Секс в большой пустыне-2

                Секс в большой пустыне-2.
    Всю мою сознательную жизнь, с самого раннего детства, дьявол сражался  с моей Верой в Бога Библии,  сражался с моей Верой в Господа нашего, Иисуса Христа, пытаясь ее, Веру эту, убить... Ах, если б только дьявол! Казалось, что все окружавшие меня люди, и родные и не родные, были заняты тем же самым! Мало того: не только окружающие люди, но, казалось, и сама моя жизнь постоянно лила воду на лопасти мельницы моего неверия. И только мои покойные дед с бабкой (главным образом, конечно, дед) всегда (всегда!) выступали в защиту моей Веры в Бога Библии, воспитывая меня в рамках сурового Христианского благочестия... 
    Иногда злодеяния против моей веры в Бога Библии были незначительными и не приносили ей ощутимого урона. Иногда - приносили. А иногда злодеяния эти были столь коварны, что разили в самое сердце: однажды, давным-давно, будучи еще глупым мальчишкой-школьником, я нечаянно узнал о том, что мои любимые ветхозаветные герои Библии тоже занимались ... "этим делом"...
    О!!! Это было  жестоко! Я чуть не потерял все мое к ним уважение! Впрочем, всё в скорости снова вернулось на круги своя: и уважение мое  к героям Библии, и Вера в ее Бога. Почему? Потому что вся соль и суть - в деталях!  Все дело в том, как они "этим делом" занимались!
               -//-
    Вы не поверите, но я действительно часто (очень часто) спрашивал себя: "что же такое вера в Бога Библии лично для меня?". Тут ведь так просто, прямолинейно и конкретно, и не ответишь. Не ответишь на этот вопрос одним предложением. На этот вопрос, если хочешь дать  серьезный, всеобъемлющий ответ, надо отвечать  целыми собраниями сочинений. Целыми библиотеками на него надо отвечать! Потому что, к примеру, лично для меня это ну просто невероятно огромный, многогранный Мир! Невероятно огромный, многогранный Мир целиком! Без каких-либо исключений! И одной из неотъемлемых граней этого невероятно огромного, многогранного Мира, Мира моей личной веры в Бога Библии, разумеется, является Свобода. Свобода во всех смыслах этого  весьма многозначного слова.
    Только не подумайте, что я из тех «харизматствующих» вольнодумцев, которые превратно понимают фразу Апостола о том, что мы "не под Законом, а под Благодатью", которые делают  "Благодать Божию" поводом к распутству. В моем представлении именно Заповеди Господа нашего Иисуса Христа, которые, казалось бы, как вообще любое другое законодательство, должны ограничивать мою личную Свободу, являются ее, моей личной Свободы, главным Гарантом!
    Знаете, как это называется? Это называется парадокс!
    Не понимаете, о чем я? Я о том, что большую часть истории человечества это самое «человечество», за редким исключением, делилось на рабовладельцев и рабов. Я о том, что до сих пор на нашей несчастной планете есть места, куда еще не проник Свет Евангелия, и где люди, возможно даже и не зная об этом, до сих пор делятся на рабов и рабовладельцев. Я о том, что если где-то на нашей несчастной планете этот самый Свет Евангелия гаснет, там тут же, прямо вместе с ним, со Светом Евангелия, умирает и Свобода. Я о том, что большинство современных людей, в том числе и я, обладают личной Свободой только благодаря Христу и Его Евангелию, только благодаря Богу Библии...
    ... Ну вот! Я снова отвлекся!
               -//-
    В этом "гиблом" месте всё, абсолютно всё вокруг, было глинобитным и серым от копоти и гари... Небольшая серая площадь с глинобитным покрытием, главная  площадь города, с огромным, серым и глинобитным жертвенником богу Луны Сину и еще нескольким менее значимым богам и божкам... Огромный, серый и глинобитный храм того же бога, парадным фасадом выходивший на главную площадь города... Серые и глинобитные торговые ряды огромного базара, располагавшиеся напротив храма, по другую сторону площади... Глинобитные арыки, окружающие и площадь, и храм, и базар...
