Писатель Афонин в газете

ПИСАТЕЛЬ АФОНИН В ГАЗЕТЕ
В редакцию Колыванской районной газеты будущий писатель Василий Афонин пришел с просьбой временно принять его на работу. Принес с собой журнал «Юность», издававшийся в Москве миллионными тиражами. Там был напечатан его рассказ, как в селе копали колодец. Тут же был помещен портрет Афонина. Для меня, сельского жителя, в этом рассказе ничего особенного не было. Но журналист из «Юности», вряд ли выезжавший за город, посчитал, что рассказ Афонина – это энциклопедия знаний по рытью колодцев.

На работу его приняли. Мы оказались с ним в одном небольшом кабинете. На выходные Василий уезжал в свою родную деревню Жирновку, на берега реки Шегарка, впадающую в Обь. Там он родился и вырос, ходил с удочкой, работал в колхозе «Переселенец». Почему такое название? Да потому, что в эти таежные места сослали раскулаченных зажиточных крестьян, в том числе и родителей Афонина. Местных жителей всего было десять процентов, остальные – ссыльные. Когда Василий родился, в Шегарке еще работала спецкомендатура.

Учился Василий в Пихтовском интернате, где и закончил семь классов. А в детдоме, через дорогу,  воспитывался другой будущий писатель – Николай Углов (Кузнецов). Они даже сдружились на почве любви к чтению книг. Впоследствии Углов воскликнет: «Два писателя из одной деревни – не много ли?» Оба прочли все, что было в местных библиотеках. Афонин особенно любил Аксакова. Даже в чем-то впоследствии подражал ему. Мальчику также нравились Бунин, Лермонтов, Герцен, Хемингуэй.

Если читатель подумает, что обо всем этом рассказал сам Афонин, то ошибется. Василий оказался человеком замкнутым, недоверчивым. Слова из него не вытянешь. К тому времени он окончил юридический факультет Одесского университета. Осталось сдать госэкзамены. Но студент почему-то никуда не спешил. Из материалов в Интернете (это через сорок пять лет!) я узнал, что до экзаменов его долго не допускали, потому что он поддерживал Солженицына. 

     При возвращении из своей Жирновки Василий останавливался в каком-нибудь селе и собирал материал для газеты. Однажды в отделении совхоза Пихтовский он хорошо поговорил с бригадиром полеводческой бригады. И выдал очерк о бригадире. Замечательный очерк! Красиво написал! Дескать, едет  командир среднего звена в своей двуколке полевой дорогой, неспешно трусит лошадка, а он невольно вспоминает случаи из своей жизни.

На этом поле, например, из-за дождей так и не смогли до самых заморозков убрать пшеницу. Приходилось скашивать ее ночью, по морозцу. Мороженые колосья обмолачиваются, как и сухие. Но зерно нужно отправлять в сушилку. Тогда бригадир вместе с председателем нарушали закон: каждому комбайнеру наливали по стакану водки «для сугреву». Но урожай спасли.

Лошадка бежит спокойной рысцой, поскрипывают гужи, покряхтывают самодельные рессоры. Под эти звуки легко думается, вспоминается. И как в армии служил на границе с Афганистаном. И как жену увел у дружка Петьки прямо со свадьбы. Как учился в техникуме механизации сельского хозяйства. Все это и многое другое описал Василий Афонин в очерке. Так сказать, блеснул своим талантом.

Редакции можно бы гордиться таким красивым материалом в газете. А получился большой конфуз! Хохотали в совхозе, в райкоме партии, во всех селах и деревнях. Хохотали механизаторы и доярки. Потому что бригадир никогда, ну ни разу в жизни, не садился в двуколку, а ездил только на мотоцикле с коляской. И все об этом знали. Василий только улыбался и прятал глаза. А улыбался он тому, что о самом главном все-таки хорошо написал. Немножко ошибся насчет лошади, ну что тут такого?

О себе он рассказывал скупо, не хотел откровенничать. А мы и не лезли к нему в душу. Но о том, как начал писать рассказы, не умолчал. Прочел в журнале «Юность» о конкурсе на рассказ о жизни села. Решил попробовать. И занял первое место! Вот уж удивил он своих товарищей по университету!

