Зов из эфира

С. Кингу посвящается

Мэтт не понимал сам, что заставило его включить приёмник в их палатке в тот вечер. Может быть, книга, которую он читал накануне, опостылела ему, и, дабы развлечься, он стал крутить верньеры на приёмнике. Возможно, он хотел настроиться на какую-нибудь музыку, так как сидение в одной палатке с Джоном уже убивало. Джон был тот ещё молчун, и только книги, да ещё ругань с ламами, спасали Мэтта от сумасшествия. Время от времени он брал на приёмнике привычную частоту оповещения базы, чтобы сообщить о ходе экспедиции.
Джон и Мэтт, два археолога, были направлены в поход как бы в наказание. Экзамены в их университете были уже сданы, никаких дополнительных занятий они не просили ни у кого из преподавателей, но упрямый декан отослал их, как двух возмутителей спокойствия, по специальному заданию. В своё время Мэтт протянул декана в факультетской газете, намекнув (не очень лестно) на его несостоятельность в качестве кандидата в мэры. Декан промолчал – как будто демократично – но затаил зло. Джон попал под горячую руку, как друг и соратник Мэтта, которого последний включил в статью как соавтора. Теперь, переругиваясь с вьючными ламами, они ушли к озеру Атитлан , дабы провести раскопки и найти какие-нибудь следы пребывания майя. На фоне последних событий с фальшивым Апокалипсисом шумиха вокруг майя не утихала, и любые находки принимались на «ура», толковались как связанные с пророчеством, тут же захватывались каким-нибудь музеем и демонстрировались как народное достояние.
Пока что ничего, кроме ящериц, двум студентам не попадалось. Уже заброшена была идея найти хоть что-то – всё, что относилось когда-то к эпохе майя, уже растащили и национализировали. Экспедиция всё больше и больше походила просто на ссылку, каковой, по сути, и являлась. Друг с другом Мэтту и Джону разговаривать было не о чем, а книги не приносили радости. Экспедиция перестала нравиться даже невозмутимым ламам.
И вот Мэтт начал бездумно крутить ручки на приёмнике. Поймать какую-нибудь радиостанцию он не надеялся – в этой низине даже база экспедиции, мобильный радиопередатчик, бралась с трудом. Жара, казалось, давила не только на них двоих – она сжимала весь воздух, закрутив его в шар, который не пускал ничего вовнутрь. Просто от нечего делать Мэтт стал играть с настройками, и тут в эфире раздался плач. Мэтт чуть не подавился травинкой, которую держал во рту, снова крутанул ручку в обратном направлении и снова проскочил волну с плачем. Плач был детский – не младенческое рыдание, а именно детский плач, который бывает у малышей, которые и говорить могут, но предпочитают общаться с миром плачем или хохотом. Странным было то, что плач был уже ослабевающий – будто ребёнок уже просто скулил от бессилия, не найдя никого, кого плач взволновал бы.
Покручивая верньер настройки туда-сюда. Мэтт настроился на тот маленький диапазон, в котором поймал плач. На фоне шипения плач был хорошо слышен, но всё же не было ощущения того, что плач передаётся по радио на какой-то застолблённой частоте. Когда в палатку вошёл угрюмый, как всегда, Джон, Мэтт уже трижды перестраивался, чтобы поймать ускользающий плач.
- Что за звуки ты там поймал? – осведомился Джон.
- Плачет кто-то, - констатировал очевидное Мэтт. – Что-то мне не по себе, Джо.
- В смысле? – не понял Джон.
- Да в том смысле, Джо, что до этого я не слышал плача в эфире. Хоть ты убей меня – не было такого. Да и плач какой-то странноватый.
- Странновато слышать его по радио, – согласился Джон. – Была бы станция, типа «Радио Майя», - он улыбнулся краешком губ, - то поплакал бы и перестал. Если это на базе или ещё где-то, где передатчик есть – успокоил бы кто-то ребёнка. Сам ребёнок радиопередатчик не сможет включить.
- Давай у местных спросим? – осторожно предложил Мэтт.
Джон выглянул из палатки, повертел головой, но никого вокруг них не было.
- Хорошо, сейчас ботинки надену и сбегаю в деревню.
Мэтт снова потерял плач в эфире, пробежался по частотам и поймал его где-то на левом краю диапазона. Джон, обувшись, убежал в деревню, где жили кариокели . Мэтт поёжился, несмотря на припекающее пластик палатки солнце. Плач почти прекратился, но всё же ощущалось присутствие маленького ребёнка в эфире. Изредка раздавались негромкие всхлипы, как будто ребёнок начал засыпать после долгого бессильного плача. Мэтт почесал в затылке. Чертовщина какая-то, подумалось ему. Именно чертовщина. До этого же не было никакого плача! Он курсировал по эфиру, как заправский радист, каждый день. Перед экспедицией он прошёл курсы, чтобы научиться работать в эфире и связываться с базой, но о таких случаях его явно не предупреждали.
Вернулся Джон, а за ним пришёл молодой парень, Хуан, который в день приезда двух археологов показывал им место для разбивания лагеря, предупреждал на ломаном английском о змеях и ящерицах и пожелал удачи. Мэтт пробежался по эфиру, в то время как Хуан степенно здоровался и выкладывал лепёшки и сушёное мясо на лежащий рюкзак Джона. Снова промелькнул плач, и Мэтт уже привычным движением вернулся к нему.
Хуана тут же передёрнуло, как от льдинки, брошенной за шиворот. Его глаза распахнулись очень широко, он пару раз сильно сглотнул и начал тихо и неистово молиться на языке кариокели. Плач на этот не прекращался, а смуглый Хуан становился всё бледнее и бледнее.
Мэтт списал бы это на неопытность Хуана в вопросах электроники, но парень был молодой и продвинутый. Мобильный телефон он уже видел в городе, там же познакомился с телевизором и музыкой. Его нельзя было напугать достижениями в области электроники.
- Хуан! – раздалось вдруг посреди плача. Джон, стоявший на четвереньках у входа в палатку, выругался от неожиданности, а Мэтт невольно вздрогнул. Он готов был биться о заклад, что в таинственном плаче незнакомого ребёнка он слышал имя парня.