    Они, арыки   эти, были вечно заполнены разного рода нечистотами и остатками от человеческих и иных жертвоприношений... Вокруг площади, храма  и базара нескончаемыми рядами располагались серенькие, глинобитные мазанки, окруженные у самого горизонта высоченной серой, глинобитной стеной... А над всеми этими строениями располагалось вечно-серое от дыма жертвенника, а также от дыма многочисленных очагов и печей мазанок, небо...
    … И ни одного деревца, ни одной зеленой ветки, ни одного цветочка...
    - О, наш великий отец! О, наш могучий Харран! - в религиозном экстазе воскликнул Лаван, глядя из окна своей мазанки на жертвенник и храм, - Самый красивый город на земле! Самое прекрасное место на свете!
    - И, наверное, самое вонючее! - съязвила его сестренка, Ревекка, расхохотавшись. Лаван смутился, поняв, что его молитву подслушали. Он обернулся и сердито посмотрел на сестренку, которая стояла от него на расстоянии нескольких шагов и заразительно смеялась. Будучи старше по возрасту, Лаван решил "поумничать":
    - Вонь - недостаток любого современного города! Любого!
    - Даже если это так - как можно это любить?  - перестав смеяться, спросила девушка, - Даже понимая, что и вонь, и прокопченная серость в условиях города неистребимы, как можно этим восхищаться? Мне душно, нестерпимо душно в вашем Харране, которым ты так восхищаешься!
    Я понимаю (с трудом, но всё же понимаю) жителей пустыни. Там, где они кочуют, изначально никогда не росли деревья. Мы же, жители  "могучего Харрана", как ты изволил выразиться, милый братец, сами вырубили все, что можно было вырубить и в самом городе, и в его окрестностях. Мы - разносчики пустыни! Наши города, будь они неладны, распространяют вокруг себя пустыню и смерть...
    - Опомнись! Неблагодарная! Этот город приютил наших предков! Его стены оберегают нас! Его боги благословляют нашу торговлю...
    - Ты хочешь сказать: "нашу работорговлю"? - перебила брата Ревекка, сама внезапно рассердившись, - Какой все-таки засранец, этот ваш Сет (и сам Сет, и все его многочисленные божественные братья и сестры!), коли благословляет подобное! И душно мне в вашем проклятом Харране даже не из-за вечной вони его кривых улочек. Даже не из-за его грязного базара, а именно поэтому!
    - Прекрати, несчастная! Не дай Бог - нас кто-нибудь услышит!
    - Пусть слышат! Ну что мне сделают?! Выгонят из города?! Да я только рада буду оказаться вне этих проклятых городских стен, которые не только оберегают нас от врагов, но и препятствуют нашим рабам получить Свободу!
    - Смешно, право... Что такое эта твоя «Свобода»? Мираж! Фикция! Бред этих несчастных варваров-кочевников из пустыни, типа нашего родственничка, Авраама - рассмеялся Лаван.
    - Авраам? Кто это? - спросила Ревекка.
    - Не важно, - ответил Лаван, испугавшись, что взболтнул лишнее... К счастью для Лавана Ревекка в горячке спора не обратила должного внимания на его слова об Аврааме, продолжив гнуть свою линию:
    - Легко говорить, что Свобода - мираж тогда, когда она у тебя есть! А если ее нет?! Если бы тебя самого посадили в подвале в колодки, как вы с отцом сажаете наших рабов каждый вечер - ты бы по-другому запел, милый братец!
    А я-то, дура, и не знала до сих пор! А я-то, дура, верила, что и высоченные городские стены, и крепкие городские ворота - все это только для нашей безопасности! А на самом деле?! А на самом деле и стены, и ворота - это еще и преграда для рабов на пути к Свободе!
