Сказочник

                Я старый сказочник, я  знаю много сказок,
                Про злых волков, про зайцев косоглазых,               
                Юрий Кукин
                А чукча не читатель, он что видит, то и пишет.
 

                Борис Гаврилин
                Сказочник
                или история одной неудавшейся семьи
               
                "Сказки о сказках, которые совсем не сказки"
                Монси. 2014г.


Спасибо Миша Каймачников. За то, что подарил тогда мне  маленький компик, на котором и написана эта небольшая история. В тот момент все пишущие приспособления почему-то поломались, и купить их было не за что. Спасибо, Миша, за поддержку словом и дружбой. Всем бы таких друзей!


                От автора.
Что я могу сказать об этих записях. Наверное, то, что книгой они не являются. В простой хронологии событий,  в которой они могли произойти - в реальности, - может быть так и случилось. Но мне кажется мир намного бодрее. Впрочем, эта история  никакая не история, и не история Золушки, - и таких в Америки сотни и тысячи. Они  происходят практически с каждым эмигрантом, при условии, что они не соглашаются быть таксистами, таскать  мешки или клеить на фрукты ценники. И опять, впрочем, – впрочем,  если тот, кто с этим не соглашается, и все – таки делает это на первых порах, все равно - рано или поздно добивается успеха. Главное быть самим собой, не предавать себя самого и никогда не сдаваться. Немного сумбурно, но попробуйте найти организованного эмигранта.

                От читателей.
Читается никак, и что тут нового? Просто на идише это называется «зындыкать» - по-русски - скулить. И результат всегда один – нет результата.
А вот, если отпустить и расслабиться, тогда желания начинают сбываться сами собой, или почти сами собой, только чуть-чуть нужно поработать. Часто – больше, чем чуть-чуть.
Я записала этот рассказ, потому что хотелось записать. Хватило одной ночи.
               
                IKEA.
А знаете что такое бесконечность? Правильно не знаете. Тогда съездите в  американский супермаркет мебели. И с первого раза почти гарантировано заблудитесь в лабиринтах огромного строения без видимых границ. В его холлах и выставочных залах, лестницах и переходах много всякой всячины, тупиков и галерей, в которых вы много чего увидите. До этого вы прилично побродите, по  такому же бесконечному паркингу в поисках входа, и потом, после нескольких часов блуждания в коллапсах и завихрениях мебельной промышленности, свободной мысли свободной страны, после долгих поисков выхода - выйдете наружу.
Уже много лет, когда мне становится плохо, я еду в американские бесконечности  и делаю покупки. В Америке это называется «шопинг». Это радует, отвлекает, но что-то все равно остается не приобретенным, чего-то на полках, витринах и подиумах нет, и, видимо никогда не будет. Но важно не это –  важен сам процесс поиска и покупки того, что вдруг окажется совсем, кстати, и крайне необходимо.
Я уже не молода, но чувствую себя очень хорошо, хотя за шесть лет до того, как случилась эта история, о которой я хочу рассказать, у меня нашли рак груди, и вопреки оспоренному моим отцом, тоже врачом, диагнозу, я сделала  операцию. Я удалила все, что связано с такими функциями, и, слава Богу, бодра и жизнерадостна до сих пор. Тогда мой бой-френд не соглашался стать религиозным, и я искала кошерный брак.  Мы встретились со Сказочником, решили поставить хупу.
 Он не желал ложиться в постель, в которой кто-то до него уже был. Он  рассказал мне легенду об Одиссее, который построил дом вокруг дерева, на котором у него с его женой была первая брачная ночь. Это была их святыня, их тайна, и их неприкосновенность, отгороженная от всего внешнего мира.
Дерева у нас с ним не было, и мы поехали в Айкею.
Он уверял, что сможет сделать кровать сам, и намного прочнее всех тех, что нам предлагали в магазине, но мне поначалу не верилось и мы так ничего и не выбрали.
 Выходя, обратили внимание на пожилую пару, которая, сделала покупки и в четыре руки толкала тележку с банками краски, реечками и  кульками к выходу. Им было, наверное, по восемьдесят и, скорее тележка  поддерживал их, а не они ее. Видно было, как довольны они собой, своим  днем и сделанными приобретениями, а еще больше они были довольны тем, что они вместе. Она держала его за локоть, а он явно опускал локоть пониже, чтоб ей было удобно
Я сказала тогда своему партнеру. –  Вот  бы так!
Он сказал:
– Так и будет!
                Обо мне.               
Вы знаете, кто такой в Америке врач? Совершенно верно, это тот, кто часто живет получше лоера или адвоката. Лоер – это юрист. Тем более, я врач рентгенолог в одной из самой престижных клиник мира. Я эмигрантка во втором колене. Может, не совсем так, но на первое колено не совсем тяну. Мой отец, тоже врач, приехал сюда тридцать лет назад,  когда мне было семнадцать. Я свободно владею английским и совершенно не забыла русский. Я хорошо помню Пушкина, Лермонтова, Блока, Толстого, всю школьную программу  и люблю литературу далеко за ее пределами. У меня квартира в центре города, которую я сдаю, у меня трехэтажный дом, в  тридцати минутах от работы у меня две новые машины. У меня  дочь и сын. Дочери двадцать и она изучает международное право в Вашингтоне, сын заканчивает последний класс школы, он редактор школьной газеты и большой умница. Мой бывший муж, последний мерзавец,  использовал мое случайное увлечение и отсудил детей в свою пользу четырнадцать лет назад. Тогда мои нервы не выдержали, психика подвела, и он использовал это – довел до стресса и депрессии, уложил меня в психушку и отобрал детей, – они большую часть недели живут у него. Это было давно. Теперь дочка навещает меня из столицы, а два дня  в неделю сын проводит у меня на своем этаже.
 Мой отец еврей, а мать полька.  Отцу девяносто и он тоже рентгенолог. Он застал Сталина и отсидел свои пять лет в Сибири. Но они все равно советские люди, хотя его дед был раввином.  Мне захотелось понять мир его родителей, и, шесть лет назад я пошла в синагогу, встретила очень умного раввина и приняла гиур. Без этого, наверное, мозги бы не выдержали. Я состоявшаяся женщина и успешный человек. У меня все есть. Я езжу в Европу, отдыхаю на Карибах, катаюсь на лыжах в Юте и Уистлере. За плечами Гарвард и длительная практика.
 
