Екатерина Ивановна. Часть 7

Чёрная, почти бессонная ночь незаметно забрезжила рассветом, рассвет сменился туманным сентябрьским утром, а долгожданное, не по-осеннему жаркое солнышко безжалостно расправилось с холодной, влажной пеленой. И снова, как вчера, как пять, десять, сто, триста дней назад, машина несла меня мимо глухого тёмно-зелёного забора, за которым желтел пластмассовым сайдингом домик, стоящий на месте бывшего бревенчатого дома Вани-Ковыля, мимо заколоченных ржавым железом остатков магазина, мимо двух берёзовых стволов и густо заросшего Лисьего верха...

Вся жизнь - дорога, в два конца, с утра - на работу, вечером - с работы. У каждого дорога своя, но почему-то так однообразно похожая на все остальные - туда... сюда... и снова - туда... сюда... Порой дороги  неожиданно пересекаются, кто-то с кем-то встречается, один раз и на всю жизнь, а кто-то лишь смертельно сталкивается на полной скорости, так и не заметив перекрёстка жизненных путей...

***

Наспех покидав в сумку рабочие вещи, никуда больше не заходя и ни с кем не встречаясь, я, всё-таки, успел тем же вечером трусливо сбежать в город на последнем автобусе, ещё не зная, что этот вонючий, грязно-коричневый "Пазик" станет последним надолго, на очень и очень много лет. Стройотряд и сразу снова институт, учёба, сессии, военные лагеря, снова стройотряд, пятый курс, госы, практика, диплом, защита, работа - начало бесконечной суеты, ставшей удобным оправданием надолго забыть обо всём на свете, с головой окунувшись в новую жизнь, новые события, новые страсти, поступки, отношения, эмоции. И Катька, и Лорка вместе с той глупой историей навсегда остались последним событием прошлой жизни, так больше ни разу не встретившись на моём новом и далеко не всегда блестящем жизненном пути.

Совхоз рухнул вместе с Советским союзом и перестройкой. Те, кто ещё хотел, мог и имел возможность работать, подались в город, остальные окопались в садах и огородах или захлебнулись в мутном потоке запрещённого законом алкоголя. Деревня, словно, вымерла. Стало страшно выходить из дома, встречаться, веселиться, даже разговаривать. Да и пойти было уже почти не к кому, каждый выживал в этом кошмаре, как мог. Моя деревенская жизнь превратилась в нечастое выслушивание печальных новостей за скудным домашним столом и уже переставшей лезть в горло горькой водкой.

За тем же столом и той же водкой я узнал, что Таечку похоронили в самом начале девяностых. Катька и Валька неожиданно появились в деревне, привезя мать из больницы с самым страшным диагнозом, ставящим на жизни последнюю точку, и два месяца не отходили от её кровати. Оставшись один, Ваня-Ковыль начал безбожно пить. Валька несколько раз увозила отца к себе в город, пыталась лечить, но каждый раз Ваня сбегал домой в деревню и снова упивался до белой горячки. Его так и нашли хмурым ноябрьским утром в своём саду, в одних трусах, окунутым с головой, по самый пояс, в бочку с водой, уже прихваченной первым ночным ледком.  Дом несколько лет простоял пустым и заколоченным, а потом появилась Валька с незнакомыми людьми и сказала, что, наконец-то, нашёлся покупатель...

***

Проезжая по той самой улице у школы, я почти до предела сбросил газ, не столько подсознательно пугаясь перебегающих через дорогу резвых учеников, сколько пристально глядя по сторонам в поисках золотисто-рыжих кудрявых волос. Нет, всё не то, всё, конечно же, так нелепо и по-детски глупо. Хотя, почему глупо? Почему я не могу зайти к старой деревенской подружке, просто так, поболтать о жизни и обо всех наших?   Ведь каждый, родившийся в деревне, как бы он ни старался убежать от себя в самый цивилизованный город, навсегда останется родившимся в деревне... Заваривая на работе традиционный утренний кофе, я уже подумывал, когда и как лучше всего забежать в школу, чтобы не отвлекать Катьку от работы, да и самому никуда уже не торопиться. Ведь, совсем не хотелось нарисоваться просто так, на пару минут, поздороваться, мило улыбнуться, спросить, как дела, и опять разбежаться на веки вечные.

Катька, теперь даже не Катька, а такая важная и всеми уважаемая учительница Екатерина Ивановна, не выходила из головы. Я представлял, какой увижу её, спустя столько лет, ведь мы расстались, когда ей было всего тринадцать. Сорок четыре года - возраст, когда женщина становится вкусной, потому что уже созрела. Я пытался думать о ней, как о взрослой женщине, и не мог. Для меня она оставалась всё той же худющей Катькой с рыжими кудряшками и никогда не унывающими, теми самыми, серо-буро-козявковыми глазами.