Хуан заорал, как ужаленный, и выскочил из палатки. Ногой он зацепился за молнию входного отверстия палатки, потерял свою правую сандалию и ободрал колено о камень, но это не остановило его. Хуан, не оборачиваясь, понёсся обратно в деревню, а Джон, провожая его взглядом, мрачно сказал:
- Я сегодня не буду ночевать у этого гребаного приемника…
*     *     *
Ночь прошла беспокойно. Джон и Мэтт, вытащив спальники на свежий воздух, переночевали вне палатки, оставив там выключенный радиоприёмник. Спать не хотелось, как оба друга ни старались. В голове Мэтта отдавался плач из эфира, который теперь в его сознании с периодичностью в полчаса произносил невинным голосом «Хуан!». Сон отбило напрочь, и, даже пытаясь заснуть, он всё равно вскакивал, вспоминая произносимое среди плача имя молодого кариокели. Под утро он всё же задремал, но в его голове всё ещё звучал голос маленького плачущего ребёнка. После того, как ребёнок внятно спросил «Мэтт?», он вскочил и вылез из спальника.
Вместо того, чтобы лежать, Мэтт стал кружить возле палатки. Уже на рассвете они с Джоном, лишённые сна и красноглазые, увидели приближающегося со стороны деревни старика. Это был дед Хуана, Куэх-Ци. Он был одет в простые парусиновые штаны и вонючую безрукавку из овчины, а в руках его были лопата и мотыга, которые он нёс, как ружьё.
- Хуан слышать голос, – сказал он.
Мэтт утвердительно махнул головой. Старик обернулся и показал пальцем сморщенной руки на вулкан Атитлан.
- Туда, - коротко сказал старик. Мэтт снова кивнул, погладил палатку по крыше и вопросительно воззрился на Куэх-Ци. Дед помотал головой, прикоснулся к уху ладонью, свёрнутой лодочкой, и махнул рукой, как будто приглашая идти за собой.
- Рацию возьми, - буркнул Джон.
- Не дурак, понял, - так же тихо ответил Мэтт. – Чего дед вообще хочет?
- А чёрт его знает, - пожал он плечами.
- Ты идёшь? – спросил Мэтт. Друг кивнул в ответ, и Мэтт обратился к старику:
- Куэх-Ци, а куда – туда? – показал он на вулкан.
Старик удовлетворенно кивнул, показал на лопаты Джона и Мэтта и тоже «позвал их с собой». Оба археолога кивнули и схватили инвентарь.
- Хуан сидеть там, - сказал Куэх-Ци и показал рукой на палатку. Действительно, со стороны деревни приближался Хуан. Пока он подходил, Мэтт достал из палатки рацию и маленький рюкзак, в который стал укладывать корпус рации. Хуан остановился метрах в пяти от рации, опасливо глядя на оборудование и недоверчиво – на американских гостей. Когда рация была собрана и заброшена за спину Мэтта, он бочком прокрался за спиной Джона к палатке и сел у входа с серьёзным лицом. По нему сразу было видно, что рация пугала его сильнее каких-нибудь ритуальных монстров.
Старик показал на рюкзак и помотал головой, улыбнулся беззубыми светло-розовыми дёснами, пошамкал воздухом и тронулся с места.
- Ненадолго, видать, - сказал Джон. Мэтт, пакующий паёк, приостановился было, но всё равно уложил пищу в рюкзак вместо рации. Мало ли что произойдёт, подумал он про себя. Не помешает – всё равно назад возвращаться нужно сытым.
Два друга пошли вслед за стариком. «Даже не спросили, зачем», подумалось Мэтту. Сейчас даже не получится. Вскопать ему что-то надо, наверное. Хотя… Мэтта не покидало ощущение того, что всё сейчас упирается в этот странный плач. И дед Куэх-Ци, как человек, наученный опытом, может решить этот вопрос. Магия, почему-то пришло ему на ум. Магия – в деревне Куэх-Ци слыл не только мудрецом, но и шаманом. Половина его односельчан уже крестилась в католичество, и культ предков блюли только старожилы – такие, как Куэх-Ци и его ровесники. А плач в эфире появился не случайно – это тоже магия.
Мэтт помотал головой. Бред какой-то – он, человек с не оконченным пока высшим образованием, идёт за деревенским шаманом из деревни у подножия вулкана Атитлан, чтобы… Что? Что он хочет от них? И не спросишь – по-английски в деревне разговаривает только Хуан да некоторые мужчины, которые подвизались на работу в городе. Сам Куэх-Ци знает несколько слов, и разговаривать с ним сложно.
Джон стал ещё угрюмее, Мэтту даже показалось, что он абстрагировался от всего, просто бездумно таща свою лопату вслед за стариком. Вообще Мэтт и Джон были абсолютно разными людьми, и, казалось, именно про них придумано выражение «противоположности притягиваются». Если Мэтт, будучи первокурсником, закатывал убойные вечеринки и не видел ничего постыдного в том, что просыпался с безымянными девушками, то Джон, волей случая подселенный к нему в комнату, постоянно учился и не принимал никакого участия в пьянках. Однако каждый раз, когда Мэтта нужно было вытаскивать из полиции, Джон собирал свои сбережения, и с постоянным угрюмым видом, не сходящим с его лица ни на миг, договаривался с полицейскими и забирал его под залог. Сейчас, шагая за странным дедом, он не реагировал ни на что, смотря вперёд взглядом, как всегда устремлённым как бы мимо всех.
Куэх-Ци пришёл к своему дому, жестом велел им ждать на улице и скрылся внутри. Цивилизация уже пришла к племени кариокели – электрическое освещение было проведено по главной и единственной улице посёлка, и гудящий в проводах ветер заунывным плачем напомнил Мэтту и Джону, какие события заставили их прийти к Куэх-Ци. Мэтта от воспоминания о зовущем его по имени ребёнке тут же передёрнуло.
Из дома вышел Куэх-Ци, на этот раз одетый в белую рубаху из льняной ткани и подпоясанный в четыре оборота черной верёвкой. Что-то шепча под нос, он поманил студентов за собой и направился к другому концу деревни. Судя по всему, направлялся он прямо к вулкану Атитлан, что возвышался над долиной одноимённого озера. Мэтт вдруг подумал, что копать придётся именно эту сухую желтоватую землю. Копать вулкан.
