Бабочка на снегу. Часть 2

Начало рассказа "Счастье в коконе" --
http://www.proza.ru/2015/04/14/1280

Одиночество больше не томило меня по вечерам и не сводило с ума по выходным. Каждый день после работы меня встречал около подъезда Чижик. Мы молча сидели на скамейке, потом шли в квартиру. Я готовила ужин, а он … чистил мои сапоги. И я ничего не могла поделать с его дурацкой привычкой.

Февраль клонился к закату, дни удлинялись, ночи укорачивались. Мой кокон хоть и дал трещину, но всё ещё цепко держал в своих объятиях: я не спрашивала мальчика о его родных, не задавала вопросов, почему он не ходит в школу и где живёт. Вообще не интересовалась его бытиём. Меня всё устраивало. Утром он  растворялся в атмосфере города, а я шла на работу. Так прошло три недели.

Заканчивался последний рабочий день, пятничное настроение  дразнило меня с самого обеда, я маялась в архиве, придумывала, куда пойдём с Чижиком завтра. И решила заказать билеты в детский кукольный театр. Выбрав через интернет места получше, стала собираться домой. По дороге заскочила в кондитерскую на углу, купила коробку эклеров и шоколадные маффины. В душе пелось: «Перемен требуют наши сердца… Перемен…».

Чижика на скамейке не оказалось. Я напряглась. Потом решила подождать его. Села и закурила. Начало темнеть, накрапывал мелкий дождь, ноги примерзали к сапогам, жутко хотелось есть, а Чижика всё не было.

Внутри нарастала злость! Именно злость! На ветреность ребёнка, на собственную сердечность: я позволила себе привязаться к мальчику. Поняв, что он не придёт, поплелась в дом, там слонялась из угла в угол, искоса поглядывая то на часы, то на входную дверь. Уже в половине двенадцатого залезла под одеяло,  старательно отгоняя неприятные предчувствия из-за отсутствия пацана. Вновь вернулся поверхностный сон: меня знобило, чудился стук в дверь, шорохи в коридоре -- в таком  сумеречном состоянии я  встретила рассвет, не сомкнув толком глаз.

Ни утром, ни на следующий день, ни в течение новой рабочей недели Чижик не появился. Меня  поглотила  размеренная серость будней; без передышки трудилась на работе, и  горстями пила снотворное, прописанное когда-то психотерапевтом.

Круг замкнулся.  А я  думала: а может и не было никакого Чижика? Может мне всё привиделось? Может это были злые игры моего подсознания, шизофренические видения воспалённого разума?

Календарь переполз в март. Но по погодным условиям, казалось, что это всё ещё затянувшийся февраль. То мело, то таяло, то дождь, то снег… Одним словом, в сумеречном состоянии пребывал и окружающий мир.

В начале марта была годовщина памяти моих дорогих мужчин. И я с замиранием в сердце ждала, готовилась морально, в течение всего года к этому дню. Если он выпадал на рабочий день, то брала отгул. По знакомому, до боли, маршруту ехала на кладбище, и никогда не покупала искусственные цветы, только живые жёлтые хризантемы (это были любимые цветы моего мужа).

Наступил день Х. Я проделала весь свой обычный ритуал, купила цветы и в полдень была уже у их могил. Кладбищенскую тишину изредка разрывало ржавое карканье воронья и шелест ленточек на венках, с которыми играл ветер…

В тот день мы были у моих родителей – отмечали юбилей их совместной жизни. Я и муж украдкой переглядывались и счастливо улыбались друг другу, представляя себя на их месте. Мой муж был сирота, поэтому ценил каждое  семейное торжество. Душевно посидев в гостях, засобирались домой. Долго прощались  с мамой и папой, они настаивали, чтоб мы заночевали у них. Но у нас были другие планы: надо было готовить новый выпуск газеты, и поэтому хотели по дороге домой заехать в редакцию.

Лишь на минуту задержалась с родителями, а муж с сыном вызвали лифт. Старые крепления, жалобно поскрипывая, подняли кабинку на этаж. Я только успела обернуться, как услышала истошный крик Степашки – они шагнули в кабину, что-то с хрустом оборвалось, и лифт рухнул с высоты шестого этажа вниз. Дальше, почувствовала жгучую боль внизу живота и провалилась в темноту.

Очнулась в больнице. В одно мгновение я потеряла сына, мужа и нашего ещё не родившегося ребёнка. Мне что-то бормотали, что мол это несчастный случай, и всё такое…  Но мозг отказывался принимать факт о смерти любимых. 

Пару месяцев провалялась в больнице: сначала в гинекологическом отделении, а потом и в психоневрологическом диспансере. Оттуда  вышла полуседой развалиной.  Я не ходила на работу, сутками лежала на кровати, зарывшись в ворох свитеров мужа и сына, я буквально свила из их одежды кокон, из которого выползала только, чтоб выпить кофе. Руководство издательства меня не тревожило.

А потом пришёл психотерапевт, которого привела мама.   Так начался новый этап моей жизни – с помощью психотерапии мне удалось  купировать шок, выйти из состояния сомнамбулы, и принять трагическую действительность. Но жить я так и не начала. 

Через год умерли мои родители от инфаркта в течение одних суток друг за другом. Они так и не смогли смириться с потерей внуков и моим замороженным состоянием. Я могла носить траур до конца своей жизни.