    Лаван пристально посмотрел на свою сестренку и вдруг все понял:
    - О, боги! - прошептал он в ужасе, - так вот кто укрывает беглых рабов в нашем городе! Это ты их укрываешь!
    Девушка смутилась и не нашлась, что ответить...
    - Глупая девчонка, - продолжил Лаван, - ты хоть понимаешь, как ты рискуешь, пряча беглых рабов и помогая им скрываться от их хозяев в пустыне? За это не только тебя, но и нас всех, всех твоих родных, могут живьем крокодилам скормить!
    - Не выдумывай... У нас, в окрестностях Харрана, крокодилы не водятся...
    - А это не важно, глупая ты девчонка! Для такой цели специально привезут самых больших крокодилов. Или с низовьев Евфрата, или из самого Египта! Нельзя нарушать устои города, в котором живешь! Понимаешь?! Нельзя!
    - Ваши проклятые устои... Они противоречат самой природе... Ты сам по себе ничем не лучше любого раба! И я ничем не лучше любой рабыни! Любой!
    - Ого! Чего ж ты не откажешься от своей служанки?!
    - Потому что она еще и моя подруга! - чуть не  плача от досады ответила Ревекка, - Потому что если я откажусь от нее вы ее тут же продадите какому-нибудь харранскому старикану-сладострастцу, который сделает ее своей наложницей! Ненавижу!
    - Ненавидишь..., но всеми благами, предоставляемыми тебе сложившимся положением вещей, пользуешься! Как удобно! Только и знаешь, что критиковать нас с отцом!  А сама живешь, как птичка в золотой клетке! А слабо самой сделать хоть что-то?! Принести хоть какую-то пользу?! Слабо самой целый день черпать воду у колодца для верблюдов после перехода по пустыне, чтобы караванщик остановился именно на нашем загородном постоялом дворе?! Слабо?!
    Ревекка задумалась...
   - А ведь ты прав... Надо быть последовательными... Отказавшись от рабов, мы сами должны работать... Сами... Я работаю только по дому… Иногда - на постоялом дворе… А надо делать что-то еще…
   С этими словами Ревекка направилась к выходу из мазанки.
    - Погоди, ты куда? - устало спросил Лаван удаляющуюся сестренку.
    - Как куда? - переспросила Ревекка, - За город... В наш постоялый двор... Черпать воду  караванщикам...
    - Погоди, глупая девчонка! - закричал Лаван, но было уже поздно: Ревекка покинула мазанку.
    - Ох уж эти бабы! Сейчас обгорит на солнце и станет безобразной, как те «грязнули», что живут в пустыне... Да еще и фигуру испортит тяжелой работой... О хорошем калыме после этого можно и не мечтать! 
    Лаван думал, что его последние слова никто не услышит. Но Ревекка их услышала...
                -//-
    - Предложи кто-нибудь за меня хорошие деньги - ты и меня, не задумываясь, продашь, милый братец! Так же, как и мою служанку! Самому последнему, самому   грязному, самому старому извращенцу продашь - лишь бы  тот хорошо заплатил! - шептала Ревекка, пробираясь через шумный городской базар в сторону главных городских ворот. Ту часть базара, где торговали рабами и рабынями, она почти бегом  пробежала, не в силах видеть подобное унижение человеческого достоинства. Будь у нее достаточно средств, она выкупила бы всех этих рабов и даровала всем им Свободу. Но у нее не было средств. Сама она была почти рабой своего отца и брата...
    Некоторые рабы знали ее и, помня о ее сердобольности, с мольбой протягивали к ней свои, закованные в цепи, руки. А она плакала... Плакала и бежала мимо...
                -//-
    Выйдя за городские стены города, Ревекка пришла к колодцу, который находился рядом с постоялым двором. Вокруг было еще несколько колодцев и постоялых дворов, принадлежащих богатейшим жителям Харрана. Этот  же постоялый двор и колодец принадлежали ее отцу и брату. Их слуги, жившие постоянно при постоялом дворе, как и всегда, радостно приветствовали Ревекку. Слуги  помнили о том, что Ревекка всегда защищала рабов, всегда вступалась за них и перед своим отцом, Вафуилом, и перед своим братом, Лаваном. А некоторые из слуг знали, что она несколько раз помогала рабам, приговоренным и к смертной казни, и к человеческому жертвоприношению, бежать в пустыню.