Через час похода парням стало немного понятно, куда их ведёт старик. Выжженный солнцем участок на склоне горы, светлым пятном проблескивающий впереди, должен был стать конечной точкой. Но они ошиблись.
*     *     *
- Какого дьявола мы тут сидим? – поинтересовался Джон, как всегда отрешённо глядя мимо Куэх-Ци и Мэтта, но обращаясь к последнему. Они втроём сидели на выжженном участке склона вулкана Атитлан, к которому старик их вёл. На небе сгущались тучки, спрятав от солнца три фигурки на склоне вулкана. Ветер, который часто дул на склонах Атитлана, похолодал. Куэх-Ци вдохнул глубоко, чуть не закашлявшись. Никаких действий он от них не просил, сложив лопаты у ног.
- Не знаю. У деда спроси, - посоветовал Мэтт. Спрашивать что-то у Куэх-Ци было бесполезно – он сидел с закрытыми глазами и будто медитировал. Да и у бодрствующего старика нельзя было что-либо выведать – он не разговаривал по-английски.
- Спать, - приказным тоном произнёс Куэх-Ци, приоткрыв один глаз. Судя по всему, он рекомендовал им закрыть глаза и расслабиться, подобно ему. Спать не хотелось, хоть дорога и вымотала все их силы. Мэтт и Джон закрыли глаза, откинули лишние мысли, мешающие расслабиться, и тут же почувствовали что-то странное.
По их венам пронеслась холодная волна, заставив вздрогнуть. Волосы на голове и руках зашевелились, сгусток холода прибыл к голове, а затем они оба ощутили что-то типа удара по затылку. Попытки открыть глаза уже не воспринимались телом, напоминая приказы пьяного мозга выполнить что-то аккуратно и ровно. В голове был туман, ощущения напоминали наркотический или алкогольный кайф. Через тишину этого тумана начали пробиваться звуки, причём тот факт, что удары тамтамов не могли быть слышны на склоне вулкана, не задержался в одурманенных головах.
- Это было давно.
Голос напоминал диктора радио, читающего новости. Сами фразы были не на английском, но и не на кариокели, однако воспринимались как совершенно понятные.
- Тогда не знали люди даже то, как жить, да и не было тогда людей. Вокруг озера Атитлан ходили два тэка, не встречая друг друга, как Солнце не встречает Луну.
Кто такие тэки, не знал ни Мэтт, ни Джон. Речь непонятного рассказчика лилась без перерыва, гипнотизируя их, так что переспросить не мог никто.
- Тэки ходили вокруг озера, не волнуясь о том, что не могут свидеться, ибо всегда их тысяча лиц следила за тем, чтобы быть подальше от другого. Месили они белую глину на берегах озера, и вылепили тэки на четырнадцатый день из неё человека. И вот человек по имени Ахав, что значит «человек-охотник» обратился к ним. «Здравствуй, Отец Тьмы», обратился он к белому тэку и бросил камень в него. «Здравствуй, Отец Света», обратился он к красному тэку и поклонился ему. «Да будет счастливой и богатой твоя жизнь», сказал красный тэк и осенил Ахава взмахом ладони. «Да будет конечной и темной твоя жизнь», пожелал белый тэк и отвернулся половиной своих лиц. «Обещаю я, что потомок мой будет святить тебя», обратился Ахав к красному тэку и поклонился. «Обещаю я, что потомок мой будет бояться тебя», обратился Ахав к белому тэку и поклонился ему тоже.
С этими словами Ахав поднял руки и обратил из к тэкам – правую к красному тэку, левую к белому тэку. Слова тэки собрали в сосуд из вулканического стекла, нарекли сосуд «душа» и поставили перед человеком. Разорвали тэки Ахава пополам, вложили в него душу и слепили обратно. Так стал Ахав человеком, прародителем всех людей.
Красный тэк, Отец Света, стал Солнцем, а белый тэк, Отец Тьмы, стал Луной.
Мэтт и Джон слушали легенду, а из-под их век текли слёзы. Это было не из-за того, что легенда как-то тронула их, хотя она была рассказана с чувством. Это получилось само по себе, как реакция на то, что их глаза никак не могли раскрыться и выпустить этот туман.
- Но вышел из вулкана чёрный тэк, Отец Лжи. Он догнал человека, выломал из вулкана каменный осколок и вонзил его в затылок Ахаву. «Ты обещал почитать Красного тэка, ты обещал бояться Белого тэка, но не обещал ничего мне. За это тысячный твой потомок будет отдан мне, и вечно он будет гореть в огне моего вулкана». С этими словами черный тэк влез обратно в вулкан Атитлан и стал ждать, пока размножается род Ахавов.
Мэтт ощутил толчок в затылок, внутренне похолодел и пощупал, не воткнули ли что-то ему туда, и только после этого понял, что снова управляет своими конечностями. Открыв глаза, он понял, что прошло много времени, и на склон Атитлана спустилась ночь.
Джон также сидел, мотая головой и избавляясь от дурмана. Один только Куэх-Ци спокойно сидел в той же позе, открыв глаза. Но, несмотря на спокойствие позы, он был напряжён. Немного посидев без движения, старик встал и поманил за собой молодых археологов.
*     *     *
У порога пещеры Куэх-Ци жестом велел им помолиться. Джон тут же закрыл глаза и зашептал молитву, но Мэтт не знал ни одной и просто обратился к Богу:
- Господи, мы понимаем, куда идём. Легенда гласит, что чёрный тэк – Отец Лжи – обещал забрать тысячного потомка первого человека майя. Отец Лжи у них – Сатана, тот, кто живёт в аду. Я поймал в эфире плач ребёнка из племени кариокели, который и есть тысячный потомок Ахава. Теперь старик привёл нас к пещере, из которой мы будем куда-то копать. Не знаю, зачем, но будем.
Он перекрестился, но спохватился и добавил тихо:
- И это… если это за мои грехи, я согласен. Аминь.
Куэх-Ци, увидев, что они помолились, вошёл в пещеру, и его тут же скрыла темнота. Мэтт и Джон, подхватив лопаты с камня у входа в пещеру, последовали за ним, ориентируясь только на шаги.
