Отрывок из И солнце спряталось за горизонтом

Отрывок из рассказа "И солнце спряталось за горизонтом", отредактированный для участия в конкурсе "Мне снилась ночь". Я назвал его "Двое в лодке".



   Прошло уже часа полтора,  когда я понял, что мы потеряли берег. Алиса  ежилась от холода:  стук ее зубов я слышал даже отсюда. Я дал ей весла – пусть согреется, да и я отдохну и пораскину мозгами: что же  делать дальше? В темноте, если повезет, мы увидим костер на берегу  у домика и это будет прекрасный ориентир. Но может случиться и так, что мы выйдем справа или слева от него, и тогда, в темноте, идти куда либо будет абсолютно бессмысленно. Утром, в свете нового дня, будет гораздо легче отыскать Костин домик, или выйти на какую-нибудь заставу, да и просто встретить людей, плывя вдоль берега. А пока только оставалась надеяться на лучшее и готовиться к совсем неутешительному для нас исходу…  Черт возьми, надо было плыть одному!  По крайней мере так я не чувствовал бы себя дико виноватым перед девушкой, которую люблю и страдания которой причиняют мне невыносимую боль.
Показался берег. Я не ликовал – никаких огней я не видел: только черный массив скалистого берега, потонувшего в темноте, да возвышающаяся масса остроконечных елей.
 
Я плотнее окутал Алису в куртку и нахлобучил ей на голову свой картуз, так, что видно было только два сияющих в темноте глаза. Сжал в объятьях и сказал, что ничего страшного нет в том, что мы заночуем на береге: в детстве я делал так много раз с ребятами на пикнике и ей абсолютно не о чем волноваться. Так я ей сказал.

Доплыв, мы стащил лодку на берег – что бы к утру ее не уволокло ветром и водой. Осмотрел карманы и обнаружил в них плитку шоколада, да фляжку с коньяком – все то, что оставалось еще с того времени, когда мы сидели у костра всей группой до того, как мне взбрело в голову совершить кружочек вдоль берега на этой чертовой лодке…
Усмехнувшись, подумал, что все не так уж и плохо. Сунув флягу в карман, я огляделся. Сзади – вода, над которой уже высилась половинка холодной луны, справа – каменистый берег, где мы оставили лодку, прямо – небольшая полоса пожелтевшего поля и темнота леса за ней. Нужно набрать сухих ветвей и разжечь костер, а значит нужно идти туда, во тьму, которая совсем не внушала мне доверия. Но, делать было нечего, и я, сказав  Алисе ждать меня здесь, у лодки, двинул в мохнатые объятия  колючих елей. А ведь и вправду,  холодно. Лето закончилось,  а вместе с ним и теплые, августовские ночи, когда можно всю ночь гулять под луною в одной футболке и, только то, что и поеживаться от небольших порывов ветра, остужая после пылкого дня веер растрепанных мыслей. Легкий туман начал подниматься над водой, и, надвигаясь на берег, становился более густым и белым. Как бы не заблудиться, возвращаясь назад. Но, луна отчетливо была видна  на ясном и черном, как смола, небе, потому, возвращаясь обратно, я без труда нашел лодку и мигающие в ней пару глаз, ждущих моего возвращения.

Пока костер разгорался, я нарвал сухой травы,  которая обильно росла вдоль берега, аккуратно сложил ее у огня, так, что получилось что то вроде мягкого настила.  На дне лодки я нашел пластиковую бутыль и наполнил ее водой, прямо из озера, и на вкус она ничем не отличалась от того, что я пил раньше. Было холодно и на коже появились мурашки: особенно это чувствовалось ближе к воде, где, если приглядеться, можно было заметить пар, поднимающийся над остывающим озером, да и трава уже покрылась росой, но здесь, у костра, на мягких лежаках из пахучей травы было вовсе не так уж плохо. На двоих, мы съели половинку шоколадки,  маленькими кусочками растягивая удовольствие.  Мы не наелись, конечно, но чувство голода прошло, а  вместе с ним и дурные мысли. Я откупорил фляжку и сделал неслабый глоток, от чего внутренности воспламенились и попросились наружу. Глаза заслезились,  тело бросило в жар и остатки холода выветрились из организма окончательно. Я протянул флягу Алисе и сказал сделать глоток. “Станет теплее”, - сказал я. Она пригубила, но  поперхнулась,  закашлялась,  и мне пришлось стучать ей по спине. Я сделал еще небольшой глоток и убрал фляжку в карман – она нам еще пригодится.

