Перекрёстки миров

I. Семантика боли.

…Помнишь? В то время я писала тебе письма... На самом деле их бы хватило на тысячу лет вперёд, если бы, конечно, кому-то пришло в голову отправлять хотя бы по одному в день. Эти письма, они были моим проклятием. Я, словно одержимая, стремилась завладеть тобой. Всем. До последней точки, до последней чёрточки идеального абриса лица, до последних ветров уходящего в утреннюю хмарь силуэта... И письма были нитью, пуповиной, что связывала меня с тобой в этой мрачной материальности. Иногда они выходили из-под контроля и тогда самые возмутительные в своей бунтарской независимости летели к тебе сквозь мириады электронных секунд. Не знаю, что на самом деле испытывала твоя ранимая душа, но взрывные волны моих слов закрепощали в молчании, связывая липкой, вязкой тишиной долгие ночи. Ты цепенел, боясь прикоснуться к смыслам флорентийского оттенка, где власть - всё... А я безжалостно вонзала раскаленные иглы в трепетную диафрагму сердца. Бог мой, как хотела заполучить тебя, сломать, доказать самой себе, что...
Они были всем: жизнью и смертью, тоской и радостью. Словно удар плетью по фарфоровой коже приносящий восторг сквозь полыхающую боль, обвивали сном, растворившемся в яви, делали будни зазеркальем. Я боялась ответных писем. Боялась именно тех слов, что ты писал. В те больные минуты с моих уст часто срывалась мольба о невозможном... Лучше бы они были пропитаны откровенной неприязнью, чем терпеливой вежливостью божественной голубой крови. И вой раненной любви часто оглашал стеклянный купол ночных небес, разбивая его в мельчайшие брызги дождя... Так начинался шторм.

Эн.
Твой город встретил меня мрачным ненастьем. Стальная птица, несущаяся к берегам, вмиг обернулась царственным блювалом, нырнув в море свинцовых туч, и растворилась в ватной мгле, казалось, на целое столетие, стремясь к самому дну. Там, за этой серой хмарью, разворачивалась панорама бесконечных ночных огней, очерчивающих городской силуэт.
Ты не ждал меня. Ты не мог ждать, ведь я не говорила о своем приезде. Чувствовал ли? Думаю, нет. Странным образом разделяющие нас мили оголяли нервы, создавая столь тонкую сверхсенсорную  иллюзию, что, казалось, можно дотронуться друг до друга. Город же был ревнив. Плотной пеленой ночи он окутывал твои зыбкие сны. Ты не мог открыть глаз, бесчувственное тело в прострации астральных проекций распласталось между мирами... Ты не ждал меня. Я не чувствовала твоей руки в своей и это сводило с ума! Ведь раньше ты никогда не оставлял меня в одиночестве.
- Вильям... - Беззвучный шепот, мольба, обращенная к пелене туч, закрывших луну. Если бы не это... Луна знала, где найти тебя, ибо была частой спутницей твоих свободолюбивых прогулок по крышам, ловцом снов, из которых черпал вдохновение твой мрачный гений. - Вильям, где ты?.. - Хрусталь слез разбивался о тьму асфальта оглушительной музыкой тоски.

Вильям.
- Я с тобой... - Невнятно пробормотал в плотной ночной духоте, силясь проснуться, раскрыть глаза, вырваться из плена навязчивого сна. Но смерть никак не хотела отпустить из объятий той стороны, где разворачивалась панорама огненной страсти. Где он - прекрасный одинокий Демон, стремился постичь суть изнанки мира; бога или дьявола... Где была Она - его любовь, та глубинная, необходимая боль, медленно убивающая. Боль, что звалась жизнью.
Утро стучалось в окно холодным дождем, встретив изумительной тишиной, столь редкой в городской суете. Казалось, кроме ритмов грустящей непогоды не было ничего. Звуки растворились, потонув в хрустальном звукопаде. А звук, действительно падал, стремительно лился бесконечным серебряным перезвоном, разбиваясь у ног города, на его каменных мостовых. Вильям улыбнулся старому другу, стучащему в его жизнь, и распахнул окно. Дыхание перехватило от ледяных утренних объятий, разметавших огненные локоны. А он всё стоял, вдыхая аромат весеннего дождя, и наслаждался нарастающем восторгом, трепещущим диафрагмой где-то в солнечном сплетении. Казалось, прошла вечность, пока он, откинув мокрые волосы со лба и закутавшись в клетчатый плед, отправился за дразнящей кофейной горечью или, быть может, терпковатым имбирным теплом…
Электронные просторы приветствовали её фотографией. Он любил этот странный мираж. Но едва ли хотел знать реальность, в которую время от времени втягивала его слепая Моргана. Улыбнулся глянцу её мрачного мира и вновь обратился взором к серым дождливым улицам, где медленно таял в дождевой вуали волнующий силуэт.
- Здравствуй, Эн… - Тихо прошептал Вильям, глядя вслед и испытывая незнакомую тоску.