*     *     *
Копать оказалось сложно. Почва в пещере была тяжёлой от сырости, а в яме, которую они уже успели выкопать, становилось очень душно. По расчётам Джона уже должно было рассвести, но это только по расчётам. Из входа в пещеру, который уже различали глаза, на двоих копающих и одного стоящего без движения людей который час смотрели звёзды. Через застилающий глаза пот Джону и Мэтту казалось, что они приобрели кроваво-алый цвет, но оба копающих парня убеждали себя в мыслях, что это всего лишь искажение света.
- Урод, не кидай мне под ноги!
Джон обернулся с непониманием. Нет, он, конечно, слышал от Мэтта разное, но в адрес соседей или однокурсников. За всё то время, что они друг друга знали, Мэтт ни разу не обозвал его обидным словом. Они были лучшими друзьями, никогда, однако, не говоря об этом. И именно поэтому странно было слышать такое оскорбление сейчас, в тёмной пещере, с лопатой в руках.
- Я вообще-то наверх кидаю, - ответил Джон.
Мэтт посмотрел на него исподлобья и продолжил рыть. Джон было отвернулся, но снова услышал голос друга:
- А почему сыплется под ноги?
Джон почувствовал что-то странное в поведении друга и встал во весь рост. Куэх-Ци улыбнулся чуть заметно, уголком рта. Судя по всему, его забавляла эта странная перебранка. Джон никак не мог понять, что же его взволновало в складывающей ситуации. Немного постояв, он снова перехватил лопату и продолжил копать.
- Что вставал? Всю работу на меня хочешь свалить?
Джон всё никак не мог поверить, что его лучший друг Мэтт вдруг, ни с того ни с сего, обозлился на него. Да, характер у него был не сахар, откровенно говоря. Он мог зашвырнуть поднос с едой в университетской столовой из-за какой-нибудь мелочи. Мэтт мог выгнать девушку из комнаты в одном белье просто потому, что она неправильно себя повела. Но это были чужие люди – Джон был ему как брат, и потому сейчас его ворчание и выпады в сторону Джона выглядели странными.
Джон продолжал молча копать, не оборачиваясь на Мэтта. В его голове прокручивался этот странный инцидент, произошедший парой секунд ранее. Как бы двусмысленно это ни звучало, но он любил этого парня. Любил как друга, соседа по комнате, который делил с ним последний доллар, который мог ради понравившейся Джону девушки залезть в долги и от имени друга прислать ей букет шикарных лилий или орхидей…
- Что-то ты медленно копаешь, сын собаки, - послышалось за спиной Джона. На этот раз он пропустил эти слова мимо ушей. И правильно сделал.
На небе, выглядывающем из входа в пещеру, ярко засветилась одна из звёзд, и, натужно блеснув в последний раз, потухла. В долине завыл койот, как будто заплакал. Этого не было слышно в пещере, но Джон почему-то почувствовал странную легкость во всём теле.
И ещё он забыл о словах, которые слышал со сторон Мэтта.
Словах, которых его друг не произносил.
*     *     *
Мэтт не обращал внимания ни на что. Ни на зудящую боль в ноге, которую сам нечаянно придавил камнем, ни на Джона, который ни с того ни с сего стал разговаривать с пустотой и останавливаться. Мэтт копал, чтобы поскорее справиться с этим занятием и избавиться от этой загадочной и странной ситуации в его жизни.
Лопата всё тяжелее и тяжелее входила в сырую землю на дне ямы, а бросать её приходилось всё выше и выше. Мэтт уже стал задаваться вопросом, до каких пор ему нужно копать, но спросить было не у кого – Куэх-Ци не понял бы ни слова. Поэтому он продолжал методично вгрызаться лопатой в дно ямы, не мучая себя неопределённостью.
Слева от Мэтта раздался шипящий звук, как от пробитой автомобильной покрышки. Он бросил туда взгляд и похолодел: у стенки ямы раскачивалась на весу голова змеи. Мэтт с самого детства боялся змей – не потому, что видел их где-то или слышал о них. В детстве, когда Мэтту было около 5 лет, он увидел по «Дискавери» передачу про ядовитых змей и с тех пор боялся их. В том районе, который выбрали для проживания родители Мэтта, змей не было, и страх себя не выказывал. В университете он также не сталкивался с какими-либо пресмыкающимися, даже в экспедициях Бог миловал. Теперь, в пещере на склоне вулкана Атитлан в Гватемале, он лицом к лицу столкнулся со своим страхом.
Лопата выпала из рук Мэтта, и холодные глаза змеи проводили её взглядом. Мэтту показалось, что змея даже обрадовалась. В голове всплыло слово «перерубить». Да, лопатой вполне можно убить гадкое пресмыкающееся, только вот упала она на сырую почву дна пещеры.
- Джо, дай свою лопату… - просипел он и сам не услышал себя. Оборачиваться он боялся, стараясь не терять зрительный контакт с гадиной. «Постараюсь сам…» - пришло отважное решение.
В мысли Мэтта прокралось воспоминание о плаче в эфире приемника. Мэтт смахнул пот со лба, и змея сопроводила этот жест шипением. Угрожающе качнувшись, змея бросилась на него. В последний момент, убрав ногу, Мэтт тихонько ругнулся и сглотнул. Змея вернулась в первоначальную позицию, продолжая шипеть и показывать язык. Мэтт испугался не на шутку. Ещё один бросок, и он не успеет убрать ногу…
В голове снова раздался плач ребёнка. Мэтта передёрнуло, как от холода, и он стал тихо и медленно тянуться за лопатой, а змея холодными, не моргающими глазами стала провожать его руку вниз.
Пальцы коснулись черенка и поползли дальше вниз. Глаза Мэтта в это время неотрывно смотрели на змею. Казалось, не человек и змея – два ковбоя следили друг за другом, ожидая резкого движения. Змея стала смотреть на него как будто исподлобья – наклонившись назад, она изменила угол зрения. Мэтт ощутил каплю пота, скатившуюся с носа и тут же упавшую на пальцы руки. Рука продолжила тянуться вниз, скользившие по черенку дрожащие пальцы стали захватывать его вокруг. Змея, почуяв назревающую проблему, бросилась снова вперёд.
Рванув руку вверх, Мэтт всё-таки в последний момент упустил лопату. Змея пролетела между падающим инструментом и пальцами, и, притормозив на мгновение, подалась назад. Теперь её поза вовсе не походила на выжидающую – он её разозлил. Уже не таясь, Мэтт потянулся за лопатой во второй раз.
