Маршал Хала-Бала и захват Берлина

О стране, где живут психи, сумасброды, болваны, балбесы, обалдуи, тупицы и бузотёры и им подобные, рассказывали многие авторитетные свидетели, родившиеся по закону притяжения круговой дурости. С их свидетельств, все дураки предпочитают всё круглое, как и герои нашего мини-романа Василий Халабалин и его жена Полина, которые родились в стране, где секса не было, а сплошь одно ****ство, где текут молочные реки среди кисельных берегов, где изумруды валяются, как галька на золотом песке до сих пор, где всегда и всё у всех было и помногу.
Начнём мы издалека.

Полина Потыкина была на «ты» с уличными пацанами, играя с ними в игры детства: «папу и маму», «врача и больную», в подростковом возрасте в «жёстку», «айданы»,
«в копеечку», «стеночку» и «козла». Ей, как и всем пацанам, нравилось играть в «козла». Теперь забытая, а по тем временам распространённая игра. Это, когда становишься, согнувшись в поясе, упираясь руками в землю, а через тебя с разгону прыгают «козлы». Тот, кто стоял согнувшись, назывался «охмурной», так как должен был стоять с закрытыми глазами, не видеть прыгающего, а угадывать. «Козлы», бывало, с ходу не перепрыгивали, а вцепившись в платье на спине Польки, заголяли её, делали вид, что хотят перепрыгнуть, а сами тыкались своими лобками в её девчоночью   
задницу до тех пор, пока она не начинала возмущаться, говоря:
- Здесь не тыкаться, а прыгать надо, козёл! Тыкаются в роще.
Теперь, идя со школы, наиболее шустрые из приятелей, приглашали:
- Полька, пойдём в рощу потыкаемся. -И шли. И тыкались.
Это уже в более цивильные времена сказали бы: «Пойдём в рощу и займёмся сексом».
А тогда этого слова не знали и кто как хотел, то дело естественное выражал. На улице,
где жила Полинка, любившая играть с ребятами, не занимались сексом, а тыкались.
Пятнадцатилетнюю Полину, у которой кровь с молоком, у которой груди торчали и пахли спелой дыней, у которой дух захватывало от близости парня, у которой...
мама наставляла:
- Никогда не занимайся любовью с мужчиной, пока не выйдешь за него замуж!
- Хорошо, мама, больше не буду, - отвечала та, но сдержать себя не могла.
Едва окончив среднюю школу, Полина стала трудиться уборщицей в «почтовом ящике», т.е. в цехе завода, работающего на оборону страны, и зарекомендовала себя так, что ей повесили нагрудный знак «Ударник коммунистического труда». Сам секретарь партийной организации цеха выхлопотал для смазливой Поленьки сию награду. Никто не возражал. Поленька ведь такая душка! Кто ж её не знал?!
Под Новый год в цех пришли демобилизованные ребята. Сразу десять парней! Сразу десять вопросов:
- А вы, девушка, наверное не замужем?   
- А как вы догадались?! – кокетничает Полинька.
Тогда, как и сейчас, принято было отмечать праздники коллективно, в складчину. Обсуждалось, по скольку «на нос» выпивки и прочие расходы. Сбрасывались. Но никто на эти расчёты ориентироваться не собирался.
Жёны с мужьями, незамужние женщины, девушки и парни собирались на гулянку основательно. Хозяйки приходили с сумками, из которых на столы являлись холодцы, винегреты, сало, солёные огурчики и прочие закуски, а так же бутылки с самогоном. Как-то было всё по-родному, по-семейному и очень весело – с песнями и танцами.
Прибывший в цех Василий Халабалин, белобрысый, с посоловевшими глазами, втюрившийся в Полину с первого взгляда, допытывался:
- Дядь Коль, как расположить женщину к себе?
Дядя Коля, умудрённый опытом жизни, отвечал:
- Василий, женщину расположить нужно так, чтобы было удобно и тебе, и ей!
Василий начал подваливать к Полине с комплимента:
- Полинька, какой у вас хороший маникюр! – и пытался обнять её.
А она ему в ответ:
- Хороший маникюр может не только украсить руки женщины, но и лицо мужчины! Не по твоему Сеньке моя шапка! Отвали!
Василий опять к дяде Коле:
- Дядь Коль, сколько же времени и сил нужно потратить, чтобы воспользоваться минутной слабостью женщины? Я к Польке подвалил, она чуть морду когтями не порвала, уж боюсь и подходить.
- Если ты боишься, хлабыстни стакан самогонки. Он притупляет чувство страха. Давай, Васёк, и - вперёд, на Бутерлиновку!
В конце-концов Василий с Полиной удалились, и про них забыли, а они заснули в каком-то закоулке цеха, где шёл праздничный сабантуй. Расходились уже в Новом году. Дежурный охранник, такой же пьяный, как и все, любящихся не обнаружил, закрыл и опечатал входные ворота. Сам же ушёл в дежурку.
