Красная площадь продолжение

Следующее. Замечательные у нас ребята... Романтика. Учимся на каменщиков...
А луна здесь ярче, чем в Зареченске... Сибирь, Сибирь, тебя я полюбил...
Ты любишь дерзких, смелых... кто трудности встречать грудью в грудь привык...
О, даже поэтические строки вырывались. Действительность вдохновляла и
человек творил. И лесенкой. Где-то в записной книжке есть сибирские стихи.
Чудаковатый малый.
По свежим следам паренек пытался над собой иронизировать.
Новое письмо. Жизнь вошла в колею. Новостей особенных нет. Жив, здоров.
Сдал на четвертый разряд каменщика. Выпускаем стенгазету. Приезжали из
города артисты.
Еще один конверт. К этому стремились спартанцы. Жив, здоров. До свидания.

- Садись завтракать. Хватит читать свои жив-здоров.
- Гениально я писал. Но у меня, мам, еще идея есть. Поеду куда, буду
одни конверты посылать. И ты узнаешь, что жив я.
После завтрака Виктор отправляется на пляж. В рукописи картина с голыми
телами, брызгами, визгом малышей. Парни наперегонки плывут к мячу, хватают
друга друг за ноги, "топят" и смеются. В погоне за мячом наш герой еще
с одним одноклассником  сталкивается - Иваном Ивановичем Маркиным,
который просит называть его Ваном.
Вылезли из воды. Потрепались о том, о сем. Детков пытается загоорить
о достижениях кино. Ван жалуется:
- В Зареченске только день и уже чувствую патриархальную глушь. В Москве
заберешься в Серебряный Бор... в общем, понимаешь, в каком веке живешь.
Давай в Москву! Кто хочет прописаться, тот на Луне пропишется. Нет
материалов непробиваемых. Стоп! Девочки здесь свежие, наговаривать не
буду. Видишь ту малютку? Фигурка! Вижу цель, запеленговал. Давай
вдвоем, там еще одна.
- Я здесь полежу.
- Ухожу в разведку, помнишь, на фронте под Орлом?
- Не остроумно.
- Женское замечание.
Оптимист. Все ясно. Куба, Джерри Скотт"", "Катюша" с английским акцентом,

"" Английская певица эстрадная, приезжавшая в СССР.

институт, девочки... Надо вот так просто смотреть на жизнь, не будешь
бегать за собой, искать себя, прятаться от себя. А всё же порядочный
он звонок - Ван...
Вечером в Летнем саду, когда Маркин заговорил о пути искусства к
лаконизму, Виктор, которого вдруг охватило раздражение, хотелось злое
сказать, ядовитое, буркнул только:
- Не будем про искусство.
- Что поделаешь - провинция. Вот в Москве.
- И про Москву не надо.
(.................)
Ужин закончен.
- А теперь семейный совет,- говорит отец,- вопрос один: куда наше чадо
пристроить.
Дни, когда Виктор был почетным гостем, минули. Конечно, все рады приезду,
но не таков бюджет семьи, иметь бездельника, да и перед людьми неудобно.
Головины могут позволить роскошь - третий год Гена готовится в институт.
Справку о трудовом стаже родители нашли для него.

Сын наблюдает за родителями. Стареет отец. Дряблое лицо. Морщины. Редеют
волосы. Тускнеют, выцветают глаза. Стареешь, Алексей Петрович. И жизнь
у тебя самая простецкая. Семь часов на ремонтном заводе, копаешься в
двигателях, поможешь Анне Васильевне по хозяйству, идешь во двор в домино
постучать. Иногда в кино с мамой, и, когда пересказываешь содержание
фильма, ваш сын только улыбается. На собраниях лениво и равнодушно руку
поднимаешь "за" (начальство не переспоришь). В получку и аванс утаиваешь
самую малость, дабы с товарищами зайти в буфет на вокзале, посидеть за
бутылочкой. Пьяный ты не буйствуешь, а начинаешь философствовать, о жизни
рассуждать - "времена не сталинские, никто не заставит молчать".

Мать сказала, что и не следовало ездить в Сибирь. Что хорошего он там
нашел? Товарищи здесь лучше устроились.
Отец сказал, что бывает и хуже. Сын знает теперь, что такое жизнь и как
достается хлеб.
- Лучше бы он после школы куда-нибудь поступил учиться.
- Куда-нибудь?!- саркастически восклицает Виктор.
- Ведь учится Алексеев в педагогическом, Петрова в техникуме. И родители
не чета нам.
- Ты, мама, портишь мне нервы. Алексеев, приличная семья. Подумаешь,
устроился! Плевал я, чтобы в первую заводь.
- Проплюешься, сынок. А чем ты лучше Алексеева? Хочешь быть неизвестно кем.
- Хочу узнать, кто я. Алексеев еще пожалеет, что залез в первый попавшийся
силок. Больше я не разговариваю. Завтра или на днях найду работу.