Змея вновь предприняла попытку ужалить его, но Мэтт уже был настроен решительнее. Бросок был встречен ударом металла – человек откинул пресмыкающееся на безопасное расстояние для себя, но всё ещё достаточное для удара лопатой. Не дав ей опомниться, Мэтт рванулся вперёд и пригвоздил её к земле жалом лопаты. Голова змеи оказалась прижатой, но металл пока не причинил ей вреда. Мэтт отвёл лопату немного назад для рывка и тут же с силой опустил, отрубив голову и часть туловища.
Сверху раздалось шипение, и Мэтт поднял голову на звук. Не веря глазам, он издал горлом ноющий звук: через край ямы, который находился на уровне метра над его головой, переползали пять змей, две красно-чёрных и три серых. Вслед за ними перевалился через край целый клубок – серые, чёрные, красновато-коричневые, зелёные гады. Мэтт обернулся – Джон тоже боролся с десятком пресмыкающихся. Среди них были кобры и гадюки, эфы и питоны, удавы и ужи. Повернувшись снова, он обомлел: на него направлялся ковёр из одиннадцати змей. Заорав, он стал кромсать их лопатой на земле, топча прочными «гриндерсами» обезглавленные тела и половинки змей. Одна из прибывающих змей упала ему на плечо, зашипев в ухо. Мэтт схватил её рукой за холодный хвост и с силой ударил, как хлыстом, о стенку ямы. Змея, не переставая, дёргалась, и Мэтт принялся колотить по осыпающейся земляной стене очень часто, измочаливая шкуру гадкого создания. Ещё одна зеленоватая змея свалилась прямо на голову Мэтту, свесилась на лицо и высунула язык, оценивая его, будто объект для съедения. Мэтт отбросил её избитую подругу наверх, навстречу прибывающим змеям, и замотал головой, пытаясь стряхнуть эту новую угрозу. Змея, прочно зацепившись за его волосы, раскрыла беззубую пасть и впилась в щёку человека. Мэтт взвыл от боли и ярости, снова замотав головой, но мерзкое животное усилило хватку. Из-под челюстей маленького питона стала сочиться кровь, а рука Мэтта уже добралась до цепкого захвата его хвоста. Натянув его туловище, он стал срывать его с себя, но челюсти так и не разжимались. Впав в какое-то сверхъестественное состояние, он перехватил змею ближе к голове и взял шею питона в зубы.
Языком он ощутил шершавые чешуйки на коже змеи, напоминающие черепицу. Сдерживая позыв тошноты, Мэтт впился зубами глубже и скользнул ими по коже питона. Нет, подумал Мэтт, не поддастся. Вопреки этой мысли челюсти начали сжиматься теснее, и вот в рот ему брызнула тепловатая солёная кровь. Забыв об отвращении, Мэтт стал захватывать змею дальше и дальше, перемалывая прокушенное тело зубами. Почувствовав, как перестало двигаться тело питона, он рванул за хвост и оторвал обезглавленное тело от щеки. Не обращая внимания на оставшиеся в щеке челюсти, он снова стал молотить по змеям лопатой и ботинками, уже ступая по ним, как по ковру. Поскальзываясь, он шагал по ним от одной стенки ямы к другой, с остервенением кромсая их и обзывая последними словами.
В ногу выше ботинка впилась гадюка, и в это же время Мэтт ощутил внутри тошноту. «Этого следовало ожидать после того, как крови змеиной напился», подумалось ему. Ощущение походило на то, когда его укачало на «русских горках» - вроде и рвать не тянуло, но всё внутри сжималось со странной пульсацией. Желудок стал подкатывать к горлу и тут же срываться вниз, лёгкие пылали от жажды воздуха, а сердце, казалось, крутилось вокруг оси. Молча вырвав клыки змеи из ноги, он бросил её оземь и перерубил лопатой. Руки переставали слушаться, голова затуманилась, в глазах стало темнеть. Непроизвольно подломились колени, и Мэтт упал на корточки. Сверху на него посыпались змеи – их становилось всё больше, и сами они стали крупными и тяжёлыми. Сгребая непослушными пальцами землю на дне ямы, он бессильно заныл, и его потянуло вырвать. Однако ничего из распахнутого рта не вылилось, диафрагма сжалась раза три, и Мэтт упал набок. Змеи шуршали уже по всему его телу, шипели и высовывали язычки. Мэтт с шумом выпустил воздух из открытого рта – больше он не был в состоянии что-то сделать.
В глотку протиснулось холодноватое тело змейки, заполнившей открытый рот. Мэтт попытался вытолкнуть её языком, но тщетно, и вот уже непривычное ощущение сменилось вакуумом в лёгких. Дышать было нечем, и Мэтт закрыл глаза. Судя по ощущениям кожи, в горло Мэтту пролезала ещё одна змея, хвост которой почему-то бил его по груди. Удары хвоста стали интенсивнее и сильнее, причиняя боль. Мэтт раскрыл глаза и увидел перед собой раскачивающуюся голову змеи, которая пришла в яму первой. Мэтт был уверен на 100% в том, что он перерубил её лопатой, но змея продолжала раскачиваться перед его глазами, живая и невредимая. Глаза её почему-то загорелись красным приглушённым светом, а раздвоенный язык касался его носа. Змея раскрыла рот, и из пасти раздались звуки, похожие на шёпот астматика:
- И ты, отродье человека, выстоял…
Через верхнюю кромку ямы у задней стенки пещеры просыпался песок, а в долине завыл ещё один койот. На небе, видимом сейчас лишь старику Куэх-Ци, погасла ещё одна звезда, а Мэтт, стоящий в яме без движения, очнулся и решил, что просто задумался, и снова продолжил копать.
*     *     *
- Куэх-Ци, ты привёл ко мне белых людей… зачем?
- Чёрный тэк, презираю тебя. Эти люди могут победить тебя.
- Куэх-Ци, ты уже девяносто зим служишь шаманом этого жалкого племени людей. Приди ко мне, и я дарую тебе вечную жизнь и золотой трон!
- Чёрный тэк, я лучше буду целовать хвост ламы, чем соглашусь на твои предложения.
- Ты сам выбрал… ты сам.