Сказал Алисе прилечь и попытаться уснуть. Она хотела что бы я лег тоже, но нужно следить за костром хотя бы некоторое время: к утру станет  холодней и если он потухнет,  на утро придется туго.  Алиса положила голову мне на колени, но видимо не спалось, что она  лежала с открытыми глазами, глядя куда то вдаль. Наверное, на остроконечные  верхушки    елей, безмолвные, неподвижные, совсем неприветливые. Или на  Орион, поднимающийся над ними.  А может она разглядела то, что не увидел я, и я пытался понять что, но как не старался, так и не понял. А звезды здесь совсем не такие, какие я привык видеть в Питере. Тут их в сотни раз больше и они в тысячу раз ярче. И в миллион раз красивей. Пытался найти знакомые созвездия, но, ничего кроме Ориона, Козерога и Медведиц не нашел.  Достал пачку и уже было вытянул  сигарету, но передумал и засунул ее обратно. Глупо мешать этот воздух, настоящий, без примесей   с такой ерундой  как никотин. Лучше подышу травой, этими скалами, ветками деревьев и осенней листвой, землей, белым дымом костра, бесконечной водой, листьями камыша,  осоки. Луной, которая поднялась так высоко, что рукой уже не достать, но можно словить сачком вон там, где рябь уже не такая гладкая.

Алиса, кажется, уснула: дыхание стало ровней,  веки перестали беспорядочно дергаться. Я встал, аккуратно, стараясь не разбудить ее, и размял ноги. Вроде не холодно – костер давал достаточно тепла для нас двоих.  Подбросил еще дров. Хоть уже и за полночь, светло - совсем как белые ночи в Питере; я разглядел утес, возвышавшийся над берегом, слева, и решил на него взобраться, что бы с высоты лицезреть эту черную бездну воды, наполненную маленькими яркими точками звезд, утонувших в ней. Утес оказался несколько круче, чем я ожидал: пока лез, расцарапал лицо и коленки, запыхался и спина у меня вспотела.  Но это ерунда.  Забравшись, я сел, скрестив под собой ноги – пытался медитировать. Я пытался заниматься этим у себя дома, но как то не выходило; наверное, правильно рассказывают бродяги, что по-настоящему погрузиться в себя и слиться воедино с природой можно только находясь в самой ней, среди ее бесконечного шороха, неясных звуках, фоном шепчущихся за спиной. Смотрел некоторое время на слившиеся небо и озеро, пытался сосредоточиться и собрать мысли воедино, и вроде даже получалось. Во всяком случае, разум был полностью чист, душа равномерно колебалась в глубинах грудной клетки, а то, что я сейчас понятия не имею, где нахожусь и ночевать мне  предстоит под открытым небом, никак меня не тревожило. Хотя, если задуматься, ночевать я буду не где-то, а под самой  красивой крышей, которая когда-либо у  меня была – над головой у меня сегодня сам Млечный Путь, а это я скажу вам не шутки. И ночую я не неизвестно где, а в одном из самых красивейших мест нашей планеты, там, куда стремятся тысячи путешественников, что бы увидеть то, что сейчас в моем полном распоряжении. Вдохнул полную грудь сырого, остывшего воздуха, выдохнул струю пара, и, удовлетворённый, довольный собой, полез вниз. Бросил остатки дров, так  что костер распростерся до звезд,  лег на прогретую огнем и Алисой траву, покрепче  обнял ее, девушку,  прижавшуюся ко мне,  и тут же уснул.

