Из цикла уголки москвы. сочувствие

 Там, где к площади приросла гранитная раковина метро, после шести бывает особенно многолюдно и суетливо. Кажется, нет уголка на мостовой, куда поминутно не ступали бы калоши, сапоги или боты. А где много народа — не обходится без происшествий.
Вот и сейчас у края тротуара образовалась кучка людей, которая быстро превращается в небольшую толпу. Что случилось? Прохожие не могут равнодушно отвернуться, они неволь-но примыкают к собравшимся.
Молодой человек в модном пальто и зеленой шляпе раздвигает плотный круг любопытных, пытаясь добраться до середины: — Позвольте пройти. Я врач, может, нужна помощь?
Старушка с авоськой, из которой видны перья сельдерея и хвост рыбы встала на цыпочки, опирается на плечо мальчишки, вытягивает жилистую шею и причитает: «Батюшки-святы! Несчастье-то!»
— Что там произошло? — вкрадчиво спрашивает у нее вновь подошедший средних лет человек в очках.
Старушка туга на ухо и не слышит вопроса, поэтому за нее отвечает соседка, на лице и в голосе которой искреннее соболезнование чужому горю:
— Говорят, мальчик… лет четырех…
— Что с ним?
— Случилось что-то… — Она поправила платок, вздохнула и покачала головой.
Приехавшая на свидание девушка видит зеленую шляпу молодого врача, осторожно пытается протиснуться к нему, но замечает рыбий хвост в авоське и, отшатнувшись, проверяет, не испачкала ли пальто. Затем заходит с другой стороны:
— Женя! Женя, что там случилось?
Молодой человек в это время почти добрался до середины толпящихся и благодаря своему росту, смог заглянуть через головы. Услышав знакомый голос, он обернулся и не сдерживая радостной улыбки стал пробираться назад.
Окружающие строго смотрят на него, а старушка с авоськой даже отвернулась.
«Бессовестный — бормочет она в сердцах, — у людей несчастье, а ему смешно».
Девушка неприятно удивлена.
— Почему ты улыбаешься, Женя?
— А что?
— Как что?.. С ребенком несчастье.
Девушка замечает сочувствие к себе и усиливающуюся холодность к молодому человеку со стороны окружающих, ей до слез неудобно перед людьми за то, что он такой бесчувственный.
Молодой врач пожимает плечами и объясняет:
— Понимаешь, у мальчика рак.
— И сколько лет мальчику?
— Года четыре.
— Какой ужас! И ты еще можешь улыбаться! Конечно, ты медик, привык ко всему, но надо же быть человеком!
Девушка отвернулась и быстро пошла прочь. Молодой человек засмеялся и поспешил за ней.
— Ненормальный — решила женщина в платке.
Все недружелюбно посмотрели вслед удаляющейся паре и старушка начала осуждать «нынешнюю молодежь».
Тем временем из метро вышел грузный человек с портфелем. Он остановился, достал носовой платок и, сняв защитного цвета картуз, вытер изнутри, затем обмахнул бритую го-лову, надел картуз и решительно направился к толпе.
— Что случилось? — спросил он так, что многие обернулись.
— Да вот, с мальчиком несчастье… — ответила женщина.
— Что с ним?
— Говорят рак. — Она горестно вздохнула и опустила голову.
— Ра-а-ак? — переспросил человек. — Ребенку плохо? А «скорую помощь» вызвали?
— Не знаю…
— Разрешите-ка пройти! — проталкивается он вперед, но сейчас же застревает со своим портфелем и начинает «совещаться» со своими соседями.
Стайка мальчишек-самокатчиков, грохоча, подкатывает к месту происшествия. С само-катом через толпу не продерешься, поэтому мальчишки со свистом и гиканьем стали гонять вокруг, придавая всей картине вид тревожный и напряженный.
Вышедшая погулять с ребенком мамаша спросила о случившемся, и едва, услышав в ответ: «У мальчика рак». — Вскрикнула, подняла своего малыша на руки, точно желая оградить от несчастья, и удалилась.
— Не пойму, чего они бездействуют! Стоят, смотрят. Товарищи! Нужно что-то пред-принять! — громко обратился ко всем человек в защитном картузе. — Нельзя же так! Что за равнодушие!
— Предпринять? — переспросила старушка. — Верно говорите! Нужно предпринять!
