Сплюйкин и гора. первый из старого цикла

      Бывший депутат, член Государственной Думы, Иван Павлович Сплюйкин, "в миру" просто Иван, в пору депутатства всю свою кипучую энергию отдавал парламенту. Каждое утро, наскоро проглотив булочку, он выходил из подъезда на тропу войны, где его подхватывал черный лимузин с тонированными стеклами и довозил прямо к служебному входу в здание парламента. Там, вооружившись микрофоном, с 9:00 утра до 18:00 вечера Иван с религиозным усердием крушил оппозицию, обрушивался на внутрипартийные фракции, давил диссидентов, а во время коротких передышек перекраивал законы, статьи и бюджетные сметы.
      
      Жизнь, таким образом, была пропитана смыслом и большим историческим значением.
      
      Но долго ли, коротко ли, а пришла к нему болезненная для всех государственных мужей пора, когда они вынуждены оторвать руки от пульта управления страной и ретироваться, кто куда.
      
      Иван Павлович был еще достаточно молод, чтобы сразу последовать примеру своих старших соратников, которых выносили прямо из здания в известном направлении, либо которые отправлялись по аналогичной траектории, но чуть позже.
      
      Его уход был вызван не физиологией, а президентским указом о роспуске депутатского корпуса. И уединился он в свой загородный домик, в Мытищах. А там, кое-как справившись с непривычным ощущением себя не за рулем, а лишь в пассажирском кресле, стал искать иные формы дальнейшего бытия и завершил поиск... покупкой компьютера с модемом.
      
      Привычка к ощущению эпохальности повседневных событий, которые не были бы эпохальными, если бы не его, Иван Павлыча, прямое в них участие, все же периодически заявляла о себе. И, чтобы отвлечься, ухватился Иван за Интернет, как бросающий курить хватается за леденец. И засопел, заерзал на стуле перед дергающейся картинкой монитора, перебирая пальцами Всемирную паутину. Довольно быстро разобрался, где какие ниточки, куда ведут, а потом и сам стал свои узоры вплетать в глобальную сеть.
      
      Расшумелся Иван на форумах, в чатах и почувствовал некоторое облегчение. Не парламент, но все же пошире четырех стен загородной дачи. Однако публика попадалась чаще всего легкомысленная и к сильному натиску непривычная. Реагировали вяло, а были и такие, что пугались и затихали навсегда. Бился-бился Иван Павлович в этом шумном безлюдье, но скоро затих. Устал, да и надоело вслепую воевать. В парламенте - сразу заметно, кто враг, а кто просто недруг. В Сети же видимость прескверная. А где видимость прескверная, там и ошибиться недолго. Иной бьет наотмашь, а сам в тебе души не чает. А другой - мягко стелет, да лучше бы с ним в темном переулке не перекрещиваться.
      
      Короче, охрип Иван кричать в никуда. Хотел он было вовсе поставить эту игрушку на антресоль, как вдруг случайно нащупал одну страничку. Она открывала длинную галерею фотокарточек. Ничего особенного там не ожидалось. Банальная вереница мальчиков и девочек с подписанными внизу параметрами груди, знаками Зодиака и интересами. Фотографии неважнецкие, лица ненатуральные, как и всякие выражения, схваченные не врасплох, а отрепетированные перед съемкой. А интересы - так вообще у всех идентичны. Все любят спорт, музыку и путешествия. И все как один требуют точно такого же от других, будто им своего недостаточно. Таких фотопортретов Иван насмотрелся досыта, но тут глаз застрял на одной картинке, которая заставила вздрогнуть. Девушка на фотокарточке получилась мелкая, в пупырышках, царапинках. Только копна волос эффектно развевалась на ветру, как флажок у одинокого демонстранта. Однако не девушка привлекла интерес депутата, а задний план...
      
      Гора... Ослепительной, белоснежной красоты, она подпирала небо, пробивая облака, которые пухлым обручем охватывали вершину, а сверху еще один слой висел над белой макушкой, словно нимб. И такая в этой горе серебристость и святость была, такая притягательная сила, что не мог Иван Павлович от этой картинки оторваться. Но главное - он эту неописуемость видел! И неоднократно! Однако где?.. когда?.. Как ни силился, припомнить не мог.
      
      Внизу стоял адрес и, помешкав немного, Иван Павлович сочинил коротенькую записку, что, мол, хочет познакомиться с девушкой у подножья, а заодно прознать - где такое чудо существует?.. Ну, еще что-то черкнул - для протокольности и этикету.
      
      А ночью Гора явилась к нему во сне. Он подобрался к самой вершине, покрытой ослепительным снегом, и она обернула его своим серебрящимся волокном, окутала облачным туманом и уже от себя не отпустила. Долго-долго они вот так обнимались и молчали...
      
      К утру на экране уже висело письмо.
      Восхищенный молниеносностью ответа, Иван Павлович помолился на монитор и на того, кто, овладев расстоянием, сумел найти такой простой и моментальный способ перенесения людей и предметов в любую точку без потерь, если не брать во внимание качество снимка. От волнения он даже не стал читать ответ девушки, а возбужденно засеменил по комнате. Потом, взяв себя в руки, сел за компьютер и застучал по клавиатуре.
      