Много лет спустя случай свел меня с его сокурсницей, журналисткой Одесской
газеты.

- Мы над ним смеялись, - рассказывала она. – А он такие чудные вещи стал печатать в московских журналах! Никто не ожидал! Как настоящий писатель.

Но ни она, ни я не знали, где находился в данное время Василий Афонин, как складывается его судьба?

Я понял, о каких произведениях говорила журналистка. В той же «Юности» я читал рассказ Афонина о цыгане, который косил траву. Какие краски, какие сравнения там были – просто прелесть! Не случайно любил он Аксакова и Бунина, читал их произведения и впитывал образную речь. Учился несколькими словами нарисовать целую картину.

Но вернемся в Колывань. Был случай, когда мы с ним немного выпили и могли бы разговориться, но он по-прежнему был немногословен. Я привел Василия домой, мы еще добавили. Вспомнили о том, что Новосибирские писатели находятся у нас под боком: отделение Союза писателей имеет дом отдыха в районе, на берегу Оби. Писатели там живут почти все лето.

Василий вдруг загорелся:

- Давай съездим к ним! Познакомимся, пообщаемся!

У меня такого желания не было. Чего ради мы явимся к незнакомым людям? Но для Афонина это не было препятствием. Он уже поездил по белу свету, пообтерся, был стреляный воробей. В Москве его консультировал и помогал пристроить рассказы писатель Сергей Залыгин, в семидесятых годах уже авторитетный и признанный прозаик. Василий явился к нему на квартиру. Показал рассказы. Попили чаю, побеседовали. Пора бы и честь знать. А начинающий писатель говорит:

- У меня в Москве никого нет. Ночевать мне негде.

Как в той старинной шутке: «Дайте воды попить, а то так есть хочется, что ночевать негде». Пришлось Залыгину оставить гостя у себя на несколько дней. Этот случай Василий мне сам рассказал. Отсюда я сделал вывод, что у воспитанника таежного интерната со скромностью не все в порядке. Поэтому я предложил:

- Поехали! Но только за твой счет!

Тут мой приятель потупил взор, но через минуту пошел на меня в атаку:

- Это же близко, дорого не возьмут. Поехали!

- Мне не хочется, поезжай один, раз тебе надо.

- Одному неудобно. Поехали вместе.

- Но только за твой счет, - не сдавался я. Зарплаты у нас были мизерные, лишних денег никогда не было. Я бы внес свою долю, если бы согласился на поездку, но хотелось узнать, готов ли мой приятель вообще платить? Оказалось, не готов. И мы никуда не поехали. Мне кажется, очень правильно сделали: кто бы с нами, подвыпившими чудаками, стал разговаривать? Да и о чем?

Через какое-то время Василий уволился и исчез из поля зрения. Прошло много лет. Я до самой пенсии работал в районных газетах. И всегда помнил, как Василий Афонин свой очерк написал. Рассказывал этот случай молодым сотрудникам, оберегая их от ошибок. А когда купил компьютер и вышел в Интернет, захотелось мне узнать, удалось ли таежному юноше стать писателем.

Великое дело Интернет! Он выдал мне все основные сведения о Василии Афонине. Родился 3 сентября 1939 года в деревне Шигарка. Русский писатель. Живет в Томске.
 
И вот на моем мониторе Весь Томск со своими службами и общественными организациями! Звоню в отделение союза писателей. Но там такие конспираторы! Не случайно Томск в свое время был закрытым городом. Не дают мне номер телефона Афонина, вот и всё! Недели две сражался с ними. Наконец, председатель взял на себя ответственность. И я разговариваю с Василием более чем через сорок лет!

Узнал он меня. Рассказал, что издал много книг, некоторые переведены на иностранные языки. Живет не в самом Томске. Компьютера у него нет, Не накопил на технику. Следовательно, никаких текстов ему не пошлешь. Я рассказал ему, что живу в Украине, книг его не читал и в местных магазинах их нет. Похвастался, что издал в своем городе два сборника рассказов.

