куда меня выкинет в этот раз?