*     *     *
На дне ямы появился песок, жёлтый и на удивление сухой. Если бы Мэтт или Джон захотели его пощупать, они бы могли обнаружить, что песок тёплый, как на пляже, и сыпучий, не образующий комков. Лопата Джона вдруг провалилась вниз, как будто в полу выкопанной ямы обнаружилась пустота. Джон отпрянул от пробитой дыры – оттуда пахнуло жаром, как из горна печи. Мэтт, вставший у стенки вместе с ним, отступил вперёд, ткнул своей лопатой в кромку образовавшегося отверстия, и песок посыпался вниз. Куэх-Ци наверху ямы оживился и стал читать молитву на кариокели.
Из ямы стал доноситься гул, как от летящего вдали вертолёта. Песок продолжил ссыпаться вниз, и у дальней стенки ямы образовался крупный пролом шириной в пару метров. Оттуда по стенкам ямы и пещеры разлился алый свет, как от раскалённого металла. Внезапно, неожиданно для обоих парней, из пролома раздался визг. Судя по тональности, это был визг женщины, причём по нему даже ощущалось, что этой женщине очень больно. В продолжение визга раздался плач женщины, и тут же заревел низкий мужской голос. В какофонию криков начали вливаться беспорядочный визг и плач, хрипы и стоны, немного разборчивые причитания на непонятном языке, не похожем ни на один известный Мэтту и Джону. Волосы на голове и руках парней встали дыбом, а глаза расширились от ужаса. Из пролома в дне ямы дул раскалённый ветер, горячий и сухой. Казалось, это воздух Сахары, по странной случайности прилетевший в пещеру в Гватемале и сохранивший температуру в глубине ямы, вырытой в ней.
Сверху ямы бормотание Куэх-Ци сменилось гортанными криками, и Мэтт с Джоном подняли головы туда. Старик стоял, распахнув свою белую льняную рубаху, и спускал им свой пояс, чёрную засаленную верёвку. Мэтт не понял этого жеста – может ли прийти в голову, что делать с верёвкой, двум американским студентам, пробившим яму в какую-то горячую пропасть?
- Рыбалка, - проговорил старик. Джон схватил верёвку и стал разматывать.
- Мэтт, он, по ходу, хочет, чтобы мы оттуда что-то вытянули, - объяснил он. Мэтт подхватил конец верёвки и тоже стал разматывать её.
По текстуре верёвка походила на паклю – мелкие волоски были увязаны тесно друг с другом. Мэтт с удивлением отметил, что это волокна, которые бывают обычно на кукурузных початках; они надёжно были сплетены и промазаны каким-то подобием воска. Верёвка могла бы удержать большую нагрузку – настолько тесно собраны были волоски. Чёрный цвет придавала именно эта смазка, похожая на воск или плотный жир и немного пачкающая руки. Джон, наконец, размотал верёвку и закинул её в жерло пролома.
Крики усилились, и за верёвку кто-то дёрнул. Мэтт ругнулся очень крепким словом, так как не ожидал никакой реакции на забрасываемую в пролом верёвку. Представить мысленно, что в яме, которую они только что вырыли, может сидеть кто-то живой и обладающий, по крайней мере, конечностями для того, чтобы ухватить закидываемый конец, было невозможно. Мозг в тандеме со здравым смыслом не давали даже вообразить внешность этого существа.
Джон дёрнул за верёвку, и она легко подалась наверх. Снова взяв трос за конец, оба друга забросили её ещё раз, и снова вход верёвки в жаркую бездну сопроводили крики и вопли изнутри. На этот раз верёвка после захвата натянулась – некто в глубине схватил её надёжнее. Мэтт чуть не рухнул вниз, но, перехватив верёвку пониже, потянул её на себя. Джон, упёршийся ногами в дно ямы, зафиксировал убегающий конец верёвки, тут же дёрнул и стал медленно тянуть. Похолодев, оба парня наблюдали выходящую вместе с верёвкой уцепившуюся за неё руку. Заросшая волосами конечность с длинными обломанными ногтями и постоянно шевелящимися пальцами появилась из-за границы пролома и крепко удерживала верёвку. Одним рывком друзья вытащили конец верёвки из захвата, и рука скрылась, забрав в глубину с собой пару горстей песка.
- Давай подальше, - тихо, как будто боясь, что услышит обладатель волосатой руки, сказал Мэтт. Голос его дрожал и срывался, и сейчас даже сам Мэтт не узнал его. Казалось, с Джоном говорит кто-то другой, а Мэтт это слышит со стороны. Джон кивнул и бросил конец в правый конец пролома. На этот раз никто не схватил её, но и результата никакого они не добились. Жара же тем временем усиливалась, и в воздухе осталось очень мало влаги. Сухое марево колыхалось над проломом, как над горячим камнем в пустыне.
Мэтт понял, что нужно делать. Нужно именно вытянуть обладателя волосатой руки, потому что он нужен. Кивнув Джону, он снова направил конец верёвки в левый край пролома. От нестерпимой жары на лицах обоих археологов выступил пот, который стал заливать глаза и щипать их. Верёвка снова натянулась – волосатая рука схватила её там, внизу. Джон и Мэтт снова упёрлись обеими ногами в дно ямы и стали медленно тянуть.
Над кромкой пролома вновь показалась рука. Волосы на ней были чёрными и прямыми, как хвост лошади, покрывая почти всю кожу, кроме подушечек и внутренней поверхности фаланг. Ногти (именно ногти, а не когти – там явно сидел не зверь) были обломаны, как будто росли очень долго, и их обладатель, не рассчитывая на маникюр, просто ломал их об камень, отчего их края были похожи на кору трухлявого пня, источенную короедом. Продолжая упираться в горячий песок ногами, Мэтт и Джон вытянули руку до локтя.
Над краем пролома взметнулось тело, которому и принадлежала рука. Мэтт снова выругался, и было отчего: в яме сидело странное и пугающее существо. Казалось, оно состоит из одних только рук – их, по грубым подсчётам, было около двадцати. Росли руки из тонкого и длинного тела, заросшего такими же длинными волосами. Венчала туловище страшная голова, походящая на ночной кошмар. Глаза в количестве дюжины штук смотрели в разные стороны, три рта периодически что-то жевали, а из их уголков сочилась зеленоватая прозрачная слюна. Стоящего у одной из стен ямы Джона чуть не вырвало – он разглядел, что чудовище пожирало собственные глаза, выходящие изредка из глазниц и торчащие на стебельках. Рты скусывали их, как вишню с черешка, пережёвывали с противным чавканьем и роняли куски вниз, в жаркое пекло. Новые глаза прорезывались во лбу урода, как струпья, часто моргали и высовывались вниз, к челюстям.