А по утру, проснувшись от холода, Василий и Полина,  поняли, что они заперты на все праздничные дни. Василий, как бывший воин, проявил находчивость и начал колотить железякой в ворота цеха до тех пор, пока не прибыла из караулки охрана. Их выпусти-ли на свободу в полдень Нового года.
От долго смиряемого чувства за годы службы в Советской армии Василий, закусив удила, жеребцом понёсся к осуществлению своих тайных желаний, и в день Рождества Христова в ЗАГСе ему выдали официальное свидетельство на право пользования телом Поленьки.

Ветхий флигелёк, снятый под жильё, был достаточен для практики реального  воображения изголодавшегося Василия и завзятой козлятницы - Поленьки Потыкиной.
Теперь уже Халабалины предались языческому обожанию своих тел. Оставшись одни, они отдавались безумию любви. Василий втирал майский мёд в тугие соски Полины, сметаной умащал её живот и упругие бёдра, затем лизал  и сосал всю её с жадностью.
Полина же развлекалась с детородным органом Василия, играла с ним, как с куклой, пририсовывала ему губной помадой круглые клоунские глазки, а карандашём для бровей – карабасовские усы, приговаривая: - Карабас Барабас, я тебя съем!
Поцелуи и слюна её, словно мёд, что смешан с пьянящим вином, и язык игривый приводили Василия в неописуемый восторг, отчего он хохотал так, что «пускал ветры» и падал навзничь. Тогда «Карабас Барабас» Василия обволакивался пухлыми губами и исчезал в устах Полины за жемчужным рядом зубов. Она виртуозно исполняла свою игру, отчего  тонкий, слегка вьющийся волос её вился и колебался в воздухе и по телу Василия, как золотая паутина, приводя его в безумный восторг, подкреплённый шампанским. А однажды ночью, разгорячив свои желания «Столичной», они вымазались с ног до головы вишнёвым вареньем и облизывали друг друга, как собаки, и любились, как безумные на полу в темноте коридора, пока обессиленные не уснули. Пара была разбужена потоком плотоядных муравьёв, которые намеривались сожрать их живьём. Василию и Полине стало не до жиру - остаться бы живу!
Голяком носились они по жилищу, не зная что делать, пока Полина не додумалась схватить веник и его ручкой колашматить беспощадно муравьёв на теле супруга, а он, вооружившись щёткой-смёткой, очищал  жену от воинственных тварей.
Так в любви и играх прошёл медовый месяц молодожёнов.
Но, как говорится: «…Не долго музыка играла».

Земной шарик вертелся в периоде холодной войны. Вспыхивала кровавая бойня за сферы влияния меж кап. и соц. лагерями в Латинской Америке, Ближнем и Дальнем Востоке, Азии, Африке, на морях и океанах, на Северном и Южном полюсах, космосе, и, если хотите, - в отдельно взятой хижине. Требовалось пополнить и без того огромную Армию. Партия и правительство сказали «надо!», и сержант запаса Халабалин был призван на сверхсрочную службу. Мало того, на «холодную войну» были призваны горячие девки, отчего оттаивали сердца суровых воинов и падала дисциплина в наземных, морских, воздушных и космических войсках, по всем погранзаставам и постам, как на необьятных просторах СССР, так и за его пределами.

Васе повезло – служить в ГСВГ. Ещё более повезло его жене – в гарнизоне Полина привлекала к себе, как огонь бабочек, офицеров, сверхсрочников, сержантов и солдат артиллерийского полка, рембата, батальона спецназ, госпиталя и комендатуры. При встрече, Полина кокетливо щурила глаза, облизывая розовым язычком  свои похотливые губки.
Командир батальона спецназа, молодой выпускник Академии Фрунзе, на совещании, распекая своих подчинённых, говорил:
- Достаточно взглянуть, Халабалин, как ваша жена, эта девица с заячьими глазами, вертит задницей, здоровенной, будто у молодой кобылы, и сразу станет ясно, что это за птица.
Ему подпевал замполит, уже седовласый майор:
- Халабалин, ваша жена так глупа, что только тряпки не сосёт.
Все дружно хохотали.
С первых дней приезда жены в часть до командира химической разведки сержанта Халабалина доходили дурные слухи о ветренности жены, но застукать с поличным пока не случалось. Но когда командир и замполит уже заговорили об этом, Халабалин запил, и с ним стали приключаться истории одна нелепей другой.
Полина стала гарнизонной звездой, а Василий - гарнизонным посмешищем.
«Звезда» не допускала мужа к себе, держа на голодном пайке, на что пьяный сержант, слюняво, жаловался любому, кто угостит его хотя бы кружкой пива в гаштете.