      Удивительно легко писалось. То ли впечатления ото сна, то ли быстрый отклик с подножья горы распалил Ивана Павловича, но накатал бывший парламентер без малого четыре страницы латиницей. Писал все, что взбредет в голову. А в голову забредали преимущественно депутатские баталии с вражьими партиями, раскол в рядах друзей, инакомыслие. Внушительная получилась биография, что и говорить.
      
      А дальше целую неделю экран молчал: Интернет неожиданно отключили.
      Вынужденная техническая пауза немного остудила пыл Ивана Павловича, и он решил, что поступил нескромно. Некорректно было начинать переписку с описания своих подвигов. Да и однобоко вышло. Ведь случались и поражения. Об этом он и решил дописать в следующем письме, чтобы придать своему образу сбалансированную законченность.
      
      Едва включили Сеть, Иван Павлович отправил новый, более скромный вариант своей биографии и тут же получил конвертик. Сгорая от нетерпения, открыл письмо и... ойкнул. Письмо было написано на... непонятном языке!!!
      
      Огромная мурашка пробежала по спине Ивана Павловича и застыла в районе загривка. Дрожащими пальцами он "распечатал" первое непрочитанное письмо и с ужасом заметил, что и оно составлено на незнакомом Ивану языке. Растерянно он вглядывался в текст, но видел лишь... знаки.
      
      Языками Иван так и не овладел. Как-то недосуг было. Политборьба не оставляла ни минуты на изучение иноземных наречий. За границу он не ездил, кроме как в ближнее зарубежье. А там словарь, понятно, не нужен.
      
      Однако что же делать?! Пытаться показать этот текст лингвистам означало бы, во-первых, расписаться в своей невежественности, во-вторых, разгласить личное письмо.
      
      Следующие три дня он провел в мучительных размышлениях. Очень не хотелось из-за такой мелочи прерывать переписку. Да и девушка за недельную паузу успела ему приглянуться. А сейчас, когда он старательно рассматривал незнакомые буквы, все более убеждался, что не ошибся в своих симпатиях. Как с ней легко! Шрифт был удобным, легко читаемым, а восклицательные знаки говорили о темпераменте, живости и, вместе с тем, подчеркивали силу характера. Вопросики выдавали любознательность. Многоточия - сомнения, а значит, пытливость ума. Возможно, что и кокетство.
      
      "До чего прелестное создание!" Он уже раз двадцать мысленно съезжал вместе с ней с этой горы на санках, столько же раз прокладывал лыжню на собачьей упряжке где-то на дальнем Севере. А уж сколько раз целовался - не сосчитать.
      "Должно быть, холодно ей, бедняжке, без шапки, когда такой гигант из-за спины задувает!"
      Была бы она рядом, он, пожалуй, окончательно разобрался бы в своих чувствах. Это только женщине дано - услышать и сразу все понять. Мужчине же для верности обязательно надо еще и потрогать.
      
      А Гора продолжала терзать его своей таинственностью.
      
      - Марта, сходи за водой, и поторопись, дочка, нам пора собираться...
      Насилу оторвавшись от плетения корзиночки, Марта схватила деревянное ведро и пошла к пруду, зачерпнула мутноватой воды у самого берега и заспешила домой. Сегодня турбюро было закрыто, так что в Сеть она попадет только завтра. Жалко! Чудной вообще-то. Непонятно, о чем пишет, но часто и обильно. А в конце Ivan Pavlovitch. Имя, наверное. И, похоже, мужское. Видно, что взволнован. Частит восклицательными знаками, "выкрикивает" капслоком целые абзацы. Интересно бы понять, о чем?
      Можно бы съездить в столицу и показать студентам, но это три часа тряски в автобусе. Да и кому показывать... Вообще, сразу заметно, что вдумчивый мужчина, раз пишет много. Да и к ней, похоже, неравнодушен. Отвечает быстро и длинно...
      Завтра она прямо с утра заглянет в турбюро и часок посидит у компьютера. Tourist office - так гласила покосившаяся и изрядно загаженная мухами и птицами табличка на стене конторы, где работал полуживой старичок, иногда пускавший Марту внутрь, повозиться у компьютера.
      Кстати, поделится с ним впечатлениями о визите к родным в долину. Сегодня церемония посвящения мальчишек в воины, да еще и свадьба у сестры, ей надо помочь с прической - замесить красную глину и нарезать щепочек для завивки волос, на которые эта глина и уложится длинными полосками.
      
      Все это она потом старательно распишет. Ему будет интересно.
      
      А еще там, в долине, будет один столичный знакомый, который приедет с поляроидом и отснимет ее с друзьями. Фотокарточку она завтра попробует послать по Сети. На этот раз самостоятельно, без подсказок турбюровского старичка, который помог ей с первой картинкой, извлеченной из вороха рекламных проспектов.
      
      Погруженная в эти хлопотные и приятные мысли, она почти бежала к дому, расплескивая по дороге драгоценную воду.
      
      По бокам улицы скособочились растрескавшиеся от солнца белые домишки, а в тени редкой акации млели вялые от жары длинномордые африканские кошки. Воздух подрагивал от полуденного зноя. А над простирающейся внизу танзанийской долиной возвышалось гигантское чудо - неподвижное и величественное, на которое молились и молятся верующие, атеисты, художники, поэты и прочие смертные

 гора Килиманджаро.