Когда я проснулся, солнце только поднималось из за деревьев. Костер погас, угли еще теплились и от них шел негустой сизый дым. Алиса спала, уткнувшись козырьком кепки прямо в мою щеку. Я ее разбудил, и мы вновь разожгли костер - идти за сучьями было уже не так страшно при этом великолепном свете просыпающегося солнца. Небольшой туман поднимался над озером, но, я был уверен, что как только взойдет солнце, он сразу  рассеется. Съели конфеты, я запил их коньяком, Алиса отказалась и время от времени прикладывалась к бутылке с водой. Она не носила на лице косметики, и, в общем то, и  редко ею пользовалась, но я впервые видел ее взлохмаченной, с кругами под глазами от беспокойной ночи, чумазой и с красными полосами отпечатавшейся на лице травы. Я некоторое время сверлил ее взглядом, она это заметила, почуяла неладное, спросила в чем дело, что я бурлю ее взглядом, как носорог свою жертву. “Я страшная?” - спросила она. Я улыбался. Это вывело ее окончательно, она всплеснула бутылкой с водой и начала сверлить глазами что то на вершине утеса, который я посетил сегодня ночью. Я взял и зарылся в бесконечной копне ее волос, густых, пушистых, все как я люблю,  хоть там и путались какие то листья и стебли травы. Но какое мне до этого дело, если это, черт подери, самые прекрасные волосы в мире? А лицо ее несомненно было милым и красивым, я не вру, говорю все как есть. Этот курчавый носик, зеленые глаза, своим светом пронзившие насквозь мою душу, веснушки, милые беззаботные веснушки, ямочки на щеках, когда она улыбается, а она постоянно улыбается, как и я, а искорки в блеске ее глаз приводят меня в восторг - вы бы видели их, эти искры, вы бы сразу меня поняли. А я не знал, как все это ей объяснить, поэтому просто молчал и улыбался. Слова это вообще полная ерунда. Ничего они не значат, эти слова. Можно наговорить кучу слов и все это будет просто мусором, которое каждое утро сгребают в мешок и отправляют на свалку, не более. Поэтому я и разговаривал мало. Не нравится мне весь этот треп.

“Ничего подобного”, -  ответил наконец я, вынырнув из пучин этих волос. Эл, конечно, перестала дуться, она ведь понимала эти мои заморочки, а надувалась так, для виду. В конце концов она была женщиной, а все они любят дуться по всякой там ерунде. Мы еще погрелись в лучах солнца и жаре костра, и, пока он марал наши лица копченным дымом сырых сучьев, а солнце своими лучами пыталось найти чистые участки кожи на лицах, я сделал еще пару обжигающих глотков, и кажется фляжка опустела вдвое и мне стало чуть жарко, что я хотел снять толстовку и остаться в одной футболке, но Эл сказала что я заболею, но, если конечно мне не хватило этой ночи и я хочу более, то конечно могу раздеться догола и даже окунуться в эту чудесную воду. Мне стало немного стыдно, я убрал фляжку и застегнул молнию на толстовке до шеи. Не знаю, насколько это подняло меня в глазах Алисы, но вроде немного подняло. Я встал, затоптал костер и сказал, что уже пора.

Оттолкнул лодку веслами и она неожиданно легко и стремительно влетела в озеро и сразу отдалилась от берега, на добрые пару десятков метров. Лодку немного покачивало от небольших волн, полосы которых мягко бились о ее дно. А может быть это выпитое давало о себе знать. Внезапно, меня посетило некое странное ощущение, не до конца мне понятное, но определенно приятное, которое мне не хотелось упускать,  хотелось держать внутри себя, подле себя, полностью погрузиться в него и понять в чем дело.  Я опустил весла и лег  на дно лодки. Просто лежал, смотрел в небо. Смотрел на маленькие перистые кучки облаков, воздушные, совсем невесомые, плывущие в небе, а я плыл под ними, плыл вместе с ними; осязал спиной прохладу воды,  шепот волн – их всплески эхом, мягким бархатом отдавались в ушах; видел птиц, черными и белыми точками исчезающие в небе. Ощутил тепло тела, опустившееся рядом со мной на холодные, деревянные ребра нашего корабля. Повернул голову и встретился со взглядом зеленых глаз, искренне и преданно смотрящих на меня, и было в них нечто большее, чем я мог вообразить у себя в голове. Я коснулся кожи ее гладких рук и крепко скрестил пальцы в единое целое, так, что уже не мог понять, где ее пальцы, а где мои. Да и не было ни моего, ни ее. Было только наше, единое. 

Эл никогда не задавала вопросов насчет всей той ерунды, что иногда вытворял я, не крутила пальцами у виска, с ее уст не срывались слова недоумения и непонимания. Легла рядом со мной, только и всего. Понимала мои заскоки, как понимал ее я. Никогда не верил в судьбу, но то, что со мной происходило последние несколько дней – нечто удивительное и малообъяснимое, и если это не она, то я самый везучий сукин сын на этой планете. Ради всего этого стоит жить. И умереть – тоже стоит.


                Март, 2015