…Да. Я помню. Первым порывом всегда захлестывало раздражение и ответом было: "Зачем?! К чему?..". Но потом становилось забавно. Тебя трясло в лихорадке истерии и эта дрожь передавалась мне весьма ощутимым ознобом. Эти письма пугали тебя. Никогда не понимал, зачем они. Зачем я...

II. Перекрёстки дождя.

…Письма… Тогда мой хрупкий мир держался лишь на них. Давали мне иллюзию власти. Казалось, я могла просить любого чуда. Казалось, даже любовь была взаимна. Но письма были необходимы, ибо мало было тех лунострунных кружев, что плела между нами судьба. В ту пору я никак не могла освободиться от материальности и бренности яви. Хотя, несомненно, была крылата. Может быть, сломанные крылья, ставшие заключительным актом нашей реальности, стали виной тоски, воющей на мчащиеся облака. Тоски, цепными путами привязавшей к земле. Сломанные крылья… Я не могла летать. Но безоговорочно верила в тебя. Безрассудно и слепо… Но чёрная безнадёжность пронзала губы хирургическим швом. Моя любовь онемела… Лишь редкие стихи, разлитые в бокалы электронных страниц, кричали о Нас…
Любовь разрывала тонкие нити души, вывязывая, переплетая два рисунка в один. «Мы» стали реальней жизни…

Эн.
Октябрь… Первые дымные ноты, вплетающиеся в ароматы омытых дождём мостовых и палой листвы. Скверы, примеряющие золотую парчу по случаю последнего сезонного бала. Тихий шёпот под ногами… Листья – осенние письма, мольба о любви тем, кто уже не вернётся. Мольба приговорённых к смерти. Осень похожа на мою печаль. На меня…
И только дождь дарил нежность твоих губ, о которых выла безумная тоска жуткими безлунными ночами.
Утро стучалось в окно дождём, вырвав из тревожного гостиничного сна. Пора. Тугие струи горячей воды смыли озноб липкого беспокойства, вырастающего из обыденных мелочей вроде невозможности ориентироваться на местности. Я плохой путешественник и эта поездка стоила мне не одной бессонной ночи. Чёрный китайский шёлк нежно обволакивал ненавистную наготу, закрывая шею и запястья – я не люблю себя, поэтому стремлюсь не оставлять чужому взгляду возможности проникнуть сквозь броню одежд. Вся моя женственность – это лаковый каблук.   Плащ не скрывал дождь, но до времени защищал меня от холодных слёз. Утро… Думаю, вечер смешает  в коктейльном бокале слёзы дождя и моей любви.
Удивительно, каким тихим может быть городское утро. Мои шаги оглушительным эхо раскатывались по переулкам и дворам…

