Понаехали...

Понаехали! Житья не стало… Куда ни глянь – везде они! Улицы метут, во дворах убираются (а ведь чище стало!), асфальт кладут (а ведь лучше стало!), деревья сажают (а ведь зеленее стало!). Понаехали. И без них неплохо жили.

Одолеваемая этими невесёлыми мыслями, я шла по железнодорожному мосту и увидела паренька-узбека, стоящего с табличкой в руках: «Куплю швейную машину «Чайка», «Веритас», «Зингер» в любом состоянии». Ну прямо бог его послал! Стоит ведь новенькая «Чайка» с электроприводом, место зря занимает. Капризная очень, то ей нитки не нравятся, то материал не тот, каждый раз подлаживать-подкручивать приходится. Так что шью я на ручной, Подольского завода. Да и купить сейчас можно всё, это я раньше шила. Я подошла к пареньку…

… Войдя в квартиру, он снял ботинки, повесил на вешалку куртку, аккуратно пристроил шапчонку и робко спросил: «Идти – куда?..» (с ударением на втором слове). Я посмотрела на него. Замёрз, наверное, на мосту. Там ветер как в трубе дует, а на дворе зима… А он там с самого утра стоит! И проголодался, наверное. Сколько ему, интересно? Лет шестнадцать, наверное. Мальчишка. И как его одного в такую даль на заработки отправили… Что за мать у него?

- Мой руки и марш на кухню. «Чайка» никуда не улетит…

Через полчаса Умар, смолотив тарелку бараньего супа и две котлеты с жареной картошкой и напившись чаю со свежими ватрушками, потрошил мою бедную «Чайку» (впрочем, уже не мою: рассчитался он сразу). Паренёк оказался разговорчивым и неплохо говорил по-русски. На мой вопрос, где он так хорошо выучил язык, Умар широко улыбнулся: «Я к брату приехал. Брат на стройке работает, а меня не берут.Восемнадцати нет. Вот – машинки покупаю, брату помогаю, у него семья, трое детей, а работу не найти».

- А учиться не хочешь?

- Хочу. Очень! Программистом хочу стать. Только сначала поработаю, матери помогу, ещё сестренка у меня… Брат помогает, но у него семья. А отца у нас нет. Умер.

- И что, берут машинки? Они же б/ у, неужели у вас там новых нет?

- Нет. У нас ничего нет, - подтвердил Умар, сноровисто разбирая «Чайку». – Их хорошо берут: шить можно, заработать можно!

- Подожди, я тебе пакетик дам под винтики… А разбираешь – зачем?

- Перевозить удобнее: меньше места занимают, больше войдёт. Машиной перевозим, за машину платим, за бензин… На! Красивая! – Умар протянул мне брошку с янтарём, давно и безнадёжно утерянную. Надо же, в машинку провалилась! И ведь – не взял себе, вернул!

Провожали Умара как родного. Я помогла ему сесть в автобус с громоздкой тяжёлой «Чайкой». – Тебе хоть близко ехать? Довезёшь? Электропривод не потеряй!
- Близко! В Медведково живём с братом, как раз у дома остановка! – улыбнулся Умар. Я помахала ему рукой, он махнул в ответ…

Через несколько дней я снова шла через мост. На мосту со знакомой табличкой в руках стоял молодой мужчина, поразительно похожий на Умара. Я улыбнулась ему: «Хасан? Брату привет передай, был у нас недавно…»
Он улыбнулся в ответ. Что-то шевельнулось в моей душе. Я испытывала странные, противоречивые чувства: с одной стороны, оба были из тех, которые «понаехали». С другой – не хотелось обижать этих двоих привычным, расхожим словом.

Больше я никогда не встречала Умара и его брата. «Чайку» мою иногда вспоминаю. Кто-то сейчас шьёт на ней, добродушно ворча по-узбекски: «Капризная, ой капризная! То ей нитки не те, то ей материал не по нраву… Ой, капризная!..»