                Кто он?
Кто он? А я до сих пор не понимаю. Наверное, не знает этого и он сам. Вечный бродяга, искатель, неряха и грязнуля, но аккуратный и последовательный, когда это ему нужно. Мягкий и безвольный человек, который постоянно живет в сказке, иногда, и ненадолго, выныривая в реальную жизнь.
Я встретила его на семинаре иудаизма у одного очень известного в народе равва, того, которого ругают почти все остальные раввы, те, которые копаются в Гмаре, дни и ночи напролет сидят за Талмудом и учат масехты. Тот, о ком я говорю, с известным раввом большие друзья, и это, как раз непонятно почему, при их большой разности в суждениях и взглядах. Они всегда много разговаривают и советуются. Притом, что встречаются по разу в два, а то и в пять лет. Когда-то давно, когда у равва был застой и упадок в финансировании, Сказочник посоветовал ему писать книги, и сделать семинары платными, а главное, не изменить самому себе, учить, тех, кто приходит к религии в сознательном возрасте и давать то, что может дать им тот со своей математической степенью и феноменальной памятью.
Странно, Сказочник всегда был Сказочником, даже когда был спортсменом, когда временно стал художником, потом тренером. Потом  он был офицером, потом  пенсионером, снова художником и, на удивление, – психологом, немного раввином, плотником, столяром, сантехником. Но всегда, по совместительству со всем остальным, он писал, не оставляя клавиатуру маленького ноутика ни на минуту, и выстукивал на ней не от мира сего, сказки.
Тогда на семинаре, он подошел после выступления к равву и бесцеремонно, ломая молчание, как ледовую корку на озере, поставил вопрос. Мы ученики и слушатели, обычно не  осмеливаемся оспаривать и настаивать, - мы довольствуемся тем, что дают нам погруженные в мудрость. Этот же, Сказочник, знал проблему спора мудрецов изнутри, знал ее бесконечность, неограниченность и многогранность, он требовал получить еще одну грань понимания и знал, что имеет на это право, и получит ее через вопрос.
- Почему евреи заверяют Всевышнего у горы Синай: «Будем делать и понимать!»
И действительно, я задумалась, ведь так и бывает. Мы сначала делаем, а уж потом огорчаемся, что не подумали. Вот это-то он и имел в виду, а не то, что мы всегда принимаем как приказ «Делать»,  не ставя под сомнения ни один вывод переданных нам приказаний  Высших Сил.

               
                Почему?
-   Почему мы сначала делаем, а потом  понимаем? - Спросила я? – И отвечать стал не раввин, а Сказочник.
- Все просто и не совсем так, объясняет классический Талмуд и традиционные раввины. Хотя, если заглянуть в комментарии кабалистов, то приблизительно таким простым объяснение и будет. Вспомните, много ли мы думаем, когда принимаем решение, а времени совершенно нет. По сути, времени у нас никогда нет, и живя обычную жизнь, мы всегда сначала что-то делаем и только, потом огорчаемся, что могли бы перед этим подумать. Только немногие, зная о таком своем врожденном недостатке, дают себе обязательство посчитать до десяти. Но все равно в случае обычного бытового или непредвиденного внешнего конфликта, сначала мы отвечаем, действуем, а уже потом оправдываем свое действие. Из этого следует, что мы люди – существа в большей степени эмоциональные и  интуитивные, спонтанные и запрограммированные на определенный адекват взаимодействия с внешней средой. Но Всевышний дал нам свободу выбора и  она-то и заключается в «раз-два-три-четыре-пять...» Стоит нам подумать, и не спешить с реакцией, как возникает, как минимум, два варианта, и часто, нет, - почти всегда, - взаимоисключающие.  И вот тут-то мы теряемся и не знаем, за какой из них принять на себя ответственность.  А животные не думают – он  делают.
Вы же знаете, человек это животное не только прямоходящее, но и думающее.
Мудрецы говорят, что все решения человека не верны. И относительно Абсолютного Всевышнего, это верно, - Его точности ни один человек достичь не может, а вот  стремление к этому, путь приближения, - есть, и он как раз в «раз-два-три... десять». Мы, уяснив свою неправоту, задолго перед принятием решения, даже, не зная какие из них нам понадобятся, начинаем набирать перечень возможных ответов, на предполагаемые ответы, а так как опыта не имеем, собираем и изучаем опыт поколений с наиболее позитивными результатами. Тогда, когда  мы попадаем в трудное положение и нужно действовать, вспоминая – «Будем делать и понимать...», мы, во-первых, –  стараемся делать, как говорит нам опыт наших предков, во-вторых, и перед первым – останавливаемся, зная, что ошибемся.
И так, все просто, –  для того чтобы меньше ошибаться нам, нужно всего на всего помнить, что ошибаемся мы всегда, но больше когда спешим. И улыбнитесь – человек, не улыбающийся своим промахам, не совсем еще состоявшийся человек.
Мне нужно было найти Сойфера, чтобы проверить тефелин моего сына, и я спросила его об этом. Он ответил, что будет рад помочь, и отведет к такому, благо в его городе, евреев больше чем жителей, от того что многие считают себя дважды евреями. Авторитетных Сойферов в городе Сказочника было много.
На завтра он встретил меня в возле ешивы, в которой каждое утро молился и учился. Мы поехали к писцу Торы, и я оставила у него мезузы со всего моего дома на проверку и тефелин сына.  Сын обещал скоро сделать гиур, а пока кошерные филактерии пусть ждут своего часа.
 Он отвез меня на кладбище к могиле Рыбницкого ребе и сказал, что обычно все желания, произнесенные на могилах цадиков, сбываются. Я, ни с того ни с сего, попросила  цадика стать его женой.
 