К собравшимся подходили новые люди, останавливались, расспрашивали, соболезнующе вздыхали, шикали на самокатчиков, предлагали свою помощь…
Наконец, стоявшие в центре, начали расходиться, толпа расступилась. И тогда все увидели вот что: мальчик лет четырех-пяти сидел на корточках возле лужицы, в которой неуклюже шевелил клешнями большой зеленый рак… Мальчик так был увлечен необычной игрушкой, что не замечал столпившихся вокруг теть и дядь. Он осторожно трогал рака прутиком и отдергивал руку, едва тот хватал прутик клешней.
Собравшиеся дружно рассмеялись.
Человек в зеленом картузе облегченно вздохнул, в последний раз вытер голову платком, подошел к няне и сказал, покачав головой: «Ну и напугали вы нас. Вот уж напугали».
Потом прислонил свой чудовищный портфель к тротуару, согнулся в три погибели и за-глянул в озабоченную рожицу малыша. — «Ишь, ты! Вот так игрушка!» — Погладил рака толстым пальцем по кожуре и задумчиво добавил – «Раки к пиву хороши…». Но тут же смутился, виновато посмотрел на няню, взял портфель и ушел.
Весело обсуждая происшествие, разошлись и остальные, а мальчик все сидел у лужицы и трогал прутиком рака.


Крючок с бусинкой

Чем ближе рынок, тем плотней набивается трамвай необыкновенными покупателями. Большей частью это подростки в распахнутых или небрежно застегнутых теплых пиджаках и пальто, в сапогах гармошкой и брюках с напуском. У некоторых пальто неестественно вздуто на груди. Такие, время от времени, пожевав чечевичных зерен, прячут нос и вытянутые трубочкой губы за оттопыренный воротник и производят какую-то таинственную операцию. Если к ним приглядеться внимательней — можно заметить, как иногда из-под одежды мелькнет розовый клюв и белая головка с красноватым глазом. Это голубятники! Целая каста со своими страстями, обычаями и взглядами, зачастую причудливыми и непонятными не-посвященному. Они без умолку говорят, перекликаются с переднего конца вагона на задний, шутят и хохочут.
Гораздо меньше пассажиров другого рода — людей уже немолодых и молчаливых. Эти осторожно держат на коленях высокие плоские ящики, похожие на этюдники и болезненно морщатся, если их слегка толкнет какой-нибудь сангвинический голубятник. Одеты они в добротные, часто кожаные пальто, в каракулевые шапки и белоснежные бурки. На лицах выражение озабоченности или глубокого раздумья. Они все сплошь очень серьезны и разговаривают только с положительными пассажирами, к голубятникам же питают глубокое презрение. Так знаменитый мастер смотрит на первую мазню начинающего ремесленника, расписывающего глиняные кувшины.
И, наконец, третий род пассажиров. Они редки, как зерна проса в конопляном корме для птиц. По всему их облику видно, что это праздные зрители, безнадежные дилетанты или зеленые новички. Одеты обычно в пальто с накладными карманами и поясом, у многих очки и бледные лица. Они чувствуют себя неловко и разговаривают шепотком, чтоб не показать публично своего невежества. Иногда едут с детьми, в таком случае держатся смелей и даже пытаются посмеиваться над тем святилищем, к которому приближаются.
Вот кондукторша возвещает (для новичков, разумеется): — «Птичий рынок!»
И добавляет иногда, не без ехидства: — «Кто спрашивал?»
Действительно, разве не достойны насмешки, не знающие этого достопримечательного места!
Если окна еще не заморожены, можно видеть, что трамвай увяз в густой толпе. Вагон распирает от радостного гвалта, поднятого бесшабашными голубятниками, которые спешат поскорей выброситься в двери, словно из горящего дома.
Степенные обладатели плоских ящиков выжидают, пока кончится суматоха. Кое-кто из дилетантов и зеленых новичков хотят показать удаль и бросаются в двери вместе со всеми, но большинство с достоинством ждет. Они выходят последними и растерянно стоят некоторое время, подвергаясь толчкам и затираемые толпой.
Плывут над головами широкие корзины с голубями, клетки с птицами. Образовав плотный остров, в текущей массе людей с десяток парней машут платками и шапками, пытаясь спугнуть выпорхнувшего у кого-то из-за пазухи голубя, который мирно ходит по крыше павильона «Пиво — воды». Потом лезут на крышу, гоняются за злосчастной птицей, пока милиционер не установит порядка.
Новичок оглядывается и не находит рядом ни одного из соседей по вагону — все давно разошлись по своим делам, тогда он начинает робко перебирать ногами, и лавируя в толпе входит в узкую горловину птичьего торжища, попадая затем на площадку с прилавками.
Здесь все уставлено клетками, ивовыми корзинами, ящиками с решетчатыми стенками. Постукивая ногой об ногу, продавцы удивительного товара зазывают смущенного новичка.