Вильям.
Твои шаги оглушительным эхо раскатывались по переулкам и дворам моей души, а дождь, что длился весь день, провожал, оберегая от городской суеты. Я ждал. Вместе с этим дождём я ждал твоих торопливых шагов, их странного тревожного перестука, рождённого отчаянием. Не знаю, что сказал бы, окажись мы лицом к лицу. Но, кажется, так уже было? Какие слова нашли свою смерть в твоей груди тогда? Не знаю, могла ли случиться та встреча, о которой ты время от времени вспоминаешь. Прости. Я не помню её.
Сколько различных мыслей и чувств роись в душе – от восторга до полной безнадёжности. Я мог отчаяться в любую минуту… Если быть откровенным, уже сделан был шаг в направлении роковой разлуки, но в странной тишине дворового колодца я услышал твои шаги…
Знакомый, тянущей болью силуэт был размыт, словно акварель, дождём и слезами, аромат которых окутывал и пленил, дразнил осенними нотами терпкой безнадёжности и одиночества столь редкого и молчаливого, что хотелось в нежных объятиях рассеять душевное ненастье. Ты ненавидела себя… 
Ты, моя девочка, боялась мёртвых вод дворов и тёмных ночных перекрёстков. Ты, моя девочка, застрявшая в русалочьей боли миров Лорки, тонула, не делая попыток спастись, в собственных слезах.
Я шёл за тобой, пронзённый твоим безумием, пригвождённый взглядом к опущенным плечам и мокрым кольцам волос. Ты слышала мои шаги… Внезапно остановившись, прислушивалась к воющему сквозняку… Чувствовала моё присутствие, но, с отчаянной покорностью сделала новый шаг. Клянусь, в тот момент страх сковал тело, сузив зрачки и мешая дышать…

…Письма… Письма жили в глубине сердец и на страницах дневников. В уголках памяти и в мечтах. Превращались в диалоги и долгие рандеву под сенью хрустальных дождей. Там, в их хрустальной вечности были Мы… Но в мире жестоких монохромных будней, расцвеченных только односолодовым янтарём, кто из нас верил в это волшебство?
И когда умирала надежда, рождались новые письма…

III. Сумеречные лучи.

…Я так никогда и не смогла тебя убедить в своей любви. Мне странно это. Ведь у тебя есть всё, чтобы быть уверенным в ней. Как и в том, что это неизлечимо. Ни временем, ни людьми. И письма... Те далёкие письма, в которых была ложь - в том, что я смогу без тебя. Нет. Не смогу. То была ложь во спасение. Черные воды реки пугали меня ледяным прикосновением, боялась хищных оскалов лезвий, боялась верёвок и всего, что могло причинить боль. Может оттого частым спутником сомнений был тонкий бокал. Бокал с вином опасного, дурного вкуса. Бокал со смертью...

Эн.
…Я никогда не любила мертвящей тишины дворов. И того плотного кольца каменных серых лиц, что подарило мне спутника в один из вечеров, топя в паническом страхе. Словно во сне вязко и жутко пробирался он под кожу шепотом и хохотом безумных картин насилия. Виной всему были сны. В сомнамбулических своих лабиринтах часто открывал Дьявол двери инфернальных кругов, оставляя надежду на спасения, но не выбор. Да. Выбора у меня не было никогда. Лишь иллюзия…
В тот вечер я услышала позади шаги и едва уловимое дыхание. Остановившись, силилась прочувствовать того, кто провожал меня, чуть повернув голову. Слёзы струились по щекам, смешиваясь с каплями дождя, стекавшими с волос. За спиной была тишина и знакомая тьма с тонким венцом огненной боли. Пальцы дрогнули, сжавшись до вонзённых в ладонь ногтей. За моей спиной стоял Ты… За спиной – я так никогда и не смогла убедить тебя в своей любви…
Обернуться… И резко изменившаяся осциллограмма твоей уверенности. Нет. Не сейчас… Шаг стал неспешным и чуть танцующим. Бог мой! За мной шёл мой бог.
Наши тайные рандеву продолжались около недели. Это стало зависимостью, необходимостью. Дождь и Ты…
В тот вечер погода изумляла своим лучистым взглядом из-под бровей тяжёлых туч. Осенний мир золотился и нежился под лучами солнца, отправлявшегося на покой. В снопах света кружились мелкие искры пылинок и все скверы и парки были пропитаны терпким гречишным мёдом этого солнца. Янтарём карамели оседал на губах и языке. Мир золотого священного огня, внезапно вспыхнувшего под тёмным свинцом, пронзённый волшебством мгновения, когда я утонула в твоих глазах…

