6. Вода ногу точит

                Нет такого удовлетворения, которое могло бы успокоить человека,
                прекратить его желания и заполнить бездонную пропасть его сердца.
                Артур Шопенгауэр.

   Хрущёв слепил из стран Варшавский блок, а я – снежную бабу из осадков. Натурщицей мне послужила баба Маня. Она позировала в овчинной дохе, но я изваял модель ню, прикрыв её сверху старым дырявым ведром. Она опекала полдюжины ребят, а рядом под надзором трёх сторожих гуляли сестра с братом.

    Из любопытства я несколько раз попытался к ним приблизиться. Но каждый раз свирепые няньки детей Светланы Аллилуевой гнали меня деревянными лопатками. Я плакал, впервые отшлёпанный чужими, а не своими. На слёзы выскочил бес и начал подтрунивать над церберами:
     – Поди приятно бить маленьких? Сталина на вас нет!

    В фиолетово-серых облаках тут же соткался Коба. Он злорадно надо мной ухмылялся и курил трубку. Искуситель подмигнул ему по-свойски и поинтересовался:
     – Ну и как, вождь, прикажешь нам теперь жить без хозяина?

    Усатый гений немного подумал и, пустив в нас струю дыма, приказал:
      – Придёт марток, одевай двое порток.

    Все закашлялись, но первого числа послушно сняли третьи портки и спрятали их в нафталин до следующей зимы.

   Моль кусала крылья, а соседи – локти, так как папа принёс огромный ящик красного дерева. Сверху в него был встроен приемник, а фасад украшала богатая ткань. На ней золотыми буквами из пластмассы горело имя колыбели революции. Половинка шторок сдвигалась в центр, открывая сбоку крохотный зеленый экран.

   Отец приставил к нему линзу с дистиллированной водой и изображение увеличилось в полтора раза. Семья дружно уставилась в кинескоп. Там шёл фильм «Смелые люди» о лошадях, а сразу за ним показали «Ян Гус и Ян Жижка» о сепаратистах. Мне разрешили смотреть и его, но сначала довели до слёз.

    Потом телек много лет не работал, потому что случился скандал и папа стукнул им по паркету. Он и меня поднял на вытянутые руки и закрутил под абажуром. Все кричали и плакали, и я тоже, хотя знал, что батя меня не бросит, как телевизор.

     Утром мы уехали, оставив бабулю с осколками линзы. Отец возводил Университет и, как прораб, имел на стройке комнатку в бараке. Кругом раскинулось море грязи, где гнили материалы со строительным мусором и послевоенные надежды на лучшую жизнь. Повсюду шныряли здоровенные военные, высматривая, что где плохо лежит.

     Я гулял по тропинке из досок, когда на моём пути возник рядовой. Он озирался по сторонам, прижимая к животу яркую банку. Внутри, как украденная невеста, трепыхалась от счастья краска-иностранка. Предвкушая скорую дефлорацию, она не могла сдержать сладостную дрожь.

    Мы замерли. Кто-то должен был уступить дорогу и сойти в глинистое месиво. Солдат посмотрел на меня, будто на вошь и, освободив одну руку, замахнулся. Моя душа ушла в пятки. Но он не ударил, а сотворил шмасть, стиснув моё лицо ладонью. Я завопил, словно сирена.

    Забияка смылся, а на мой вой сбежались люди. Меня успокоили и, доставив в казарму на руках, несколько раз пронесли вдоль строя. Сняв фуражки, лысые бойцы стали одинаковые, как сапоги, и я не выявил обидчика. Все были недовольны: солдаты тем, что их строят, я – что они корчат мне страшные рожи исподтишка, а командиры – что не вышло экзекуции.

      Мы с мамой вернулись в Замоскворечье. Для успокоения нервов мне купили деревянную азбуку. Сидя на полу, я строил из кубиков дома и слова и научился читать. Бабуля пришла в восторг, не уставая восхищаться своим вундеркиндом с рожденья.

     Пришло лето, и мы стали ездить на Воробьёвы горы имени Ленина. Круиз на речном трамвайчике стоил дорого, но там несли вахту добрые юнги, а не злые кондукторши. Из экономии, мама брала билет только себе и только на одну остановку, а меня выдавала за младенца. Присев на корточки, я, точно макака, карабкался по трапу на борт и прятался в трюме за такелаж, пока не отдавали концы.

   Отдыхали мы у подножья гор, а не лезли на их вершину, как Герцен и Огарёв. Нам-то деспотизм власти был побоку, а революционно настроенные юноши дали обет с ним бороться.

    Неизвестно, мамой они клялись или дали зуб, но их верность зароку осталась даже после того, как один стал сожительствовать с женой товарища. Об этом сам рогоносец писал ходоку: «Что любовь моя к тебе так же действительна теперь, как и на Воробьевых горах, я не сомневаюсь».

     Дамский угодник жил в Париже и думал о былом, а не о смерти детей: один его ребёнок умер на пятый день после рождения, а другой – спустя 11 месяцев. Зачатая в адюльтере дочь покончила жизнь самоубийством, а глухонемой сын утонул в восемь лет при кораблекрушении вместе с матерью ловеласа.

    Я решил научиться плавать и уже стал по-собачьи подгребать к девочкам в Москвареке. Но тут мы уехали в провинцию и сняли маленькую комнату с радио. Чёрная бумажная тарелка висела на стене и пела то бравурные марши из фильмов, то унылые арии из опер. В перерывах диктор славил подвиги хлеборубов и углероев или клеймил козни иноземцев и погоды.

    Стояла жара. Мы каждый день ходили на речку, но пляжных девиц и сверстников там не было. Отец играл с мужиками в карты, а мама следила за ним, загорала и не пускала меня купаться. Назло ей, я садился на берег и совал ноги в ледяную воду. То ли её холод, то ли бес грыз моё бедро, но я это не чувствовал. Раскаленный песок жёг задницу, а я строил из него замки.

   Когда мы вернулись домой, соседи были ещё на дачах. Мне, наконец-то, позволили исполнить давнее желание: собрать все кастрюли, тазы, вёдра и баки, и барабанить изо всех сил до упадка.

   Предвкушая удовольствие, я принёс в коридор оцинкованные и эмалированные ударные и сел посередине. Руки с деревянными ложками взмыли вверх, но не успели они опуститься, как дикая боль пронзила бедро.

    Вскрикнув, я упал на пол и скорчился, Правая нога горела адским пламенем. Из глаз бежали слёзы, а из комнаты мама и бабушка. С испуга они вдвоём перенесли меня на кровать. Боль не прекращалась и была то сильной, то нестерпимо сильной.

----------------------
       Фото: 1. Модный телек. 2. Мама (слева) с подружкой и я с тем же (топлес) на Воробьёвых горах. 3. Любовный треугольник (рогоносец трётся коленцем об ходока).

                Продолжение:  http://www.proza.ru/2015/04/28/67