    Подойдя к глубокому колодцу и набрав в нем первый кувшин воды, Ревекка увидала приближающийся с юга-запада, со стороны пустыни, караван, состоящий  из десятка пыльных, усталых, измученных длительным  переходом по пустыне, верблюдов. Старый караванщик, такой же грязный и пыльный, также измученный длительной дорогой, как и его верблюды, обратился к Ревекке и попросил у нее воды. Ревекка ответила:
    - Пей, мой господин. Я и верблюдам твоим дам пить, пока не напьются...
    С этими словами Ревекка напоила караванщика. Затем она стала черпать воду из глубокого колодца и наполнять водой поилки для верблюдов, в то время как ошарашенный ее поведением караванщик удивленно глядел на Ревекку, вроде бы не служанку, вроде бы не рабыню, не в силах произнести ни слова...
               -//-
    .... Авраам лежал на своей постели, в своем шатре,  который внезапно стал таким пустым и неуютным, жестоко страдая от старческих болезней и депрессии. Да, он состарился... Это был уже не тот жизнерадостный, жизнелюбивый, моложавый старик, который совсем недавно лихо (в одиночку!) мог справиться с огромным стадом овец или волов. Теперь это был умудренный годами старец. На его седой голове не осталось ни одного темного волоса. Ни одного. И только глаза, все еще живые, все еще полные   неистребимого желания перевернуть верх дном весь этот брошенный Богом Мир, говорили о том, что это был тот самый Авраам, который не пожелал когда-то жить "как все", который ушел из городов в пустыню...
    Не годы, не старческие болезни, а именно депрессия, причиной которой стала смерть его любимой "Саррочки", сделала  седой его голову, сделала его шатер таким пустым и неуютным.
    Еще один покрытый сединой и морщинами старик, управляющий Авраама Елиазар, стоял рядом с ложем Авраама:
    - Ты звал меня, мой господин, - спросил Елизар Авраама.
   Задремавший было Авраам, медленно открыл глаза и с укоризной посмотрел на своего управляющего:
    - Ну, зачем ты так? Я же просил тебя обращаться ко мне  официально только в присутствии наших работников. На людях официальность нужна, чтобы сохранялись дисциплина и  порядок в становище. Но к чему эта официальность, когда мы наедине? Ты мой лучший друг и я давным-давно подарил тебе Свободу. Да и других  тоже никого не держу. Так им всем и передай...
    - Называть рабов работниками, будто они вольнонаемные – это, знаешь ли, чревато...
    - Знаю-знаю! И повторяю: я никого не держу, - ответил на это Авраам, махнув рукой, - Только свободный человек, только  знающий о своей Свободе человек, может хорошо работать. Раб на это не способен. Мои люди хорошо работают только потому, что знают: они могут уйти в любую минуту. Потому Господь  и благословляет и нас, и наши стада... Давай оставим наши вечные споры... Я давно понял: мне тебя не переубедить. Ты поймешь, что я прав, если Господь тебе откроет. Если не откроет - не поймешь...
    - Но ведь это безумие: верить в то, во что веришь ты! Все люди вокруг нас верят в многочисленных богов и богинь. У каждого города, каждого селения, каждого становища есть свои собственные боги. Никто во всем мире ничего не знает о твоем Едином  Безымянном Боге, сотворившим в начале времен Небо и Землю и все, что их наполняет!
    - Они знали... Но они забыли, - вздохнул Авраам.
    - Забыли о том, что все люди произошли от одной семейной пары, от Адама и Евы, которых создал твой Безымянный Бог Неба и Земли в начале времен? Забыли о том, что великий фараон и его последний раб, родившийся, проживший всю свою жалкую жизнь и сдохнувший, как собака, на медных рудниках - родственники? Забыли о том, что фараон и этот самый раб равны перед твоим Богом Неба и Земли?