Но звезда сияла Алексею Иванову, блондину с льняными кудрями, пушистыми чёрными ресницами, голубыми глазами, с розовостью щёк, грудью колесом и двухметровым ростом, о котором она говорила своим подругам:
- Что он творил со мною – не-пе-ре-да-ва-емо! После любви с ним я опустошена, словно кувшин, из которого выплеснули вино.   
Младший сержант Иванов переплюнул всех охочих до любви с Полиной. Он запросто приходил к Халабалиным в гости, как «друг семьи», говорил:
- Васёк, смотай за шнапсом к Курту! И пивка прихвати.
- У меня ноги не казённые. Даром не пойду.
- А ты молодец, Василёк! Цену себе знаешь! Ладно, так и быть, аин хундер унд цвай бир можешь засосать за труды свои не отходя от кассы.
И давал деньги.
Уже навеселе, Василий появлялся в квартире. Нехотя, со странным блеском в глазах и краской щёк и шее, Полина слазила с колен «друга семьи» и ставила на стол немудрённую закуску – варёную картошку, солёные огурцы, сало и хлеб.
После «ерша» из пива и шнапса голова Василия скользила набок, он теперь не говорил, а бормотал, как тетерев, и не был способен ни на что. Глаза открывались и тут же слипались. Он, положив руки на стол, а на них пьяную голову, засыпал сном праведника. Полина, подняв юбку выше ягодиц, по казачьи садилась к «другу семьи» на чресла, а он расстёгивал её блузочку, высвобождая упруго торчащие груди.
Бывало, Василий только зашевелится на своём стуле, а Полина шипит:
- Сиди смирно!
И он тут же втягивал голову поглубже в плечи, не смея пикнуть. Как ястреб когтит пойманную птицу, глубоко, глубоко, так когтила сердце Василия Полина.
Всё чаще и чаще сержант Халабалин, подобранный патрулями у гаштета, ночевал на гарнизонной гауптвахте. Он стал там «своим», и когда Полина устраивала ему кардебалет с оповещением всех в доме о его беспомощности по мужской части, он шёл на гауптвахту и просился переночевать.      
Тем не менее, его иногда брала такая тоска по телу Полины, что он, казалось, простил бы её, лишь бы услышать снова её ласковый голос, почувствовать снова её сладостное тело. И он смирялся перед колдовской силой жены, влачил свою не то жизнь, не то существование.
Как-то случилось, что Полина пришла к Евгении Николаевне, умевшей шить платья и прочее. Они разложили всевозможные выкройки на столе и выбирали подходящую. Кто-то сказал Василию, где находится Полина, и он заявился туда, будучи уже «под градусом».
Увидя чертежи выкроек, пришёл в изумление и изрёк:
- Так это же военные топографические карты!
- Ну да! – язвит Полина, - нам их спёр Лёха у Тибаева в секретной части.
- Полька, нахрен они вам сдались!? Кто узнает – писец нам всем. Загремим под фанфары.
- А ты, Васисичька, держи язык за зубами, и не загремим. Лучше  помоги нам. У тебя опыта побольше. Мы тут готовим план захвата Берлина.   
Как только он услышал ласковое «Васисичька», сердце его обомлело, затем закипело. Это было из медового месяца, сладостного, как сон, за что Василий готов был на любое предательство и преступление, на любые фанфары, на любые мучения ради любимой женщины. Василий решительно подошёл к столу с «картами по захвату Берлина», вгляделся в них, переместил некоторые из них, и голосом, не терпящим никаких возражений, сказал:
- Я, как представитель Ставки Верховного Главнокомандующего, отстраняю от операции генералов Поломойцева, Тирнова, Лебявского, Хорошева, не мыслящих ни в стратегии, ни в тактике военной науки. Более того, требую расстрелять их без суда и следствия, как угодников генерала Голоштана из Генштаба, которому они для его жены и трёх дочерей в военторге набрали шмоток пять чемоданов, сапоги-чулки в количестве двадцать штук, по четыре гобелена «Мишки в лесу» и «Охотники на привале»,  сервиз «Мадонны», трусов и лифчиков - без счёту, не заплатив ни копейки. А полковника Мудяника приказываю повесить сию же минуту за членство в пятой колонне  нашего батальона, внедрённого из святых палестинских мест. Операцию по захвату Берлина беру я  – маршал Хала-Бала- на себя!
От такого выпада Васьки Полина с Евгенией Николаевной подписнули, корчась от смеха.
- Ну ты, товарищ маршал, даёшь! Расстрелять! Повесить! А кто ж командовать будет? Завстоловой, что-ли, Пузанов?
- А эту сволочь посадить на губу и не давать жрать, пока пузо к хребту не прирастёт. От таких, как он, одно бздо, воровство и нехватка продовольствия в Советской Армии. Одна керзуха. Желудок переварить эту шимозу не может, и солдаты все стены в туалетах изрешетили, как шрапнелью, не успевая прицелиться в очко.