— Вот кружастый, кружастый, возьми кружастого!
— Понятого не надо? — спрашивает высокая фигура, спрятавшая нос в поднятый воротник.
— Не-е-ет. — робко отвечает новичок и уже косится на железную клетку, из которой на него удивленно глядят коричневые, длинношеие голуби с необыкновенно большими круглыми глазами. В другой клетке птица еще невиданней…
— Вот бородавчатые!
— Возьми трубастого!
— Хохлатый, хохлатый! Вот хохлатый!
На углу, где кончается голубиное царство, стоит прожженный парень в ватнике с ка-кой-то кучей вместо шапки и перед всяким проходящим раскрывает испачканный птичьим пометом баул.
— Налетай! Почтари! Почтари! Отдам почтарей! Последние!
Новичок поправляет очки и шмыгает мимо, почувствовав, что не сделай он этого — парень в причудливой шапке обязательно всучит почтарей с баулом впридачу.
За досчатыми прилавками стоят упитанные быстроглазые торговки в пухлых ватных пиджаках. Перед ними пузатые мешки с аккуратно закатанными краями. В каждом мешке — граненый стакан и картонка с надписью чернильным карандашом: «Корм для чижа, зеленушки, щегла и других». Торговки лущат семечки и отгоняют мальчишек, любителей конопляного семени.
Правее — высокий навес, под которым расположились птицеловы. На стенках и стол-бах сплошь висят клетки. Верещанье птиц смешивается с говором людей и болтовней мальчишек. На прилавках тоже клетки и маленькие мешочки с надписями: «Корм для соловья», «Корм для канарейки», «Сухая рябина».
Птицеловы народ совершенно отличный от всех прочих. Вот, например, стоит у клеток старичок. Ни высокие старые валенки, ни бараний полушубок, ни шапка не могут его со-греть. На кончике иссиня-красного носа висит прозрачная капля. Крючковатым пальцем он поправляет жердочку в клетке, и кажется, что важней этого нет сейчас в мире дел. Попробуйте поторговаться с ним. Он полдня будет доказывать вам, что у него щеглы особенные и стоят они шесть рублей штука. Дайте ему пять пятьдесят — он с возмущением отвернется. Он промерзнет весь день, уйдет ни с чем, унося свой писклявый товар, но по пять пятьдесят продавать не будет. Он принципиален до обидчивости, неизменен, как капля на его носу.
Есть, правда, и менее щепетильные продавцы. Но эти за прилавками не стоят. Они носят подмышкой клетку, завернутую в газету и таинственно приподнимая край, спрашивают:
— Свиристель не надо?
Новичок смотрит на изумительно нежных тонов окраску птицы, на точеную из драгоценной яшмы головку и уже лезет за кошельком, но, спохватившись, отрицательно качает головой, подавив желание приобрести прелестную пичужку, не уступающую по красоте ни-какой экзотической пленнице, вывезенной из африканских лесов или с острова Мадагаскар.
А вот и ящики, заинтриговавшие новичка в трамвае! Это остроумно придуманные двухэтажные клетки. Одна сторона у них снимается и под ней обнаруживается стеклянная стенка, за которой нахохлилась водянисто-желтая канарейка, птица избалованная и не пере-носящая холодов. Повыше второй этаж, наполненный зелеными попугайчиками.
Хозяин этих символов мещанства бодро потирает руки и, скрипя кожаным пальто, заламывает цену, от которой у новичка поднимаются под шляпой волосы, а покупатель пытается сбить ее наполовину.
— Ха-ха-ха! — сочно смеется в ответ продавец.
— Чем отдавать ее за такую мелочь, я лучше буду на кушетке сидеть, да слушать пение! Вы знаете, как она поет? Я ее за сто лещенок не сменяю.
— Ну, дорогуша, — просит покупатель, — давай по-хорошему…
— С вами я больше не разговариваю! Вам, гражданин, попугая? Какого? Зеленого? — обращается он к следующему и не смотрит больше на скрягу, пожалевшего отдать за кана-рейку положенную сумму.
Насмотревшись вдоволь на синиц, на медно-рыжих клестов, на бойких щеглов, на сне-гирей, на коноплянок и одиноких дубоносов, новичок сворачивает к торговым рядам под двускатными навесами.
По дороге небольшая интермедия: юноша со спортивным чемоданчиком потихоньку предлагает стильные пластинки.
— Есть «Весельчак». Есть «Весельчак» — монотонно произносит он в ухо проходящим.
Новичок окидывает его презрительным взглядом и проходит мимо.