    - Все! Прошу тебя, хватит спорить! Не хочешь верить: не верь! Ты мне лучше расскажи, как вообще дела на пастбищах?
    Елиазар нехотя послушался и сменил тему беседы:
    - Исаак, не смотря на свой юный возраст, прекрасно  сам справляется с управлением, как твоими людьми, так и твоими стадами. Он хороший мальчик. Он будет хорошим предводителем становища. Он хорошо усвоил все наши уроки, и мы ему, даже как советчики, увы, уже не нужны...
    Что же касается Исмаила, то я об этом разбойнике уже несколько недель ничего не слышал... Да и слышать ничего, признаться, не хочу!
    - Ну! Не надо так говорить о моем старшем сыне! Исмаил тоже  хороший мальчик. Очень хороший и очень умный! Спесив и заносчив? Да, есть немного... Но ты не забывай, что его мать - египтянка! Агарь, даже будучи рабыней, всегда смотрела на меня  свысока, с известной долей  пренебрежения, что ли... Так что Исмаил просто не мог получиться каким-то другим. Понимаешь? А какими будут его дети?! Ведь Агарь женила его на египтянке! Право, не знаю чего и ждать...
    Я долго думал... Я не желаю своему сыну Исааку чего-то подобного. Я должен его женить, и я знаю, где искать ему невесту...
    - Можно попробовать откочевать к границам Египта и среди его дочерей найти Исааку достойную жену, из хорошей,  благородной семьи...
    - Нет, нет и нет!!! - запротестовал Авраам, - Ты меня не слышишь, что ли?! Хватит с нас заносчивых,  спесивых египтянок, считающих, что их благородное происхождение и их египетская кровь дают им право смотреть на нас сверху вниз!
    Нет, мой друг. Мы не пойдем к границам Египта. Мы вообще никуда не пойдем: у нас слишком много дойного скота. Дойный скот может не выдержать такой большой переход... Ты один сходишь. Возьмешь несколько  слуг и верблюдов и пойдешь не на юг, а на северо-восток.  И среди моих  родственников, живущих в Харране, найдешь хорошую жену моему сыну. Кого-нибудь из внучек или правнучек моего отца Фарры. С ним, как и со мною,  когда-то тоже говорил сам Всевышний...
    Если честно, Елиазару было лень переть в такую даль, и он попытался было поспорить:
    - Но Египет гораздо ближе!
    "Какая, в самом деле, разница?! И египтянка может  стать покладистой женой. И дочь Харрана может оказаться спесивой и заносчивой".
    - А я сказал: "нет"! - внезапно рассердился Авраам, - это не покупка новых овец или волов для улучшения породы нашего скота! Речь идет о будущей жене моего любимого сына! Ты сейчас же поклянешься мне в том, что сходишь в Харран, чтобы найти жену Исааку среди моих тамошних родственников! Иначе, клянусь Небом, я  незамедлительно встану и сверну тебе шею!
    Произнося последние слова, Авраам приподнялся было над своей постелью на несколько мгновений, но потом вновь уронил голову на изголовье своего ложа. Силы покинули его: в порыве гнева он выдохся.
    Видя это, Елиазар улыбнулся,  сложил руки на груди и произнес:
    - Я не помню случая, чтобы и в лучшие твои годы у тебя получалось со мною справиться. А уж теперь и подавно не справишься!
    - Смеяться над старым, больным человеком?! А еще друг называется! - ответил Авраам с укоризной.
    Елиазар смутился:
    - Хорошо… Бог с вами со всеми… Я схожу в Харран.  Клянусь тебе в этом. Разумеется, я отвезу подарки и потенциальной невесте, и ее родным... (О, Небо! Вот ведь заданье! Я даже и не знаю, где искать эту невесту!) Но если ни одна девушка не захочет уйти со мною в пустыню? Что тогда? Ведь в становище Авраама все находятся добровольно, не так ли?