Вильям.
Дааа… В том разлитом хмельном осеннем янтаре, пронизанном лучами солнца сквозь разверстые раны туч наши миры столкнулись, слились воедино в мгновение ока узнав друг друга. Казалось, свет, что излучала ты, и был тем солнцем, спящим на моей ладони; тем морем, что баюкало наш флот. Казалось, мы стояли вечность разрозненные мостом, но медленно тающие друг в друге. Небесная лазурь твоих глаз была полна нежностью и восторгом - медовой росой, срывающейся с ресниц. Я помню каждый миг, каждую твою черту… Мы не сделали ни единого шага навстречу другу, но были не просто близки – едины. Наши души существовали отдельно от тел, взвиваясь пламенем объятий.

…Ты так никогда и не поверила в мою любовь, вопреки острым приступам душевной боли, возникавшим при мысли о том, что я могу потерять тебя. И письма… Мои письма не спасали тебя от отчаяния. Увы, они не могли заглушить желания смерти, что вросло в твои вены. Мне так и не удалось вырвать тебя из объятий смерти и каждый раз, когда я случайно или, случалось и такое, намеренно причинял тебе боль, рыдала на плече костлявой лярвы, укутанной в саван тьмы. Ты всегда боялась мёртвой колодезной темноты, но не боялась мертвой воды её глазниц… Казалось, алый бархат гробовых порфир тебе дороже атласа венчального наряда. Я ревновал, моя девочка, я всегда ревновал тебя к смерти…

IV. Элегии снов.

…А мне так хотелось коснуться твоей щеки, коснуться губами нервных музыкальных пальцев и, опустившись на колени, прижаться к твоим ногам. В этом мире не было поступка, достойного тебя и человека, равного тебе. Твоё душевное величие облагораживало всё, к чему прикасался взгляд. И меня в том числе. Как мог ты любить меня? Ведь так далека от  совершенства и даже тысячи лет стремительного развития не способны помочь… Мне не нужны доказательства твоих чувств, у меня никогда не было причин сомневаться. Хотя нет, причина была. Одна. Этой причиной была я…

Эн.
Золото листвы тонуло в ртутных слезах дождей. Лишь временами, подхваченная безжалостным балтийским ветром, листва нестройным хороводом кружила по тротуарам и забытым площадям. Золотые и багряные кораблики с ветвей опускалась в волны ледяной осенней Невы и плыли, плыли прямиком в прошлое; пропадали в Лете. Дождь стал холодным и чужим. Он больше не был прибежищем моих усталых грёз. Хотелось найти тебя, обнять и жить! Ты слышишь ли, Вильям? Жить!.. Но город не давал шанса. За моей спиной был только адский холод, словно волны Коцита в штормовом безумии грозились захлестнуть весь мир, отдаваясь ломотой в затылке. Бессонные ночи к утру пронзали виски шипами острой боли и лицо становилось бледнее рассветных туманов… Туманов, в которых был растворён ты…
Чумными бубонами вспухала грязь и мёртвая тишина, взрезаемая лишь скрипом тормозов,  криками сирен и обезумевших прохожих давила в четырёх стенах. Ты исчез. Напитанный янтарным мёдом и нежностью, ушёл за границы моего восприятия и даже оголтевшие фантомы обессилели и медленно умирали, утопая в изумрудной горечи абсента.
Электронные пастбища больше не признавали нас. Мы не признавали самих себя. И тот чуждый мир. Оставалось закрыть газа и погрузиться в прекрасный мир снов, где твоя царственная нежность обволакивала мой стан, а на шее и плечах горели огнём поцелуи…
Штормовой ветер срывал с поздних прохожих шляпы, вырывал зонты из рук. Твои пряди горели огнём, ореолом безумия и страсти. Я не знаю времени надёжней, чем минуты твоих объятий. Улыбки, шёпот, смех и прогулки по крышам и вовсе лишили меня желания выныривать из сладкой неги грёз. Так в мою жизнь вошёл амитал.