Дни снова полетели стремительно и незаметно, затягиваясь в бесконечную, постыло однообразную воронку бытия. Приближалась пятница, и я уже прикидывал, что лучше всего забежать в школу именно в пятницу, отпросившись с работы на пару часов пораньше. Ведь впереди выходные, и можно спокойно пригласить Катьку, хотя бы, в кафе, просто так, посидеть, поболтать, а, заодно, и скоротать вдвоём пятничный вечерок...

Экстренная поездка в один миг сорвала все радужные планы. Тащиться в преддверии выходных в дальний офис аж за восемьдесят километров от города совсем не хотелось, но работа есть работа, никуда от неё не деться. Надо срочно сделать то, что кроме меня, не сможет сделать никто, поэтому я должен ехать и делать.
Водитель выделенной для этой поездки машины сам предложил отправиться, как можно, раньше, без заезда на работу, чтобы в долгожданную пятницу успеть вернуться к обеду, и я с радостью согласился встать, как обычно, в шесть утра и выйти пешком на трассу, где он захватит меня по пути, а потом, также по пути, завезёт обратно домой.

Забыв, когда в последний раз оставлял машину вот так, у дома, я шёл сквозь утренний туман там, где не ходил пешком уже невероятное количество лет, шёл и пытался вспомнить а когда же, всё-таки, мои ноги последний раз топтали этот заросший травой луг, бывший совхозным полем, и по которому не так давно проложили до самой деревни широкую, асфальтированную дорогу? Наверное, когда мы пятнадцатилетними пацанами бегали с удочками  в соседнюю деревню к рыбхозовским прудам ловить втихарая карпушек для домашнего стола.

Чёрная сияющая "Тойота" уже тихо поджидала меня на обочине у поворота с трассы. Я достал из сумки новенький планшет, намереваясь с головой погрузиться в Интернет, чтобы на время дороги с наслаждением забыть всё окружающее и полностью отвлечься от всяческих мыслей. Но улетевшие в далёкую юность мозги сморило сладкой дрёмой, едва лишь большая машина мягко и стремительно полетела вперёд, унося меня всё дальше и дальше от города и от родного дома.

Как и ожидалось, неисправность оказалась знакомой. Неспешная работа заняла всего полчаса. Попив дежурного чаю и нагрузившись документами, ждавшими оказии для передачи в центральный офис, мы благополучно тронулись в обратный путь под ясным и совсем ещё не похожим на осеннее солнышком.
Мысль пришла сразу, едва планшет соединился с сетью. Ведь Иринка говорила, что Екатерина Ивановна пишет книги и получила какую-то премию... От поднявшегося вдруг волнения даже вспотели пальцы, скользящие по гладкому стеклу экрана в ожидании совершенно новой информации о рыжей Катьке.
Екатерин с Катькиной девичьей и простой фамилией оказалось очень много. Первая ссылка, вторая, третья, десятая, двадцатая... Всё не то, все не те. Поиск по литературной премии сразу же дал ссылку на небольшую статью двухлетней давности, в которой среди списка из десятка человек первой упоминалась некая Е.И. с совпадающей фамилией. И то, что в статье рассказывалось о конкурсе литературных произведений для детей, давало надежду верить, что это и есть та самая Катькина  премия.
Раскапывание информации о конкурсе и премии прервала неожиданно промелькнувшая в поисковике ссылка на самый крупный литературный сайт. Автор называл себя Екатериной Белкиной (*), но на крошечной страничке не было ни фото, ни какой-либо авторской информации о себе. Не став докапываться, почему поисковик вывел меня именно на эту Екатерину с незнакомой фамилией, я сразу перешёл к опубликованным произведениям. Их оказалось совсем немного, несколько коротких зарисовок под рубрикой "о детях",  все недавние, датированные этим летом. Самой первой в списке стояла сказка с забавным названием "Белочка и Кролик", и я тут же ткнул в неё пальцем.

***
" ...

Белочка и Кролик.

Посвящается Кролику.

Жила-была в одном далёком-далёком лесу маленькая Белочка. Была она самой обычной, с пушистым хвостиком и ушками, лишь шёрстка у Белочки была необычной. Шёрстка отливала ярким золотом, отчего все лесные жители жмурились, отворачивались и прогоняли Белочку - ну, зачем в дремучем лесу нужна такая яркая шёрстка? Не дай Бог, какой-нибудь злой хищник увидит, тогда всем  несдобровать! Белочка не обижалась на них, ведь она сама не могла понять, для чего природа дала ей такую неправильную шубку?..."

Сердце забилось сладким и трепетным волнением. Она! конечно же она, хоть и назвала себя какой-то Белкиной! А, может, это её фамилия по мужу? Я читал простые слова, уже видя перед собой маленькую рыжую Катьку, самозабвенно рассказывающую свою сказку о том, как Белочка встретила однажды Кролика с удивительными глазами цвета синего неба, как неожиданно влюбилась в него, но Кролик... Кролик, не заметив любовь маленькой золотой Белочки, увидел роскошную Чернобурку и тут же потерял свою Кроличью голову. Однажды Белочка тайком проведала, что Чернобурка - это вовсе не чернобурка, а перекрашенная серая Волчица. Белочка не знала, что делать, как ей теперь спасти от коварной хищницы глупого Кролика и свою любовь? Тогда она сама утащила чернобурую краску и покрасила свою золотую шубку в чернобурый цвет, чтобы Кролик заметил её и влюбился, забыв злую Волчицу. Но Кролик... Увидев выкрашенную Белочку, он подумал, что на него напала сумасшедшая грязная белка, очень испугался и убежал. Убежал из леса навсегда, да так, что Кроличьи пятки засверкали далеко, у самого горизонта...