    - Тогда..., тогда ты будешь свободен от твоей клятвы,  - ответил Авраам вслух, а про себя подумал:
    "Она согласится! Разумеется,  она согласится! Господь еще ни разу меня не обманывал! И на этот раз не обманет!"
                -//-
    «О небо! Где я найду такую дуру, которая  пренебрежет всеми благами цивилизации и добровольно (!!!) отправится со мною в пустыню?! Где?!» - думал Елиазар, собираясь в дальнюю дорогу, - «Авраам... Он требует от меня невозможного! И  Исаака со мною не пустил! И так рассердился, когда я только на это намекнул! А ведь все было бы гораздо проще, будь со мною Исаак!»
    … «И взял раб из верблюдов господина своего десять верблюдов и пошел. В руках у него были также всякие сокровища господина его. Он встал и пошел в Месопотамию, в город Нахора,
    и остановил верблюдов вне города, у колодезя воды, под вечер, в то время, когда выходят женщины черпать воду,
    и сказал: Господи, Боже господина моего Авраама! пошли ее сегодня навстречу мне и сотвори милость с господином моим Авраамом;
    вот, я стою у источника воды, и дочери жителей города выходят черпать воду;
    и девица, которой я скажу: наклони кувшин твой, я напьюсь, и которая скажет мне: пей, я и верблюдам твоим дам пить, пока не напьются, – вот та, которую Ты назначил рабу Твоему Исааку; и по сему узнаю я, что Ты творишь милость с господином моим Авраамом.
    Еще не перестал он говорить в уме своем, и вот, вышла Ревекка, которая родилась от Вафуила, сына Милки, жены Нахора, брата Авраамова, и кувшин ее на плече ее;
    девица была прекрасна видом, дева, которой не познал муж. Она сошла к источнику, наполнила кувшин свой и пошла вверх.
    И побежал раб навстречу ей и сказал: дай мне испить немного воды из кувшина твоего.
    Она сказала: пей, господин мой. И тотчас спустила кувшин свой на руку свою и напоила его.
    И, когда напоила его, сказала: я стану черпать и для верблюдов твоих, пока не напьются все.
    И тотчас вылила воду из кувшина своего в поило и побежала опять к колодезю почерпнуть воды, и начерпала для всех верблюдов его.
    Человек тот смотрел на нее с изумлением в молчании, желая уразуметь, благословил ли Господь путь его, или нет…»
                -//-
    - Завтра, на рассвете, тебя и меня отправят на юго-запад, в пустыню, вместе с этим, пришедшим сегодня, караванщиком. Я все слышала, - сказала Ревекке ее служанка. - Твой брат Лаван, он продал тебя, моя госпожа. Как ты и предполагала…
    Ревекка сидела в своей комнате в каком-то оцепенении, не в силах произнести ни слова, не в силах пошевелиться. Ее служанка, как могла, пыталась утешить свою госпожу.
    - Расскажи, о чем еще они говорили, - едва различимым шепотом попросила Ревекка свою служанку.
    - Этот безумный караванщик Елиазар, он настаивает на том, что именно ты должна стать супругой его молодого господина, Исаака. На тебя, якобы, указал ему Безымянный Бог его старого господина, Авраама. Его старый господин, Авраам, совсем недавно похоронил свою любимую жену и теперь, боясь скорой смерти, хочет поскорее женить своего любимого сына…
    Они кочевники и живут в пустыне, занимаясь скотоводством…
    Об Аврааме вообще разное говорят: в Харране еще живы те, кто помнит, как он тут со всеми разругался и рассорился, а после ушел жить в пустыню...
    - А почему он разругался с жителями Харрана?
    - Да все потому же! Вбил себе в голову, что все наши многочисленные боги – ложны, что Бог - один, что Единый Безымянный Бог создал Небо и Землю и все, что их наполняет. Что этот самый Бог создал первых людей, мужчину и женщину и поселил их в Раю, а уже потом от них произошли все остальные люди. А потому все люди (представляешь? все!) равны перед его Богом...