Вильям.
Моя девочка больна... Погружена в глубокое отчаяние безнадёжности. Не верит мне. Со дня солнечного янтаря я не появлялся на твоих горизонтах, подумав, что, возможно, стоит вернуться в реальность /тебе, мой ангел, тебе/. Но как же я ошибся! Ошибся и едва не потерял, едва не убил тебя. Ты ослепла в своей тоске, не видя знаков, что раньше замечала за версту. Лишь дождь за окном был твоей надеждой. Дождь... в моменты, когда нужен был я. Но я не оставлял ни на миг, тенью следуя за или впереди. Твои зрачки расширены, речь лихорадочно быстра, а на губах танцует блаженная улыбка. Как никогда близко безумие. Я его виной... И мне во что бы то ни стало нужно вернуть тебя...
- Здравствуйте, леди. Не подскажете который час? - Весьма отчаянная мера. Может быть, мой голос...
- Двадцать минус пятого. - Улыбалась. И смотрела сквозь. Часы показывали 01:16 пополудни. Мне стало страшно. Страшно лишиться тебя, ведь в безумии, посвящённом моей любви, мне не нашлось места. Тогда рухнули преграды реальности. Я сжал твои плечи и встряхнул. В тот миг я и сам был на грани. Я тряс тебя, впившись в округлые плечи до кровавых разводов.
- Тише, малыш. Что с тобой? - Твои руки обвили мой стан. Пытаясь унять дрожь, я прижимал тебя к груди, погрузив пальцы в шелк волос, шептал о том, как нужна. Твои беспорядочные ответные поцелуи порхали по коже шеи.
- Я люблю тебя... - Все, к чему сводились длинные лихорадочные объяснения. - Я люблю тебя...
В твоих глазах был безграничный восторг. Такого не испытать в реальности. Да тебя в ней и не было, это я видел сквозь окна распахнувшихся зрачков. Ты больше не верила в реальный мир. И тогда мне пришлось стать твоим худшим кошмаром, чтобы вырвать тебя из лап сна. Сохранить не тень, но тебя...

…Случается, жуткие липкие кошмары начинаются с момента наивысшего счастья. Счастья, которое ты не можешь принять. То письмо, единственное, что было помечено твоим родным именем, кричало о любви. Любви на лезвии ножа. Острой болью вонзалось в сердце каждое слово. Ведь я не мог... Ты не должна была полюбить меня. В программу вселенной вкралась фатальная ошибка - мы. Боль возвращалась каждый раз, когда во всем величие поднималась с трона Невозможность. Ты как-то говорила, моя девочка, о странном облике Смерти - порфироносном и усыпанном рубинами. Помнишь? Ты говорила, что она ходит за мной по пятам. Это не смерть, солнце. Это не смерть...

V. Лунные переулки.

...Мы не должны были встретиться... Меня не могло случиться в твоей жизни. Как и в жизни вообще. Но я пропустила дату своей смерти. Я. Но не мир. Он перестал считаться со мной. Перестал замечать. Неудивительно, для всех, кроме тебя, мой прекрасный Демон, я давно была мертва... Может и полюбил ты меня, откликнувшись на зов смерти. Помню, я читала вторую главу твоего романа; вторую смерть героя, когда он сам воплотился передо мной, улыбаясь... Так начались Мы...