Сердце сжималось от этой, обнажённо правдивой сказки мучительной, ноющей тоской, снова проваливаясь в ту давнюю историю и задаваясь одним лишь вопросом - зачем Катьке самой понадобилось возвращаться в далёкое детство? Ведь прошло уже столько десятков лет, уже прожита половина жизни, и прошлое осталось лишь прошлым, далёким, наивным, беспечно добрым, но, всё-таки, свершившимся прошлым.

Крашеная Волчица... Мысли понеслись уже не к Лорке, гораздо дальше, в ту глупую жизнь, которую я тщетно пытался теперь выжечь и вытереть из своей памяти. Выкрашенная в заботливую, пушисто-белую кошечку Волчица и волчата, разбежавшиеся из постылого логова. Катька права - кролику с волками не жить...

Сказка повела совсем отчаявшуюся Белочку к большому Лисьему оврагу, где жила очень старая и очень мудрая тётушка Лиса. Белочка спросила Лису, почему так получилось, что у неё золотая шубка, почему она полюбила Кролика с синими глазами, и что ей теперь делать?

"...

-- Тебя поцеловало Солнышко, моё милое дитя, -- сказала Лиса, -- Значит на свете есть тот, кого для тебя поцеловало Небо. Ты видишь - Небо и Солнышко неразлучны. Они любят друг друга и иногда целуют тех, кто им нравится, чтобы на земле множилась Любовь. Глаза твоего Кролика поцелованы Небом для тебя, моя крошка, значит он будет твоим. Так велено Небом и Солнцем. Жди его, ищи его, верь в свою судьбу, только не сдавайся и не вешай свой замечательный золотой хвостик. Запомни - путь к настоящей Любви никогда не бывает лёгким!
Белочка печально вздохнула и спросила:
-- Тётушка Лиса, у тебя тоже золотая шубка, значит и ты поцелована Солнышком?
-- Да,-- ответила старая Лиса.
-- А ты нашла того, кто для тебя поцелован Небом?
-- Нашла, -- совсем грустно ответила Лиса, -- Он жил далеко на севере, охранял от врагов нашу землю и его звали Хаски. Он был самым сильным, самым красивым и самым голубоглазым на свете псом. Настолько сильным и настолько красивым, что Небо забрало его к себе. Но наша студёная речка недавно шепнула мне, что уже совсем скоро мы снова встретимся, чтобы остаться друг с другом на вечные времена..."

Катькины сказочные слова защемили сердце почти до слёз. Ведь я совсем забыл, что у баб-Лизы, действительно, был муж, который служил зенитчиком и погиб в начале войны под Мурманском.

Сказка не успела закончится. Машина вдруг резко и стремительно дернулась вправо. В левое ухо влетел крик немолодого, имеющего тридцатилетний стаж работы, никогда не торопящегося и вечно невозмутимого водителя: "Куда, твою мать!!!??? Совсем о**ел??? Ёб..." Я даже не успел поднять голову от лежащего на коленях планшета...

Перед капотом мелькнули две белые дверцы, за ними длинный ряд столбиков отбойника, тут же яркая вспышка у глаз, дым, едкая вонь, два хлопка, глухой стук, летящее в лицо белое облако, шершавый, увесисто жёсткий удар в лоб, ремень, сдавивший грудь и плечо... Две мысли быстрее молнии пролетели в сжавшемся за тысячную доли секунды сердце, уже прекрасно знающем, что может произойти с ним в следующую тысячную долю секунды... "Неужели всё? А, может, пронесёт?"

Ноги зачем-то изо всех сил упёрлись в резиновый коврик.

Тишина... Мгновение, второе, третье... Только стучит сердце и тело осознаёт, что оно, кажется, цело, что голова мыслит, что нигде ничего не зажато, не болит, не давит, не мешает по-прежнему легко и свободно дышать... Это - или смерть, или всё обошлось без единой царапины.

Окончательно опадает выстрелившая в лицо белая подушка безопасности, водительская рука уже заботливо осаживает её перед моими глазами. Невыносимо яркое солнце, вздыбившийся и безжалостно искорёженный капот Тойоты, почти до половины смятая сбоку "девятка", уходящий вниз на десяток метров крутой откос, худой мужичок с окаменевшим лицом, смотрящий за край откоса, и первая улыбка облегчения - повезло... Кажется, все целы и невредимы... Слава Богу!

***

(*) Все совпадения с существующими авторами на всех, существующих в сети, литературных сайтах случайны и непреднамеренны.

Продолжение следует