                Озеро.               
Через неделю мы встретились вновь, я придумала причину, что еду мимо его городка, мы забрали от Сойфера тефелин моего сына и пожарили барбекю на берегу красивого озера. Тут он признался, что мечтает о месте на таком же озере, где сможет жить и работать, писать свои сказки и принимать людей, у которых проблемы и трудности, разговаривать с ними и помогать. Я сказала, что знаю такое место, и мои друзья имеют домик на берегу лесного озера, что они давно меня туда приглашают и, например, следующие выходные можно провести там уикенд.
Знаете, Тора повторяется. Промните, как появляется на свет Ишмаэль. Сара «рожает» его через так называемо «суррогатную мать». Так поступила и моя подруга -  двоих детей выносила для нее китаянка, которая и до сих пор является управляющей всего их с мужем имущества. Может, где-то в мире это было бы странным, но в Америке случаются вещи намного удивительней. К моим друзьям на озеро мы и поехали в гости.
Каждый день мы по два раза плавали с ним на другой берег. Он смеялся, увидев меня в костюме для плаванья. Кошерный бронежилет в полный рост – шутил он. Мы ходили на каяках в дальние уголки плесов, залазили в заросли камыша, смотрели уток, дружили со звездами. Знаете, когда останавливаешь каяк посреди спокойной воды в полночь, кажется что небо и над тобой, и под тобой, и справа, и слева, и впереди и сзади. И ты посреди него. Он много рассказывал о себе, и я удивлялась, как странно умещалось в нем множество вещей для обычного человека несовместимых. Предложение он мне так и не сделал, уж больно точно понимал положение свежего эмигранта, без денег, без языка и, по сути, еще без ничего.
Однажды он напился и ушел на пирс спать, - так и пробыл там до рассвета, утром мы уезжали. Я заказала ему билет по интернету, на вечерний автобус, но в пути нас застал такой дождь, что пришлось его пережидать. В результате опоздание и мы приехали ко мне домой, я предложила ему переночевать у меня. Он отказывался, но, в конце концов, постелил себе в холе, почти у выхода, открыл дверь, а мне приказал быть в своей комнате наверху. Смешной –  мы же взрослые люди.

                Не по закону.
Я спустилась к нему в полночь, взяла за руку и отвела к себе. Он сопротивлялся, но в окно не выпрыгнул, только бубнил, отвечаю ли я за свои поступки. Глупый мальчишка.
Это было то, чего я ждала от мужчины много-много лет. Он был ласков и нежен, долог и мелодичен, но мне приходилось дожидаться его действий и все время приглашать его к себе. Так, наверное, бывает в его сказках, и он писал следующую, в которой я была принцессой. Я удивлялась себе, будучи, как бы кастированной, я вновь чувствовала, горела и желала.
Потом он встал, взял свой бумажник открыл его, показал мне  все документы, паспорт, гринкард, права, банковскую карточку и сказал, что больше у него ничего нет. Он поднял все это три раза над головой, произнес какие-то слова на иврите. Я запомнила только «Некудешес ли...», «этим ты посвящаешься мне.  Спросил, согласна ли я быть его женой?»  Он сел за стол и написал. «Я  такой-то, такой-то, беру в жены такую-то, такую-то и обязуюсь всем своим имуществом и жизнью отвечать за неё, за ее быт и здоровье». Он сказал, что это не по правилам, и что мудрецы давно расписали, как должно все происходить и как должна быть составлена клуба. Два свидетеля, потом десять, - но то, что произошло сейчас, соответствует всем изначальным правилам, а он им подчиняется безоговорочно и, в первую очередь, им. Завтра или в ближайшее время мы должны сделать все так, как установили мудрецы. Я согласилась. Пусть пишет, а я буду работать, денег у меня хватит. Тот с кем я жила до этого, только жил рядом, и отношений у меня не было с ним уже около года, он был не соблюдающий еврей и мои попытки привести его в синагогу ничего не дали. Теперь все будет по правилам. На это он тоже согласился, ведь по медицинским показаниям у меня уже не могло быть детей, и ждать три месяца нам было не нужно.
Утром я поставила Сказочнику  условие, что выйду за него замуж, но он должен дать обещание, даст мне гет, по первому  моему требованию. Сказал – даст, но не для этого женится.
                Мои родители против.
 Мои родители были против. Но виноват был он сам. Кто бы их спрашивал. Я уже давно перестала обращаться к ним за советом. Еще не было случая, чтобы они меня поддержали, но я согласилась на его убеждения, что нужно спросить их разрешения. Вот сам и нарвался, - я же знала, что кроме крика и доводов против, ничего от них не услышу. Так было всегда. Но я все равно сделаю по-своему.
Моему отцу послезавтра девяносто. Неплохо, для человека пять лет валившего тайгу в Сибири. Кстати, вы не заметили, что почти все, пережившие концлагеря и репрессии – долгожители. От чего это? Может, уже по-другому перестроены все функции организма, и все органы не обращают внимания на то, что для нас обыкновенных людей - проблемы и трудности. Моей матери семьдесят три. И она очень бодрая женщина, командующая всеми возможными парадами и учениями и круглая дура! Своими вечными наставлениями, криками и приказами, полностью подавила психику брата, а я вовремя ушла из дома.
Я откошеровала плиту, отец зажег газ, пожарили курицу, принесли из кошерного отдела закуски и салаты,  - но все насмарку. Через пять минут степенного разговора мать заявила, что он не устроен, что его язык не позволит ему найти работу, что писательский труд в Америке не в цене. Отец, включился и сказал, что Сказочник врет, и что по званию он не полковник, и у него нет диплома психолога, и то, что у него была практика и ученики – все это выдумки и фантазии. Он выдержал, спокойно досидел до конца обеда, и мы уехали в съемную квартиру. Он спросил меня:
- Ты понимаешь, что против  нашего брака самые близкие тебе люди, и, как бы ты не хотела, они такими останутся, поменять - ни их, ни их мнение не удастся. Больше того – они правы практически во всем. Он процитировал отца, будто присутствовал при всех его высказываниях: - «У него схемный подвальчик, статус и социал беженца, - и ни какого языка. Он подрабатывает горнолыжным инструктором, тренирует группу карате, но его травмированные ноги долго не выдержат, глаза слабеют, руки уже не так сильны и даже починить кому-то кран или унитаз, становится для него проблемой. Остается только писать, но он и это может делать только на русском, и в Америке его как писателя не знают. В Америке никого не знают как писателя. Он вряд ли выиграет гонку за признание, но уже больше ничего, кроме изучения Торы и комментариев к ней он делать не будет. – Отец вторил,  - Я  видел таких в лагерях. Зачем тебе старик? Ты молодая женщина, и ты не захочешь за ним ухаживать. Через пару лет ему дадут возрастной социал, он получит государственную квартиру и на него одного ему будет достаточно, но не тебе», - Он говорил, но я его не слушала. Я его не слышала.  Сказочник пристально посмотрел на меня. В его глазах стоял вопрос.
Я заявила:
- Моих денег хватит на двоих! Ты только сиди и пиши. Ты можешь создавать общину, читать лекции, консультировать людей.
Он улыбнулся и поверил, – Дождешься ли?
Родители звонили неоднократно. Раз за разом мать убеждала меня в очередной ошибке, несерьезности и поспешности. Я была тверда и уверена, что все получится, и я буду женой писателя, того, - чье мнение авторитет для моего раввина.
      