Руки пришедшего из глубины существа отпустили верёвку. Мэтт краем глаза заметил, что на ладони, державшей верёвку, она оставила след, подобный ожогу. Тихо подтянув маисовую верёвку к себе, он стал прицеливаться. Тем временем вылезший из пролома тип протянул руку к Куэх-Ци, ладонь обхватила голову старика, как яблоко, и начала сжимать. В этот момент Мэтт изловчился и хлестнул верёвкой по морде чудовища, которое тут же от неожиданности выпустило голову шамана. От контакта с верёвкой несколько глаз, вылезших из-под кожи, лопнули, выпустив облачко пара и окатив стоящего под мордой Джона зловонной слизью. Повернувшись к Мэтту, длинное существо выбросило вперёд руку и ударило его под дых. Парень отлетел к самому краю пролома, левая рука его свесилась вниз, в бездну, и он почувствовал раскалённый воздух, идущий снизу. Повернув тело, похожее на туловище хорька, монстр из глубины взмахнул рукой ещё раз, целясь в Мэтта.
Сначала парню показалось, что рука урода пролетела мимо, и он попытался встать. Однако опереться на левую руку не получилось, и Мэтт чуть не свалился в пролом. Резко повернувшись влево, Мэтт обнаружил, что обломанные ногти чудища срезали его левую руку, как пилой, а жар из пропасти не дал сразу осознать это. Где-то внизу рука Мэтта сверкнула синим пламенем, а кровь, капающая из рассечённого плеча, впитывалась в песок и превращала его в багровые комочки. Из глаз тут же брызнули слёзы, правая рука нащупала лопату и швырнула её на манер копья в глаза существа. Пролетев всё расстояние между ними, инструмент Мэтта ударился в грудь существа, и, не причинив никакого вреда, упал вниз. Три пасти урода растянулись в хищной улыбке, окатив его волной смрада.
За спиной монстра заплакал ребёнок, и Мэтта как будто ударило током. Он узнал голос из радио-эфира, как узнал бы его из сотни похожих. Он заглянул за гибкое тело чудища, и увидел, как Джон тянет из бездны маленького мальчика в лохмотьях, обвязав поперек туловища. Судя по беспокойству монстра, это и была цель их раскопок, такая желанная для Куэх-Ци и Мэтта с Джоном и неприятная для этого волосатого существа. Оно тут же бросилось назад, явно собираясь атаковать Джона и не дать вытянуть малыша. Мэтт напряг последние силы и прыгнул на спину злобного урода.
- Ах ты тварь! - заорал он, не надеясь на то, что оно его поймёт – основной его целью было раззадорить себя самого. Правой уцелевшей рукой он стал рвать волосы на голове чудовища, потом, дотянувшись до морды, начал выдавливать проклёвывающиеся глаза. Извиваясь, монстр попытался его сбросить, но тонкое тело позволяло Мэтту, обхватив его, крепко удерживаться верхом. Глаз под его пальцем лопнул, и его содержимое потекло по шкуре. Случайно пальцы Мэтта попали в пасть монстра, и он тут же отгрыз безымянный и мизинец на оставшейся руке Мэтта. Главное, что сейчас радовало Мэтта – тот факт, что Джон вынул из преисподней мальчика и передавал его Куэх-Ци. На шансы выжить в этой схватке он уже не надеялся. Чудовище стало бить его по стенкам туннеля, пытаясь содрать со спины. Мэтт отчётливо услышал хруст собственных рёбер и, увидев в проёме выхода из пещеры три человеческих фигуры, разжал хватку своих ног.
Мимо Джона, волочащего мальчишку под руку, пролетел Мэтт. Ещё в воздухе, сорвавшись со спины страшного существа, он уже был мёртв. Ударившись об землю на склоне Атитлана, он замер в неестественной позе, а за спинами Куэх-Ци и Джона со спасённым мальчиком заревело чудовище. Голос был настолько высоким, что у них заложило уши, а пещера от вибрации голоса стала резонировать. Атитлан затрясся, как во время извержения, и с потолка пещеры стали падать небольшие камни. Куэх-Ци упал на землю и повалил Джона с мальчиком.
Вибрация прекратилась через полчаса, и всё это время они лежали на земле. Встав и отряхнувшись, Джон обернулся на пещеру. Вход был закрыт валунами, выкатившимися, судя по всему, из стен, образующих вход. Снова повернувшись на старика, он увидел, как он сел на колени у лежащего на земле малыша и стал медитировать, как до входа в пещеру.
*     *     *
Голос в голове Джона продолжал монотонно вещать продолжение легенды:
- И пришёл черёд тысячного потомка Ахава. Чёрный тэк забрал его с собой в жерло вулкана, стал жарить на медленном огне, но не добился ничего. Тысячный потомок Ахава был неуязвим, и этот дар получил он от Красного тэка и Белого тэка, Отца Света и Отца Тьмы. Разгневался Чёрный тэк, Отец Лжи, и возопил «Я всё равно истреблю весь Ахавов род, и начну с этого маленького отродья».
И спустился с небес Красный тэк и крикнул Чёрному:
- Ни волоска не упадёт с головы тысячного потомка Ахава! Защищает его шаман Куэх-Ци, который вот уже сотню лет на страже и ждал этого потомка.
Заскрипел зубами Чёрный тэк и прошептал:
- Куэх-Ци стар. Как только его дёсны станут пустыми, как початок маиса без зёрен, смогу я растерзать тысячного потомка прачеловека Ахава.
Спустился с небес Белый тэк и сказал звонко Чёрному:
- Придут на помощь шаману Куэх-Ци два белых человека, один грешный и один праведный. Вытащат они тысячного потомка Ахава из твоей преисподней и вернут его миру.
Захрипел Чёрный тэк и ответил:
- Если пройдут они через испытание дружбой и испытание смелостью, если один из них отдаст себя за человечка моему стражу – тогда только получат они тысячного потомка Ахава. Иначе я спалю его волосы на костре, выдерну его члены и ими же отнесу его к вершине Атитлана и сброшу на камни.