Эн.
Что-то случились. Внезапно. Казалось, вот только ты обнимал меня и губы нежно касались губ, но ледяная пустота и тьма внезапно окутали меня. Ты растворился, сливаясь с ней. Небо взорвалось вспышкой молний и громом, разлилось внезапным ночным дождём. Тьма побледнела, отраженная в тысячах ртутных бликов.
- Вил! - Наверное, я никогда не была так напугана. Ответом был многоголосый шепот с приступами голодного хохота.
- Он там, ангел, он там! - Шепот множился, ширился в гул, в яростный рык, откатываясь к границе ночи. Закрывала уши, рыдала. Впервые стремилась закрыть лицо от дождя. Рев не смолк, но отстранился, стал не так страшен. Но тут мне стало поистине жутко - лопатки обдало горячее дыхание, вырывавшееся из огромной зловонной глотки с больным хрипом. Медленно, оцепенев от страха, обернулась и охнула на выдохе. С этим монструазным существом мы уже встречались. На перекрёстках Ада, куда время от времени меня заносил веронал лунных пут. Жуткий гротеск человека, переплетенный змеящимися верёвиями синих жил, являлся сквозь желтый сырой туман. Сейчас в черных затягивающих глазах было торжество. Он растянул в ухмылке синие губы, обнажая ряд белоснежных бритв с клинками клыков и жадно облизал их лиловым заостренным языком. Выдохнул с присвистом ядовитого смешка и приблизился на шаг. Силы оставили меня. Оставалось бессловесно ждать страшной болезненной смерти. Взгляд скользнул вниз - к ногам, избавляя меня от вида голодной слюны, но увы, так было еще страшнее. Цок... - копыта.
- Здравствуй, Вендиго. – едва слышно. На выдохе. Он расхохотался злобно и яростно. И сделал еще один шаг. Я почти чувствовала зудящую пронзительную боль где-то в области яремной вены и удовлетворенный рык. Шаг... Он коснулся моего лица и впился взглядом, казалось, в самую душу. Ладонь легла на горло, медленно сжимаясь. Руки взметнулись в инстинктивном порыве, бессильные ногти впивались в его пальцы, но не могли помочь. Свет медленно угасал, покидая тело вместе с жизнью. Он приблизился и языком, обжигая, коснулся щеки...
Тихая мелодия музыкальной шкатулки... Демон взвыл, разжав смертельную схватку и, зажав уши, с ненавистью впился взглядом в ночь за моим плечом. Прорычав хриплое "вернусь", метнулся в глухую тьму, растворившись. Шкатулка звала... Звала меня за грань кошмара.
В распахнутый взгляд хлынул бледный утренний свет. Телефон приглашал к диалогу. Я застыла в изумлении, увидев Твоё имя и попыталась найти разумное объяснение. Безуспешно.
- Алло... - Тихо прошептала, думая, что окончательно сошла с ума.
- Просыпайся, малыш. - Улыбнулся на том конце Ты.

Вильям.
- Просыпайся, малыш. – И чувствовать тишину, окрашенную такими чувствами, что темнело в глазах.
- Вильям… - Твой голос дрожал от слёз. Едва решалась поверить в то, что слышала.
- Ты обещала мне вечер. – Недоумение. – Эн? Что-то случилось? Может, мне стоит приехать? – Скольких же сил тебе стоил ответ!
- Да. – Признайся, в тот момент ты никак не могла понять, где сон, а где явь. Я улыбнулся, входя в изумительно тёплый осенний дождь.

…Ты была знакома с моим Демоном и раньше. Временами вы встречались на перекрёстках Ада. Но то, что сделала с ним твоя фантазия…   
…Ты ошибаешься, мой бог, то, что я видела там, не имело отношения к тебе и к прекрасному Демону, который был частым гостем моих грёз. Мы в опасности, Вильям!..

VI. Слияние душ.

…Надежда – это самое страшное несчастье, которое может случиться с человеком. Надежда мешает реальности. Вера же величайшее оружие, которое у нас есть. Но какой же силы она должна быть, дабы не подвергаться сомнениям! Ведь единый миг может стоить жизни. Вечной…

Эн.
Сон затягивал, меняя реальность. Уже не наркотический плен был виной тому. Я не знала, успеешь ли ты. Или моя смерть станет финалом?
Комната таяла, теряла грани, окутываясь тьмой и шумом дождя. Белесым пологом опустилась туманная завеса, саваном надежде моей. Где-то в этой болотной мгле блуждающими огнями горел взгляд того, кто алкал горячей человеческой крови. Я глубоко вздохнула, не сдержав отчаянный всхлип и испуганно оглянулась. Каменные лица домов скалились бликами стёкол в едком масляном свете редких фонарей. Ртутный дождь острыми ледяными иглами разбивался на булыжных мостовых. Дождь разбивающихся о быки моста волн, бросающихся в самоубийственную атаку под хохот обезумевшего ветра, скользящего и воющего в снастях давно забытых призрачных бригантин. Дрожь сжимала тело в конвульсивных рыданиях, заставляя в ознобе сжимать плечи; обнимать руками озябшее тело, вымокшее до единой нитки в длинной шелковой рубахе. Босые стопы жгло, как и ладони, в слепоте касавшиеся стен. К горлу поступило отчаяние, застив глаза паническим страхом.
- Иди ко мне! Иди ко мне… - Тихий, едва уловимый шёпот, прерываемый ядовитым смехом, хлестнул по вискам… Я закричала. Среди безумного шторма, мокрая от дождя и волн, сломленная страхом кричала, сжав высеребряные вмиг виски ладонями, закрывая уши. Крик стал спасением, убежищем от безумия и я пыталась скрыться в нём от жуткого иллюзорного мира.