                Стакан.               
Тут, совершенно некстати, в эту историю вливается Стакан. Стакан – это мой начальник Чарльз. Странная фамилия. Наверное, родственная фужеру, бокалу, рюмке и  стопке. Фамилия, предназначенная для того, чтоб в нее сначала что-то наливали, а потом употребляли, и делали это опять и опять. Так и со Стаканом. Его начальство в его вливает, но он, вместо того, чтобы вливать в нас, - все свое нутро на нас  выливает, можно сказать опорожняет.
Я хороший работник, даже очень. За время, когда другие врачи просматривают двадцать-сорок рентгенов, я успеваю проанализировать и надиктовать на компьютер выводы по девяноста-ста снимкам. Так устроена наша система, что то, что мы делаем, просматривает еще одна служба. Если ты ошибся – можно поплатиться работой. Даром деньги не платят. Но у нас своя круговая порука. Кто-то с кем-то учился, кто-то с кем-то дружит. Как везде. В «верхах» всегда есть знакомые. При малейшей возможности, заметив неточность, друзья звонят «вниз» и просят переделать.
Еще до Сказочника Стакан устроил мне персональный террор, - теперь он усилился. Он стал приходить на работу раньше и просматривать  наши выводы до передачи «наверх». Я получила предупреждение, потом Стакан стал хронометрировать мое время, и почему-то только мое. Когда появился Сказочник, оно мне понадобилось.
Террор  усилился. Стакан предложил написать заявление об уходе. Но все равно – фактов у него не было. Подруга сказала, что он завидует моему свадебному настроению и имел на меня виды. Сказочник сказал ничего не делать, быть предельно внимательной, аккуратной, пунктуальной, смотреть в день не девяносто снимков, а как положено  моей квалификации – сорок, не спорить, и, ни в коем случае, не подписывать никаких бумаг, даже с обещанием уволиться через год.
               
                Свадьба.               
Мы назначили день свадьбы, расходы взяли пополам он сказал, что имел еще немного старых запасов в несколько тысяч долларов, остальное оплатила я. Я выписала чек, чтоб он поменял свой старый «вен», в котором иногда ночевал, на более приличную «субару». Меня эти четыре тысячи никак не огорчали и не наносили убытка. Все складывалось легко и быстро.
Но не совсем так, и не так  все было гладко. Мой местный равв, не тот, кто был и его и моим учителем, а тот у которого я выросла, как еврейка,  предупредил меня, что нужно подождать три месяца: нужно созвониться с тем раввом в какую синагогу он ходит. В конце концов, он опять предложил, что найдет мне шидух, куда более приемлемый и кандидата, куда более состоятельного. А я ему колумбийский вариант вспомнила, кандидатов с пейсами и в штраймлах. Он сделал паузу, и он больше ничего не предлагал. Он созвонился с его раввом, услышал только все самое хорошее и даже согласился сам поставить хупу. Назначили день.
 Сказочник все-таки уговорил моих родителей приехать.
Даже сегодня мои друзья говорят, что такой веселой и сытной свадьбы не видели и не пробовали. Никого из ее светских гостей не смутили танцы на женской и мужской половинах. Никого не смутили  веселящиеся ортодоксы, заводная молодежь из ешивы и степенные раввы за главным столом. Только мою мать приходилось все время одергивать.