На строительной площадке тихо. Кран не работает. Идет кладка первого
этажа. Раствор и кирпич таскают на носилках. В бригаде Детков самый
молодой. Подсобницы - пожилые женщины.
Поработав часок, чинно садятся на перекур. О делах домашних. О Кастро
бородатом. О Гагарине. Вот счастье подвалило! Не скажи, жизнью рисковал...
Любят пожилые про любовь поболтать, про ночные делишки. Виктора пытают.
-Десять классов кончил? Что же с нами? Негодный?
- Вот мой в прошлом году поступил в техникум.
- Витя, хочешь я тебе адрес училища дам? Мой пишет, у них сейчас набирают,
обмундирование, питание бесплатное,- голос участия,- кончишь, сотни
полторы будешь забивать. Чистенькая работа...

Затаив дыхание, чтобы не улетучился запах духов любимой девушки, наш
герой возвращается со свидания, предвкушая следующее. Ближе к центру
города попадаются редкие прохожие. Женщина уговаривает идти домой мужика
пьяного. Семейная пара. Неужели и мы станем такими? Вместо прогулок по
ночным улицам, обьятий, когда горячие ядра грудей будоражат кровь, будет
брюжжание: "Не пора ли научиться нормально солить щи?"
Вопрос резонный. Дело ведь не мудрое.
Превратимся в серых пакостных обывателей, со страхом ждущих конца. А
терять в жизни нечего, кроме шкафа с зеркалом. Забыты мечты, притязания,
забыты литература, история, физика. Ничто не интересует... Много, много
еще работы, чтобы человек не обрастал мхом, становясь мудрее с годами,
сохранял бы чистую детскую душу, ненасытную, открытую новому...

- Куда?
- Витя, ну что ты пишешь? Дай почитать.
- Детям до 16 нельзя.
- Ты уйдешь, все равно прочту.
- Я тебе прочту!
- А я читал, как ты целовался с девчонкой. Знаю ее. Хочешь мамке скажу?-
из осторожности любопытная мордашка отодвигается подальше.
- В литературе вымысел, братишка...

Библиотека закрывается. Виктор несет стопку книг. Долго читал. Устали
глаза. Чуть-чуть пошатывает - долго сидел. Библиотекарша перебирает
книги. Ленин. Горький. "Новый мир". "Крокодил". "Техника молодежи"...
Удивленно-внимательно посматривает: что за система чтения?

Далее снова про стройплощадку, про мастерство Ивана Алексеевича, который,
подпив по случаю премии за рационализаторское предложение, становится
добрее, под теплым желанием научить всех хорошему.
- Ты, Витька, ты будешь ловко класть. Я тебя научу!
Витька успокаивающе поддакивает.
Еще одна встреча с одноклассником. Коля Репин растрогал Деткова. Жизнь
человека заполнена доотказа. Семейные дела: нужно помогать матери растить
сестренку. Работает в школьной лаборатории. Учится заочно. Увлечен
телемеханикой. Позавидовал Виктор занятости, цельности.

СТИХИ  В  ВАГОНЕ
Следующий эпизод я хорошо вспоминаю и в реальной жизни, впечатление было
неотразимым. Но в 1961 году неотразимость чтения передать не удалось,
видимо, более напрасно силиться в 1969-м. Оставим первый вариант, силуэт
события обведен достаточно похоже.
Виктор вздрогнул. Это был голос Качалова, великого чтеца, но без шороха
иглы. Слова лились свободно, напевно-величественно, с долей пьяного
откровения.
И уже говорю я не маме,
А в чужой хохочущий сброд:
"Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму все заживет".
Стихи зазвучали в вагоне неожиданно. Еще не уняв дрожи - строки ошеломили,
прямо по сердцу ударили - заглянул в соседнее купе.
Седой лохматый неопрятный старик читал своим спутникам. Спутанные волосы,
изборождено морщинами лицо, большие повлажневшие сумрачные глаза. На
столике бутылка, в ней - на донышке. Читал он, наклонив голову через
столик к собеседнику. Рукой придерживал стакан.
- Это Есенин.
- Знаем. Наслышаны про его выходки.
Слова, откатившиеся от упитанной физиономии, следовало понимать так:
я-то лучше знаю цену поэтам, у меня прическа, приличный костюм, а ты-то,
дружок, несчастный пьяница.

- Выходки,- старик улыбался, обводя полупьяным взглядом соседей,- знаете
ли вы Есенина? Смешки. Анекдоты! Похабщинку тайком от учителей записывали.
Это был че-ло-век! Душу знал. А эти молодые?- подошел парень с исхудалым
лицом, с космами длинных черных волос.- Наверно, только и знают: белые
березы под моим окном... Свежесть, сила крестьянская! Господи, отелись!
Обыватель не понимает поэтов. Нас обругаешь, обзовешь, мы только виновато
улыбнемся: чего обижаться? А дети и они чувствительны к обидам, шуткам.
Жизнь - норовистая штука. Не у каждого есть силы обуздать случай,
прыгать без устали через барьеры. Мечтали и мы... Засохла кровь, старость,
подружка белоголовая и вот.- Он ткнул потухшей папиросой в пустой рукав.-
Не будем травить душу. Не берегут поэтов.
(продолжение следует)