- Согласен, - сказал Красный тэк и оставил на правом плече Чёрного тэка отметину-ожог своей пятернёй.
- Согласен, - сказал Белый тэк и оставил на левом плече Чёрного тэка отметину-ожог своей пятернёй.
Чёрный тэк захохотал в голос и провёл по ожогам своими многочисленными руками.
*     *     *
Джон открыл глаза и огляделся. На горизонте всходило солнце, озаряя долину Атитлана. Слишком долгая выдалась ночь, подумал он. Ночь, в которую он и его друг прошли через испытания, а Мэтт ещё и пожертвовал собой.
Перед Джоном сидел малыш, которого они вытащили из ада. Маленький черноволосый мальчик-кариокели, одетый в оборванные кофту и штаны, теперь уже оправился от произошедшего и с интересом смотрел на Джона. Куэх-Ци почему-то сидел без движения, да и толку от него было мало. Мальчик повернул голову набок, как птица, с интересом моргая и улыбаясь поджатыми губами. Джон перевёл взгляд на лежащий поодаль труп Мэтта. Пустое плечо без руки уже не кровоточило, под ним натекла небольшая лужица, а кровь из самого обрубка уже запеклась. Большой объём крови ушёл в пещере, подумал Джон. При падении Мэтт, судя по положению головы, свернул шею, а на спине слева топорщилась окровавленная футболка. Под тканью угадывались осколки рёбер, выломанных ударом «стража» о стену пещеры. От кисти уцелевшей правой руки остались только большой, указательный и средний пальцы, на месте остальных двух осталась изжёванная кожа и торчащий обломок кости мизинца. Джон застонал – только что на его глазах погиб его лучший друг, которому он не мог помочь. Все его раны поразили бы Джона до глубины души – но до этой ночи. Сейчас его волновал только факт того, что Мэтта уже нет. Душа за всё время раскопок, казалось, огрубела.
Спасённый мальчик поднялся и подошёл к Джону. Только сейчас парень понял, что одежда мальчишки была соткана из тех же маисовых волосков, что и верёвка, которой его достали. Мальчик прикоснулся к вискам Джона ручонками с обеих сторон, и в голове Джона раздался детский голосок.
«Ты спас меня – и весь народ кариокели, белый герой»
Мальчик разговаривал с ним телепатически. Неделю назад Джон плюнул бы в лицо человеку, сказавшему, что маленький индеец будет с ним общаться наложением рук. Но неделю назад – после этой ночи он мог бы поверить во всё.
«Я не смог спасти друга»
Джон не понял, на каком языке и каким образом он сказал это мальчику, но даже в этом мысленном позыве он смог передать всю боль утраты.
«Это круг жизни. Жизнь никогда не была доброй»
Джон помотал головой, как бы отрицая сказанное мальчиком
«Это так, да. Но Мэтта не вернуть – признай это»
«Я знаю. Я готов отблагодарить тебя – но лишь в пределах моих сил»
Мальчик смущённо улыбнулся, пожав плечами, и растворился в воздухе, как будто не стоял сейчас перед Джоном.
*     *     *
Куэх-Ци на обратном пути хранил молчание, и ни на какие вопросы не отвечал. Джон заметил, что верёвка, которой они вытаскивали ребёнка, осталась там, на склоне Атитлана, и поэтому старик всё время с недовольной миной подтягивал свои парусиновые штаны. Объяснять, почему мальчик, которого они с таким трудом и ценой жизни Мэтта вытащили из ада, испарился, дед не хотел – во всяком случае, Джона он игнорировал. Изредка поддергивая штаны, он ворчал себе что-то под нос, повторяя часто слово «тэк». Джон решил, что это ругательство – уж очень гневно это звучало в его речи.
Ноги на удивление не устали, даже после пешего перехода к лагерю от деревни. Куэх-Ци на прощание осенил его каким-то странным благословляющим жестом, повернул к дому с лопатами наперевес и больше не оборачивался. Дальше молодой археолог шёл один, издали отмечая положение палатки и лам, привязанных к столбикам. Джон обессилено сел на сухую безжизненную землю только у входа в их палатку. Конец пути. Конец.
Остаток пути – от входа в палатку до спальников – Джон преодолел на четвереньках. Рука почему-то сама взметнулась к приёмнику, хотя Джон осознавал в глубине сознания, что плача в эфире больше не будет. Всё сделано – его руками и руками покойного Мэтта. Ребёнок спасён – хоть он и растаял в воздухе, едва поблагодарив спасителей. Теперь в эфире можно будет услышать только свист и скрежет – вечные и постоянные помехи, музыку для радиолюбителей.
Джон не понял, почему рука не попала на верньер громкости, одновременно являющийся выключателем. Устал, подумал Джон, я просто устал. Я выдохся – рука не долетела, хочется спать. Подтянувшись поближе на руке, он потянулся к приёмнику, чтобы стукнуть по его лакированной и уже потрескавшейся на южноамериканском солнце верхней панели. Но снова не ощутил под рукой пластины из ДСП – рука будто прошла мимо. Прошла мимо и теперь лежала под приёмником.
Мозг ужалило понимание того, что чудеса не закончились. Только вот это было последнее чудо, подумал он, прослеживая, как рука беспрепятственно проходит сквозь ящик приёмника. От этого понимания в голове вдруг стало свободно и пусто, и руки, не задерживающиеся на твёрдых предметах, легли спокойно на землю. Он понял, что мальчик даровал его душе возможность попрощаться со всем, что у него было. Тело же, скорее всего, потерялось там, на склоне.
Ветер, разгулявшийся под утро, сорвал с колышка верёвку и начал трепать уголок брезента. Спустя несколько порывов ещё один колышек поддался силе, верёвка сползла, и правая стена палатки затрепетала, как флаг, на ветру. К вечеру неугомонный ветер сорвал с установленного места палатку и понёс по долине, открыв садящемуся за горизонт солнцу два лежащих друг на друге спальных мешка, радиоприёмник, примус и пару рюкзаков. Больше ничего не показывало, что здесь когда-то разбили лагерь два студента, которых так и не нашли в долине вулкана Атитлан.