                Горы.               
Горка была самой рядовой. Мне после Колорадо, Юты и Тахо, все здесь казалось игрушечным и не настоящим. Он в прошлом году подтвердил свой титул горнолыжного тренера и получил разрешение на работу инструктором. Там, у себя в России, он имел партнерство с владельцами очень дорогой эксклюзивной базы высоко-высоко в горах. Там у него была клиентура, которая приезжала на такой симбиоз спорта и психологии. Прекрасное обслуживание, уединение, отличные уроки по горным лыжам и работа с профессиональным психологом. Здесь за такое платят бешеные деньги. Он надеялся в Америке повторить то же самое, только уже на собственной базе.
Но в Америке все трудно. Здесь все умные - и все делают бизнес. В первый год они с другом снимали дом в горах, - к ним приехали несколько человек, в остальное время он работал инструктором на владельцев резорта. Я предложила ему заменить мою ежегодную поездку в Юту или Ванкувер,  на рент дома  на его горке. Он долго думал, но согласился.
 Вроде все пошло хорошо. Моим детям понравилось. Они  приехали с друзьями и провели вместе несколько хороших вечеров. После Колорадо, это конечно холмики, и все же. Приехали  несколько его друзей, правда их деньги не оплатили и половины рента. Он восполнял недостачу своим инструкторством, но на бизнесмена явно не тянул.
Потом случилось неприятное. Его выгнали с работы. В один прекрасный день ему дали сводную группу подростков, пять из них были израильтяне, шестой мальчик был арабчонок. Он и потерялся в конце занятия. Папа мальчика рассердился и обвинил Сказочника в халатности. Руководство тут же удовлетворило  претензии папы.
Он переехал на  другую горку возле его городка. Его там приняли  с радостью. Его уровень преподавания был действительно высок, а на большой горе, это не так было заметно.
С рентом мы пролетели. С Ютой я тоже. Он старался как-то восполнить все потери, но это же копейки в моем бюджете. Он не писал, - вернее ничего мне не показывал, Я перевела через интернет его первую книжку, мы искали  издательство для первой и второй. Везде были задержки, он хотел еще одной правки и корректуры, он ждал интервью в русской газете, ему нужна была реклама, но его никто здесь не знал, и знать не хотели. Он носился из одного города в другой, от горки к дому, что-то пытался сделать, строил из дуба кровать нам в верхнюю спальню, «сэкономил» пять тысяч на ремонте кондиционера, но мне было бы проще выплатить эту сумму и не видеть две недели разобранный потолок.
Зима закончилась, и стало ясно, что он латает «Тришкин кафтан». Он старался что-то построить, сделать новую комнату над гаражом, по вечерам что-то писал, а утро проводил в синагоге. У него появился ученик, потом второй, его приветливо встретили все прихожане моего шула, мои друзья тоже вроде приняли его, но он давал какие-то странные и непохожие комментарии, его выводы опирались на мудрецов, которых мы  не учили. Мои родители встречаться с нами не хотели. Вдруг я поймала себя на том, что повышаю голос и тоже не хочу с ним встречаться.
Он сказал:
- Помнишь, я предупредил тебя, никогда не надо на меня не кричать, сел в машину и уехал.
Он написал мне, что не бросает меня, просто очень боится повысить голос в ответ.
Так повторилось несколько раз. Работу он не искал, предложение  рабая использовать  нижний этаж синагоги  под место проведения тренировок - не принял. Он сказал, что здесь никто всерьез заниматься  боевыми искусствами не хочет, и он боится, что подведет тех, кто все-таки на него понадеется. Его ноги могли подвести его. Мне становилось не по себе. Я заезжала после работы в спортзал и там задерживалась. Он что-то продолжал строить, воздвигать, ложился в постель с запахом красок и стружки.  Я выходила замуж за писателя, а его как раз видно не было. Рядом был строитель. Он все-таки пытался что-то пересказать из своих записей, даже, наконец, показал мне несколько сказок. Но все это было непонятно, сыро и  не по-американски.
Горка кончилась, теперь кончалась наша любовь. Да, в общем, и не начиналась.

                Безделье.
Безделье стало его занятием. Как можно жить на те деньги, которые скудно выделяет на тебя государство и любящая тебя женщина – это признак лени! От чего позволительно считать, что починка унитаза, установка водопровода и работа по дому может обеспечить жизнь? Для этой работы можно всегда кого-то нанять. Как можно не учиться на программиста, врача или другого высококвалифицированного спеца. Ну ладно, человек может  возомнить себя учителем, но нужно закончить университет и получить место в престижном колледже. Как можно сидеть часами в интернете, марать листы виртуальной бумаги и переписываться с такими же, как он. Если ты писатель – ты должен издаваться, а если не издаешься – то какой же ты писатель?
Он ездил в горы, учил кататься, но, наверное, больше катался сам, Он спорил с американскими методиками и доказывал, что они не совершенны, написал учебник – потом его уволили. Он  заливал бензин в бак машины с моей кредитной карточки, тратил мои деньги на материалы и пытался построить кабинет над гаражом. Он говорил, что консультировался с раввинами и ему сказали, что деньги жены - это деньги мужа. Но это не архаический мир и мы в двадцатом веке. Зачем-то ему нужен был отдельно стоящий домик, вернее "халабуда" с винтовой лестницей и душем под рукой. Он тупо продолжал строить кабинет над гаражом во дворе. Неужели нельзя было использовать уже имеющийся огромный дом. Его носило на берег океана, он устраивался на парапете, выкладывал свой дряхлый ноутбучок и опять что-то там строчил. Он купил принтер и на коленях собирал брошюрки. Получалось - как у ребенка – далекое подобие издания, но он приходил с этим и радовался.  Все, что он читал мне, было не завершенное, с ошибками и пробелами. Когда оно приходило в норму, оно переставало быть интересным. Он разжигал на заднем дворе костерок и жарил на открытом огне сосиски. Ведь был гриль и мясо. И это опасно,  и могут приехать пожарные и оштрафовать.
Я привыкла к точности и порядку, у всего есть порядок. Красота дело относительное и для этого есть профессиональные художники, однажды я детально проанализировала его рассказ – он обиделся и сказал: «Как ты думаешь, если нас разбирают на части с  искренней целью улучшить – нам это идет на пользу? Мы должны радоваться? Потом он с сожалением добавил: «в мире один процент шутов, остальные умные люди».
 В свой собственный дом мне не хотелось возвращаться. Он готовил шаббаты и бесконечно пачкал кухонную плиту, он  накрывал на стол и все время оставлял следы на полу. Он даже умывался не качественно – запах тела все время присутствовал. Неужели было жалко мыла. Не думаю, что на мыло у него не хватало денег. Он просто забывал о самых простых вещах. Он покупал цветы, зная, что я их не люблю. Он напоминал, что нужно поговорить с родителями, зная, что я не общаюсь с ними. Он настаивал, и сам формировал их нападки на него самого. Он, раз за разом, просил позвонить друзьям и справится о здоровье. В Америке не принято беспокоить людей так часто. Странный - он все делал нерационально и безруко.
Он не искал спортзал, в который его взяли бы тренером. Он не шел на курсы языка, копаясь сам в самоучителе английского.
Я стала заставать его лежащим на диване и читающим книгу, мог бы и работать.
А внешне все было хорошо. Наши знакомые не замечали его отрешенности - с ними у него находились удивительно странные темы для разговоров. Он даже давал какие-то комментарии на Тору. Что-то опять записывал, черкал, печатал, выбрасывал. Правда, те, с кем я дружила, все время одерживали верх в полемике с ним, и он уступал, замолкал, вроде как сдавался. Мужчина из него получался никакой, хотя в постели было как раз наоборот, и мне уже стали надоедать его постоянные желания. Я подсмотрела: в его документах действительно значилось: «полковник милиции, начальник отдела боевой и специальной подготовки, управления по борьбе с  организованной преступностью». Неужели эта Украина такая отсталая и бездарная, что в ней служат такие хлипкие офицеры? Мне совершенно непонятно, почему его называли «сенсей» те, к кому он привозил меня в гости, кому он давал частные уроки до нашего знакомства в городке, откуда я его забрала? 
 Так прошел год. Глупый  и бестолковый год. Он оспаривал моего раввина, и его возмущало, что он дал выступать женщинам в мужском собрании на уроке между минхой и маривом. Он спорил с Ребе: «Тания великая книга, но... не единственная, не главная и не первая».
 Мне это совершенно не нравилось. Результата не было. За мои деньги я могла бы иметь куда больше.
Он уходил в шесть, приходил в двенадцать  – учился с единственным учеником, обанкротившимся Фимой, который три года сидел в депрессии у жены на шее. Абсурд какой-то! Общаться с неудачником значит самому им стать.
Он ни с кем не воевал, никому ничего не доказывал, даже мне огрызаться перестал. Прав был папа, что никакой он не полковник, и никакого спецподразделения, на самом деле, не было. Да таких там  и не держат. Его просто выгнали, и он сбежал в Америку.
Чем дальше, тем больше он замыкался, мы начали спать в разных комнатах, он подолгу уезжал в свой город, где была его ешива, и он оставил за собой маленькую комнатушку в бейсмете у какого то «великого» раввина. Он просил гостей на шаббат, я их не любила. Стало понятным – мы разные, абсолютно разные, но я все, же соглашалась пробовать говорить с раввинами.
               