Директор газеты, в дань уважения к моему мужу, подыскал для меня работу в архиве библиотеки, поскольку журналистская деятельность больше не приносила радости, а только напоминала о трагедии. Постепенно, в тишине книгохранилищ, я обрастала коконом отрешённости и отчуждения от мира. Спустя некоторое время продала квартиру родителей, а в своей квартире  сделала из детской  мавзолей вещей, заперев комнату и воспоминания на ключ…
 
Уже спускались сумерки, пора было уходить. Мысленно попрощалась с фотографиями на памятниках и сутуло пошла к воротам. На этот раз мне захотелось пройтись пешком, а не садиться сразу в автобус. Понуро плелась вдоль улиц и думала о собственной ненужности. Зачем я осталась жить? Ради кого мне просыпаться по утрам? Ноги шли сами по себе.

Очнулась в незнакомом районе. Господи! Не хватало только заблудиться!  Кружилась вокруг себя, высматривала прохожих или что-то наподобие входа в метро. Но тщетно, вокруг не было ни души.  И тут, вдалеке замаячила чья-то фигура. Я окрикнула, но мужчина даже не обернулся. Тогда я побежала вдогонку за ним, видимо по инерции, испугавшись уличной пустоты.  Он свернул в тёмный подъезд, и я тоже; подошёл к обшарпанной двери, толкнул её, с порога гаркнул: «Ну-ка! Пошёл вон!» и захлопнул.

Я в нерешительности замялась в подъезде. Постучаться или нет? Решилась всё-таки. Деликатно постучала, никто не ответил, постучала громче. И снова тишина. Тогда  рванула ручку на себя, дверь открылась, и я вошла.

Боже! Неужели  здесь могут жить люди? Тёмная прихожая, заваленная хламом с помойки, источающим невероятную вонь. Я крикнула: «Эй! Есть кто дома?» Дурацкий вопрос! Конечно, есть! Я же сама видела входящего хозяина!  Шагнула дальше вглубь квартиры, слева от меня была маленькая кухонька, заставленная бутылками. Они были повсюду: на полу, на подоконнике, на стареньком холодильнике, на полках. Около окна притулился колченогий стол и пара табуретов. На одном из них сидел тот мужчина, за которым я бежала. На столе объедки, наверное, недельной давности, какие-то крышки с окурками, снова бутылки и … тараканы! А под столом, съёжившись в груде тряпья, сидело какое-то  маленькое существо и дрожало. Я подумала, что это собака. Форточка была открыта настежь, но это не спасало от сизого  сигаретного смрада, только холод стелился по полу.

Мужик мутным взглядом посмотрел на меня и спросил:
«Чо надо? Водку принесла?»

Я оторопела.
--« Вы не подскажете мне дорогу к ближайшей остановке автобуса или метро?»

Он тяжело выпустил из себя клуб дыма и рявкнул:«Водку давай!»
А потом грохнул по столу кулаком, бутылки бойко звякнули друг о друга.

Я поняла, что вразумительного ответа не будет, и повернулась к выходу.  Взгляд снова упал под стол – там…  там сидел Чижик! Сердце ёкнуло, я вскрикнула:
«Чижик! Чижичек! Иди ко мне!»

Пошатываясь, из-под стола выполз на четвереньках мальчонка, истощённый, белее снега, на птичьем личике ни кровиночки, губки синенькие, а ручонки скрюченные, как лапки. Я только нагнулась к нему, но мужик тяжёлым сапогом запихнул его обратно.

«Ты чёёёё?!» -- взревел он – «Са-авсем страх потерял? Ну –ка, пшёл на место!!!»

У меня помутилось в голове.
--« Это же ребёнок! Ты что творишь, урод?!» От негодования я перешла на «ты».

--« А тебе-то ка-акое дело? Мой он! Мать его давеча того, померла. А он мой, мой! Чё хаа-чу, то и делаю!» --с усмешкой процедил алкаш.

-–«Эй, ты там, выползай!» -- крикнул он под стол.

Чижик покорно выкарабкался из тряпья и вытянулся рядом. Его качало из стороны в сторону, головка покорно склонилась на впалую грудь.

Мужик явно куражился: расплывшись в пьяной ухмылке, поднял свой кулачище и стукнул мальчика по макушке. Тот рухнул на пол. Слепая ярость обуяла меня -- я схватила эмалированный чайник с плиты и саданула бугая по башке. Он странно крякнул и завалился корпусом на стол, прямо мордой в крышку с окурками.
Я подхватила Чижика на руки и помчалась вон из этой помойки!

У него из носа шла кровь. Как багровая река из его маленького тельца вытекала жизнь, он безвольно висел у меня на руках. Выскочила из подъезда, кидалась из стороны в сторону и звала на помощь.

В голове нещадно гудел набат совести: «Это я виновата! И проклятый кокон! Мой Чижик, мой мальчик умирает! Почему, я его ни о чём не спрашивала?! Откуда во мне столько равнодушия? Когда я стала такой?»

В изнеможении упала в  снежную кашу, и, прижимая бездыханное, по-птичьи хрупкое, тельце к себе, повторяла: «Чижик! Птенчик мой, открой глазки! Не умирай! Не оставляй меня, Чижик, не оставляй меня! Ты нужен мне!» 

Словно бабочка, проткнутая иголкой, я трепыхалась на снегу и выла от безысходности…  Кокон раскрылся, но слишком поздно.


Эпилог.
 Солнечные лучи настойчиво пробивались сквозь задёрнутые шторы. Апрельская капель переливчатым звоном будила сонный город. Я открыла глаза и потянулась. Моё утро больше не напоминало реанимацию, я радостно подскочила с кровати, рывком открыла занавески и с удовольствием залюбовалась весенней картиной возрождения природы.

Сзади послышалось тихое шлёпание босых ножек. Я повернулась и раскрыла объятия своему маленькому чуду – мальчику по имени Серёженька, которого так и продолжаю называть  Чижиком!