Перед ним открывается страна рыб, водорослей и любителей водной флоры и фауны.
В высоких плоских аквариумах, которые, как выясняется, носят в ящиках, похожих на этюдники, плавают между бледно-зелеными водорослями и змейками воздушных пузырьков разнообразнейшие рыбки. В этих вертлявых созданьицах отражены все краски природы — от бархатно-черной до небесно-голубой.
Сначала новичок видит через свои очки только рыбок. Он восхищается кроваво-красными вуалехвостками, серебряными, похожими на усатую монету «лунарыбами», мелкими живородками, он смотрит даже на тритонов и лягушек. Однако через некоторое время он замечает, что над аквариумами поднимается в морозном воздухе пар. Значит, вода в них каким-то образом подогревается. Около аквариумов лежат надутые камеры от футбольных мячей, от них тянутся трубочки — это приспособления для обогащения воды кислородом. Кое-где вместо камер стоят самодельные баллоны со сжатым воздухом — последний крик рыбоводческой техники. Наконец, наш новичок видит и самих рыбоводов, чрезвычайно серьезных и рассудительных людей. Они собираются за прилавком по двое, по трое и не спеша, обсуждают насущные и наболевшие вопросы выведения золотых рыбок и размножения цветущих водорослей.
Иногда, известный всему рынку любитель, пришедший купить червей или живой дафнии, присоединяется к кружку, чтоб выведать некоторые тонкости, о которых нигде не написано, однако, знать их полагается всякому, кто не хочет на всю жизнь остаться верхоглядом, пустым мечтателем и невеждой.
— Я целый год бился, пока не нашел верный способ… — прочувствованно повествует любителю мастер по выведению золотых рыбок.
— У меня, знаете ли, невозможная жена. Аквариумы приходится вешать в кухне на ок-не, больше никуда не позволяет ставить. Я человек с плохим сердцем, и представляете, приходится каждый день после работы лезть под потолок, менять в аквариумах воду!
Любитель понимающе вздыхает.
— Но я отвлекся, — продолжает золотых рыбок мастер. — Так вот: нашел способ вы-ведения. Понимаете, когда приходит время икромета, я устилаю дно водорослями. Если это-го не сделать — самец пожрет всю икру, а тут икра зарывается в водоросли и сохраняется. — Он делает паузу, чтоб насладиться впечатлением, произведенным на собеседника и назидательно выделяя слова, продолжает: — Рыб, как только отметались, нужно сейчас же удалить. Я двое суток не сплю, когда начинается икромет…
Потрясенный новичок раскрыв рот смотрит на подвижника и, прослушав всю лекцию, с благоговением покидает рыбовода, унося в кармане баночку с маленькой рыбкой — дань кропотливому труду!
Дальше тянутся заядлые охотники, ловцы и рыболовы. Сейчас особенно большой спрос на снасть для подледного лова. Новичок поражается тщательности, с которой отделаны приспособления для сматывания лески — все никелированное, шлифованное. Даже пешня — чудо техники: она развинчивается и ее можно спрятать в карман. При желании здесь найдешь все, о чем мечтает рыболов и то, о чем он еще не решается мечтать — начиная от мельчайших крючков с золотистой бусинкой, кончая изящно сделанной снастью, у которой леска убирается в рукоятку и два красных шарика-сторожа дрожат на хлорвиниловом пруте.
Перед стариком с классическим профилем римского императора разложены винтики, лески, удилища, куски легчайшей пеномассы, гора пробок от шампанского, складной стульчик, сверток брезента, слитки свинца для грузил и прочее, и прочее, и прочее.
Покупатели рассматривают эти россыпи романтического богатства и, поторговавшись, прячут в карман какой-нибудь капельный крючочек, из-за которого приехали с другого конца города или из подмосковных сел.
Наслушавшись речей знатоков, новичок и сам начинает делать вид, что понимает во всем толк. Он осматривает все по очереди, посмеивается рассказам охотников, иногда ввертывает свое словцо и когда покидает пристанище рыболовов, в его кармане рядом с баночкой, в которой плавает золотая рыбка, появляется моток лески, пробка от шампанской бутылки и свинцовое грузило.
Круг завершается. Новичок снова среди голубятников. Парень в шапке кучей все еще кричит свое: «Почтари, почтари! Налетай! Последних отдам!»
Новичок ощупывает в кармане покупки, быстро идет к трамвайной остановке и решает в следующее воскресенье обязательно вновь приехать сюда, если не за «почтарями», то уж во всяком случае, за крючком с золотистой бусинкой.


Николай Димчевский