               
                Фима.
Фима – это тот обанкротившийся бизнесмен, с которым учился по утрам Сказочник.
Фимина жена тянула его на себе уже третий год. После суда, когда его чудом не посадили, а выставили шестьсот тысяч штрафа, он  впал в глубокую депрессию, курил, валялся на диване, читал и ходил в синагогу.
Фимина жена Адель, бывшая чемпионка страны по фехтованию, организовала детский садик в бейсменте их огромного дома, шила бальные платья, давала частные уроки, и они как-то тянули этот воз, вместе с двумя старыми мамами и одним папой в доме престарелых. Странная женщина эта Адель.
Фима перебирал предложения на работу от своих друзей, думал что-то организовать, но из-за того, что состав его преступления упирался в обман государства – везде были «вилы». Отходить он стал только после уроков со Сказочником.
Наш раввин попросил меня дать на синагогу цдаку в пять тысяч, а он поможет Фиме. Я выписала чек, тем более, что эта сумма списывается с налогов.
В эпоху достатка Фима делал благотворительность направо и налево и часто это были значительные суммы, по крайней мере, намного превышающие мои пять тысяч.
Однажды Сказочник открыл сидур, так называется наш сборник молитв, и показал Фиме первую страницу. Первым в списке спонсоров стоял Ефим Штрайман. Фима никогда не интересовался, куда идут его деньги, отданные на благотворительность...
Фима бросил курить. Сказочник сказал, что он ежедневно ворует у жены и у семьи по десять долларов. Потом Сказочник научил его каждый день в одно и то же время стоять на одной ножке одну минуту. Есть такое треннинговое упражнение на обязательность и ответственность. Потом они  дали обещание, что Фима  каждый  вечер будет приносить в дом не менее ста долларов. Фима сел на такси и принес в день двести. К нему вернулись друзья, он снова стал душой компании, хотя приезжал  с работы  в три-четыре утра.
Сказочник все-таки умел лечить людей, умел их учить, но он никак не мог вылечить себя и ничему себя самого так и не научил. От предложения Фимы таксовать вместе – он отказался.

                Раввины.
Первым моим религиозным другом был мой равв, тот, который немного говорил по-русски. По сути, именно его родители, сорок лет назад, бежавшие из России, создали в нашем городе еврейство. Не они первые, но и не последние. Стать раввином пожелал он один, единственный из их восьмерых детей. Большинство уехало жить в Израиль, один работал в Канаде, а старший с семьей давно обосновался в Израиле.
Когда мне было худо, когда меня резали, он приютил меня, много разговаривал, и я поняла, что, если есть милосердие, то оно у нас, у евреев. Вот тогда я сделала гиур, и тогда стала спонсором его шула.
 Он поставил нам хупу. На свадьбе немного поспорил с сыном Скволинского ребе, по поводу составления ктубы – но отстоял свое мнение, и мы благополучно стали мужем и женой.
Сказочник сильно обидел моего ребе. Он заявил, что предпочитает делать шаббаты у себя в доме, есть собственный чолнт, и резать халу, испеченную собственной женой, что Кидуш приносит мир в дом, а гости дают благословение. Равв ответил: Пусть  он делает, как хочет, а у него и без Сказочника гостей хватает.
Когда у нас начались разлады, мы пришли к моему равву на разговор. Сказочник опять за свое, - за шаббес в доме и за гостей. Но, я же много лет была на шаббатах или у ребе, или у друзей, у Левы с Инкой или у Саши со Светой. Почему я должна была менять свои привычки?
- Так бывает, - Сказал равв,  - Не всегда люди подходят друг другу, и могут что-то построить. Подождите три месяца – потом придете снова. И хорошо бы Сказочнику найти работу, а я скажу, чтоб ребецн научила тебя печь халы.
Через год мой равв помогал мне оформить обращение в суд за гетом.
 