   - Как красиво, - мечтательно прошептала Ревека. Ей нравилось все, что рассказывала ей служанка о её будущих родственниках. Ей не нравилось только одно – то, что ее продали. Продали и купили…
                -//-
    На следующий день рано утром караван был готов отправиться в обратную дорогу. Караванщик торопился, а Ревекка плакала, не в силах сдержать слез. Нет, она не хотела оставаться в доме продавших ее родственников. Но и уходить в пустыню, вслед за купившим ее караванщиком, против своей воли, ей тоже не хотелось.
    - Ну, а теперь самое главное, - сказал караванщик провожавшему его Лавану.
    - Самое главное уже произошло, - озабоченно и деловито произнес Лаван, - сделка состоялась! Её нельзя отменить! У нас, в Месопотамии, так дела не делаются!
    - Я не собираюсь отменять сделку, - сказал Елиазар, с презрением глядя на Лавана. За несколько часов общения с Лаваном Елиазар совершенно в нем разочаровался. А вот Ревекка, напротив, ему очень понравилась. Во-первых, потому что она действительно была весьма хороша собой. Во-вторых, потому что она оказалась на проверку очень скромной и воспитанной девушкой. Да еще и работящей вдобавок! Непросто напоить десяток верблюдов после перехода по пустыне. Она же черпала воду больше часа, черпала воду до тех пор, пока все верблюды Елиазара, наконец, не насытились…
    Ну а еще она понравилась Елиазару тем, что все расчетливо-циничные жители Харрана, и родные и не родные Ревекке люди, выражали бурную радость в связи с ее предполагаемым отъездом.
    "Раз она не по душе всем этим расчетливым, циничным негодяям - значит она действительно хороший человек! Значит, Господь и правда благословил мою дорогу!" - в очередной раз подумал Елиазар, а вслух сказал следующее:
    - Я не собираюсь отменять сделку. В любом случае ставшее вашим серебро и золото останется вашим. Но я должен спросить девушку, согласна ли она отправиться со мною в пустыню и стать женой моего юного господина, Исаака. В нашем становище все девушки выходят замуж только добровольно...
   Услышав последние слова Елиазара, Лаван встрепенулся, почуяв двойную выгоду: хорошо было бы отказать посланнику Исаака, не возвращая калыма, а Ревекку (разумеется, не бесплатно!) выдать замуж за кого-нибудь еще. Двойная выгода, однако! Как минимум!
    Впрочем, Лаван не успел ничего предпринять, так как подслушивавшая украдкой это разговор Ревекка выбежала во двор, где разговаривали Елиазар с Лаваном и, не обращая никакого внимания на брата, обратилась к Елиазару:
    - Но я никогда не видела твоего юного господина. Мне страшно! Понимаешь? Страшно! Вдруг после встречи с ним я пойму, что он мне не по душе?
    - Мой юный господин велел передать, что если он окажется тебе не по душе, и ты не захочешь выйти за него, ты сможешь вернуться сюда, к своим родным. Или сможешь жить в его становище на правах его сестры.
    Это были именно те слова, что так хотела услышать девушка!
    - Итак, ты согласна отправиться со мною в пустыню?
    Первобытный мир был еще так юн! Так юн и жесток! Где-то на севере еще бродили не успевшие исчезнуть мамонты и пещерные медведи. А люди в своей жестокости больше всего походили на этих диких зверей, чем на кого бы то ни было еще. Ничего не говорило о том, что через сотни лет мужчины все-таки начнут уважать мнение женщин, а не просто покупать их и продавать, меняя на красивые шкуры или дорогих скакунов. А у нее уже спрашивали согласия!
    - Ты согласна отправиться со мною в пустыню? 
    Лицо Ревекки засияло и, не смотря на громкие протесты своего брата, она ответила:
    - Я согласна!