Дж. Берджер - Заниматься чем-то очень глубоким -

Джон Берджер
The Guardian
12 декабря 2014 г


Я пишу уже около 80 лет. Сначала письма, потом стихи, позже истории , статьи и книги, сейчас заметки. Занятие письмом всегда было для меня жизненно важным;  оно позволяет мне находить смысл и идти дальше.  Писать, однако, значит заниматься чем-то очень глубоким и общим – строить свои отношения с языком. И предметом моих заметок будет язык.

Давайте начнем с исследования занятий переводом с одного языка на другой. Большая часть сегодняшних переводов технологическая, в то время как я говорю о литературных переводах:  перевод текста, который затрагивает личный опыт.
Общепринятый взгляд на перевод заключается в том, что переводчик сначала изучает слова на странице одного языка и затем переводит их на другую страницу на другой язык.  Это означает т.н.  перевод слово-в-слово, за которым следует адаптация перевода с целью уважить и включить литературную традицию и правила второго языка, и наконец, редакцию, которая воссоздаст эквивалентный «голос» оригинального текста.  Многие – возможно большинство – переводчиков следуют этой процедуре и результаты, как правило, имеют определенную ценность, но второсортны.

Почему? Потому что истинный перевод  это не бинарный процесс между двумя языками, но трехсторонний процесс. Третья точка треугольника – то, что лежит за пределом слов оригинального текста, перед тем как он был написан. Истинный перевод требует возвращения к довербальному процессу.  Переводчик читает  и перечитывает слова оригинального текста, чтобы выйти через них и коснуться опыта, который их подсказал. Затем переводчик собирает все, что нашел, и берет эту дрожащую, почти бессловесную «вещь» и помещает ее рядом с языком, на который должен перевести.  И теперь его главная задача заключается в том, чтобы убедить  свой язык  принять и приветствовать эту «вещь», которая ждет своего выражения*.

Практика говорит нам, что язык не может быть сведен к словарю или запасу слов  и фраз.  Он также не может сводится к совокупности написанных на нем работ.  Разговорный язык – это тело, живое существо, физиономия которого вербальна, а внутренние органы лингвистичны. А дом, где живет это существо, трудно определить.

Возьмите термин “mother tongue”. На русском языке это "родной язык", что значит «самый близкий», или «самый дорогой». То есть, его можно было бы назвать  просто “дорогой язык”. Родной язык - наш первый язык, это то, что мы впервые услышали ребенком.

И внутри одного родного языка спрятаны все родные языки.  Или другими словами, каждый родной язык универсален. Ноам Чомски прекрасно показал, что все языки – не только вербальные – имеют определенные структуры и общие процедуры. И поэтому родной язык связан (рифмуется?) с невербальными языками – такими как языками жестов, поведения, и пространственного расположения. Когда я рисую, я стараюсь раскрыть и передать текст образов, который уже содержит невыразимое но обязательное место в моем родном языке.

Слова, термины, фразы можно отделить от этого живого языка и использовать просто как метки.  Они становятся инертными и пустыми. Многократно повторяемые сокращения – лишь один и примеров. Большинство мейнстримовского политического дискурса состоит из слов, которые отделены от живого языка, и поэтому инертны. И «пожирание» таких мертвых слов стирает память и порождает безжалостное самодовольство.

На протяжении многих лет меня заставляло  писать предчувствие того, что я должен нечто рассказать, и если я это не сделаю, то никто не сделает. Я вижу себя скорее как вспомогательное лицо нежели как последовательный профессиональный писатель.

После того, как я напишу несколько строк, я даю возможность словам снова возвратиться в живой язык. Там их сразу же узнает и радостно встретит масса других слов,  с которыми у них родство смысла, или противоположности, или метафора, или аллитерация или ритм. Я прислушиваюсь к их дружеской болтовне. Все вместе они проверяют, как я использую слова. Они подвергают сомнению те роли, которые я им предписал.

Поэтому я изменяю строчки, изменяю одно – два слова, и снова вставляю в текст.  Начинается новый разговор слов.  И он продолжается до тех пор, пока я не услышу тихий шорох общего согласия.  Затем я берусь за следующий параграф.
Начинается другой разговор ...

Некоторые назовут меня писателем. Но я думаю, что я - сукин сын. Можете отгадать, кто мать?


*  *  *

• John Berger’s many books include Ways of Seeing, From A to X and Collected
Poems.


* Я бы сказал, что перевод это четырехсторонний процесс. Кроме "довербального" опыта оригинального автора, есть еще и "довербальный" опыт переводчика, то есть, его собственный опыт, его понимание. В процессе перевода, эти два опыта должны подстроиться друг к другу точно так же, как подстраиваются языки. - ВП



{Комментарий ВП. Я думаю Берджер недооценивает уникальность опыта. Как переводчик, должен сказать, что для перевода требуется прежде всего близость опыта, а под опытом я понимаю прежде всего переживания и мысли. Логическая универсальность языка, разумеется, существует, но в определенных пределах.  Культура аборигенных народов, например, радикально отличается от западной, поэтому, их опыт (и логика) может не иметь аналогов в западной культуре и перевод будет проблематичен. Различие восточных и западных культур общеизвестно. Но даже в европейской культуре существуют понятийные различия, через которые трудно перебросить мостик. Что такое война? Это "разговор" двух культур, не нашедших общего языка}