Тот израильский равв, на семинаре которого мы познакомились, снова приехал в Америку, и мы решили посоветоваться с ним. Мы уже спали  в разных комнатах, - к раву ехали молча.
Надо сказать Сказочник, водил машину как, «Б-г». но «Б-г»  почему-то заторможенный. Все время ездил по правилам, зевал «окна» и места, где можно было «протиснуться» - говорил: «Нет  денег на американские штрафы». Но наступали моменты, когда я понимала, дай ему волю, они вместе с машиной могут оторваться от хайвея, сделать весь комплекс фигур высшего пилотажа и точнехонько вернуться в точку взлета, никого при этом не побеспокоив. Он знал машину, и машина знала его, - это как конь, - всегда чувствует уверенного седока, и никаких «шенкелей» не надо. Он всегда приезжал быстрее меня.
Мы снова поехали на семинар к тому равву, у которого познакомились.
Я сказала, что буду ночевать у друзей, он сказал, что остановится у своего молодого знакомого равва из этого города.  Молодой парень – программист, которого попросили быть раввом, за феноменальную память, неукоснительное соблюдение и девять детей, теперь уже, наверное, больше. Мне это странно, хотя вообще я согласна, кто согласен жить в вечной кутерьме и беспорядке, пусть живет. В глубине души я почувствовала, что, пригласи Сказочник меня переночевать у своего равва, я бы согласилась. Он не додумался. Тупица!
 Семинар прошел, как всегда на «ура!». Равв, выросший в Украине, перечитавший всю возможную фантастку и с блеском закончивший мехмат, а потом в Израиле «Технион», всегда держал публику в напряжении. Он интересен, многообразен, артистичен и учен. Многие обязаны ему возвращением к религии их предков, может и я одна из них.
 И опять мой с раввом - поссорился. Уже со своим другом, нашим израильским раввом. Он напомнил ему фразу из лекции и сказал: «Тот, кто сказал «Я», - уже отрезал себя от Всевышнего». Равв промолчал. Потом, когда мы четыре часа рулили в мой город, где у равва был следующий семинар, равв предложил: «А не переехать ли вам, друзья, в Израиль и не построить ли там дом». Сказочник мотнул головой, он уже был на излете, пять утра, два переезда и я в придачу, - он почти спал. - В Израиле я никогда не заработаю столько денег, сколько в Америке – сказала я.
 Что-то стало у нас улучшаться, он перестал покупать цветы, мы ходили в гости, он нашел своему молодому равву хороший вен, помог купить нескольким друзьям машины, что-то заработал, стал гонять своему другу бизнесмену машины через пол Америки.
Даже Стакан как-то поубавился.
Я розозлилась на его многодетного молодого равва. Тот подтвердил, что еврейская семья держится на доме, шаббате, празднике, гостях и кашруте. А если я никогда не готовлю, то что?  Мне отказаться от многолетнего спортзала, и закопаться в домашнем хозяйстве, хватит того, что купила ему двадцать рубашек, пять костюмов, обула, одела, он постиран и всегда ходит в чистом. Мог бы быть благодарным и не огрызаться. Что ему еще нужно?
Молодой равв стал моим врагом. Чего он нос не в свое сует? Его советы на меня не влияют. Пусть себе командует своими девятью детьми и женой.
По настоящему я тоже со Сказочником не хотела разводиться и предложила ему найти  для консультации нейтрального раввина. Он нашел. Кто-то какой-то очень знаменитый. И опять они за свое. Предложил шаббаты проводить дома, а ходить в гости на вторую, третью неделю. Потом, - его удивила моя претензия к Сказочнику, что он по всем случаям звонит мне и советуется. Например, когда мой ребе пригласил его на очередной шаббат к себе, он не дал ответ сразу, а сказал, что должен спросить у меня разрешения. Мальчишество какое-то.
 Сказочник приглашал меня на шаббаты к своим раввинам, и было удивительно, как отличаются его знакомые от моих. В отличие ритуала? Тем, что их шаббаты в их домах не в гостях? Тем, что за столом всегда гости? В чем разница? В месте?  Я не собираюсь делать то, к чему я не искренна и что не идет из моей души произвольно.  Я не хочу быть насильно гостеприимна. Именно этого он ждал от меня.
Последним раввином, с которым он хотел, чтоб я поговорила, был какой-то очень супер хасидский ребе, который спас много-много хасидских семей. Опять же - это хасидский ребе, а я сделала тшуву не так давно и вряд ли принципы, на которых держатся их семьи мне приемлемы. Мы готовились к беседе пару месяцев, а в день, когда она должна была состояться выпал большой снег. Вообще могла бы, и поехать, но, наверное, это бы все равно не помогло.
Так и осталось. Больше он не настаивал. Значит, это был, конец. И мне полегчало.
                Гет.
Как он пообещал, с гетом он не сопротивлялся, на удивление не потребовал, ни денег, ни компенсации. Именно этого боялись мои родители вначале - напротив, он спросил, может, он мне чего должен. А что с него взять? Сказочник.
Как-то странно суд моего города откладывал дело три или четыре раза, но вот, наконец, в назначенный день, он приехал и мы встретились утром у моего дома, чтоб быть в суде вовремя. Машину брать не хотела, остановка трамвая прямо напротив их офиса. Он ночевал у друга Фимы.
Как-то просто все происходило, мы поговорили о том, кто, чем занимается, поговорили о том, что в России и в Украине сложно, что политики сволочи, но в Америке они хотя бы стараются что-то сделать для народа. Мы сели в трамвай, и вдруг с нами заговорила пожилая женщина. Она рассказала, что ее дочь тоже работает инструктором по горным лыжам, что они с мужем посадили перед домом цветы, что каждую зиму живут во Флориде, а летом возвращаются  на север. Что они тоже евреи, но не соблюдают, что их бабушки и дедушки почти из тех мест, что и родители Сказочника, что - как хорошо, что хоть кто-то сохраняет традицию и сможет ее передать правнукам.
Мы вошли в  офис суда, и я спросила его, кто будет платить за гет. Глупый вопрос я задала. Можно было догадаться и самой. Он сказал, что на это у него нет денег, и что не он инициирует процесс. Что ничего, для того чтобы  что-то построить мы с ним не сделали, что для того чтобы покупать - деньги есть у меня, а он, даже если бы у него были деньги ничего бы не покупал,  а опять бы строил все своими руками. Какие-то мы разные  - они русские и мы американцы! Они тратят силы на то, что можно купить, они тратят усилия на то, чему можно научиться,  наняв учителя, они строят вручную то, на что можно взять квалифицированного рабочего. Они мечтатели и фантазеры,  бродяги и бессеребрянники.
Это не для меня. Зачем лезть за медом в дупло к диким пчелам, можно построить им теплый домик, накормить сахаром и совершенно безболезненно получить тот же самый мед.
Я думала в суде будут трудности, но на вопрос, почему он разводиться он ответил: «Она не хочет со мной жить» - и нас развели. Не перееду же я в его хасидский городок, в его подвальчик со страшным туалетом?
Когда мы вышли на улицу, я сказала ему:
- Давай дружить, мне хотелось бы продолжить общение, ты все-таки интересный человек.
И он опять все испортил:
- Наломала же ты дров! По закону, мы не можем теперь даже встречаться, нам не рекомендуется жить на одной улице и даже в одном городе.
Он уехал и больше я его не видела. Только однажды он позвонил, и сказал, что под машину попал и погиб его ученик, с которым они тогда приезжали, и которого мы планировали взять к себе жить после ешивы.
Жаль парня, и в жизни все происходит не так, как мы хотим.
 Ах, да! Перед отъездом он дал мне газету, в которой какой-то сумасшедший журналист взял у него интервью в два центральных разворота и фото на всю передовицу.
               