Вильям.
Дверь в номер не была заперта, в едва заметные щели сквозило, принося странный влажный аромат. Столь знакомый, что по телу прошла крупная дрожь и мой Демон вмиг взял власть в свои руки. Здесь и не пахло человеком. Эта дверь вела в Ад.
Мир за моей спиной замкнулся тьмой. Ослеплённый ей, оглушённый твоим криком стоял я посреди страшного шторма, пытаясь разглядеть того, кто пугал тебя.
Мягко и неслышно я подкрался и встал за твоим плечом, не пытаясь успокоить или помочь. А вот и он. Вендиго. Да. Вы встречались раньше, судя по его голодному взгляду. Оттого и кричишь ты, обезумевши. Вендиго пахнет страхом и болью. Твой крик стих, захлебнулся в плотном запахе подступившей беды. Инстинктивно ты отвела руку назад и схватилась за мою руку, словно утопающий – за тонкие ветви, сулящие спасение. Впрочем, утопала, таяла под жгучим взглядом хищника. Я сжал твою руку, притянув к себе. Руки обвили стан, всхлипывая, уткнулась ты в мою грудь. Вендиго с удивлением взглянул на меня. Усмешка оставила его губы, стекая в нить злобной ярости.
- Ты?! – Взревел он, метнувшись вперёд. Прости, единственное, что оставалось, оттолкнуть тебя прочь: в дождь, во тьму. Прочь от алчущих крови клыков. Алыми всполохами залился мир от взметнувшихся крыл. Демон пылал, безумной яростью закручивая огненные вихри. Попав в центр смерча, Вендиго возопил; рассыпался рёвом; раскатился громовыми раскатами, но вырвался из плена моей власти, опалённый до черноты. Запёкшиеся бельма глаз слепо смотрели в моё лицо, он кричал на языке, понятном лишь тьме, выкрикивал моё тайное имя вкупе с проклятиями; срывался на вой. Слеп и обессилен…
Я равнодушно закрыл глаза и разверзлась бездна инферно, поглощая призрачную плоть. Искажался, истончаясь на границах, мир.
Дождь хлестал булыжные мостовые плетью гнева дьявольских кровей. Чёрные воды реки, взбесившись, с рёвом, бросившись на опоры моста разбили его, каменными осколками разбившись друг в друге. Мир умирал…

…Нам пора в реальность, моя девочка. Спи пока. На руках я отнесу тебя в обитель света и уюта, где ты, открыв глаза, сможешь нежиться в моих объятиях, глядя как паруса занавесей раздувает осенним ветром…
…В комнате витал знакомый и уютный аромат осени, гвоздичного табачного дыма и имбирного чая в бокалах толстого стекла, что просились в разомлевшие ладони. Моих волос касалась твоя рука, вызывая улыбку на устах и наполняя нежностью бесконечность глаз. Я смотрела, впитывая каждую чёрточку идеального абриса лица… До последних ветров уходящего в утреннюю хмарь силуэта ты был мой… И это было лучшее, что могло случиться.
Мне и в грёзах не хватало смелости на такую реальность…
- Я люблю тебя, Эн. – Ты нежно коснулся губами моих, ловя ответное «люблю».
Люблю… Люблю больше жизни, больше смерти. Вопреки и во имя твоей божественной крови… Люблю…