А ему сборники не послал. С его-то писательским опытом мои самодеятельные тексты ему могут показаться примитивными. Так я подумал. Несколько раз ему звонил. Живет он скромно. Книги теперь издавать нужно за свой счет. А счета в банке у него нет.

Я все гадал: чем нравились рассказы Афонина редакторам? Стал искать в Интернете его произведения. Прочел «Игру в лапту», «Письма из Юрги», еще что-то. Теперь, с высоты своего восьмидесятилетнего возраста, мне его тексты не казались такими уж необыкновенными. Видимо, издателям они тем нравились, что автор – сын раскулаченного крестьянина, сосланного на поселение в тайгу. В его повествовании постоянно звучали нотки недовольства, как бы разоблачительные моменты жизни.

Вот отрывок из его рассказа «Письма из Юрги». В нем он описывает каникулы, проведенные после четвертого курса университета в родном доме. Все лето занимался он тем, что косил сено, поливал грядки, удил рыбу, размышлял.

«…я думал о том, сколько и чего было здесь, на моей родине, случилось, произошло с дней тех, когда у истока речного появились первопроходцы, первопоселенцы, первые хутора появились, а десятилетия и десятилетия спустя — потоки ссыльных, земляночные деревни, разделенные верстами.
  И сколько люду было сослано сюда вообще — трудно ответить, невозможно. И сколько тяжкого труда вложено в раскорчевку полян под пашни, сенокосы, выпасы, осушение болот, прорубание просек, копание прудов, строительство изб, скотных дворов, амбаров, конюшен, домов комендантам. И сколько зла, издевательства, глумления, унижения, презрения исходило на ссыльных от комендатуры. И сколько умерло голодной смертью, особенно детей и стариков. И сколько самоубийств за двадцать пять лет зоны. И сколько побегов за это же время. И сколько убито при побегах, кто оказывал сопротивление — там, в тайге. Сколько пойманных отправлено на более северные Обские притоки, на Обские острова — острова смерти. И сколько сброшено в трясину сбочь Бакчарской — через болота и тайгу - дороги, тех, кто умер там от голода, непосильного труда, кого привязывали на ночь прутьями к деревьям, раздев. И зачем все это делалось: кровавый переворот в семнадцатом, гражданская война, колхозы, ссылка, лагеря, зоны, острова смерти, издевательства и глумление над невинными людьми. И кто за все это ответит и ответит ли. И настанет очень скоро время, когда исчезнет моя деревня, соседняя, и все те, что ниже по течению, а их мало осталось. И не возродить уже никогда ни хуторов, ни деревень. И как мало знаю я историю края своего, хотя знаю достаточно, интересуюсь у родителей, ссыльных. И сколько судеб, драм, трагедий произошло в Шегарском верховье, не закрепляясь в памяти, документах. И как было бы замечательно, имея литературный дар, описать все это, часть хотя бы, создав некую хронику Пихтовского зонального района, оставить записки, свидетельство рожденного и выросшего в ссылке человека, своеобразный материал, документ для будущих историков Сибири, потому что настоящая история Сибири еще и не написана…»

Вот он – ключ: «…свидетельство рожденного и выросшего в ссылке человека». Это и привлекало редакторов журналов и издателей. Не они, дескать, либералы и хулители советской власти, а народ критикует государственный строй, простые люди, Афонин, например, вышедший из тайги.

После доклада Никиты Хрущева о культе личности Сталина только ленивый не критиковал советскую власть. А потом Горбачов и его соратники окончательно развалили СССР. И не стало Советской власти, то есть социалистического строя. Теперь вот капитализм и в России, и в союзных республиках. И книги нужно издавать за свой счет.

До самого развала Союза в ходу были выражения: «Суровая советская действительность…», «Социальная несправедливость…» и подобные. И сам Афонин пишет: «Во лжи родился, во лжи вырос, состарился во лжи, судя по всему, умру».

Как не «клюнуть» либералам на такие откровения? 
 

PS. Если кто из читателей знает писателя Афонина Василия Егоровича из Томска и имеет возможность показать ему этот текст, сделайте это, пожалуйста! А также узнайте у него, на какой адрес послать ему полный текст и некоторые свои рассказы. Василий ХРАМЦОВ.