      
И вновь Евгения Николаевна и Полина скорчились от хохота. А «маршал Хала-Бала» продолжал:
- Берлин захватим одним махом – танковым десантом. Для чего всему личному составу подчинённых мне войск испражниться, чтобы облегчить нагрузку, одеть противогазы и залезть на танки. По моей команде начать стремительно двигаться двумя колонами на Берлин. Вы, Евгения Николаевна, поведёте колону с Ютеборга, а ты, Полина, с Глиндова.
- А я? А я? – раздался голос Шурика, десятилетнего сына Евгении Николаевны, - Я уже дорогу на Берлин знаю. Я из Потсдама пешадралил без всяких карт, напрямки до Вердера и видел указатели на Берлин.
Василий пристально посмотрел на пацана, прикинул что-то в уме, и сказал:
- Вы, Шурик, пионер, а не безграмотный Гайдар, и кавалерийский полк для вас сущий пустяк. Потянете полк связи. Разворачивайтесь немедленно в зарослях реки Хафель. Мои инструкции запомните, нет - лучше запишите, память – дело не надёжное.
- Есть, товарищ маршал! – гаркнул пионер Шурик, отличник третьего класса. – У меня уже всё на мази. Магнитофонная запись идёт исправно.
- Вы даёте клятву хранить в тайне план операции, полковник Шурик? – строгими очами смотрит Василий на пацана.
- Честное пионерское! Клянусь под салютом всех вождей, товарищ маршал!
- Продолжим. Евгения Николаевна, с этой минуты вы генерал-майор. Не обмыть бы нам званьице!? Может, у вас найдётся глоток пива для маршала?
- Конечно! Конечно, товарищ Хала-Бала! – и она достала из холодильника бутылочку пива.   
  - Товарищ маршал, а как же я, рядовая поведу ваши танки? Меня же любой ефрейтор нахер посадит! – возмутилась, смеясь, Полина.
- Если вы присвоите мне званьице, я в долгу не останусь. Так и быть, - всю ночь я ваша.
У Василия перехватило дыхание. Дрожащими руками он открыл бутылочку пивка и припал пересохшими губами к морозной влаге.
- Полюшка, - забормотал Василий, - чтобы никто не думал, что я тебе присвоил звание как жене, отныне ты генерал-полковник Бала-Хала!
В это время, кстати, с рыбалки пришёл муж Евгении Николаевны и присвоение звания Полине произошло в его присутствии.
- Так обмыть же это надо! – воскликнул он.
Жарилась рыбка с картошечкой и помидорами. Приглашены по случаю присвоения званий соседи: Ироновы, Юдовы, Гундяевы, Вера и Сашка с рембата. Само собой, смотались в магазин за шнапсом и пивом. За столом было весело. «Шумел камыш» на разнопьяные голоса, травили анекдоты, смаковали поведение нечистых членов женсовета, ржали над комедией поступления старшего лейтенанта Порезова в «Академию связей», которого его жена пропихнула в академию через прямые контакты с членами приёмной комиссии в Вюнсдорфе и много чего другого из гарнизонной жизни.
А «командир полка связи» мотал всю прелесть застолья на магнитофонную ленту, которой было суждено перевернуть страницу жизни в ГСВГ «маршала Хала-Балы и генерал-полковницы Бала-Халы».
Дело в том, что Жорка Семенко, двенадцатилетний, пьющий водку, как воду, сын сверхсрочника, дружок «командира полка связи» уговорил того «наделать шороху в гарнизоне перед захватом Берлина маршалом Хала-Балой и его компанией», как он сформулировал свою затею. И чтобы всем было ясно, за что командование батальона разжаловано, и предаётся суду без всякого следствия. Шурик, как пионер, следуя подвигу Павлика Морозова, с радостью согласился нарушить клятву под салютом всех вождей, и из зарослей Хафеля над гарнизоном зазвучал голос «маршала Хала-Балы» и его собутыльников.
«Шумел камыш» в эфире, личный состав всего гарнизона бежал к штабу батальона спецназа посмотреть, как повезут повязаных «генералов»...
Ещё магнитофонная лента вещала уникальную запись, а «маршала Хала-Балу»
особист приволок в штаб батальона, где ему настрочили приказ отбыть вместе с женою в Союз Советских Социалистических Республик для продолжения службы в Туркестанском Округе, в Каракумском полку особого назначения.
                Эпилог.
В пути следования Полина снюхалась с контр-адмиралом, следовавшем к месту службы в соседнем купе, и пока «маршал Хала-Бала», продирая зенки, соображал что к чему, они перескочили в Москве с одной подножки вагона в другой, поезда, отбывающего в Севастополь, к месту новых приключений теперь уже «адмиральши».