                IKEA.
С тех пор прошло  пятнадцать лет.
Это был тот же супермаркет мебели, в котором мы тогда, после свадьбы, искали кровать в спальню. Тогда мне было сорок восемь. Поймите, мы так ничего и не выбрали, а выходя, обратили внимание на пожилую пару, которая толкала проволочную тележку с различными запчастями к своему жилью.
   Я сказала тогда своему партнеру.
 - Вот  бы так!
- Так и будет, - Ответил он с твердой мужской убежденностью и я ему поверила.
 И  вот,  я снова  здесь в этом мебельном супермаркете.
 Вы поняли: сейчас мне плюс пятнадцать.
И он тоже здесь и ему тоже нужно прибавить те же пятнадцать, но мне к тогдашним сорока восьми, а ему - к тогдашним шестидесяти.  Я и он, мы снова в этом магазине, только теперь я издалека смотрю, как он толкает тележку, а другая женщина держит его под локоть.
Вот они вошли в лифт, и я поспешила вслед за ними по лестнице, вот покатили  тележку к дальней стоянке, и моя машина, где-то тут, не далеко. Вот они  проехали через весь город к морю к частным причалам, а я за ними. Ах! Да это та «марина», по которой мы с ним гуляли и разговаривали перед свадьбой! Вот он помог женщине перейти мосток  на двухмачтовую яхту, - старенькую, с длинным бушпритом, и квадратной рубкой, - большое и старомодное корыто, но очень надежное для длительного плаванья. Все так, как мы тогда мечтали. Посудина затарахтела, отвалила от пирса и на удивление резво пошла в океан. Уже там, подальше от берега, потянулся вверх белый парус, лодку наклонило,  полотнище  ухватило свежий ветер, и мое прошлое стало быстро-быстро удаляться, пока совсем не уменьшилось.
Правда, он часто говорил, что ничто уменьшиться до бесконечности не может.



                Вместо эпилога.
Дочь сделал гиур, вышла замуж за религиозного еврея и уехала в Израиль. Он сидит и учится. Она зарабатывает деньги и кормит трех детей, я езжу к ним иногда.  Но, наверное, они сошли с ума!
Сын тоже сделал гиур и живет в Бруклине, он издает еврейский журнал. Ему пришло в голову дать возможность реализовываться еврейским писателям, и он всецело посвящает им свое время силы и возможности. Его жена - дочь большого раввина, у них хватает денег на жизнь.  Я не понимаю, почему он отказался от перспектив и моей помощи, но это их дело.  И, наверное, они тоже сошли с ума.
 Я хожу в синагогу к своему раввину, на шаббес, я всегда у них дома. Мне нравится, как готовит ребецн, как много всегда у них детей и гостей.   Мне нравится быть на праздниках и учиться  на семинарах, я восхищаюсь многодетными еврейскими семьями и согласием в них. Я радуюсь за своих детей.
Жаль, что у меня так не получилось.
Я ни о чем не жалею. Я даже не злюсь на  Сказочника. У меня на коленях лежит его роман «О любви и бездорожье». Нет, это не роман, это сборник рассказов, роман называется по-другому, по-моему: «Наряженная елка – всегда мертвое дерево».
Тогда сказала ему, что выйдя на пенсию куплю в Израиле квартиру и перееду туда жить. Передо мной на столе лежит контракт на её приобретение, осталось только подписать. Правда, мы хотели жить там вместе.

 Борис Гаврилин. Монси. Август. 2014 г.
 
 … И там сгорел он не за грош, забыв, что он бумажный... Ой, нет!  Оловянный...
                Авторов сами знаете.